Холодное лето 1402-го. Том 2

Глава 20 Допрос

Дорога к северу от Потьер-сюр-Сен, лагерь в лесу

(14 мая 1402 года, первая половина того же дня)

Магистратский гость знал, с какого конца браться за меч, поэтому мои опасения были не напрасны. Здоровяк фактически едва не закончил наш поединок «в два хода», и я реально обалдел от такого поворота, но обалдел в моем случае — это все же не впал в ступор…

Первым делом — толстяк метнулся вперед и нанес атакующий удар мечом.

Без затей и финтов — просто с двух рук врезал с потенциальным расчетом разрубить меня пополам.

Естественно, такую простую атаку я отразил почти автоматически.

Но учитывая прямолинейность нападения и вложенные в него усилия, чтоб отвести меч — тоже пришлось постараться. И когда «вторым ходом», а на деле — так и не прерывая первую атаку — он снес меня своей бронированной тушей, я и в самом деле лишь чудом успел перекатиться на другую сторону кровати.

Будь иначе — тут бы мне и конец! Ушлый гад пришпилил бы меня к земле, как бабочку какую-нибудь…

— Хватит прятаться, — взревел раздосадованный неудачей толстяк, — вылазьте, шевалье, на открытое место! Все-таки мы с вами дворяне…

Не знаю, что он имел в виду, но отступив на несколько шагов назад, гость призывно взмахнул клинком и замер в обманчивой неподвижности.

— Да уж, месье, удивили… — ошарашенно пробормотал я, выбираясь из-за спасительной «баррикады», просто вынужденный признать свое восхищение.

Если провести аналогию с шахматами, то я едва не умудрился получить детский мат.

Простая двухходовка и в самом деле едва не сработала. Остаться в живых удалось только потому, что без кирасы и шлема я оказался чуть легче, чем обычно, и отлетел на полметра дальше. Ну и подвижней, конечно, поэтому и кровать помогла, естественно…

Из-под шлема донеслось нечто похожее на уханье филина в стальном ведре, и лишь несколько секунд спустя я сообразил, что мой соперник так смеется.

— Надеюсь, у меня тоже найдется, чем порадовать вас… — многообещающе сообщил я, но вызвал лишь еще одну порцию заброневого «уханья».

— Не утруждайтесь, сударь! Умрите, наконец, и позвольте мне заняться другими делами…

Отступив еще на пару шагов, закованный в броню враг словно бы призывал меня не трусить. И звучало это, надо признать несколько оскорбительно.

— Какие дела у мертвеца? Лежи себе, да пощелкивай челюстями, чтоб могильные черви не слишком наглели… — зло пробормотал я, перехватил клинок поудобнее и решил все-таки перебраться поближе к выходу из палатки.

— Ну вот, шевалье, не так уж Вы и… пугливы! — расхохотался магистратский, приветствуя мой поступок.

— А может, подождете, пока я завершу снаряжение к битве? Если такой смелый…

Ответом мне был очередной взрыв насмешливого хохота.

— Обойдетесь, — фыркнул толстяк, — так договоритесь до того, что мне придется тогда и вовсе бросить меч…

— Было бы неплохо, — вынужденно признал я.

Киношные штампы на счет фехтования в доспехах, к сожалению, не дают ответа на вопрос, что же такое на самом деле «средневековое фехтование».

С одной стороны, безусловно неправда, что любой пропущенный удар приводил к смерти или ранению латника. С другой — неправдой было и представление, что человек в доспехах мог игнорировать вообще все удары соперника.

Начнем с того, что опасность для тяжеловооруженного воина представляли лишь хорошо акцентированные удары в ограниченное число мест на его теле. Если воин был снабжен еще и щитом, то число таких мест и вовсе кратно снижалось.

Атакующая нога, голова и, пожалуй, все…

Вот когда латник лишался щита, число потенциально уязвимых мест несколько вырастало. Теперь в список попадали руки, например. Но повторяю — латник оставался уязвим лишь для умелых и акцентированных ударов.

Все случайные взмахи чем угодно — хоть мечом, хоть топором — он и в самом деле мог игнорировать. Но только при сохранении подвижности, конечно!

Умение заметить и парировать опасные удары, и пренебрежение всеми остальными, чтоб успевать атаковать самому — именно это и делало воина профессионалом. Например, секрет многочисленных побед Карла — телохранителя моего приятеля Вольдемара — был именно в этом.

С потрясающей ловкостью он умел передвигаться так, чтоб даже очень умелые отлично поставленные удары его врагов, приходились в наиболее защищенные места на теле, и превращались в скользящие. Сам он при этом — гвоздил противников с силой парового молота.

Удар — труп, еще удар — и новый дохляк или тяжелораненный…

И так — фактически на протяжении всего боя. Мне до такого профессионализма нужно было сражаться не один год, поэтому сейчас (тем более без кирасы и шлема), я даже не пытался использовать эту тактику.

Кстати, именно поэтому я уже изначально — «тактически» — безнадежно проигрывал сопернику.

Ему ведь не нужно было так же внимательно следить за моими действиями, как мне за его, и в итоге он мог больше и куда свободнее атаковать. Мне просто необходимо было что-то срочно придумывать, иначе крышка.

«Ага!» — кажется, у меня появилась идея.

Взорвавшись серией мощных ударов, я заставил противника ненадолго попятиться — силы при такой манере боя улетали, будь здоров — но оно того стоило.

Оттеснив здоровяка, я неожиданно разорвал дистанцию. Снова оказавшись в шатре, я рванул к завалу у правой стенки, и еще через мгновение выпрямился со щитом в руках. Минута, и вот уже шансы на выживание чуточку увеличились.

Здоровяк проследил за этим не без удивления, после чего откинул верхнюю часть забрала, и признал:

— Браво, шевалье! Это вам все равно не поможет, но надо признать, мне станет самую малость сложнее вас убить. И интереснее…

— Рад, что вы оценили, — сухо прокомментировал я эту реплику, и было вынужден сделать два сильных и глубоких вдоха, уже открыто, признав, что хитрость далась непросто.

Снова расхохотавшись, предусмотрительный «Портос» захлопнул забрало, и поудобнее перехватил меч:

— Ну что же, сейчас мы вернем ситуацию к исходной!

Сказано — сделано.

Следующие пару минут он не позволил мне выбраться на простор, но принялся наносить сильные рубящие удары, вынуждая меня принимать их щит, и к концу серии я понял, что надолго моего приобретения действительно не хватит.

Щит был пусть и небольшой, но окован сталью и обошелся мне в три флорина, однако все шло к тому, что я лишусь его раньше, чем этот гад запыхается.

Новый косой взмах, вражеский полуторник буквально вминается в кромку щита, и вот я снова остался лишь с мечом в руках.

«Стоп! А ведь это выход…»

В следующие несколько минут уже я принялся изо всех сил гвоздить противника, не давай ему возможности перейти в контратаку.

При этом каждый удар, я старался наносить по мечу здоровяка, используя свое единственное, и пока не очевидное сопернику преимущество.

И в самом деле — изменённое лезвие Анкера с того самого момента не только не нуждалось в заточке, но, кажется, и вовсе перестало бояться риска заработать выщерблину или сразу сломаться. В отличие от обычной стали…

— Дьявол! — в ярости взвыл здоровяк, наконец-то сообразивший к чему это я.

Собравшись с силами, он отвел мой клинок в сторону и снова бросился в ближний бой, угрожая просто затоптать. Пришлось разрывать дистанцию, и тут более легкая защита дала некоторое преимущество…

Толстяк не успокаивался минут три.

Он гонял меня по всей поляне, как зайца, вынуждая скакать маневрировать, и даже не помышлять о контратаке. Учитывая вес его брони — стило может и посочувствовать… И если бы не было так страшно, я бы это непременно сделал.

— Стой, чертов трус! — просипел мне вслед вымотавшийся враг.

— От труса слышу… — парировал я, чувствуя, что нахожусь в положении немногим лучше.

— Тебе все равно никуда не деться!

— Ну почему же, может кто-нибудь из моих людей догадается пальнуть в тебя из аркебузы, — хмыкнул я, радуясь, что могу постоять хотя бы чуть-чуть.

— И не надейся на это, синьор де Монбар сейчас добивает уцелевших!

— Не имею чести быть знаком с этим не очень достойным дворянином…

—…это наш маг.

— О, ну это он сглупил,– улыбнулся я через силу.

— Почему это? — искренне удивился толстяк.

— Убей вы меня первым, мои люди и в самом деле могли разбежаться, а так — кто-нибудь в этом лабиринте может оказаться куда удачливее, вашего мага. Я, так понимаю, он один?

— Не совсем, но…гм, есть в твоих словах некая правда, — задумчиво пробормотал соперник. — Тогда не будем затягивать…

— Вот ты неугомонный, — со стоном сообщил я, с трудом выпрямляясь, и одновременно мучительно решая, куда и как теперь бежать.

Поскольку последний раз гром, да и частые выстрелы я слышал откуда-то из-за спины магистратского — из той части лагеря, где вроде как должны были находиться порядки алебардщиков — выбор мой оказался прост. Бежать решил в противоположную сторону, чтоб случайно не оказаться в одиночестве против этих двух убийц.

Уже стартовав, я на мгновение отвлекся, заметив странные сигналы, что подавал мне из остатков палатки пропавший в начале боя оруженосец.

«Да что тебе надо, болезный…»

Но что-то во взгляде парня было такое, что вынудило меня доверить ему свою жизнь. Решив «было не была», я снова рванул в палатку, впрочем, возможно снова загоняя себя в ловушку.

«Плевать…»

Даже прибавив ходу, я не так уж и значительно опередил бронированного толстяка.

— Ну же⁈ — в ужасе взвыл я, сообразив, что тяжелые шаги врага бухают почти впритык за мной.

Радостная улыбка на лице парня не дрогнула. Вместо этого он сунул мне в руки два козыря. Мощных таких, пятнадцати миллиметровых козырных туза.

— Они взведены! — выдохнул мне в лицо Феликс, и уже в следующее мгновение я резко обернулся, а весь мир заполнил закованная в сталь мишень. Как минимум 140−150-килограммовая…

«Ба-ба-бах!»

Сдвоенный выстрел в упор не позволили дотянуться клинку до меня — буквально пару сантиметров. Одна пуля ударила магистратского интригана в центр кирасы и — черт побери! — не сумела пробить ее. Однако удар был такой силы, что он вынужден был притормозить, не смотря на взятый разгон.

А вот вторая — поставила точку в этом споре.

Она разворотила забрало, и расплескала изощренные мозги толстяка внутри шлема, заставив его труп рухнуть, как подкошенный.

Два часа спустя

— Паскаль, что это с ним?

— Может, заклятье какое? — неуверенно предположил мой начштаба, заинтересованно склонившийся над телом шевалье де Шатонёфа, и еще через мгновение сообщил. — Нет, ему просто врезали по башке. И надо признать, от души врезали! Как голову не пробили — удивляюсь…

Мы стояли в личной палатке лейтенанта.

Оказалось, что алебардщики не принимали участия в нападении на моих «бунтовщиков», и хотя это еще не означало, что все претензии закрыты, но задуматься — заставляло. Для начала нужно было разобраться в том, что произошло за минувшие сутки. Но начать, наверное, все же следовало с победы над интриганом из потьерского магистрата.

…Когда дым от сдвоенного выстрела рассеялся — все это время мы и сами простояли, как громом пораженные — удалось в подробностях рассмотреть, к чему приводят две почти пятнадцатимиллиметровые пули в упор.

С трудом стащив шлем с головы мертвеца, я убедился, что тот однозначно готов, однако рисковать все же не стали.

В этом мире смерть врага — штука далеко не однозначная, а часто — еще и не окончательная. Поэтому стащив с него остальную броню, мы вытащили тело наружу, и я отдели голову и конечности несколькими ударами найденного Феликсом топора.

После этого удалось наконец-то завершить свое собственное снаряжение к бою, и только теперь мы начали всерьез интересоваться происходящим за пределами командирской поляны…

Как ни странно, но к этому моменту стрельба в лесу, словно по волшебству, тоже затихла.

Решив, что «гори оно все синим пламенем» и потери от дружеского огня в такой ситуации штука куда более опасная, я велел Феликсу трубить в мой личный сигнальный рог «общий сбор».

Может быть, просто повезло, но это колдунство оказалось посильнее вражеских громов и молний.

Уже через полчаса вокруг нас собралось не меньше двухсот пятидесяти стрелков, а за последующие полчаса роту и вовсе удалось худо-бедно организовать и пересобрать ее в хоть сколько-нибудь управляемые отряды.

Разослав патрули, выставив секреты и велев собирать раненных и убитых, я строго-настрого запретил приближаться к той части леса, где свои палатки установили алебардщики и стрелки из кулеврин. Как ни странно, но оттуда — тоже никто не появлялся…

С пехотой ближнего боя никаких вопросов — это были люди, прослужившие под началом де Шатонёфа больше года, и хотя у меня была надежда, что некоторое уважение я у них заслужил благодаря событиям в аббатстве, но ожидать неподчинения лейтенанту — было глупо.

С кулевринерами тоже все понятно.

Большую часть пути они плыли на лодках под началом Жана, и вряд ли могли даже допустить мысль, как-то возражать его приказам. Однако среди нападающих на нас никого из них не оказалось, и вот это уже было странно. Поэтому я не спешил посылать своих людней в бой…

Когда стало понятно, что мы готовы и дальше тянуть бессмысленно, я велел выделить полторы сотни самых боевитых, разбить их на три смешанных отрядам и выдвигаться.

Сотникам было строго наказано, палить только наверняка, и если будет опасность. В остальных случаях — стараться брать в плен…

К этому моменту уже удалось выяснить, что больше сотни моих защитников разогнала в лучшем — дюжин, может полторы человек. Правда, во главе с магом. Именно он изначально так наклонил весы сражения, что никакой массовой драки не получилось, а застрелили колдуна в итоге — и вовсе почти случайно.

Трое аркебузиров до сих пор спорили, кто именно из них герой, и это несмотря на то, что в его трупе нашли шесть огнестрельных ран.

Колдуном, кстати, оказался молодой парень, из тех, что я видел во время странного пира в магистрате Потьер-сюр-Сен. Парень, как парень — ничего примечательного, кроме того, что подох он, получается, сильно не сразу, а лишь после второго залпа.

Ну или, может быть, первые раны он получил в других стычках. Теперь это было не узнать, потому что его уцелевшие слуги разбежались. В лесу кроме тела колдуна удалось найти только четыре чужих трупа…

Когда мы подкрались к потенциально враждебному лагерю, там царило растерянное уныние, и никто даже не помышлял о сопротивлении.

Один из ветеранов ничего не объясняя, тут же провел к палатке своего лейтенанта, и прежде чем мы в нее вошли, удалось во всех подробностях рассмотреть трех убитых молниями воинов на входе и мертвого оруженосца де Шатонефа.

Зарезанный кем-то, пацан лежал наособицу, и посмертная маска не оставляла сомнения, что сучилось это с ним очень неожиданно. Удивление осталось на нем несмываемой печатью…

Дорога к северу от Потьер-сюр-Сен, лагерь в лесу

(15 мая 1402 года, утро следующего дня)

В себя шевалье пришел только к утру. Тело его все это время лежало в моем лагере, и за ним присматривал Паскаль с парочкой ветеранов-пикинеров.

Оружия у них, конечно же, не было. Их задачей было выступить в качестве свидетелей, что с пленником обращались как должно. Если бы он умудрился помереть, последнее, что мне было нужно, так это проблемы с его многочисленной родней.

На всякий случай над лейтенантом тоже провели ритуал изгнания, но дело, слава Богу, лежало в мирской плоскости. По крайней мере — «ничего такого» — мой начштаба не заметил.

— Шевалье де Шатонёф, мы хотели бы выслушать Вашу версию произошедшего в последнее дни! — особенно я выдели голосом уточнение про «его версию».

— В чем Вы меня подозреваете?

— У меня бродят подозрения, что светит Вам костер, однако к Святой Инквизиции не принадлежу, поэтому для начала хотелось бы выяснить, с чего Вы вздумали передавать мое тело каким-то горожанам? А не везти, например, назад в Дижон или в крепость, к магистру третьей ступени Вальдемару фон Лаубен, который мало того, что один из руководителей дела, что нам с Вами поручили, но и мой лучший друг…

— Но Вы же могли умереть, и у этих людей был приказ Его Светлости!

— Что, — повысив голос, я оглянулся на удивленно загомонивших свидетелей разговора. — Прямо так и написано было: мол, если не удастся меня извести, то непременно передать тело тем, кто это доделает?

— Сударь, нет, конечно! Там было сказано: что податель сего действует по поручению моему, стояла большая герцогская печать, подпись, и все прочее, что бывает в таком случае… Как же я мог не подчиниться⁈

— Кто-то видел это документ?

— Разве что мой оруженосец…

— Он мертв.

— Господи Иисусе, за что Вы его? — растерянный взгляд налился ненавистью.– Клянусь честью…

— Пока с Вашей честью не все очевидно, поэтому не спешите ею размахивать, — прервал я лейтенанта. — Когда мы вошли в лагерь, это уже произошло. Сотник, подойдите к нам!

Из числа других участников допроса выдвинулся новый заместитель де Шатонёфа — прежний был среди убитых молниями:

— Господин, это так! Мы обнаружили Вашего слугу убитым, а Вас самого бездыханным, задолго до того, как нас окружили…

От услышанного, шевалье побледнел — хотя казалось, куда уж больше — но все же смог выговорить:

— Я сожалею о своих словах…

— Оставим это, — отмахнулся я, — все понимаю, но давайте вернемся к другим важным моментам!

В течение следующего часа удалось лишь выяснить, что ни подтвердить, ни опровергнуть версию лейтенанта невозможно. После небольшого совета узким кругом пришлось объявить свое решение:

— Обвинения с лейтенанта алебардщиков на службе герцога Бургундии, третьего сына синьора де Шатонёфа считаются снятыми, однако окончательное решение по этому поводу примет капитан нашей роты по прибытию в Сен-Пьер. К руководству своими людьми шевалье вернется после того, как состояние его здоровья станет приемлемым, но лишь после моего дополнительного распоряжения, если это произойдет раньше, чем мы сможет достичь крепости. Есть ли у кого из присутствующих возражения? — мой взгляд остановился на лице Жана, и он не произнес ни слова, но явно соглашаясь, смущенно отвел глаза.

— Так тому и быть, поправляетесь, сударь! — подытожил я через минуту. — Далее, сегодня мы еще половину дня приводим себя в порядок, а во второй половине дня ненадолго продолжим путь, ведь завтра — нас ждет опасный переход…

Действительно, рота почти 12 км не дошла до того места, до которого сухопутные караваны обязательно старались добраться, прежде чем пересекать угодья тварей, известных как «лошалуа».

«…Боюсь, что нам их просто так не миновать. Не с нашим нынешним счастьем…» — грустно подумал я, воздержавшись впрочем, от излишней откровенности.