Инженер Империи. Дальний Рубеж

Глава 7

— А что за оберег у тебя на шее? — поинтересовался я. — Не видел раньше такой.

Александр Иванович расплылся в тёплой улыбке такой, когда человек вспоминает самые приятные моменты в жизни, но которые уже не вернуть.

— Подарок-оберег от моего друга Кости, ваше сиятельство. То бишь мага. Я его не часто надеваю, но сегодня, когда ходил на обед, неожиданно вспомнил о нём и решил надеть.

Какое интересное совпадение…хотя в совпадения я не верил. Неужели амулет сам возвал к нему, когда почувствовал опасность? На такую магию были способны только очень сильные маги. Но в бою с Тёмными даже лучшие из нас погибали.

Невольно вспомнилась битва на реке Халхин-Гол, куда, вопреки моему приказу Верховного главнокомандующего, выдвинулся генерал Оле, прихватив с собой тысячу первоклассных магов. Я узнал о той самоволке слишком поздно, чтобы успеть им на помощь. Разрезав саму материю-пространство своим клинком и нарушая тем самым все писанные и неписанные правила, я мгновенно очутился в самом разгаре битвы. Вот только от тысячи моих людей остался едва ли десяток. Тогда мы победили, хоть и с огромным трудом.

— Вы впервые упомянули его имя, почему сейчас? — насторожился я. Раньше он его не называл никак иначе, кроме как маг.

— Он не любил это имя и всегда просил обращаться к нему обезличенно, ваше сиятельство, — плотник пожал плечами.

Я внимательно посмотрел в лицо Александр Ивановича, ища в нём ещё какие-то недомолвки, но нет. Ничего, кроме глубокой скорби по потерянному другу, оно ничего не скрывало.

— Можно ваш амулет? — попросил я. Мне было интересно, какую магию источал оберег, ведь в лаборатории у меня не было времени все как следует обследовать.

— Конечно, ваше сиятельство, — Александр Иванович без задней мысли снял с себя амулет и протянул его мне.

Оказавшись у меня на руке, браслет начал пульсировать, как сердце в человеческой груди. Я готов был поклясться, что даже отчётливо слышал удары. Тук, тук-тук, тук…

Такое я лично встречал всего несколько раз за свою длинную жизнь.

Суть магии разделения заключалась в постепенном саморазрушении собственного разума. Человек как бы раздирал себя на множество невидимых кусочков, помещая их в предметы, но при этом обретал бессмертие, постепенно лишаясь разума. Было много смельчаков, утверждающих, что они-то точно не поддадутся побочным эффектам собственной магии и сохранят разум. И хотя многие действительно сохраняли его на протяжении многих лет, итог был предопределен.

Как следствие — магия разделения считалась в моем мире крайне опасной и была запрещена лично мною, когда я возглавил совет Одиннадцати — самых могущественных магов своего мира, собранных для победы над Дымными и с момента появления этой угрозы отныне вершивших его судьбу. Чтобы не только избавиться от напасти, но и не допустить вновь появление врагов, подобных побежденному.

Я со своей задачей справился — и теперь мне оставалось только надеяться, что оставшиеся в живых соратники не подвели. А ещё — не допустить, чтобы те разрушения, что успели нанести Дымные в моей прошлой жизни, повторились и в этой… Но, хватит о прошлом.

Видимо, Костя тоже был одним из таких смельчаков, и я сейчас держал последнюю его частицу. А может где-то в лесах все еще ходит его обезумевшее тело?

По крайней мере, всё это объясняло, почему вдруг Александр Иванович решил назвать друга по имени, чего раньше избегал. Частица мага потребовала это, хотя сам плотник этого и не осознавал. Она же и позвала его, почувствовав, что в хранилище кто-то вторгся. Я бы тоже на его месте захотел, чтобы меня отнесли к тому месту поглядеть, кто посмел туда проникнуть.

Насколько безвредным могло быть влияние умершего мага мне было неизвестно. Но я надеялся, что старая память об их дружбе с плотником убережет его от глупостей. Однако поглядывать за амулетом с Александром Ивановичем стоило.

Я вернул плотнику дорогую для него вещь со словами:

— Будьте осторожны! Этот талисман может быть опасен.

Я знал, что мне стоило предостеречь Александра Ивановича, хотя и эти слова не имели бы никакой силы перед тем влиянием, которое могла оказать частица мага при большом желании.

— Да, ваше сиятельство, — понимающе кивнул плотник и убрал амулет в карман.

Будем надеяться, что еще один мертвец не решит вернуть себе дом. Не хотелось бы терять плотника с золотыми руками.

Александр Иванович ушёл дальше заниматься полами, а я срастил верхние балки, на которых, собственно говоря, и должна была держаться полиэтиленовая плёнка, найденная мною в одном из разрушенных сараев. Доработав её качества с помощью магии: усилив прочность и защиту от ультрафиолетового излучения, я подозвал к себе Ваньку, нашего водителя, праздно шатающегося по двору, чтобы тот помог мне натянуть плёнку.

Ванька без лишних слов подбежал и стал мне помогать. Вдвоём мы быстро натянули ее.

— Ты, случайно, не видел Диму, слугу нашего? — уточнил я.

Но водитель только отрицательно закачал головой.

— Тогда эта привилегия падет на твои плечи, — усмехнулся я. — Принеси дров и разведи огонь в печи теплицы. Жар должен стоять как в остывающей бане. Понял?

— Понял, ваше сиятельство, — утвердительно закивал Ванька, а по глазам видно было, что парень сомневался. Ладно, пускай на опыте тогда учится. Пару раз втык вставлю, что перетопил или, наоборот, мало жару дал, тогда и поймет. А на пальцах объяснять что-то гиблое дело.

— И поливать не забывай три раза на дню. А если уезжать куда надо будет, то не забывай передавать мои порученияДиме.

— Ой, Мишенька! — вдруг раздался за моей спиной голос матери, не менявшей свой маршрут от комнаты до столовой с самого нашего приезда. И то за общим столом она всегда появлялась исключительно для приличия. Тем удивительнее было увидеть её сейчас здесь. — А что это за прекрасная трава?

Матушка с нескрываемым восторгом глядела на мои посадки. Никогда бы не подумал, что Рукреция могла вызывать столько восторга. Несмотря на свою полезность, она мне всегда казалась обычной с виду травой.

— Это Рукреция, матушка. Очень важная трава для нашей семьи, — пояснил я.

— А как за ней ухаживать?

Насколько хватало памяти в черепной коробке Михаила, мать никогда не жаловала садоводство. А тут вдруг…

Я терпеливо объяснил матушке все тонкости ухода за Рукрецией. Она внимательно меня выслушала, после чего с совершенно непринужденным видом выдала:

— А можно я буду за ней ухаживать?

Каких-то причин в отказе ей я не видел, но и её неожиданно появившееся желание покопаться в земле меня одновременно и порадовало, значит она постепенно отходила от потери мужа, и настораживало. Я уже успел убедиться в том, что усадьба, как и вся деревня, несла в себе множество тайн. И далеко не всегда они были со знаком плюс.

Раздав всем указания в доме, я направился к Петру в надежде застать его в сельской управе.

Я направился к сельской управе, по дороге обходя лужи после вчерашнего дождя. Возле амбара, где обычно молотили зерно, столпились мужики. Федот, широкоплечий детина с рыжей бородой, горячо жестикулировал:

— Да когда ж этот овес убирать будем? Через неделю дожди зарядят, а мы сено для барской скотины заготавливаем!

Ермолай, его вечный оппонент, скептически хмыкнул:

— А ты бы лучше спросил, почему наша рожь на пол-аршина ниже, чем у соседей. Барин все удобрения на свою рукрецию пустил!

Я приостановился, делая вид, что поправляю перчатку.

— Да какая там рукреция! — Федот плюнул под ноги. — Вон у Семёновых в огороде помидоры чернеют — говорят, от этой травы зараза идет.

— Дурак ты, Федот, — отмахнулся Ермолай.

— Это фитофтора, каждый год в августе…

Я кашлянул, давая знать о своем присутствии. Мужики резко замолчали.

— Ваше сиятельство! — забормотал Ермолай.

— Мы это… насчет уборки…

— Слышал, — кивнул я. — Федот, ты ведь вроде как хлебопекарем раньше работал?

Об этом мне на днях рассказывал Пётр, когда мы с ним пересекались, обсуждая мелкие административные нюансы.

Рыжий мужик насторожился:

— Бывало…

— Завтра с утра к нам должен приехать обоз с мукой — будешь нашим новым пекарем. На всю деревню будешь печь. В плату можешь брать столько хлеба, сколько тебе надо. А если чего-то будет не хватать, то обращайся ко мне напрямую. А насчет удобрений — завтра с утра отправлю водителя в город за селитрой.

Думаю, она стоило копейки, которые не трудно было найти, зато мужики лояльнее станут.

Федот переглянулся с Ермолаем, но промямлил:

— Слушаюсь…

Я двинулся дальше, оставив их обсуждать неожиданное назначение.

Пусть почешут репу — почему барин выбрал самого строптивого. Ведь многие в деревне умели печь хлеб не хуже Федота. Но я-то знал, что именно таких, самых активных, и надо держать поближе к себе.

Петр сидел в управе, обливаясь потом. На столе громоздились кипы бумаг — ведомости по урожаю.

— Ваше сиятельство! — он вскочил, смахивая со лба пот. — Только что от старосты из Веретьева — у них полсена сгорело. Просят помощи…

Я вздохнул. Конец августа — горячая пора:

— Сколько можем выделить?

— Да если от каждой семьи по копне… но самим в обрез…

— Выделим двадцать возов. Но пусть в ответ на Михайлов день работников пришлют.

Пётр задумался, почесывая щетину:

— Двадцать возов — это почти треть нашего запаса. А если зима будет суровая?

— Тогда будем покупать сено у соседей или сократим поголовье, — пожал я плечами. — Но если сейчас не помочь, в следующий раз никто к нам не поедет, даже за двойную цену.

Пётр кивнул, записывая распоряжение в толстую потрёпанную книгу учёта.

— Ещё вопрос, ваше сиятельство. На мельнице жернова скрипят — старые уже, надо менять. А мельник говорит, что новых в губернии не найти, разве что заказывать в Москве…

— Сколько прослужат нынешние?

— Год, может два, если не перегружать.

— Тогда пока оставим как есть. Осенью разберёмся.

Я присел на краешек стола, разглядывая запылённую карту уезда, висевшую на стене.

Петр, заметив мой интерес, тяжело вздохнул:

— После дождей переправу в сторону Ельцовки совсем развезло. Мужики два дня камни таскали, но пока только заплатки. Надо бы щебень везти, да где его взять… В старом карьере за лесом должен быть, но туда никто не поедет. Все боятся.

— Значит, я сам поеду. Но я тех мест не знаю. Мне проводник нужен.

— Я могу показать, ваше сиятельство, — неожиданно взбодрился он.

В дверь постучали. На пороге стояла Арина, жена Петра, с узлом в руках.

— Простите, ваше сиятельство, — застенчиво опустила глаза. — Принесла обед Петрушке, а то он с утра ничего не ел.

— Заходи, — кивнул я.

Арина развязала узел, доставая чёрный хлеб, варёную картошку с луком и глиняный горшок с чем-то тёплым.

— Щи, ваше сиятельство, если хотите…

— Спасибо, но я позже.

Пётр уже уплетал картошку за обе щёки. Арина стояла в стороне, переминаясь с ноги на ногу.

— Что-то ещё? — спросил я.

— Да вот… — она покраснела. — Ребёнок у нас заболел. Температура, кашляет. Бабка Фекла травки дала, но лучше бы доктора…

— В городе есть фельдшер. Завтра Ванька поедет — пусть захватит.

Арина чуть не расплакалась от благодарности, низко поклонилась и поспешила уйти.

Пётр, проглотив последний кусок, снова углубился в бумаги.

— Ваше сиятельство, насчёт налогов… В этом году опять повысили.

— На сколько?

— На треть.

Я недовольно потер лоб. Это было слишком даже для относительно урожайного года.

— Кто привёз весть?

— Урядник сегодня утром. Говорит, из-за войны на юге казне не хватает…

— Ладно, разберёмся. Сначала посчитаем, сколько можем дать без ущерба.

Мы просидели ещё час, сверяя цифры. В конце концов, Пётр пообещал подготовить подробный отчёт к завтрашнему утру, поскольку за окном уже смеркалось, и он физически не успевал закончить сегодня.

Пора было возвращаться домой и продолжать изготовление зелья.

Я вышел из управы, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая деревню в золотисто-багряные тона. В воздухе витала прохлада, смешанная с запахом скошенной травы и дымком из печных труб. Мысли путались: налоги, мельница, карьер, больной ребёнок Петра… А ещё — зелье, которое нужно было успеть закончить до полуночи.

Вдруг из-за угла мелькнула тень.

— Ваше сиятельство… — шёпотом окликнул меня кто-то.

Я остановился, мгновенно насторожившись. Из темноты выступил высокий, худощавый мужик в поношенном зипуне. Его лицо было бледным, глаза бегали, а пальцы нервно перебирали край одежды.

— Ты кто? — спросил я, слегка приподнимая бровь.

— Степан, ваше сиятельство, — прошептал он, озираясь по сторонам. — Мне… мне нужно сказать вам кое-что рассказать.

— Говори! — приказал я, недоверчиво глядя на него.

Степан нервно облизнул губы, оглядываясь по сторонам, словно боялся, что его подслушают.

— Ваше сиятельство, дело щекотливое… — он понизил голос почти до шёпота. — У нас в деревне воровство началось. Сначала мелочь — яйца из-под кур, потом муку из амбаров. А вчера у Марфы, вдовы солдатской, пол-каравая хлеба украли…

Я нахмурился. Воровство в деревне — дело серьёзное. Особенно перед зимой, когда каждый кусок хлеба на счету.

— Подозрения есть?

Степан замялся, но потом решился:

— Все шепчут, что это Гришка, сын Ермолая. Парнишка с голодухи, видать… Отец у него строгий, скупой. Может, и правда недокармливает.

Я кивнул. Гришку я видел несколько раз — худой, долговязый подросток, вечно слоняющийся без дела.

— А почему ко мне? Почему не к старосте?

— Боятся, ваше сиятельство. Ермолай — человек влиятельный, с характером. Кто его знает, как он отреагирует… А вам, как барину, проще разобраться.

Я вздохнул. Деревенские разборки — дело тонкое. Если обвинить парня без доказательств, Ермолай взбеленится. А если оставить как есть — воровство может продолжиться.

— Ладно, разберусь. Только ты пока никому не говори, что ко мне приходил.

Степан облегчённо кивнул и тут же растворился в темноте, словно и не было его.

Я задумался. Прямо сейчас идти к Ермолаю — не лучшая идея. Лучше сначала поговорить с Гришкой, без лишних глаз.

Пока я шёл обратно к усадьбе, мысли путались: то налоги, то мельница, теперь ещё воровство… А ведь ещё нужно было успеть приготовить зелье.

Возле калитки меня ждал Ванька, переминаясь с ноги на ногу.

— Ваше сиятельство, — заговорил он, едва я подошёл. — Дрова в печь подкинул, как вы велели.

Я удовлетворительно кивнул головой и обрисовал пул задач на завтра. Куда ему ехать и кого привезти.

Ванька поклонился и поспешил уйти.

Я зашёл в дом, где уже пахло ужином. Матушка, к моему удивлению, сидела за столом и что-то оживлённо обсуждала с кухаркой. Видимо, её новое увлечение рукрецией действительно подняло ей настроение.

Но у меня не было времени на разговоры. Мне нужно было закончить зелье, а завтра — разбираться с новыми проблемами.

Закинув дров и подсунув под них хвороста, я быстро разжег огонь в печи. Затем взял котелок с раствором с окна и поставил его в огонь. А сам пододвинул кресло напротив и стал смотреть как готовится зелье.

Пляшущие языки пламени завораживали и погружали в транс, заставляя оставить тревоги прошедшего дня и расслабляя тело.

Неожиданный стук в дверь вывел меня из этого состояния. Я отозвался, требуя войти, кто бы там ни был. Хотя странно было, что кто-то решил меня наведать в столь поздний час.

Дверь не спеша приоткрылась и в образовавшейся щелке показалась Маша. Грустная и потерянная. Она, кажется, так и не оправилась после сегодняшней встречи с Тёмным. И её можно было понять. Я видел их тысячи, так что меня он вряд ли чем-то мог поразить, а вот Маша… Ей повезло, что рядом был я, иначе она могла стать одной из тех ни живых, ни мёртвых человеческих масс, бросающихся с жадностью на своих же знакомых.

— Ты занят? — робко поинтересовалась сестра.

— Для тебя я всегда свободен. Заходи.

Маша неуверенно прошла внутрь, а я пододвинул для неё ещё одно кресло к своему.

Сестра села и уставилась потерянным взглядом в костёр. Я не спешил её разговорить, понимая, как важно о таком начать говорить самому. А сестра и не спешила делиться тем, что было у неё на душе.

— Знаешь… — робко заговорила Маша спустя продолжительное молчание. — Я всегда думала, что сильная и меня не испугать магией… Да и все эти рассказы про Тёмных… Меня они забавляли… Наверное, до сегодняшнего дня я и поверить не могла, что они действительно существуют и могут вот так легко втереться в доверие, — у неё невольно потекли слезы по щекам, которые она поспешила смахнуть. Я придвинулся ближе к сестре и взял её за руку, давая понять, что рядом и не дам её в обиду.

Да, Тёмные коварны, они смогли провести даже такого опытного борца с ними, как я. Хотя в свою защиту я бы сказал, что в моем мире они не принимали облик людей, оставаясь только дымной массой с человеческими чертами. Но, видимо, все зашло даже дальше того, с чем мне приходилось сталкиваться в своём мире. Или Тёмные здесь попросту чуть отличались от тех Дымных, которых я знал. В мелочах. Но эти самые мелочи могли сыграть роковую роль в нашей с ними войне.

Маша глубоко вздохнула, сжимая мою руку.

— Мне страшно, — призналась она. — Не из-за того, что увидела… а из-за того, что теперь знаю: они могут быть среди нас. И мы даже не догадываемся.

Я кивнул. Её страх был рациональным. Ведь если враг умеет скрываться, доверие становится оружием против тебя самого.

— Но ты не одна, — напомнил я. — И теперь ты знаешь, на что способны эти твари. Значит, будешь осторожнее.

Она вытерла слезы и слабо улыбнулась:

— Спасибо. Хоть ты всегда говоришь жестко, но… это помогает.

Я усмехнулся:

— Потому что жизнь — не сказка. И враги не приходят с громкими объявлениями.

Костер потрескивал, освещая её бледное лицо. Маша задумалась, потом спросила:

— А что теперь?

— Теперь — живём. И работаем. Завтра мне нужно разобраться с воришкой в деревне, потом — карьер, мельница, налоги… — Я вздохнул. — Обычные дела.

— Ты прав, — Маша встала, чтобы уйти.

— Просто… если захочешь поговорить — я здесь, — вдогонку добавил я.

Сестра повернулась и утвердительно кивнула, давая понять, что обязательно придет.

После её ухода я снова остался один с костром и мыслями. Дождавшись, когда содержимое в котелке закипит, я процедил его через марлю и поставил остывать на окно, а сам лег спать.

Утро началось с неприятного разговора. Ермолай, узнав о подозрениях в адрес сына, пришел ко мне сам — красный от злости, с громадными кулачищами.

— Мой Гришка — вор⁈ — рявкнул он, едва переступив порог.

Я не стал отрицать:

— Есть подозрения. Но если он не виноват — докажите.

Ермолай скрипел зубами, но в его глазах мелькнуло сомнение.

— Ладно, — пробурчал Ермолай, сжимая кулаки. — А если окажется, что мой парень ни в чём не виноват, ваше сиятельство? Кто ответит за напраслину?

Я спокойно посмотрел ему в глаза:

— Тогда я лично приду извиняться перед тобой и перед Гришкой. И найду настоящего вора.

Ермолай фыркнул, но напряжение в его плечах немного спало.

— А если… — он запнулся, — если он и правда что-то взял, ваше сиятельство?

— Тогда разберёмся по-человечески. Без лишнего шума.

Старик задумался, потом резко кивнул:

— Добро. Сегодня же с ним поговорю, ваше сиятельство. А завтра дам ответ.

Он развернулся и тяжело зашагал к выходу, но на пороге обернулся:

— Только, ваше сиятельство… если что — вы уж без лишней строгости. Парень молодой, глупый. Голодные времена…

Я молча кивнул. Ермолай хлопнул дверью и ушёл, оставив меня с мыслями о том, что даже самый строптивый мужик, когда дело касается детей, становится немного другим.

И в тоже время я подумал о том, что не появись я с полным грузовиком круп, то не пережила бы эту зиму деревня.

Быстро позавтракав, я проконтролировал Ваньку, нашего водителя, чтобы тот не забыл ни одного поручения. А после сам направился за Петром, чтобы идти в лес — на карьер.