Сон Брусова был приятен. Никаких тебе выстрелов, взрывов, пожарищ, просто размытые светлые образы близких, знакомые голоса. Под ногами мягким ковром стелилась зелёная трава, росли полевые цветы. И все было наполнено солнцем, а в чистом небе витали кучевые облака. Адмирал, а точнее мальчик лет пяти, то бродил по траве, то летал в воздухе, отдаваясь ощущению полета. Красота! Хорошо. Но стоило открыть глаза, как зрению предстали окровавленные бинты… и зелёнка.
В первые мгновения, не понимая, что к чему, Брусов схватился за автомат. Ещё до того, как проснулся мозг, адмирал уже был готов к бою на рефлексах. Лишь потом пришло осознание, что Зёма всего лишь делал рейдеру перевязку.
— Полегче, адмирал, все свои, — донеслось от Ольхи.
Она сидела на нижней полке, следя за процессом.
Судорожно сжатые пальцы нехотя отпустили Калашников. Хорошо, что всегда перед сном ставил на предохранитель… Нервы ни к черту.
Артём, получая от медика чистые бинты на рану, громко вздыхал и намекал, что не докторское это дело — делать перевязки. Это работа медсестер. И он готов даже перестать ойкать, если бы его коснулись женские руки. И не чьи-нибудь, а Ольхи. Этой брутальной красы женского вагона. Но лысая девушка была непреклонна и отказывалась делать ему перевязку — и от того было тоскливо.
Брусов присмотрелся. Ольха выглядела уже не настолько лысой, как пару дней назад. На голове её образовалась щетина. И этот факт почему-то никак не радовал девушку, но адмирал не помнил просьб о бритвенном станке. Он и сам пообещал себе, что не будет бриться до возвращения. Удача экспедиции не помешает.
Безнаказанно продремав почти два часа, Брусов узнал, что с завалами песка покончили. В вагонах места больше не было, и Алфёров с прискорбием вынужден был оставить большую часть раскиданной вдоль рельс. Бригадир распределил работу на две группы, и часть людей досыхала, пока другая работала. Незачем было сразу всех напрягать. Мокрый застывший песок со льдом окончательно измотал обе рабочие группы.
Майор Сергеев вывел на охрану периметра только треть военного отряда, и чуткая интуиция не подвела — никаких происшествий под сильным дождем не было. Дождей вообще не было очень давно, и всё живое, видимо, просто испугалось их, попрятавшись по норам и укрытиям. Никаких новых следов и неведомого Зверя.
«Возможно, мы просто покинули место его обитания», — прикинул адмирал, но логика говорила ему, что все дело в солнечных батареях. В пасмурный день те заряжались долго, дождь понижал КПД фотоэлементов, и Искатели становились пассивными.
Поднявшись, адмирал потянулся, немного размявшись в купе, насколько позволяло пространство. Было прохладно, бодрило. В горле ещё запершило. Не хватало только слечь с температурой.
Перевязка рейдера закончилась. Ольха вновь залезла на верхнюю полку, забравшись под одеяло, Тёма отлеживался на нижней полке. Зёма же не знал, чем себя занять на второй верхней полке.
— Завхоз, блин! Хватит делать вид, что нуждаешься в покое, — буркнул адмирал.
— Ага, — ответил Артём, — пока адмиралы спят, рядовые рейдеры могут истекать кровью. Но только в работе.
— Не встречал я чего-то в анклаве рейдеров-рядовых. Вам же за первый выход сержанта автоматически дают, — припомнил Брусов.
— Ну, так-то да, — обронил Артём погрустневшим голосом и почему-то отвернулся к стенке.
«Странный какой-то», — решил Адмирал.
— Ладно, пока долечиваешься… нашим завхозом побудет Зёма, — сказал Брусов погромче.
Глаза вихрастого юноши на верхней полке округлились. Это было заметно и под пленкой на зрачках. Татуировка дракона на белке, которую многие мимоходом принимали за бельмо, заблестела.
— Почему это я?
— Почему это он? — повторил Тёма.
— Приказы начальства не обсуждаются, — спокойно добавил Брусов, одеваясь.
Одежда подсохла в тепле коридора, но была ещё сырой. Возникало стойкое ощущение, что во всем составе действительно прошёл банный день и теперь все экспедиторы после отличной помывки валялись по купе. Из необходимых составу людей в строю остались только дежурящие в жуткую непогоду на вышках под навесами военспецы. Вдобавок повар Алиса могла в любой момент подобрать себе подручных на кухню в случае надобности. Естественно, не спал Кузьмич и вовсю трудился Пий.
Состав продолжал путь, тихо стучали колеса.
Облачившись в сухое, Брусов подумал, что неплохо бы Пию назначить сменщика. Если кидать уголь каждый день почти без передышки, то надолго ни одного мужика не хватит. Но пока молодой трудяга не заводил об этом речь, можно было и повременить. Пусть выказывает свою «нужность» составу. Энтузиазм дорогого стоит. Насколько хватит его терпения?
Лавируя между бельевыми веревками, адмирал прошёл вдоль всего состава туда-сюда. Зёма, как привязанный хвостик, держался рядом, засыпая вопросами, что где лежит. Функции завхоза он собирался выполнять тщательно хотя бы потому, что больше заняться было всё равно нечем. Брусов как мог отвечал, попутно показывая своим людям, что доверяет новому действующему лицу экспедиции и ничего от него не скрывает.
Даже в коричневом жилом мужском вагоне запах сырости почти пропал. Или люди настолько принюхались, что смирились с его существованием. Человек ко всему привыкает. Но Зёму заинтересовало, почему системы воздухоочистки не работали. Брусов ответил, что дизельный генератор будет простаивать до того момента, пока не понадобится антирадиационная камера. Или пока окончательно не сядут аккумуляторы для нужд внутреннего освещения, фонарей на турелях и на «лбу» «Варяга».
Кузьмич ехал днём, поэтому «фары» не использовал. Возможно, когда-то придётся ехать и ночью, тогда и включит. Пока же не по возрасту чёткое зрение машиниста не подводило. Амосов, как ясный сокол, видел далеко и без ошибок.
Освобожденные от белья тазики, корыта и прочие свободные емкости дежурные заполнили технической водой. Грязь под ногами, оставшаяся после дневных уличных работ, никак не сочеталась с принятым порядком. На «Варяге», как на любом корабле, должна быть чистота!
Брусов взял рацию:
— Говорит адмирал нашего бравого корабля. Технарям собраться в полном составе в голубом вагоне. — Рации были в каждом жилом вагоне, так что услышать должны были все. — Поскольку техники работали сегодня меньше всего, от них зависит чистота наших полов. Тряпки взять, воды в тазиках у вас навалом. Равномерно распределяемся по вагонам и вылизываем все до блеска. Наши новые учёные Вики и Демон также принимают участие в этом веселом мероприятии.
Люди с обоих жилых вагонов без спора принялись выполнять команду. Какой там спорить, когда из рабочих на улице торчали все, а из военных, в число которых входили и разведчики-рейдеры, — хоть и треть, но остальные две трети распределились по дежурству на турели на сутки вперед. Всем работа находилась в равной степени. Не совсем привычно работать с тряпкой было только подземникам, за которых уборку по дому выполняли роботы-мойщики, посещавшие квартиры пару раз в неделю.
Поезд затормозил. Скорость была небольшой — экспедиция всё так же осторожно тащились по рельсам, — но качнуло ощутимо. Показалось даже, что Кузьмич или кто-то другой дернул стоп-кран.
— Кай Саныч, тут человек на путях, — донесся по рации голос машиниста.
— В смысле — живой человек? — уточнил адмирал.
Кузьмич хмыкнул и забурчал:
— Живее всех живых. Стоит, руками машет. Не слышно, что говорит. Ругается вроде.
— Сейчас буду. Без меня наружу не выходить, дверь не открывать.
— Я и не собирался. Он при ружье. Бронестекло, конечно, не пробьет, но мало ли.
Ещё дождевик не лег поверх не до конца высушенной верхней одежды и броника, как у адмиральского купе уже стоял Сергеев с половиной группы военных и Зёма с друзьями.
— А вы чего навострились? Я команды не давал, — напомнил Брусов.
Сергеев хмуро напомнил:
— Я перед Русланом Тимофеевичем честью клялся, что адмирал доедет до анклава в Хабаровске живым. Если та ситуация с гранатометом была для нас несколько неожиданной, то теперь вас никто в бой первым не отпустит. Я ясно выразился, товарищ Брусов? Чудить больше не станете? Или вас связать, чтобы наверняка?
— Не стану, если не придётся. Идём, майор. А вы… — Адмирал посмотрел на гостей. — Уборку никто не отменял. Ольха, помоги им. Зём, а ты пошли со мной.
Юноша кивнул и двинулся за адмиралом и военспецами вдоль состава. Быстро пробравшись до паровоза, толкаясь с Кузьмичом, несколько мгновений оба разглядывали сквозь бронированное стекло суетливого тощего деда. Подвижный старик никак не желал успокаиваться и упорно махал двуствольной винтовкой перед составом.
Был этот дикий странник стар, до невозможности худощав и не по годам суетлив. Из-под капюшона торчали длинные седые пряди, а лицо походило на высохший сухофрукт.
— Возможно, он из «свободных», — предположил Сергеев. — Но те так открыто себя не ведут. Если нас по кустам не ожидает засада.
— Смирнова, на вышку! Округу под прицел, — отдал приказ Брусов и махнул деду в ответ.
Дед повернулся полубоком. За плечами старика висел объёмный потёртый рюкзак. Из-под плаща торчало дуло ещё одного охотничьего ружья. Одноствольного.
— На провокатора не похож, — добавил Зёма. — Демон может испепелить его плазмой в случае чего. Пикнуть не успеет.
— Только вылезли из-под земли — и уже в головорезы подались? — хмыкнул Сергеев. — Может, вы с ними заодно?
— Ну так пристрели меня в затылок в случае резких движений, майор. А я пока прикрою адмирала своим энергощитом лучше всякого охранника, — спокойно добавил юноша и посмотрел на Брусова.
Тот отодвинул Сергеева и потянулся к щеколдам на двери. Взгляд упал на счётчик Гейгера в углу, стрелка показывала допустимый радиационный фон за бортом. Щеколда отодвинулась вбок, дверь отворилась, и сердце ускорило ход.
Чёртов холодный дождь.
Майор позволил Зёме вылезти первым. Затем он и его ребята выстроились с автоматами наперевес, защищая грудью адмирала от незнакомца и прочих возможных угроз лучше, чем какие-то странные подземные технологии.
— Здорово, отец, — поприветствовал Брусов. — Хочешь разговора — убери ружье. У меня ребята нервные. Пристрелят, потом спросят, чего хотел.
— Вы куда прёте? — вместо приветствия огорошил всех дед хриплым баритоном, обращая внимание на костюм Зёмы не больше, чем на снаряжение всех прочих. Ружье он всё же убрал за плечо. — Вы на этой железяке в эпицентр попасть хотите? Весь Уссурийск в радиации! Наглотаетесь и подохнете. Почём зря.
— Каков радиационный фон? Ты был там? Счетчик есть? — посыпал вопросами адмирал.
— Да уж хватит, чтобы сдохнуть, — выпалил дед, сверля то Брусова, то Сергеева, то Зёму мутным взглядом явно близоруких глаз.
Ответив, старик без дальнейших слов зашагал в сторону леса, пытаясь быстро раствориться в дожде. Видимо, посчитал своё дело сделанным — предупредил. А поезда такие до войны каждые десять минут ездили. Эка невидаль. В детстве насмотрелся.
— Погоди, дед. Ты куда? — рванул адмирал следом. — Нам же надо провести состав через часть Уссурийска. Ты шёл по рельсам? Они целые? Ну скажи ты хоть что-нибудь!
Дед повернулся, зыркнув тяжёлым взглядом. Приоткрытый рот, лишенный половины зубов, щерился уцелевшими коричневыми пеньками. Такой на каннибала-чистильщика точно не тянул. Разве что из жертв супы варить.
— Какие тебе рельсы, когда корыто ваше железное так радиацией пропитается, что жить не захотите! Ну, какие? Ты Таранова слушай. Таранов дело говорит! Подохнете все, и хоронить некому будет! А ежели тебе кто другое скажет — его не слушай. Таранова слушай. Таранов дело говорит: сдохнете — и всё тут!
— Да вот хрена с два! Законсервируем и проскочим! — Брусов схватил его за рукав, останавливая от новой попытки убежать в лес. — Расскажи ещё.
— Скажи, расскажи, — передразнил дед, как ребенка, отдергивая рукав. — У Таранова слова на вес золота! Чего попусту языком молоть?
— Так выменяй информацию, — повеселел адмирал, понимая, к чему тот клонит. Мир поменялся, но товарно-денежные отношения никуда не делись. — Бартер? Да?
— Бартер так бартер, — махнул рукой дед. Глаза загорелись жаждой наживы. — Неси тушенку. И расскажу тебе всё, что знаю. Взаправду расскажу. Таранов не обманывает.
Он походил на безумца, но ничто в нем не настораживало. Обычный спятивший дед-одиночка. Охотник, неизвестно как выживавший в лесу. Нормальные люди кончились. Остались удачливые. А понятие нормы давно ушло за пределы понимания психотерапевтов.
— А вот и принесу, — тут же пообещал адмирал и кивнул Сергееву. — Но какого рода твоя информация? Стоит ли тушенки? Может, и воды из этой лужи не стоит. — Кай кивнул на грязную канавку.
— Э, нет. Я половину Уссурийска излазил, — возмутился седой сталкер, чья фамилия, вероятно, и была Таранов.
— Да как так излазил, если в радиации город весь? — хмыкнул Зёма, присматриваясь к деду. — Ты говори, да не заговаривайся, старый.
— А так и лазил, что в костюме своём, — тут же выпалил дед. — А ты, сопляк, не родился ещё, когда я лазил.
— И где костюм? — хмыкнул юноша, сложив руки на груди.
На Таранове была только одежда и самодельный дождевик, сшитый из целлофановых пакетов. Капюшон выглядел более прочным, чем остальной костюм.
— Да звери подрали. Дикие стали, бросаются все подряд. Белки, что волки. Мне-то только костюм подрали, а вот ребятам со мной меньше повезло. Загрызли всех, сучары.
Он говорил без интонации, но словно выплевывая из себя слова. Такое, как понимал Зёма, могло быть, если долго не разговаривать. Месяцы… годы? Сколько он бродит по этой тайге?
— Обожди немного, дед. Я человек, живущий в коллективе. Посоветоваться с народом надо, — пояснил адмирал, отходя к Сергееву.
— Агась, советуйся, — ответил дед и застыл монументом, слеповато поглядывая на Зёму, словно только заметил.
— Махнёшься костюмом, малец?
— Весь Уссурийск не стоит такого костюма, старый.
На том разговор и кончился.
Брусов меж тем отошёл к ожидающему отряду. Ребята стояли напряженные, держали под прицелом старика и округу. Ждали подвоха, постоянно оглядывались. Стояли на стреме. Рация докладывала, что с вышки ничего не видно, но сквозь дождь одинокий снайпер ничего и не разглядит.
— Что думаешь, майор?
— Да мутный какой-то дед. Тушенки ему ещё… может, так информацию вытащим? Методология отработана, — с ходу предложил Сергеев, не особо раздумывая над словами под холодным дождем.
По слухам, капраз держал его при себе потому, что отец его в госконторе по безопасности работал и натаскал сына в угоду Постапокалипсису. Жесткий и даже жестокий Сергеев не особо выбирал методы, если главная цель — результат. В анклаве майора так и прозвали — «Упырь». Безжалостный, действенный инквизитор современности.
— Что, Сергеев, на деда руку поднимешь? Вот так просто пойдешь и расхерачишь ему лицо? — Брусов сказал это без эмоций, но Сергеев замолчал, набычившись.
Их глаза на миг встретились. Холодные, как лёд, и те, потеплее, что с немым укором. Майор первым отвёл взгляд.
«Что-то человеческое ещё осталось», — подумал Брусов.
— Предложить-то можно всё что угодно, но и в наше тяжёлое время не во всех зверь сидит. По крайней мере, не вылезает наружу без нужды. Убивать умеем, кровь и смерти видели, но чтобы просто так пытать — до этого ещё не дошли. Так ведь, Сергеев? — кинул Брусов ему в спину, ощущая поддержку прочих военспецов.
Сергеев молча кивнул, не поворачиваясь. Хмурое выражение не сходило с его лица. Но видел это лишь Зёма, что стоял чуть поодаль, разглядывая членов команды с тем же интересом, что и Таранов.
Майор казался суровым мужиком. А вот военспецы как-то повеселели лицами, натягивая капюшоны так, чтобы не видно было улыбок. Похоже, авторитет майора не был абсолютным.
Адмирал положил руку на плечо Зёме:
— Завхоз, выдай на складе из того трофейного ящика десяток банок с тушенкой.
Зёма поспешил к двери.
— А чего десяток то? — подал голос дед, расслышав. — Таранов, может, на больше знает!
— А ты не унесешь больше, — повернулся адмирал к деду. — Тощий! Вон кожа да кости. Как еще рюкзак такой здоровый тащишь?
Дед сплюнул ему под ноги, выказывая раздражение.
— А ты не смотри, что тощий, и рюкзак мой не трогай. До чужого добра любой мастак лезть! Унесу ещё и не столько, если надобность будет. Понял? Ящик неси!
Брусов посмотрел в суровые глаза, подернутые под старость лет легкой поволокой. Насмотрелся по жизни дед-то. Потому на его агрессивное поведение адмирал снисходительно не обращал внимания. Жизнь в тайге кого хочешь до ручки доведет. В до ужаса долгой зимней изоляции.
— Хорошо, давай так. Поможешь нам — получишь больше. Так что говори… А ещё лучше пошли в вагон, там за кружкой чая всё расскажешь. Идёт? Чего мокнуть?
Дед снова взглянул на поезд и наотрез отказался заходить внутрь.
— Никуда я отсюда не пойду. Разговаривать будем здесь или не будем вовсе. Усёк?
— Хорошо, Таранов, не кипятись. — Брусов сложил руки на груди, пытаясь подмышками согреть зябнущие пальцы. — Я весь во внимании.
— Ну так слушай…
И не мешал его рассказу ни дождь, ни ветер. Дед словно вообще не обращал внимания на капризы природы. Выговаривался, забыв и про тушенку.
Вскоре экспедиция узнала кое-что полезное, что могло бы порядком облегчить жизнь всем. В Уссурийске, по словам сталкера, в первые годы после Катастрофы находился большой анклав. Анклав вымер много лет назад, выкошенный эпидемией, но после себя оставил богатые запасы — так называемый Генеральский схрон.
Всё походило на сказку, если бы сам Брусов не знал, что Уссурийск был главным оплотом сухопутных вооруженных сил до Катастрофы в районе. Так что информация совпадала. И запасы в схроне наверняка должны были быть не меньше, чем в крепости Владивосток. Так что слова деда не были такими уж невероятными, как бы ни присвистывал рядом майор.
Сталкер выдал и другую ценную информацию: вся рельсополоса в Уссурийске была цела! Экспедиция могла не только проскочить город без особого вреда для себя, но и сделать небольшую остановку за городом для высаживания десанта и вскрытия схрона. Одно другому не мешало. И возможно, решение продовольственного кризиса было гораздо ближе, чем казалось. Какая разница, откуда привезти провиант? До Хабаровска можно было и в следующий раз более подготовленными добраться.
Настроение у группы поднялось.
По словам деда, генеральский тайник остался почти нетронутым в связи с угрозой заражения. Излазивший город по всему периметру с радиометром Таранов говорил, что с северной стороны города было гораздо меньше радиации, чем с прочих. Особо удачливые сталкеры, наткнувшись на тайник, уходили с такой добычей, которую могли только унести.
Таранов рассказал всё, что знал, и ушёл в лес, забрав с собой вознаграждение. Майор проводил его взглядом, повернулся к адмиралу и покачал головой. Губы стянулись в плотную линию, затем майора прорвало. Не стал терпеть.
— Брусов, вот ты большой, вроде, а в сказки веришь. Так я тебе много сказок могу рассказать. Человек, что знает, где лежит много еды, просит еду? Да ты, в натуре, вчера родился⁈
Зёма, вернувшись с ящиком тушёнки несколько минут назад, даже предположил, что Сергеев прав. Никак не вязались слова сталкера с действиями. Оправданием, что дед не ходил каждый раз в схрон за едой, могла быть только старость, так как ноги уже не те. Или дело было действительно в костюме. Соваться без него под радиацию не стоило.
— Понимаю твою иронию, майор, но мы должны проверить. Если в схроне есть жратва в достаточном количестве, возможно, мы сможем отложить бартер и… лучше подготовиться к экспедиции. Людям не придется голодать. Кому плохо-то сделаем?
— О людях думаешь? — Сергеев явно закипал, не в силах достучаться до логики. — Этот старый хрыч у НАС еду клянчил, а ты в два счета готов поверить, что он — сама добродетель и из того схрона себе ничего не взял, чтобы перестать попрошайничать.
— Оставь старика в покое. Ты во всех видишь врагов. Вон ребятам по морде настучал ни за что.
Зёма кивнул.
— Потом не говори, что я не предупреждал, — подчеркнул майор.
— Это я уже слышал, — дождь упорно хлестал по плащам. Разговор не нравился обоим, но споры предстояло решить здесь и сейчас. — Наша основная задача — добыть провиант. Разница в тысячу километров играет существенную роль. От Уссурийска до Владивостока на порядок меньше, чем от Владивостока до Хабаровска и обратно. С этим ты хотя бы согласен?
— Да, но риск не оправдан. Из всей информации только байки этого деда. И ты видел, как они с твоим гостем переглядывались? Надо быть настороже.
Спор двух титанов мог длиться долго, но зубы уже стучали от холода.
— Теоретически его слова не такая и байка. В Уссурийске незадолго перед Войной действительно закрома Родины запасали не меньше, чем во Владивостоке. Так что, либо говори свое четкое «нет», либо мы будем спорить до воспаления легких. Мы оба из тех баранов, что хрен кому уступят дорогу. Так ведь?
— Чёрт с тобой, Брусов. Адмирал на корабле один… Группа, по вагонам. Трогаем!