Инженер Империи. Дальний Рубеж

Глава 16

Я сгладил складки на рубашке, смахнул пыль с рукавов и сделал глубокий вдох, стараясь выровнять дыхание. Головокружение от ритуала почти прошло, оставив лишь привычную пустоту в душе, которую заполняла новая, холодная сила. Визит советника князя Велеславского, да еще и с такой фамилией, не сулил ничего хорошего. Мирные посланцы не приезжают на рассвете, когда на стенах еще не до конца остыл пепел недавней битвы.

Я вышел в коридор и направился в главный зал, который теперь служил нам штабом, складом и лазаретом одновременно. Воздух здесь был густым от запахов лекарственных трав, пота и металла.

На пороге, рядом со столом, заваленным картами и чертежами, стоял незнакомец. Он был одет в дорогой, но практичный темно-синий деловой костюм без лишних украшений, с серебряной заколкой на груди в виде волчьей головы. Его поза была непринужденной, но взгляд — острым, как шило, и он уже успел оценить каждую трещину на стене, каждую щель в полу, каждого уставшего ополченца, дремавшего в углу. Это был взгляд человека, привыкшего считать и вычислять слабости.

И он был до боли похож на капитана Немирова. Та же ледяная голубизна глаз, тот же упрямый подбородок. Но где у капитана читалась усталая прямота солдата, у этого человека сквозила ядовитая утонченность царедворца.

— Ваше сиятельство, — он произнес с безупречным, почти насмешливым поклоном, в котором не было ни капли истинного почтения. Его голос был низким и бархатистым, идеально подходящим для шепота в дворцовых покоях. — Советник Константин Немиров. Князь Велеславский поручил мне передать свои… восхищения вашей стойкостью.

Я кивнул, подходя ближе и останавливаясь на почтительном, но недружелюбном расстоянии.

— Восхищения? — я позволил себе усмехнуться. — Обычно их выражают иначе. Не наемными убийцами в лесу и не стаями теневых тварей у стен.

Константин сделал легкое удивленное лицо, будто я заговорил на незнакомом языке.

— Наемные убийцы? Твари? Я боюсь, вы меня озадачили, ваше сиятельство. Князь не имеет никакого отношения к этим… неприятным инцидентам. Он глубоко огорчен, что вы так подумали. Он искренне желает мира и процветания всем своим друзьям.

Его слова были гладкими, как отполированный камень, и такими же холодными.

— Прямо сейчас его сиятельство озабочен беспорядками на северных рубежах. Варвары с гор активизировались. Ему не до мелких внутренних склок, — он многозначительно посмотрел на меня, давая понять, что для князя я — всего лишь «мелкая склока».

— Тогда какой интерес привел вас в мою… «мелкую склоку», господин советник? — я спросил, переходя в атаку. — И что за общий интерес у вас с капитаном? Вашим братом, если я не ошибаюсь?

Тень пробежала по идеальному выражению лица советника. Легкое раздражение, быстро подавленное.

— Мой брат всегда выбирал… примитивный путь грубой силы. Я рад, что он нашел себе применение здесь, — он пренебрежительно махнул рукой, будто отгоняя муху. — Но я здесь не из-за него. Князь получил тревожные донесения. Говорят, вы копите оружие. Строите укрепления без санкции короны. Говорят даже, что вы применяете запрещенные искусства. Это сеет смуту среди других княжеских родов.

Он сделал паузу, давая мне понять, что «говорят» на самом деле значит «князь приказал выяснить».

— Князь предлагает вам свою защиту и покровительство. В обмен на лояльность и… прозрачность. Он просит допустить его инспекторов для оценки ваших оборонительных сооружений и запасов. Чтобы развеять эти слухи, конечно же.

Вот он, истинный визит. Не объявление войны. Предложение капитуляции под благовидным предлогом. Велеславский понял, что грубая сила не сработала, и теперь пытался взять меня измором, законом и интригами. Его «инспекторы» за день превратили бы мою крепость в открытую книгу для своего господина, а за неделю — либо нашли бы повод для ареста, либо просто прикончили бы меня ночью.

Я посмотрел в окно, на поднимающееся солнце, которое золотило зубцы недостроенной стены. На людей, которые, не смыкая глаз, продолжали ее возводить.

— Передайте князю, — сказал я тихо, но так, чтобы каждое слово прозвучало, как удар молота о наковальню, — Что я глубоко тронут его заботой. Но мои стены построены не против короны. Они построены против тьмы, что ползет из леса. Мои запасы — для моего народа. А что до искусств… Я использую все доступные средства, чтобы выжить.

Я шагнул к нему ближе, и теперь он вынужден был слегка запрокинуть голову, чтобы встретиться со мной взглядом.

— Вы и ваш князь ошиблись, приняв нас за слабых. Вы прислали убийц — мы их пережили. На нас напали тёмные твари — мы их разгромили. И если следующей угрозой станут «инспекторы» или целая армия под княжескими знаменами… — я позволил угрозе повиснуть в воздухе, — То мы встретим и их. И мы выстоим. Потому что за этими стенами — не рабы и не вассалы. Здесь — свободные люди, которые готовы умереть за свой дом. А такое войско, господин советник, самое грозное из всех, что видел этот мир.

Константин Немиров не отступил. Но его бархатный голос потерял свою гладкость, в нем зазвенела сталь.

— Вы объявляете войну князю? Это самоубийство!

— Нет, — я покачал головой. — Это ответ на его объявление войны мне. Я не хочу воевать с ним. У меня есть настоящий враг. Но если князь настаивает… он узнает, что такое настоящая война. Не на картах в уютном кабинете, а здесь, в грязи и крови. Передайте ему это.

Советник замер на мгновение, его мозг лихорадочно просчитывал варианты. Он понял, что запугать меня не удалось. Что его козыри биты. Осталось только лицемерное благородство.

— Я передам, — холодно произнес он. — Уверен, князь будет… разочарован вашим неблагоразумием. Желаю вам удачи против вашего «настоящего врага». Похоже, она вам понадобится.

Он повернулся, чтобы уйти, его плащ резко взметнулся.

— И, господин советник, — остановил я его. — Когда будете проезжать мимо стены, передайте капитану Немирову, что его брат заезжал. Думаю, ему будет интересно узнать.

Константин обернулся, и в его глазах впервые вспыхнул настоящий, ничем не прикрытый гнев. Ненависть между братьями была очевидна и, возможно, была даже сильнее, чем его ненависть ко мне.

— Не сомневаюсь, — прошипел он и вышел, громко хлопнув дверью.

Я остался стоять посреди зала, слушая, как за окном рычал двигатель его автомобиля, удаляясь прочь.

Война с князем стала на шаг ближе. Но у меня не было выбора. Любое проявление слабости стало бы приговором.

Из-за занавески, служившей дверью в импровизированную лазаретную, вышел бледный, но твердо стоящий на ногах капитан Немиров. Он опирался на палаш, и его лицо было мрачным.

— Это был он, — не спросил, а констатировал он. — Мой милый братец. Я слышал все.

— Он предлагал «покровительство» в обмен на капитуляцию, — сказал я. — Я отказал.

— Так он и не надеялся на иное, — капитан хрипло рассмеялся. — Он приехал посмотреть на вас. Оценить. Убедиться, что вы не сломлены. Константин всегда предпочитает знать своего врага в лицо. Теперь он вас запомнил.

— И я его, — ответил я. — И я понял одну важную вещь.

— Какую? — спросил Немиров.

— Что князь Велеславский нас боится. Иначе он не прислал бы своего лучшего интригана. Он пытается уничтожить нас, потому что мы стали для него непредсказуемой переменной. Силой, которую он не может контролировать.

Я подошел к карте, лежавшей на столе, и ткнул пальцем в наше поселение. — А раз он боится — значит, у нас есть шанс. Значит, мы на правильном пути. Усилить стену. Увеличить запасы. Обучать каждого. И готовиться. Ко всему.

Капитан молча кивнул. В его глазах читалось то же самое — усталость от бесконечной борьбы, но и решимость идти до конца.

Солнце поднялось выше, разгоняя утренний туман и высвечивая всю суровую правду прошедшей ночи. Черные пятна гари, застывшие лужи смолы, щедро усыпанная металлическим ломом земля перед стеной. И титаническая работа, кипевшая теперь с удвоенной силой.

Приказ насчет костров и звона был подхвачен мгновенно. Уже через час на еще не достроенных участках стены запылали первые костры, бросив вызов бледному утреннему солнцу. Со стороны это выглядело как сумасшедший карнавал: десятки людей с факелами бегали вдоль валов, подбрасывая хворост в жаровни, сколоченные на скорую руку из старых бочек.

А звук… Звук был оглушительным. Медные тазы, котлы, обручи от старых бочек — во все это били что есть мочи сменяющиеся дежурные. Возникал не мелодичный звон, а оглушительный, диссонирующий грохот, раздирающий уши. Но именно этого мы и добивались. Этот какофонийный шум резал слух, но он же был музыкой нашего сопротивления.

Я обошел периметр, проверяя готовность. Петр, с синяками под глазами, но с горящим взглядом, уже руководил установкой первого примитивного желоба для кипятка — длинной расщепленной надвое и выдолбленной бревенчатой трубы, укрепленной на козлах.

— К вечеру сделаем еще три! — крикнул он мне, перекрывая грохот медной утвари. — И насчет колокола… нашли старую церковную маковку, медную, побитую, но целую! Если расплавить, с добавлением нашего лома… через пару дней сможем отлить что-то стоящее!

Я одобрительно хлопал его по плечу и двигался дальше. Воздух звенел не только от ударов по металлу, но и от сконцентрированной ярости людей, направленной в работу. Страх переплавлялся в гнев, а гнев — в действие.

В центре поселения, у сложенного из дикого камня обелиска, хоронили погибших. Немиров, с перевязанной головой, отдавал последние воинские почести простым мужикам, вставшим в строй. Лицо его было каменным. Я видел, как сжимаются его кулаки, но голос, зачитывающий имена, был твердым и четким. Он был профессионалом. И свою боль он обращал в холодную решимость.

Я подошел, когда церемония подошла к концу. Люди расходились, кто — к стене, кто — к раненым, с опущенными головами, но с горящими глазами.

— Капитан, — позвал я его. Он обернулся,отдавая честь. — Ваше сиятельство. Похороны окончены. Семьям роздано продовольствие, как вы и приказывали.

— Хорошо. Теперь другой приказ. Собери лучших стрелков. Не тех, кто метко стреляет в тире. А тех, кто хладнокровен. Кто может часами ждать и сделать один единственный, но точный выстрел.

Немиров нахмурился:

— Снайперов? Для чего? Против этих тварей…

— Не только против них, — прервал я его. — Советник твоего брата уехал, но он оставил здесь глаза и уши. Уверен, кто-то наблюдает за нами из леса. Найди их. И убедись, что они больше ничего никому не расскажут.

Понимание мелькнуло в его глазах, а затем — ледяная готовность.

— Слушаюсь. Будет исполнено! — он развернулся и зашагал прочь, его фигура сразу приобрела цепкую, хищную осанку охотника.

Я остался один у свежих могил. Пять холмов. Пять имен. Цена нашей минуты передышки. Но этой минуты хватило, чтобы переломить ход битвы. Хватило, чтобы люди поверили.

Мой взгляд упал на дальний край леса, туда, где скрылся советник. Велеславский получил мой ответ. Теперь его реакция была делом времени. Он мог прислать армию. Мог задушить нас блокадой.

Но у меня было несколько козырей, о которых он не знал. Петр с его безумными инженерными идеями. Я со своей странной магией, растущей с каждой ночью. И самое главное — эти люди. Их воля, закаленная в огне и отчаянии.

Я повернулся спиной к могилам и лицом к стене. К грохоту, огню и кипящей работе. Мы не просто выживали. Мы готовились к войне. И мы бы сделали эту землю неприступной крепостью. Или легли бы костьми в ее основании.

Внезапно нарастающий шум у главных ворот заставил меня обернуться. Грохот котлов смолк, сменившись возбужденными криками. Я увидел, как люди расступаются, пропуская группу оборванных, исцарапанных людей с пустыми телегами. Это были те самые рабочие из карьера, которых мы считали погибшими.

Я ринулся к ним. Во главе группы шел старший, его лицо было в ссадинах, а взгляд — пустым и отрешенным, но в нем теплилась искра жизни.

— Ваше сиятельство… — его голос был хриплым шепотом. — Мы… мы вернулись…

— Как? Что случилось? — я схватил его за плечи, боясь, что он рухнет.

— Они напали на карьер… но не так, как здесь… — он сглотнул, с трудом подбирая слова. — Они не просто убивали… Они кого-то слушались. Там был… другой. Человек? Нет, не человек… Он был одет в черное, и твари ползли за ним, как псы на сворке. Он смотрел на нас… и мы замерзали на месте, не в силах пошевелиться. Он приказал им не убивать всех. Он… отобрал несколько человек и увел с собой. В лес. А остальных… просто отбросил, как мусор. Сказал… «Пусть расскажут. Пусть знают, с кем имеют дело».

— Он что-то еще сказал? — спросил я. — Сказал… — рабочий закашлялся. — Сказал: 'Скажи тому, кто здесь главный. Скоро я приду лично, если он не отдаст мне ключ."

Я мгновенно вспомнил ту встречу с тёмным в образе мальчика. И тот тоже просил какой-то ключ, о котором я не имел никакого понятия.

И, хотя нам сейчас грозила смертельная опасность, нам нельзя было зацикливаться исключительно на войне.

Голод — вот кто был действительно нашим первым врагом без всяких сражений. Нас в поселении стало больше, а вопрос с заводом так и не был решен до конца. Нам надо было восстанавливать остальные станки и искать пути закупки дешевого дурмана на обработку, пока своих мощностей по его добыче было недостаточно.

Поэтому я направился в здание завода, куда сегодня утром Пётр должен был послать Геннадия — одного из немногих техников, работавшего когда-то на этом заводе.

Здание завода встретило меня гробовой тишиной, резко контрастирующей с оглушительным грохотом у стен. Воздух внутри был спертым, пахлым олифой, металлической стружкой и чем-то кислым. Казалось, сама душа механизма была вырвана, оставив лишь холодную железную оболочку.

Я прошел мимо безмолвных, застывших станков-великанов, к самому сердцу комплекса — к печам и химическим чанам. Здесь, в полумраке, под скудный свет пробивающихся сквозь запыленные окна лучей, копошилась горстка людей. Старый механик Геннадий, с лицом, изрезанным морщинами и угольной пылью, что-то яростно колотил молотком по заклинившему клапану. Рядом его юный подмастерье, Сашка, с перекошенным от усилия лицом, пытался сдвинуть с места маховик вентиля.

— Дерни сильнее, мальчик! — рявкнул Геннадий, не отрываясь от работы. — Он не кусок барского пирога, его рвать надо! Сашка рванул, маховик с скрежетом поддался, и пар с шипением вырвался из трубы. Механик удовлетворенно хмыкнул.

Только тогда они заметили мое присутствие. Геннадий выпрямился, с трудом разгибая спину, и кивнул мне, вместо поклона, который ему было не под силу совершить.

— Ваше сиятельство. Видите, наводим марафет. Эти твари, пардон за выражение, не только людей поубивали, но и механизм весь расстроили.

— Как дела, Геннадий? — спросил я, окидывая взглядом мрачное царство ржавых труб и застывших механизмов. — Что осталось? Что работает?

Старик мрачно вытер лицо засаленной тряпицей.

— Работает… громко сказано. Дышит — и на том спасибо. Две печи из пяти можно растопить, но угля — кот наплакал. Химические чаны целы, но дурмана для очистки — вот столько, — он показал сложенные щепотью пальцы. — На день едва ли хватит, если вполсилы работать. А работать вполсилы сейчас — себя обманывать.

Самое страшное было не в его словах, а в его глазах. В них читалась не просто усталость, а глубокая, профессиональная тоска. Он смотрел на свой мёртвый завод как на раненого зверя, которого уже не спасти.

— Разреши, — я отодвинул старого мастера в сторону и сам заглянул внутрь.

Я неплохо понимал принцип работы всех этих шестеренок, и сейчас им нужен был небольшой импульс для более верного хода.

Металл под моими пальцами был мёртвым и холодным. Я закрыл глаза, отогнав шум стройки за стенами, и сосредоточился на пустоте внутри — той самой, что осталась после ритуала и теперь наполнялась новой, холодной силой. Я представил её не огнём и не светом, а густой, тягучей субстанцией, похожей на чистейшую олифу. Я позволил ей медленно сочиться из кончиков пальцев, впитываться в застывшее железо.

Сначала ничего не происходило. Лишь собственное натужное дыхание и скептический взгляд Геннадия, тяжело лежавший на мне. А потом… послышался едва уловимый щелчок. Тихий, еле слышный скрежет. Маховик, с которым только что боролся Сашка, дрогнул и с легким, почти ласковым шипением провернулся на четверть оборота. За ним слаженно, без прежнего надрывного скрипа, сдвинулись шестерни в открытом механизме привода. Они будто вздохнули, сбросив с себя оковы ржавчины и многовековой усталости.

Сашка ахнул и отпрянул. Геннадий вытаращил глаза, его сморщенное лицо выражало чистейшее недоумение, граничащее с суеверным страхом.

— Как вы… — он начал и запнулся, не в силах подобрать слова. Он потянулся к механизму, дотронулся до шестерни, будто проверяя, не померещилось ли ему. Металл был чуть теплее и, главное, гладкий, отполированный тысячью циклов работы, а не ободранный и шершавый.

Геннадий смотрел на меня уже не как на барина, а как на колдуна или святого. В его взгляде страх смешался с проблеском надежды.

— Ваше сиятельство… Этому… можно научиться?

— Нет, — ответил я честно. — Но этому, — я указал на оживший агрегат. — можно найти замену. Ты сказал, угля мало. А дров? Лес вокруг нас, его хватит на десятки зим.

— Хмм… — старый механик задумчиво почесал затылок. — А ведь и то верно, ваше сиятельство. Вот пустая башка, — он с силой ладошкой ударил себя в лоб.

— Насчет дурмана не переживай, — успокоил я его. — Это дело я беру на себя.

И про себя задумчиво добавил:

— Есть у меня одна мадам, обязаная мне жизнью.