Инженер Империи. Дальний Рубеж

Глава 9

По возвращении в деревню состояние Петра ухудшалось на глазах. Его лицо побледнело, губы посинели, а рана на плече воспалилась, покраснела и сочилась желтоватым гноем.

— Ваше сиятельство… голова кружится… — прохрипел он, едва переставляя ноги и роняя мешок с камнями.

Я подхватил его под руку, сам скидывая свою ношу. Вернемся за ней позже.

Пётр уже почти не мог идти. Пришлось позвать Ваньку, и вместе мы дотащили Петра до его избы.

Арина, увидев мужа, вскрикнула и бросилась к нему.

— Что с ним⁈

— Рана от ожившего. Заражение, — коротко ответил я, осматривая воспаленное плечо.

Кожа вокруг раны была горячей, а по руке расходились красные прожилки — явный признак инфекции.

Считай, ещё легко отделались.

— Нужен врач. Сейчас же, — сказал я, но Арина уже бежала за деревенской знахаркой.

Старуха Фекла пришла с мешком сушеных трав и глиняным горшком с густой мазью.

— Тут не просто порез, а отрава мертвецкая, — пробормотала она, промывая рану отваром из коры дуба.

— Вытянет? — спросил я.

— Попробую. Но если к утру жар не спадет… — она не договорила, но все поняли.

Фекла наложила толстый слой зловонной мази, перевязала рану чистым холстом и велела поить Петра отваром из пижмы и зверобоя — против лихорадки.

Арина сидела у постели, сжимая в руках платок. Ее глаза были красными от слез.

— Он крепкий, — сказал я ей. — Выкарабкается.

Но в душе сомневался.

Вечером, когда солнце уже клонилось к западу, во двор усадьбы въехала подвода. Ванька, весь в пыли, помог сойти пожилому мужчине в поношенном, но аккуратном сюртуке — это был фельдшер из уездного города, Семён Игнатьевич.

— Ваше сиятельство, — поклонился он, снимая картуз, — Простите, что задержался. Дорогу размыло после дождей.

Я кивнул:

— Главное, что добрались. У нас тяжёлый случай — укус ожившего. Деревенская знахарка сделала, что могла, но…

Фельдшер достал из дорожного саквояжа кожаную сумку с инструментами:

— Покажите больного.

Мы направились к избе Петра. По дороге Семён Игнатьевич расспрашивал о симптомах, кивая и что-то записывая в потрёпанную записную книжку.

В избе было душно. Арина, увидев фельдшера, бросилась к нему:

— Спасите, батюшка! Совсем ослаб, даже говорить перестал…

Пётр лежал бледный, с закрытыми глазами. Его дыхание было тяжёлым, прерывистым. Фельдшер аккуратно снял повязку и склонился над раной.

— Гнойный процесс пошёл вглубь, — пробормотал он, осторожно нажимая на края раны. — Но кость, кажется, не затронута. Будем чистить.

Он достал склянку с прозрачной жидкостью:

— Карболка. Щипать будет, но терпеть надо.

Когда антисептик коснулся раны, Пётр застонал и попытался вырваться. Я и Ванька крепко держали его.

— Вижу осколок, — сказал фельдшер, ловко орудуя пинцетом. — Похоже, кусочек ногтя ожившего. Вот он-то и вызывал нагноение.

С хрустом он извлек небольшой чёрный осколок и бросил его в тазик. Затем тщательно промыл рану и наложил новую повязку, пропитанную какой-то мазью.

— Теперь главное — чтобы жар спал, — сказал он, вытирая руки. — Каждые два часа по столовой ложке этого отвара. Он достал бутылку с тёмной жидкостью. — И компрессы менять три раза в день.

Арина благодарно кивала, сжимая в руках платок.

Я проводил фельдшера на крыльцо:

— Каковы шансы?

Семён Игнатьевич вздохнул:

— Пятьдесят на пятьдесят, ваше сиятельство. Если к утру температура упадёт — выкарабкается. Если нет…

Он многозначительно развёл руками.

— Понимаю, — я тяжело вздохнул. — Можете глянуть ещё дочку у них. Она тоже захворала. А за деньгами дело не станет.

Я вытащил последний серебряный рубль, случайно завалявшийся в кармане, и вложил его врачу в руку. Это было в два раза больше, чем обычно платили фельдшеру, но и пациентов у нас сейчас было двое.

— Я сделаю все, что в моих силах, — заверил он меня, пряча деньги.

Я кивнул с благодарностью.

Пока фельдшер возвращался к больному, я вышел во двор. Над деревней сгущались сумерки. Где-то в лесу, совсем недалеко, бродили ожившие. А в избе мучился в жару человек, который мог стать следующей жертвой — или, что хуже, следующим чудовищем.

Завтра предстояло принимать трудные решения. Но сейчас нужно было просто ждать.

Ночью я вернулся в усадьбу, но спать не лег. Вместо этого я вновь поставил на огонь зелье, а сам устроился на кресле и думал.

Если ожившие стали появляться так близко к деревне — значит, скоро они могут дойти и до нас. Нужно укреплять заборы, ставить караулы, учить мужиков драться.

Но, если для частокола уже рубились деревья, то вот с мужиками никакой работы не проводилось, а стоило бы начать.

Но сначала — спасти Петра.

Если он не оправится — деревня останется без управляющего. А мне нужен человек, который знает каждую семью, каждую межу, каждую тропу.

Дождавшись, пока зелье закипит, я процедил его и оставил остывать до утра.

Утром я пошёл проведать больного.

По дороге к Петру мне повстречался Ермолай. Весь красный, как помидор, то ли от стыда, то ли от бега.

— Ваше сиятельство, поговорил я с Гришкой. По-мужски, — он сжал свой здоровенный кулак с такой силой, что костяшки побелели. Мне сразу стало ясно, что разговор там был серьезный, с пристрастием. — Сознался сын во всем. Сказал, что бес попутал. Не хотел он воровать, понимаете? — он с надеждой взглянул мне в глаза.

— Я-то понимаю, но и безнаказанным воровство нельзя оставлять. Что же люди тогда подумают, если мы все ему простим?

Ермолай тяжело вздохнул, почесал щетинистую щёку:

— Так и знал, что так скажете, ваше сиятельство. Ну что ж… — Он вытащил из-за пазухи узелок с тряпьём и развернул. Там лежали три медяка и поломанный нож. — Это всё, что у сына было. Отдаёт в возмещение. Да и сам Гришка — парень с головой, работящий. Может, в работники его взять? Пусть отрабатывает.

Я покрутил в пальцах жалкие монеты, подумав.

— Ладно. Но с условием: месяц будет работать без оплаты, а потом — если проявит себя — на общих основаниях. И пусть перед всей деревней извинится.

Ермолай закивал, явно обрадованный:

— Спасибо, ваше сиятельство! Он больше не повторит, головой ручаюсь!

— Надеюсь, — я сунул монеты обратно в узелок. — А теперь веди его сюда. Пусть сам мне в глаза посмотрит, когда будет отвечать.

Ермолай кивнул и быстро зашагал к своему двору. Я же продолжил путь к избе Петра, размышляя. Деревня — это как большая семья. Кого-то нужно прощать, кого-то — наказывать. Но главное — чтобы все понимали: справедливость есть. Иначе никакой частокол не спасёт от хаоса.

Петр лежал бледный, но температура спала.

— Ну как?

Он слабо улыбнулся:

— Жив, ваше сиятельство… Только рука… — он попытался пошевелить пальцами, но лицо скривилось от боли.

— Отлежись. Рана затянется.

Он кивнул, но в глазах читалась тревога.

— А как же работа?…

— Пока отдохнешь. А дела подождут.

Я вышел, оставив его с Ариной.

Теперь нужно было думать, кто заменит Петра на время.

На обратном пути меня нагнал Ермолай с Гришкой

— Что же ты это творишь, Гришка? — р

решил я немного пожурить парня, чтобы знал, что я не буду вечно милосердным к нему. — У своих же односельчан воровать!

— Виноват, ваше сиятельство, — парень опустил стыдливо глаза в землю и рукавом утер нос. — Бес попутал.

— Бог с тобой, Гришка. Мои условия тебе передали, но впредь я такое не спущу! — пальцем погрозил я ему.

Парень понимающе кивнул, а я продолжил свой путь. Вернувшись к себе в поместье, я посетил теплицу.

Теплица встретила меня влажным теплом и густым ароматом рукреции. Плёнка, натянутая на каркас, покрылась изнутри каплями конденсата. Я провёл рукой по сочным листьям — растения выглядели здоровыми, но рост шёл медленнее, чем я рассчитывал.

— Ещё неделя, — пробормотал я, проверяя почву. Ванька, видимо, не забывал о поливе — земля была влажной, но не мокрой.

Из теплицы я направился к амбару, где уже вовсю шла работа. Федот, наш новый пекарь, принимал мешки с мукой от подводы, только что прибывшей из города. Увидев меня, он вытер потный лоб и поклонился:

— Ваше сиятельство! Мука первосортная, как и заказывали. Уже печь растопил — к вечеру первый каравай будет.

— Хорошо. А где Ванька?

— Да вон он, с мельником о чём-то толкует, — Федот махнул рукой в сторону двора.

Я нашёл Ваньку возле сарая. Он о чём-то горячо спорил с мельником Трофимом, коренастым мужиком с вечно недовольным выражением лица.

— В чём дело? — спросил я, подходя.

— Да вот, ваше сиятельство, — Ванька смущённо почесал затылок, — мельник говорит, жернова совсем скрипят. Боюсь, мука с каменной крошкой пойдёт.

Трофим мрачно кивнул:

— Неделю, может две протянут. Потом либо менять, либо мельницу закрывать.

Я вздохнул. Ещё одна проблема.

— Ладно. Ванька, завтра с утра поедешь в город — найди там каменотёса. Пусть посмотрит, можно ли жернова подправить. А пока пусть мелет осторожнее, без перегрузки. Муки у нас сейчас в достатке, а зерно можно будет часть на посев оставить, а часть продать.

Ванька кивнул, а Трофим недовольно пробурчал:

— Да уж, постараюсь…

Возвращаясь к дому, я заметил, как из избы Петра вышла Арина с пустым ведром. Увидев меня, она торопливо подошла:

— Ваше сиятельство, Пётрушке лучше! Фельдшер говорит, кризис миновал. Только слабость ещё…

— Это хорошо. Пусть отдыхает. А ребёнок как?

— Температура спала, кушает понемногу. Спасибо вам, — она низко поклонилась.

Я кивнул и пошёл дальше, размышляя. Деревня потихоньку вставала на ноги, но угроза со стороны оживших висела дамокловым мечом.

Вечером, собрав во дворе самых крепких мужиков — Федота, Ермолая и ещё троих — я начал первую тренировку. Показал, как правильно держать косу в бою, куда бить оживших, как защищаться. Мужики сначала робели, но постепенно втянулись. Особенно старался Федот — видно было, что парень крепкий и смекалистый.

— Завтра продолжим, — пообещал я, отпуская их.

Ложась спать, я в последний раз проверил зелье — оно уже приобрело нужную густоту и тёмно-зелёный оттенок. Оставалось подождать всего одну ночь и к завтрашнему вечеру все будет готово. Хотя радоваться было мало чему. Зелье не дало бы мне полноценный переход, только небольшой скачок.

На следующее утро меня разбудил громкий стук в дверь.

— Ваше сиятельство! — это был взволнованный голос Ваньки. — Беда! Ночью скотный двор потревожили!

Я мгновенно вскочил, на ходу натягивая сапоги. Во дворе уже собрались мужики с вилами и топорами. Ванька, бледный, стоял у ворот.

— Что случилось? — спросил я, подходя.

— Ожившие, ваше сиятельство… — он тяжело сглотнул. — Трое коров загрызли. И сторожа Степана покусали…

Мы поспешили к скотному двору. Картина была удручающей — в загоне лежали три изуродованные коровы, а старик Степан сидел на завалинке, закутанный в тулуп, с перевязанной рукой.

— Как это произошло? — я присел рядом со сторожем.

— Да я, ваше сиятельство, как обычно, обход делал… — старик дрожал, и не только от утреннего холода. — Вдруг слышу — коровы мычат, беспокоятся. Подошёл — а они уж трое, мерзкие, через забор перелезают… Я кинулся, кричать начал, да одного вилами в бок — он даже не почуял! Другие на меня… Еле ноги унёс…

Я осмотрел забор — в нескольких местах жерди были сломаны, словно их кто-то продавил извне.

— Это не случайность, — пробормотал я. — Они знали, куда идут.

Федот, стоявший рядом, мрачно кивнул:

— Значит, и к избам могут подобраться…

Я собрал всех мужчин на сходку у амбара.

— С сегодняшнего дня вводим ночные дозоры, — объявил я. — По два человека сменяются каждые четыре часа. Вооружение — вилы, топоры, факелы.

Ермолай недовольно крякнул:

— Да кто ж их, окаянных, ночью разглядит-то?

— Поэтому и факелы, — пояснил я. — Ожившие боятся огня.

Хотя Александр Иванович не закончил с полами в моей усадьбе, его стоило в срочном порядке отправить делать частокол. Ведь дело принимало крутой оборот.

Мужики зашумели, но спорить не стали — угроза была слишком очевидной.

После сходки я зашёл проведать Степана. Старику повезло — укусы были поверхностными, но страх в его глазах читался явственно.

— Не переживай, — успокоил я его. — Тебя в дозор не поставим. Но расскажи подробнее — как они выглядели, эти ожившие?

Степан задумался:

— Да как… обычные мертвяки. Только… — он поморщился. — Один, тот что спереди шёл — в кафтане деревенском, новом ещё. И лицо… не такое гнилое, как у других.

— Хорошо. Отдыхай, — кивнул я, а сам вышел на улицу оглядеться.

Деревня, обычно такая тихая и мирная, теперь казалась хрупкой, как скорлупка. Мужики уже разошлись по домам, готовясь к ночной страже. Ванька с Федотом чинили сломанный забор у скотного двора.

Нужно было действовать быстрее.

Я направился к дому Александра Ивановича. Плотник как раз выходил на крыльцо, заспанный, с топором за поясом.

— Ваше сиятельство? — удивился он.

— Частокол, — коротко бросил я. — Не до полов сейчас. К вечеру сегодня же начинаем ставить.

Он хотел было возразить, но, увидев мое выражение лица, лишь кивнул:

— Ладно. Только народу побольше надо. И бревна…

— Бери кого нужно. Ванька поможет.

Пока Александр Иванович собирал бригаду, я зашел в амбар, где хранились запасы зерна. Если ожившие стали нападать на скот — значит, скоро могут попробовать и на людей. А если среди них есть те, кто еще не разложился…

Значит, они помнят. И хотя я не нашёл подтверждения этому в своём мире. Тут они могли помнить.

Мысль была ледяной. Если мертвые сохраняют обрывки памяти — они могут знать тропы, дворы, даже слабые места в заборах.

К полудню работа закипела. Мужики рубили деревья, женщины таскали воду и готовили еду для рабочих. Даже старики и дети помогали — очищали стволы от веток.

Я наблюдал за этим, стоя у ворот усадьбы, когда ко мне подошел Ванька:

— Ваше сиятельство, мельник Трофим говорит, жернова совсем разваливаются. Если сейчас не починить — муки не будет.

Я вздохнул.

— Хорошо. Заводи машину — поедешь в город за каменотесом. И узнай там, не слышно ли чего про нападения в других деревнях.

Ванька кивнул и побежал готовиться.

А над лесом, на горизонте, уже сгущались тучи.

К вечеру первые бревна частокола были вкопаны по периметру деревни. Не идеально, но хотя бы какая-то защита.

К вечеру первые брёвна частокола были вкопаны по периметру деревни. Не идеально, но хотя бы какая-то защита.

Александр Иванович, весь в поту, подошёл ко мне, вытирая лоб:

— Ваше сиятельство, к утру закончим. Но если эти твари решат прорваться толпой — не удержит.

— Знаю, — кивнул я. — Но это лучше, чем ничего.

Я прикоснулся к кольям и, направив внутреннюю энергию, срастил колья меж собой, не оставляя между ними зазоров. Так мы избежим случайных царапин через щели при нападении.

На обратном пути к усадьбе меня остановила Арина. Лицо её было бледным, но решительным.

— Пётр встал, — сообщила она. — Слабость ещё есть, но говорит, завтра уже сможет работать.

— Пусть не торопится, — ответил я. — Рана серьёзная.

— Он не послушает, — вздохнула она. — Говорит, раз скот режут — значит, скоро и до людей доберутся.

Я ничего не ответил. Она была права.

Вернувшись в усадьбу, я наткнулся на взволнованную сестру.

— Миша, думаешь, они действительно станут нападать на людей? — её лицо выражало одновременно волнение и полную решимость взяться за оружие.

— Тебе не стоит об этом думать, — я обнял её за плечи и попытался как-то успокоить.

— Но я могу быть полезна. Неужели ты в меня настолько не веришь? — в её глазах блеснула обида.

— Маш, ты ни боевой маг, ни плотник, а готовке тебя никто не учил…

Хотелось добавить, что ты всего лишь маленький избалованный ребенок, но с моей стороны это было бы грубо.

— И что? Ты думаешь, я настолько бесполезна?

Лицо сестры налилось краской так, словно она была то ли расплакаться, то ли поколотить меня.

— Я всего лишь хотел сказать, что ты создана для других задач.

— Быть шутом гороховым? — обиженно произнесла она.

— Нет, — я тяжело вздохнул. Ну почему женщин всегда кидало из крайности в крайность?

— Чтобы ты знал, кое-что поменялось с той самой встречи, — она понизила голос, словно боясь быть услышанной, хотя в доме сейчас не было никого, кроме матери и прислуги. И те были слишком далеко, чтобы услышать нас.

Я непонимающе поднял бровь. К чему она вела? И почему надо было разговаривать загадками?

Маша замялась, не зная, как ей выразить то, что хотелось сказать.

— Это лучше показать! — наконец выпалила она и повела меня наверх.

Мы вошли в ее спальню, где на столе стояла свеча. Маша заметно волновалась, подходя к ней. Я же спокойно наблюдал за происходящим со стороны.

Сестра схватилась за фитиль двумя пальцами и вся напряглась. Я подошёл чуть ближе к ней и тоже стал наблюдать за тем, что же произойдет дальше.

Время шло, а ничего не происходило. И Маша из-за этого начинала только сильнее нервничать.

— Сейчас-сейчас, все будет, — все чаще стала повторять она. Успокаивая даже больше себя, чем меня, потому что я оставался хладнокровен и терпелив в отличие от все больше и больше начинавшей нервничать сестры.

Я уже догадался, что Маша открыла в себе какой-то магический талант, а теперь из всех сил старалась его продемонстрировать, но, как и любой новичок только прикоснувшийся к своему дару, у неё толком и не удавалось продемонстрировать его по первому желанию. Для этого надо было тренироваться. А дисциплина… Никогда не была сильной стороной Маши.

Прождав ещё несколько минут, я увидел как фитиль свечи наконец-то зажегся.

Маша сияющими от счастья глазами посмотрела на меня, едва не хлопая в ладоши от счастья, что у неё все-таки получилось.

— Поздравляю! Ты теперь тоже маг, — я обнял сестру и горячо прижал к груди, чмокнув в макушку. — Но тебе требуется чаще тренироваться, чтобы развить этот дар.

— Я знаю, но ведь это здорово, правда? — её так и распирало изнутри от гордости, что она смогла зажечь свечу.

Я встречал её дар в своём мире, и в развитом состоянии маги могли создавать фениксов, поджигать людей изнутри и даже поднимать столбы магмы из-под толщи земли.

— Конечно здорово, — подтвердил я. — В тебе открылись способности боевого мага. Главное, не сожги дом в своих тренировках, — отшутился я за что получил слабый тычок кулачком в грудь.

Я только сильнее рассмеялся.

— Дурак! — обиженно пробурчала сестра.

— Не обижайся. Я любя.

Оставив сестру, я пошёл в свою комнату. Ночь предстояла бессонная, ведь я собирался повысить собственный источник энергии. А для этого требуется время и особый ритуал.

Высыпав собранные ранее травы в зелье и пустив в котелок кровь, я начал ритуал.

Комната наполнилась густым ароматом трав и металлическим привкусом крови. Я сел в круг, очерченный мелом, и закрыл глаза, сосредоточившись на внутренней энергии. Она пульсировала внутри, как живая, но её было недостаточно.

Зелье в котле закипело, пузыри лопались с глухими хлопками, выпуская клубы зелёного пара. Я протянул руку над котлом, ощущая жар, и начал читать заклинание.

Слова были старыми, на забытом языке, но они оживали на моих губах, наполняя воздух вибрацией. Энергия в комнате сгущалась, и я чувствовал, как она впитывается в моё тело, расширяя каналы магии.

Боль пронзила меня, как раскалённый клинок. Мышцы напряглись до предела, кожа покрылась испариной. Но я знал — это неизбежная часть процесса. Источник не увеличивается без боли.

Прошло несколько часов, прежде чем я смог открыть глаза. Котёл остыл, зелье внутри превратилось в густую тёмную массу. Я поднялся на ноги, ощущая лёгкое головокружение, но вместе с ним — и новую силу.

Это сработало… А разве могло быть иначе?

Я разжал кулак и выпустил тонкую нить энергии. Она вилась вокруг пальцев, послушная и яркая. Раньше мне приходилось экономить каждую каплю магии, но теперь запас увеличился почти вдвое.

Но радоваться было рано.

За окном уже светало, а значит, скоро начнётся новый день — с новыми проблемами.

Утром приехал Ванька, но не один — с ним был сутулый старик в засаленном пиджаке, с сумкой инструментов.

— Каменотёс, ваше сиятельство, — представил его Ванька. — Говорит, жернова ещё можно поправить.

Старик молча кивнул и сразу направился к мельнице, даже не дожидаясь приглашения.

Я отозвал Ваньку в сторону:

— Что в городе?

— Беспокойство, — понизил голос парень. — Говорят, в соседних деревнях тоже скот режут. А в одной — семью целую ночью загрызли. Вот только следы укусов не всегда человеческие. Воевода людей собирает, но народ ропщет — мол, власти ничего не делают.

Значит, не всегда это дело рук оживших. Или кто-то просто пытался выдать себя за них? К тому же, как мне доложили, скот покусал не человек, а животное по типу волка. Хотя самого Степана укусил человек. В этой связи у меня появились вопросы к охраннику. Но только я объявил, чтобы его привели ко мне, как он сквозь землю провалился.

— Значит, скоро начнётся паника, — пробормотал я.

Ванька кивнул:

— Уже началась. Цены на хлеб взлетели, муку из лавок раскупают.

Я сжал кулаки. Если в городе не наведут порядок — голод и хаос дойдут и до нас.

К полудню мельник Трофим, довольный, сообщил, что жернова починили — можно молоть. Я отправил Ваньку с Федотом за зерном, а сам пошёл проверить, как идёт установка частокола.

Работа кипела — уже половина деревни была огорожена. Мужики, усталые, но довольные, перекликались между собой. Даже старик Степан, несмотря на укусы, таскал жерди.

Пётр, бледный, но на ногах, координировал работы. Увидев меня, подошёл, слегка прихрамывая.

— Ваше сиятельство, — кивнул он. — Ещё день — и круг замкнём.

— Хорошо. Но этого мало, — сказал я. — Нужно организовать дозоры не только ночью, но и днём. И научить людей не паниковать, а действовать.

— Будет сделано, — твёрдо ответил он.

Я собирался ответить, когда со стороны леса раздался крик.

— Идут!

Все замерли. Я выхватил из-за пояса нож. И хотя голова была холодной, как сталь в моей руке, тело сжалось, как пружина, готовое вступить в бой.

Но это оказалось не нападение. Из леса выбежал запыхавшийся подросток — сын мельника.

— В лесу! — задыхаясь, выкрикнул он. — Дым! Горит что-то!

Мы бросились к окраине. Над дальним краем леса поднимался серый дым.

— Ветер на нас, — пробормотал Пётр. — Если разгорится…

Деревня могла сгореть дотла.

Я развернулся к мужикам:

— Вёдра, лопаты, топоры — всем, кто может держать! Пётр, остаёшься здесь, следи за порядком.

Люди бросились по дворам, хватая всё, что могло помочь против огня. Я забежал в усадьбу, чтобы предупредить всех домашних, чтобы со двора не выходили ни ногой, пока не вернусь. Никто возражать не стал, понимающе кивая.

После я поспешил в лес и скоро добрался до ближайшей опушки, где уже собрались мужики из ближайших дворов.

Огонь пока охватывал только дальнюю часть леса, но ветер гнал пламя в нашу сторону.

— Ройте канаву! — крикнул я. — Широкую, чтобы огонь не перекинулся!

Люди бросились к работе. Одни рубили молодые деревья, расчищая пространство, другие копали землю, создавая преграду. Женщины и подростки таскали воду из ближайшего ручья, поливая уже занявшиеся кусты.

Ванька с Федотом побежали вдоль кромки огня, сбивая пламя мешками, смоченными в воде. Я схватил лопату и присоединился к тем, кто рыл канаву. Земля была сухой, работа шла тяжело, но через час нам удалось создать достаточно широкий разрыв.

— Держитесь! — крикнул кто-то.

Огненный вал подобрался к нашей преграде. Яркое пламя лизало сухую траву, но, не найдя пути дальше, начало слабеть. Мы стояли, тяжело дыша, облитые потом, и смотрели, как огонь постепенно затихает, оставляя после себя чёрное, дымящееся поле.

— Удержали… — прошептал Ванька, вытирая сажу со лба.

— Пока что, — ответил я. — Нужно проверить, нет ли ещё очагов.

Мы разбились на группы и обошли лес по периметру. К счастью, больше пожаров не было. Но на обратном пути я заметил на земле следы — кто-то недавно прошёл здесь, причём не один.

— Это не звери, — нахмурился Федот, разглядывая отпечатки сапог.

— И вряд ли ожившие. Они боятся огня пуще гиены адской. Значит, поджигатели, — пробормотал я.

Ванька побледнел:

— Кому это нужно?

— Тем, кто хочет выкурить нас из деревни, — ответил я.

Мы вернулись к своим уже затемно. Люди, измождённые, но довольные тем, что огонь остановлен, расходились по домам. Я собрал самых надёжных мужиков в амбаре.

— Кто-то намеренно поджёг лес, — сказал я. — Возможно, это те же, кто убивает скот, потому что следы укусов, как мне известно, звериные. Возможно, волчьи или собачьи.

— Бандиты? — предположил Ермолай.

— Может быть. Или хан Байрак, что, в принципе, одно и то же. В любом случае, теперь они знают, что мы готовы обороняться.

— Что будем делать, ваше сиятельство? — спросил Пётр.

— Усилим дозоры. И подготовим засаду — если придут снова, встретим их как следует.

Мужики зашумели, предлагая свои варианты, но в итоге согласились с моим планом.

На следующее утро я отправил Ваньку в город — узнать новости и предупредить власти о поджоге. Сам же занялся распределением людей. Теперь дозоры ходили не только по деревне, но и вокруг неё.

К вечеру Ванька вернулся взволнованный:

— В городе говорят, что скоро могут ввести военное положение во всей империи. И если так… Нас либо заберут в ополчение, либо оставят без защиты.

— Как-будто до этого они нас сильно защищали, — злобно усмехнулся я. — Сами справимся!

Той же ночью мы расставили скрытые посты вдоль дорог. Если люди хана решат напасть на деревню, мы встретим их во всеоружии.

А утром пришла новая беда.

— Ваше сиятельство! — вбежал в усадьбу запыхавшийся подросток. — На мельнице… Трофим…

Я бросился туда.

Мельник лежал на земле у своих жерновов с проломленным черепом. А все запасы зерна были украдены.