Хозяин Чураево. Исчезнувшие в снегах

Глава 15. Запеканка

2 января 2024г.

д. Чураево

Мы снова пошли по уже знакомой дороге. Когда мы проходили по дачному поселку, меня немного пугали эти пустые дома с темными окнами, и занесенные снегом подходы к ним, а вот когда мы прошли мост и оказались в деревне, стало повеселее. Окошки в избах горели теплым уютным светом, в них мелькали призрачные тени хозяев, но на улице никого не было, словно жители боялись покидать свои дома.

Вдруг совсем рядом с нами звякнул засов, и со скрипом отворилась калитка, в воротах появилась высокая полнотелая девушка с полураспущенной рыжей косой. Она как-то странно на нас посмотрела и робко улыбнулась. Свет, идущий со двора, выхватил из тьмы её лицо. Девушка была приятной внешности, мне показалось, что она в одной ночной сорочке, только набросила сверху дубленку, не застегнувшись, лишь запахнув полы, и придерживала их рукой, чтобы не разлетелись; блестели голые коленки из-под белого кружева нательного белья. И не холодно ей? Ведь мороз же.

Я подумала, что она хочет нас о чем-то спросить, но она молчала, по-прежнему скромно улыбаясь. Она смотрела на Ростика.

– Ульяна, – вдруг прошептал он. Поддавшись первому порыву, он сделал к ней шаг, но тут же остановился, обернулся к нам. – Это Ульяна, – сообщил он нам, – если что – не теряйте, может быть, я не вернусь на ночь.

С этими словами Ростик, подмигнув нам, уверенной походкой направился к ожидавшей его девушке. Ульяна широко улыбнулась ему и протянула навстречу руку.

Они уже скрылись за воротами, погас фонарь в ограде, а мы так всё и стояли столбом. Первой очнулась Лерка:

– Ну и что это было?

– Похоже, это та самая девушка, у которой он был, когда мы его потеряли, – догадалась Карина.

– Она и есть, – кивнула я. – Он говорил, что её зовут Ульяна. Вас тогда не было за столом, когда он рассказывал свою историю исчезновения из бани.

– Всё понятно, – засмеялась Лерка и пошла вперед.

Мы наконец-то сдвинулись с места, последовав за ней. Не пройдя и десяти шагов, Лерка вдруг остановилась и уставилась на меня невидящим взором.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила я.

– Слушайте, мне кажется, что эта Ульяна очень похожа на ту, что пропала вместе с другими в том походе, ну, помнишь, о котором мы в машине вспоминали, когда ехали сюда, – приглушенно произнесла она, словно боялась, что нас могут подслушать.

– О чем ты говоришь? – не поняла Карина, ведь её не было с нами, когда мы это обсуждали.

– Помнишь, когда мы учились на четвертом курсе, то несколько человек из нашего универа ушли в поход и не вернулись? – повернувшись к ней, спросила Лерка.

– Что-то такое припоминаю, – поморщив лоб, ответила Карина.

– Они же как раз где-то в этих местах и пропали, – задыхаясь от возбуждения, произнесла Лерка.

– И что?

– Так вот, эта Ульяна очень похожа на одну из пропавших, – твердо сказала Лерка.

– Ты уверена? – не поверила я. – Ты же не была с ней знакома.

Мы все трое развернулись и уставились на тот дом, где скрылись Ульяна и Ростик, и хоть мы далеко отошли от того места, но избу всё равно ещё видели.

– Ну… – поморщилась Лерка. – Я тогда тусила с Машей, и у Машки была в близких знакомых некая Кира; как-то раз мы все вместе пересеклись на одной из студенческих вечеринок, Кира пришла туда с подружкой – просто вот копия этой самой Ульяны, – прошептала она, пялясь на тот дом. – Потом мне Машка сказала, что та девчонка, что тогда была с Кирой, и пропала в том походе.

– Может быть, ты ошибаешься? – неуверенно начала я. – Много времени прошло, да и видела ты её недолго, могла и не запомнить толком.

– Сложно не обратить на неё внимание, она довольно запоминающаяся, и ещё эти волосы – густые, длинные, вьющиеся и с рыжинкой. Вот я её такой и запомнила, и вот эту робкую улыбку, – не сдавалась Лерка.

– Да это как-то нереально, – вдруг вставила Карина, – её столько лет ищут, а она сидит в этой деревне? Давно можно было сесть на автобус и уехать, её же не держит тут никто на привязи.

– А если у неё память отшибло, и она не помнит кто она и откуда? – предположила Лерка.

– Да ладно, – усмехнулась Карина, – набрела на деревню, и местные в полицию не сообщили? Как-то не складывается.

– Ну да, – согласилась я с Кариниными доводами. – Идемте.

Мы снова двинулись в путь. Лерка то и дело оборачивалась назад, словно ждала, что вновь покажется Ульяна. Внезапно в воздухе появились большие пушистые снежинки величиной в пятирублевую монету и закружились вокруг нас, не спеша падать на землю.

– Красиво, – прошептала Лерка, подняв вверх голову.

Я тоже посмотрела на небо – в разрывах серых туч сверкали далекие холодные звезды.

– Красиво, но холодно, – фыркнула Карина. – Мы скоро уже придем?

– Уже пришли, – торжественным тоном, но с легким оттенком страха, ответила Лерка, показывая Карине на дом Олефтины.

Мне тоже стало не по себе: я словно осязала присутствие темной энергии, в мою кожу впились миллиарды тонких иголок, заставив меня поежиться.

Лерка постучала в ворота. Я подумала, что старая женщина вряд ли услышит её робкий стук, ведь, когда мы были с Денисом, то сразу вошли через калитку и поднялись на крыльцо, но неожиданно вдруг вспыхнул фонарь под крышей, и послышался сухой и твердый голос Олефтины:

– Входите, девочки!

Лерка толкнула калитку, и мы вошли во двор. За воротами никого не оказалось, но дверь в дом была приоткрыта. Девчонки бойко пошли вперед, а я замедлилась, мне отчего-то казалось, что мы идем напрямую в ловушку.

На пороге нас встретила сама Олефтина, в той же самой белой шали, накинутой поверх простого льняного платья, опоясанного фартуком, в стоптанных валенках, её лицо было строгое и непроницаемое, но глаза словно светились изнутри. У меня возникло ощущение, что ей уже больше ста лет, что она исчерпала все свои жизненные силы и теперь живет только на потусторонней энергии.

– Снимайте шубейки да проходите в горницу, – велела она, окинув нас пронизывающим взглядом: с любопытством оглядела Карину, на Лерку посмотрела с материнской любовью, а на меня взглянула лишь мельком.

Шубеек на нас не было, мы оставили пуховики в прихожей и вошли в комнату. Карина с интересом стала рассматривать обстановку.

– Как ты себя чувствуешь, Валерия? – обратилась к Лерке знахарка.

– Хорошо, баба Оля, только ощущаю слабость, – ответила Лерка.

– Это ничего, так и должно быть, ты не принимала лекарства?

– Нет.

– Молодец. Твой организм очистился, теперь я могу заняться твоим лечением…

Олефтина взяла Лерку за плечо и увела за занавески, мы остались с Кариной вдвоем. Мое внимание привлекла большая побеленная русская печь и кухонная утварь, которой место только в музее, и я стала рассматривать эти вещи, как вдруг поняла, что осталась в комнате одна – Карина тоже куда-то исчезла. Меня охватил колючий страх: в пустой полутемной комнате было неуютно. Мне показалось, что внезапно электрический свет потускнел, и по потолочным балкам поползли черные тени.

– Карина, – тихонько сказала я, но она не откликнулась. – Карина, – дрогнувшим голосом вновь позвала я.

За занавесками послышался шорох. Не отдавая себе отчета в том, что творю, я заглянула за тонкие шторки и увидела узкий пустой коридор, теряющийся в темноте.

– Карина, – опять позвала я.

Мне снова никто не ответил, но я боялась говорить громче. Я сделала шаг в темноту и, отдернув ещё одни занавески, вошла в какую-то каморку. Это был скорее небольшой закуток с одним окном, чем полноценная комната; у стены высился узкий деревянный стеллаж, заставленный старинными книгами с протертыми переплетами, керамическими мисочками и вазами, из которых торчали сухие стебли всевозможных трав и цветов. Рядом теснилась невысокая этажерка, тоже сверху до низу заполненная небольшими склянками с семенами или толченными травами. С верхней балясины свешивались толстые нити с чудными монетками. На полке стоял портрет молодой женщины в картонной рамке, выражение лица очень сильно напоминало Олефтину, но судя по подписи фотоателье и по платью дамы, снимок был сделан в 19 веке. Жаль, что не поставили дату. Наверное, какая-то богатая родственница, не может же быть, что Олефтина. Рядом с портретом стояла деревянная фигурка бородатого старца, его голову украшали лопатообразные рога, а руки он упирала в бока и строго смотрел вперед, будто следил за порядком. На его кафтане был вырезан знакомый символ, кажется этот знак я видела на дверях лесничества, когда мы заезжали за елкой. И саму статую я тоже видела, только большую, у самого въезда в дачный поселок, тогда я подумала, что кто-то из озорства приделал ему лосиные рога, но, судя по этой статуэтке, так и должно было быть.

Когда я всё это разглядывала, я стояла около незашторенного окна, слабый свет проникал через стекло, тускло поблескивая на склянках, и мне вдруг показалось, что кто-то за мной пристально следит. И шорох, едва-едва уловимый; и чье-то дыхание: «ф-ф-фырь». Мороз пробежал по моей спине, я застыла на месте, боясь обернуться – мне казалось, что если я посмотрю назад, то встречусь взглядом с кем-то страшным.

Всё же я набралась смелости и стала медленно разворачиваться, мой взгляд упал на темное окно – там, с той стороны, на меня смотрели, не мигая, два огромных звериных глаза, обрамленные длинными черными ресницами. Мне захотелось закричать со всей мочи, но от страха онемели голосовые связки, и я смогла выдавить из себя только слабый едва слышимый писк. Зверь фыркнул, из его ноздрей вырвался пар, и стекло по бокам затуманилось, остались лишь прозрачные островки, через которые на меня по-прежнему пялились жгучие глаза. Я отступила назад, занавески сомкнулись передо мной, отделяя меня от этих пронзительных глаз, но я до сих пор видела темные очертания этого зверя.

Кто-то коснулся моего плеча, и я подпрыгнула на месте; но обернувшись, с облегчением узнала Олефтину. В её глазах читался вопрос, что я тут делаю, но она не произнесла его вслух.

– Там, там… – дрожащей рукой я указала на шторы, – там какой-то зверь за окном.

Олефтина молча отодвинула шторы, стекла уже сильно затуманились и покрылись инеем, что не разглядеть, есть ли кто за окном. Олефтина подошла вплотную к подоконнику и неожиданно легко распахнула створки, в комнату тут же ворвался ледяной ветер, шевеля сухие стебли в стеклянных банках, звякнули нанизанные на нитку монетки. Я поежилась одновременно от холода и от страха и осторожно глянула на улицу, зверя там не оказалось, лишь только снег искрился в ночи.

– Там, правда, было какое-то животное, – как бы оправдываясь промямлила я.

Внезапно Олефтина издала какой-то странный звук, напоминающий сразу свист и птичий клекот, и вдруг в оконном проеме снова появилась морда животного. Кажется, это был детеныш косули, хотя, с тем же успехом, это мог быть и олененок, я не сильно разбираюсь в лесных млекопитающих.

У меня как груз с плеч свалился – принять косуленка (всё же это был он) за какое-то неведомое существо, за страшного зверя, но меня можно было понять, я не привыкла видеть в окнах жилых домов диких животных прямиком из леса. Да ещё и в потемках, а он уж слишком близко подошел.

Косуленок что-то сжимал челюстями, он наклонился и положил на подоконник несколько заледеневших веточек пихты.

– Прекрасно, прекрасно, это именно то, что я просила, сегодня ты справился, и как раз подоспел в урочный час, – ласково сказала Олефтина, поглаживая морду животного. Она говорила это так, будто действительно давала поручение косуленку. Но как такое может быть? Я судорожно сглотнула, но ничего не стала спрашивать.

Рука знахарки скользнула в карман фартука, она вынула оттуда что-то съедобное и протянула ему на раскрытой ладони. Слизнув большим языком угощение, косуленок мгновенно исчез. Олефтина подобрала с подоконника ветки пихты и закрыла окно.

Я попятилась, боясь, что снова увидев меня, Олефтина рассердиться, но она молча звякнула склянками, захватывая сразу несколько баночек сухой морщинистой рукой, но на удивление очень проворной и цепкой, и пошла к выходу.

– Можно спросить? – робко начала я.

– Что именно? – уточнила Олефтина, остановилась и пристально посмотрела на меня.

От этого взгляда у меня мурашки побежали по спине. В её черных глубоких зрачках плескалась невидимая, но почти осязаемая темная энергия. Но я не оставила своего намерения и, набравшись смелости, выпалила на одном дыхании:

– Что это за статуэтка? Я видела такого идола, только большого, на въезде в дачный поселок.

И я показала на полку, где стоял старец с лосинными рогами. Олефтина проследила за моей рукой и нахмурилась.

– Это бог Чур, – тихо и торжественно ответила она. – Хозяин над всеми. Кто летает, кто ползает, кто передвигается на двух ногах – все обязаны своей жизнью лесному владыке. Это его земля, и мы тут находимся только с его разрешения. Большего я тебе не открою, не стану гневить великого Чура, покровителя всего живого. И ты ни о чем более не спрашивай, иначе он придет за тобой, – с угрозой в голосе закончила Олефтина.

Я вновь судорожно сглотнула и удивленно посмотрела на неё. Неужели она всерьез верит в старинные сказки про разных богов?

– А теперь идем, – сказала она, не слишком любезно выталкивая меня из полутемного закутка, видимо не хотела оставлять меня тут наедине с её тайными сокровищами.

Пришлось выходить и топать в комнату. Лерка оказалась уже там, сидела голышом на стуле возле печи, заслонка была сдвинута, и оттуда шел нешуточный жар, хотя ни огня, ни дров я не увидела, наверное, прогорели уже – нутро чернело от копоти. Но, несмотря на тепло, Лерка ежилась, скрестив руки на груди, подгибала ноги; ей было неуютно без одежды, холодно и стыдно. Распущенные светлые волосы покрывали её худенькие плечи, и она снова шмыгала носом.

– Замерзла? Ну, ничего, сейчас тебя пропечем, согреешься, – сказала Олефтина, раскладывая на столе склянки и пихтовые веточки.

Лерка испуганно вздрогнула, да и я не поняла смысла этих слов.

– Полезай в печь, погрейся, – велела ей Олефтина, повернулась к печи и ещё больше отодвинула заслонку.

Лерка настороженно всхлипнула, но поднялась со стула, подошла к печи, неуверенно поставила ногу на шесток.

– Поспеши, а то выпустишь весь жар, – поторопила Олефтина и, подхватив её за бедра, не со старушечьей силой закинула Лерку в нутро печи, та только ойкнуть успела.

– Жарко, – поморщилась Лерка, пытаясь развернуться в тесном пространстве.

– Терпи, – строго велела ей Олефтина и задвинула заслонку.

– Она там не задохнется? – испугалась я.

– Нет, – отмахнулась Олефтина, закрывая железную дверку на задвижку.

Мне всё же было страшно за Лерку, я оглянулась в поисках поддержки, но Карины по-прежнему не было в комнате.

– А где Карина? – спросила я. – Ну, та темноволосая девушка, что пришла с нами.

– Она пожаловалась на головные боли, я дала ей отвар из зверобоя, кипрея и мяты, и она уснула в другой комнате, – ответила Олефтина.

– Карина говорила, что у неё мигрень, – не зная зачем, сообщила я.

Я ждала, что Олефтина подтвердит или опровергнет Каринину болезнь, но та ничего не сказала. Вместо этого она подошла к печи и оперлась в неё руками, словно хотела сдвинусь её с места. Принялась шептать непонятные слова. Сначала нараспев, затем её голос огрубел, появилась характерная хрипотца. Зрачки закатились, и только белки светились словно изнутри. Внезапно, и без того слабый электрический свет вдруг стал поддергиваться, дрожать и наконец сделался невозможно тусклым. Снова по потолку поползли тени. Мне сделалось не по себе, захотелось забиться в какой-нибудь безопасный угол и просидеть там с закрытыми глазами, пока это всё не закончится, но я постаралась взять себя в руки. Между тем, печь будто сама по себе решила нагреться, от раскаленных боков запылало жаром. Из горнило послышалось повизгивание.

– Ой, жарко, откройте! – вдруг заверещала Лерка и заколотила со всей мочи по железной заслонке, но дверцу Олефтина предусмотрительно закрыла на защелку.

– Она же там поджарится! – испугалась я и рванула к загнетке, чтобы открыть заслонку.

– Я и хочу, чтобы она запеклась, – усмехнулась Олефтина, схватив меня за шиворот, чтобы не подпустить к печи. – Выйдет отличная запеканка!

– Что?

До меня не сразу дошел смысл её слов. Сначала даже не верилось, казалось, что старушка пошутила, но потом я заглянула в её светлые, словно отбеленные временем, глаза и увидела в глубине голубых зрачков затаенную тьму. По моей спине побежали мурашки, и мои руки задрожали. Олефтина наотмашь ударила меня по щеке, но не больно, ладонь прошла по касательной, но этого хватило, чтобы в ушах зазвенело, комната поплыла перед моими глазами, а ноги подкосились, и я рухнула на пол.

Внезапно электричество отключилось, и всё погрузилась во тьму, но я почему-то до сих пор могла разглядеть очертания предметов – печь раскалилась настолько, что стала алой, или я вдруг стала видеть всё в инфракрасном свете?

Я попыталась подняться, но не смогла, мое тело словно налилось свинцом, веки отяжелели, но я изо всех сил постаралась не потерять сознание. Олефтина черным пятном размывалась у меня перед глазами, раскаленная печь горела огнем. Я слышала, как ужасно кричит Лерка, запертая в жарком горниле; как Олефтина жутким утробным голосом, перебивая её крик, зачитывает что-то, похожее на странную молитву, но на неизвестном мне языке, больше похожим на звериный рев и птичий клекот. Мне хотелось доползти до печи и помочь Лерке освободиться, но с каждой секундой мое тело отказывалось слушаться, и наконец меня будто парализовало, я не могла пошевелить и мизинцем. Мне оставалось лишь лежать на домотканом половике и наблюдать над ужасным ритуалом страшной Олефтины.

Вдруг мне померещилось, что в комнате появились ещё какие-то существа – с леденящим душу шепотом черные тени выползали из всех углов. На подкрашенном багровым отсветом потолке я отчетливо увидела темный силуэт огромного лося с гигантскими рогами. Казалось, что этот величественный лесной зверь стоит прямо во дворе и отбрасывает эту тень. Вот он фыркнул, и от его дыхания колыхнулись шторы.

Я снова попыталась приподняться, и опять у меня ничего не вышло. На сей раз на это ушли все мои силы, и в глазах резко потемнело. Какое-то время я ещё слышала пугающий шорох и страшный шепот Олефтины, но ещё миг, и меня опрокинуло в забытье…