Готика Белого Отребья

* * *

Кому приписывали позорно избитую фразу, что это была темная и бурная ночь? Писатель не был уверен, потому что читал очень мало ужасов, но он подумал, что это, должно быть, "Последние дни Помпеи" автора Бэйрона Эдварда Бульвер-Литтона. Возможно, когда Бэйрону тоже приписали столь же избитую фразу, он проснулся в холодном поту. Во всяком случае, именно так Писатель проснулся в своё первое утро в Люнтвилле. Его голова была словно набитой ватой, глаза быстро сфокусировались. Затем он понял, что лежит полностью одетый на своей кровати в комнате номер 6. Его длинные волосы прилипли ко лбу, мятая белая рубашка на пуговицах прилипла к телу от пота. Ужасный сон вернулся в его сознание, и ему показалось, что он сейчас закричит.

Те два социопата — Дикки и Боллз — и то, что они делали…

Писатель был охвачен мыслью, что встречал их раньше. Он был уверен в этом. И он был уверен в другом:

Я чертовски хорошо знаю, что был в доме Крафтера…

Каким бы мрачным ни был этот кошмар — не говоря уже о том, что это гигантское, воняющее тухлым мясом существо, которое едва не сожрало его лицо — он знал, что это повод для праздника.

Потому что к нему наконец начала возвращаться память!

Похоже, это были воспоминания из далекого прошлого, но как быть с более краткосрочными?

Он в замешательстве сел на кровати.

Что случилось со мной, прошлой ночью? — oн помнил, как был в кабаке, помнил, как разговаривал со Сноуи, но…

Потом он ничего не помнил.

Должно быть, я напился. Отличный способ произвести первое впечатление. Он почти чувствовал, как скрипят его суставы, когда он встал и побрел в ванную. Он должен был помочиться, как пресловутая скаковая лошадь, но когда он расстегнул штаны, чтобы заняться этим делом…

Воспоминание вспыхнуло у него в голове с быстротой пули.

В очередной раз в редком отступлении от утонченности он подумал: Ёб твою мать! Эти девчонки накачали меня наркотой и заставили трахаться с трупом!

Это ужасное воспоминание вызвало не что иное, как ощущение чёрного резинового кольца на его пенисе, когда он извлёк его, чтобы помочиться. Женский голос, резкий, как скрипичная струна, проник в его сознание: Мы тебе поможем, а потом трахнем. Ну, а остальное — как по маслу.

Действительно, как по маслу!

До него донёсся одуряющий запах, и когда Писатель определил его источник, его желудок начал судорожно сжиматься, как будто кто-то сжимал и разжимал его. Конечно, отвратительный запах исходил от его гениталий и охарактеризовать его можно было только как «вонь от киски», который в данном случае был намного хуже, потому что эта «киска» была мертва.

Неужели Писателя действительно стошнит от запаха и воспоминаний о том, что произошло?

Он упал на колени с болезненным двойным стуком, и его вырвало, как ручной трюмный насос, в “белый фарфоровый сосуд”.

Всё это поднималось и выходило из него, одно извержение за другим. Веревки рвотной слизи свисали с его губ, как лианы в джунглях; пучеглазое отражение его лица в туалетной воде не успокаивало его. Он был совершенно подавлен!

Он принял душ в яростном тумане умопомрачения, скребя своё интимное место с безумным неистовством.

Мой пенис был в МЁРТВОЙ женщине прошлой ночью!

Казалось, его гнев выжег похмелье. Я когда-нибудь был так зол? Он оделся и не раздумывая выскочил за дверь, чуть не столкнувшись с другим гостем.

— Прошу прощения, — поспешно сказал он.

— Конечно, брат, — ответил гость.

Ему было лет тридцать. Oн был с длинными волосами, в синих джинсах и спортивной куртке.

— Но помни, Бог прощает нам все наши мирские грехи, пока мы молим Eго. Он великий Царь над всеми богами! Ты слышишь меня, брат?

— Конечно, — ответил Писатель, пробегая мимо. — Сознание, или субъективное осознание, известное как квалиа, доказывает вне всякого сомнения, что Бог существует. Этот принцип называется “Картезианским дуализмом”.

— Но, друг мой, услышал ли ты меня?

Без сомнения, это был телепроповедник, Томми Kак-его-там.

— Да! — чуть не закричал Писатель. — Всё это элементарно! Яйцо должно было появиться раньше курицы! Следовательно, только высшее существо могло изобрести яйцо! Это называется первопричиной! Почитайте Канта и Декарта! Почитайте Святого Ансельма, прочтите Лейбница!

А потом Писатель большими шагами направился к лестнице, оставив гостя с отвисшей челюстью позади себя.

Я, пиздец, как зол! — подумал Писатель, спотыкаясь на ступеньках.

Он прошёл мимо портрета длиннолицего мужчины, даже не взглянув на него. Мрачные взгляды с других портретов, казалось, следили за ним. За стойкой никого не было.

Кого прибить первой? — c ненавистью подумал он. — Сноуи или Дон?

Сноуи, вероятно, сейчас была на работе в магазине, который слишком далеко, чтобы идти туда пешком. Он подумал, не взять ли напрокат машину, но потом вспомнил, что, несмотря на наличие прав, он не очень-то умеет водить. Так что…

Дон…

Он вышел в парадную дверь и зашагал по улице в направлении похоронного бюро. Днём город выглядел не таким пустынным, но его гнев не позволял ему обратить на это внимание. Все, что он заметил мельком, так это разбитую и поржавевшую “Эль Камино” 1969 года, стоящую на спущенных шинах за торговым центром.

Я видел эту машину в своём сне, только там она была совершенно новая! Блядь! Что за ебанутый сон!

Он решительно шагал по главной улице. Несколько прохожих бросили на него любопытные взгляды; занавески на некоторых окнах раздвинулись и через несколько мгновений запахнулись. Всё, что Писатель мог ощущать хоть с какой-то толикой ясности, было чувство гнева. Он не был человеком, обычно склонным к каким-либо эмоциям, ни к тому, чтобы “пускаться во все тяжкие” или вступать в конфронтацию. Вместо этого, по натуре он был инертным зрителем, наблюдающим за эмоциями и поведением других людей для того, чтобы потом проанализировать их поведение для описания в своей книге.

Но не сегодня.

Богато украшенная дверь похоронного бюро затряслась, когда он ударил по ней ногой. Она быстро распахнулась, и на пороге появилась раздраженная Дон, которая яростно прошептала:

— Нахрена дверь ломаешь? Есть же молоток! — Затем она присмотрелась. — А вот и он! Человек часа! — она крепко обняла его и долго поцеловала.

Злость Писателя поутихла, когда он рассмотрел её. Исчезла безвкусная зеленая армейская футболка, и больше не было мешковатых камуфляжных штанов. Теперь она нарядно оделась в черные блестящие хлопчатобумажные брюки, черные туфли-лодочки на высоком каблуке и темный кардиган, который не скрывал ее пышной груди, не будучи слишком откровенным. Этот новый образ был закончен скромной подводкой для глаз и макияжем.

— Что ж, сегодня ты выглядишь весьма привлекательно, — сказал Писатель, застигнутый врасплох.

— Спасибо, — ответила она, трепеща глазами. — Сегодня утром пришлось играть в переодевание, потому что у нас были похороны.

Она завела его внутрь, и он заметил двух мужчин в рабочей одежде, которые ставили гроб в смотровой на стол с роликами.

— Пойдём в офис, — сказала она.

На полпути по степенному коридору Писатель вспомнил, зачем он здесь; он схватил Дон за руку, развернув её к себе почти насильственным движением и сказал:

— Вы, девочки, накачали меня наркотиками прошлой ночью и заставили заниматься сексом с трупом, не так ли?

— Почему бы тебе не повторить это погромче, чтобы тебя все здесь услышали!

— Вы ведь сделали это, не так ли?

— Да! Ну и что?

Его глаза сузились.

— Ну и что? Ты серьёзно это сказал?

— Сюда! — огрызнулась она и втащила его в неприметный кабинет, закрыв за собой дверь. — У нас не было выбора! Эти психи, вероятно, убили бы меня и Сноуи, если бы мы этого не сделали!

— Психи? Какие психи? Ты имеешь в виду тех людей, которые двигают гроб?

Поморщившись, Дон села за стол.

— Нет, нет, не они. Поли и Оги. Господи, неужели эта идиотка с обесцвеченным лицом ничего тебе не рассказала?

— Ты имеешь в виду Сноуи?

— Конечно! A ты знаешь ещё каких-нибудь идиоток с обесцвеченным лицом? Нам нужно было сделать ролик, и если бы эти два психопата пришли сюда, а у нас не было бы записи, то, скорей всего, они сами использовали бы нас в следующем фильме! Ну знаешь, снафф-фильмы там, пытки, изнасилования и всё такое…

Глаза Писателя вспыхнули праведным огнем:

— Я практически не понимаю, о чем ты говоришь.

Впечатляющая грудь Дон приподнялась, когда она сделала глубокий вдох.

— Слушай, это как бы тайна, мы занимаемся этим ради денег, понимаешь? Мы заключили сделку с теми двумя парнями, с которыми меня познакомил мой босс, но теперь он в гребанном сумасшедшем доме, и мне приходится продолжать этот цирк. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — ответил Писатель.

— В этом дерьмовом городе нет экономики. Ни работы, ни способа заработать деньги. В “Вeнди” платят минимальную зарплату, и в ещё паре магазинов, торгующих какой-то “мочой” и всяким подобным дерьмом. Единственная причина, по которой Сноуи получила работу в магазине, так это то, что владелец — один из клана альбиносов. Весь алкоголь контролирует Сопля МакКалли и Клайд Нэйл, и не дай Бог кому-нибудь начать с ними конкурировать, тут же исчезнешь. И если кто-то окажется настолько глуп, чтобы продавать наркотики в этих краях, то о них позаботятся братья Ларкинс. Продовольственные карточки и трейлерное жильё ещё удерживают это место от полного вымирания. Я здесь провожу подготовку и похороны, но это мелочь, пару сотен в месяц, если можно так выразиться. Я получаю две штуки в месяц за потерю ноги, но каждый пенни идёт на лекарства моего отца, потому что ебаная страховка не покрывает это дерьмо. Так что у меня нет выбора, понимаешь? Поэтому мне приходится подрабатывать у Поли, иначе мы с отцом останемся на улице. Я не могу бросить его и свалить отсюда, потому что он слишком болен, чтобы куда-то ехать.

Похвальная жертва… Но она несколько раз упоминула это имя — Поли. Писатель попытался абстрагироваться от дымящейся полосы смятения. Очень медленно он спросил:

— Дон? Кто, БЛЯДЬ, такой этот Поли?

Она заглянула в ящик стола и достала бутылку виски «Black Velvet».

— Мне нужно выпить, — сказала она в отчаянии. — Будешь?

— Нет, нет, спасибо. Виски в пластиковой бутылке выходит за пределы моей толерантности.

Она пожала плечами, сделала большой глоток и вздохнула.

— Поли, — повторила она. — Пол Винчетти III. Он главарь мафии в преступной троице Монстрони-Леоне-Винчетти. Мафия. Понял? Это тебе не фильм с “Kрестным Oтцом” и Джонни Деппом. Мафия действительно существует, и она повсюду. Поли контролирует весь наркотрафик в больших городах. Чарльстон, Паркерсбург, Хантингтон, во всех этих местах. И таблетки тоже. “Викодин”, “Окси”, “Рокси”, всякое подобное дерьмо. Все — подделки из Китая, Ирана и Канады. У него реально крупный бизнес. Но Поли также управляет всем нелегальным “подпольным жесткачом” на Bосточном побережье, я думаю, потому что он один из немногих боссов мафии, достаточно больных на голову, чтобы справиться с этим.

- “Подпольный жесткач”? - cпросил Писатель. — Ты имеешь в виду порнографию?

Она рассмеялась.

— Порнография — это “xHamser”, “Clip4sale” и “BangBrothers”. “Подпольный жесткач” — это то, что федералы называют “преступной порнографией”: Снафф-, Cкат-, KP, Мокрые-, Пытки- и Hек-, - oна пристально посмотрела на Писателя. — Мы со Сноуи не имеем ничего общего с причинением вреда или убийствами людей. Мы снимаем только Hек-клипы.

Даже в своей скрытой наивности Писатель мгновенно понял:

— Hек — некрофилия.

— Не, ну а что? Нет вреда — нет статьи! Единственные жертвы — мертвецы, а жмуры — все дохлые преступники. Так что моя совесть чиста, и нам с батей не приходится спать под мостом между штатами.

— По-твоему, всё так просто? — Писатель сверлил ее взглядом. — Вы не имели права меня заставлять!

— Ты прав, и мы сожалеем, но у нас не было выбора, — сказала Дон, как ни в чем не бывало. — Поли узнал, что труп поджаренной привезли сюда, потому что водителю “скорой помощи” платят, понимаешь? Поэтому он звонит мне и говорит, чтобы я сняла клип и приготовила его к завтрашнему утру, понимаешь? Я сказала ему, что нет проблем, потому что не знала, что наш актёр, Додик, был на каком-то ёбанном бойскаутском мероприятии со своими детьми. Сноуи сказала, что говорила мне об этом на прошлой неделе, но я, блин, совершенно забыла об этом, а номера Поли у нас нет, чтобы связаться с ним и отменить всё. Так что просто так сложились обстоятельства, понимаешь? Либо мы со Сноуи снимаем, как кто-то трахает жаренный труп, либо Поли сдирает с нас со Сноуи шкуру, живьём трахает и при этом всё снимает на камеру.

Так себе перспектива, — заметил Писатель.

— Надо было просто позвонить в полицию!

Дон сделала ещё один глоток.

— Не смеши меня. Полиция не тронет Пола Винчетти, даже полиция Штата. Они его все боятся. Последний, кто доебался до Поли, был капитаном в департаменте шерифа. Поли похитил этого парня, привёз его сюда и… Догадываешся, что случилось? Поли трахнул его в задницу, а потом живьём засунул бедолагу в крематорий и снял всё это на камеру.

— О… чёрт…

— Затем он разослал клип по электронной почте во все полицейские управления штата. Вот ты мне и скажи. Что бы ты сделал? У тебя есть выбор: трахнуть мертвую девушку или отправиться в крематорий живьём, до этого выебанным в жопу! Так что бы ты выбрал?

Писатель был в большой растерянности.

— Я не способен спорить с такой многообразной логикой, но…

— Блин, мужик, я всё ещё не пойму, на что ты жалуешься, — сказала Дон, — ты первый парень, которого я повстречала, жалующийся на перепих.

Писатель взорвался:

— Да! Блядь, только этот перепих был с ТРУПОМ!

Неужели её волосы действительно развевались от его крика?

— Ебанат! — oна вскочила и выбежала из комнаты, но через мгновение вернулась с облегчением. — Нам повезло, что эти ребята ушли. Слушай, ты не можешь никому об этом рассказывать. Это преступление первой степени.

— Да, блядь, только я-то ни в чём не виноват. Это же вы, сучки, накачали меня наркотой и манипулировали мной против моей воли.

Она усмехнулась.

— Вообще-то ты трахнул труп за деньги, нытик.

— Какие деньги? Я бы ни за что…

— Я же сказала, что ты получишь полтинник. Мы положили его в твой бумажник. Ты что, не проверял?

— Блядь! Конечно, нет! — закричал Писатель, но тут же обнаружил в бумажнике сложенную вдвое пятидесятидолларовую купюру. — О, ради Бога!

— Так что забудь об этом, — продолжила Дон. — Мы были бы мертвы, если бы не ты, и я могу сказать тебе, что мы со Сноуи заботимся обо всех, кто помогает нам в этой передряге. Кстати, хочешь посмотреть клип? Мы всегда делаем копию для себя, для безопасности!

Глаза Писателя округлились, как это часто бывало в последние время.

— Нет. Я не хочу смотреть на это…

— Идеальный кончун, приятель, — задумчиво произнесла она. — У меня было две камеры, с возможностью макросъемки. Oдной снимала я. Когда Сноуи оттащила тебя от задницы мертвой цыпочки… Чёрт, я никогда в жизни не видела столько кончи из одного члена! Это была отличная работа, скажу я тебе. То был лучший кончун на мертвую бабу, который я когда-либо снимала.

Как ни странно, Писатель легко понял терминологию: «кончун», понятное дело, можно было расценить как определение оргазма. Затем ему в голову пришли вопросы более острого характера:

— Какой наркотик вы использовали, чтобы лишить меня сознания?

Она выдвинула ящик стола и протянула ему маленькую стеклянную бутылочку, на которой была этикетка: «ORAMORPH MS-IR, 5 mg/ml, Xanodyne Pharmaceuticals».

— Жидкий героин! — выругался он.

— Да, бесцветный, безвкусный, без запаха, — oна чуть заметно улыбнулась. — Ты был в отключке, со светлой, широкой улыбкой на лице, когда мы стянули с тебя штаны, подняли жареную, мертвую “мисс наркоманку” со стола, перевернули её и опустили на твой “петушок”. Мы делали это много раз. Когда работа была закончена, мы отвезли тебя в мотель на машине мамы Сноуи и подняли по чёрной лестнице в твою комнату. Тебе действительно стоит сбросить пару лишних килограмм. Я таскала на спине раненых солдат в полном боевом снаряжении, которые весили меньше тебя. Без обид.

— Иди ты! — Писатель сплюнул.

— Потом я сделала тебе укол “Naloxone”. Опиоидный блокатор.

— Господи, как такое возможно? Как мне вообще удалось в таком состоянии произвести сношение с… c трупом? Как может быть возможна эрекция, если мужское возбуждение зависит не только от физического стимула, но и от синаптической активности мозга, посылающей сигналы пенису для эрекции? Если мужчина находится под воздействием наркотиков без сознания, я не думаю, что эрекция возможна.

— Не знаю, — ответила Дон — Но “стояк” у тебя был будь здоров, как гребаная бутылка “Кока-Колы”. Я, кстати, добавила несколько капель раствора “Sildenafil Citrate” в твоё пиво, но ты явно поймал “стояк” ещё до того, как начал пить.

Интригующе, — подумал он, несмотря на полную нелепость этого разговора.

— Ты был бы подходящим актёром на постоянку, если бы твой член был больше, — добавила она, a затем: — Э, без обид…

Он стиснул зубы.

— Иди ты…

— Расслабься, жеребец. В бизнесе с трупами размер члена не имеет большого значения. Всё дело в размере “груза”. Чувак, ты кончаешь больше, чем Питер Норт.[28]

Лицо Писателя исказилось.

— Питер… Кто? Разве он не лидер большинства в канадском парламенте?

— Неважно. Поверь мне, ты стреляешь огромными зарядами, я хочу сказать, что один твой кончун, как два у Додика в хороший день. А это о чём-то, да говорит.

До чего дошла моя жизнь? — задумался он. — Моё семяизвержение сравнивают с человеком по имени ДОДИК…

— И как я уже сказала, — продолжила она, — стояк не был проблемой. Твой “петушок” со свистом влетел ей в пердак, прям как чемпион, а потом ты кончил, да так обильно, что мы подумали, что ты обоссался, а после у тебя так и не упал. Потом мы ещё поснимали какое-то время, и ты опять кончил, притом не меньше, чем в первый раз. Блин, это было реально круто.

Этот поток безумной информации исказил точку зрения Писателя почти до неузнаваемости. Во имя Цезаря Августа… Кончил ОПЯТЬ…

— Похоже, ты давно не трахался, а? — последовала следующая ее грубость. — Блин, мужик, ты должен быть нам благодарен…

Её наблюдение проникло глубоко в его сознание; он смотрел на неё прищуренными глазами. Я не помню, чтобы когда-нибудь занимался сексом, а что, если нет? Что, если бы я прожил 58 лет БЕЗ СЕКСА, и сейчас… — у него задрожали руки. — Я потерял свою мужскую девственность с трупом…

Он яростно затряс головой, пытаясь избавиться от этого безумия.

— Так ты снимала меня! Ты снимала, как я занимаюсь сексом с трупом. Я же всё правильно понял?

— Да.

— И люди увидят это безумие?

— Конечно, — сказала она. — Поли продаёт их за большие деньги.

— Ах, так… там же моё лицо в том видео, в акте соития с мертвецом! Это же отвратительное преступление первой степени! Чтобы весь мир видел?

Дон нахмурилась.

— Мы не идиотки, приятель. Конечно, нет. Мы со Сноуи тоже в этих роликах. Мы надеваем маски. Я — “Герман”, Сноуи — “Дедуля”, а ты — “Эдди”.

У Писателя отвисла челюсть. Герман. Дедуля. Эдди.

— Это… "Семейка Монстров"?

— Точняк, — она снова засунула руку в ящик стола и достала маски для Хэллоуина.

Это они, — понял Писатель, впервые за день позабавившись. — Герман Мюнстер, Дедуля Мюнстер и Эдди Мюнстер.

Она начала:

— Это старая телепередача из…

— Господи, я знаю, что это! — огрызнулся он. — В детстве это было моё любимое шоу. Так ты говоришь, что никто не увидит моё лицо в этом… в этом… в этом видео…

— Совершенно верно, — заверила она его. — Никто тебя не увидит; они увидят, как Эдди неистово трахает труп и устраивает ему “букаке”[29]. Чёрт, я была большой фанаткой сериала. Кто тот актёр, который играл Эдди? Билли Мамми?

— Нет, нет, это из «Затерянных в Космосе». Эдди Мюнстера играл парень по имени Бутч Патрик.

Она на секунду задумалась.

— Да, точно! Ты прав!

КОНЕЧНО, я прав, — подумал он.

— Вот видишь? Всё в порядке.

Но ещё одна мысль уколола его, как жало скорпиона:

— Нет, не в порядке. Ты хоть представляешь, какой опасности для здоровья ты подвергла меня прошлой ночью? Мертвая наркоманка-проститутка! Она же, вероятно, кишит всякой заразой!

— Господи, дай мне передохнуть, — ухмыльнулась Дон. — Мы со Сноуи должны слизывать кончу c этих жмуров. Мы должны лизать их задницы на камеру. Так что перед каждой съёмкой я обрабатываю “ПП” каждый квадратный дюйм этих мертвых бедолаг.

- “ПП”? - cпросил Писатель.

Она снова подошла к ящику стола и достала из него зелёный баллончик размером с небольшую бутылку. Писатель был ошеломлён надписью: ”ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ, ведущий мировой бренд дезинфицирующих средств для трупов!”

— Теперь доволен? Всё в порядке. Мы тоже должны трахаться с этими трупами. Той девушке прошлой ночью я промыла ей желудок, промыла весь желудочно-кишечный тракт, продезинфицировала ее с головы до ног, и сполоснула с помощью "ПП"! На ней не было ни одного микроба. У неё, наверно, отродясь не было такой чистой киски.

О. Что ж. Это хорошо, я думаю. Похоже, у Писателя заканчивались причины для ярости. Что сделано, то сделано, и как она только что сказала: Нет вреда — нет статьи!

— Хотя, если подумать, в этом есть какая-то странная ирония. Несчастная женщина, которую сейчас хоронят в гробу, не далее, как двенадцать часов назад вступила со мной в половое сношение.

Дон сделала непонимающее лицо.

— Что? Ты имеешь в виду тот гроб, который только что вывезли отсюда?

— Ну да. Я предположил, что это была женщина… с которой я… прошлой ночью… — запнулся Писатель.

— Нет, нет, то был мистер МакГилликатти, старый хрен. Этот старый ублюдок прожил девяносто два года и дебоширил каждый прожитый день. Сердечный приступ несколько дней назад сделал городу одолжение. Один из его сыновей заплатил за гроб и похороны. Не так уж много времени пройдёт, как все забудут этого грязного извращенца. Скатертью ему дорога.

Писатель поднял палец:

— Так… что случилось с девушкой… я… девушкой с прошлой ночи?

Дон подняла брови.

— Позволь мне выразиться так. Она вошла в здание через заднюю дверь. А вышла из здания через трубу.

Боже мой. Они кремируют улики…

Но всё же что-то было…

— Подождите-ка минутку, мисс. Насколько я понимаю, ты со Сноуи в долгу передо мной…

— Вчера вечером мы сделали тебе двойной минет, — сказала она.

— Я был без сознания!

— Перестань ныть, ладно? Хорошо, мы сделаем тебе ещё один позже…

Он снова поднял палец.

— Само собой! Но ты обходишь более важную часть уговора, не так ли? Разве вы обе не обещали ещё кое-что?

Дон спокойно сделала ещё один большой глоток и наконец убрала бутылку.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне обещали показать тело существа, известного как Толстолоб, — решительно заявил Писатель, — которое, по словам Сноуи, находится где-то здесь.

— Вот же тупая пизда, — глубоко вздохнула Дон и встала. — Хорошо. Сделка есть сделка. Идём.

Если слово «ошеломление» и существовало, то это было выражение лица Писателя.

— Ты… ты хочешь сказать, что он действительно здесь?

— Да. Так ты хочешь посмотреть или нет? Идём, я покажу тебе, — и она открыла дверь кабинета.

Писатель, спотыкаясь, последовал за ней.

— Так ты… Ты что, серьёзно?

— Я серьёзнa, как “Чёрная Cмерть”[30], - сказала она, прихрамывая. — Давай покончим уже с этим. Ненавижу смотреть на этого уёбка.

Это сбивало с толку больше, чем всё остальное. Он никогда по-настоящему не верил в существование чудовищ…

— Но ведь это не настоящий монстр, верно? — в отчаянии спросил он. — Это, должно быть, человек с каким-то ужасным уродством. Правильно?

— Нет. Это чудовище. И никогда никому не говори об этом. Ты понял?

— Конечно, конечно…

Они прошли через рабочее помещение, миновали незанятый теперь стол морга, прошли в другую дверь, в тёмный пахнущий химикатами коридор. Маленькая голая лампочка висела над очень большой металлической дверью, окаймленной стальными распорками. У двери не было ручки, только прорезь для ключа.

Дон достала ключ, собираясь вставить его, когда…

— Но… но… — продолжил заикаться Писатель. Его колебания были неожиданным явлением. Возможно, он испугался, что миф окажется правдой и его представления о реальности могут быть безнадежно испорчены? — Я… я… Всё как-то происходит слишком быстро. Мне нужно ассимилировать потенциальные возможности. Мне… мне нужно подготовиться морально…

Дон поморщилась.

— Чего?

— Нужна дополнительная информация, — с трудом выдавил он. — Например, что именно находится за этой дверью? Откуда оно взялось? Почему оно здесь?

— Господи, это все минимум часа два рассказывать! Ты хочешь посмотреть или нет?

Прежде чем Писатель успел ответить, в дверь позвонили.

Дон посмотрела на часы:

— Ебись оно. Это Уолли Эберхарт, его жена скоро помрёт от цирроза, и он хочет поработать в магазин гробов. Мне нужно идти, — Донна вытащила ключ из замка, не провернув его, затем подтолкнула Писателя в сторону коридора. — Увидимся вечером.

— Сегодня вечером?

— Да, — сказала она. — Встретимся вечером в “Перекрёстке”; купишь нам со Сноуи выпивку на тот полтинник, что ты заработал, — затем она подмигнула ему, резко обняла и поцеловала в губы. Она провела кончиком языка по его губам. — Если будешь хорошо себя вести, получишь ещё один двойной отсос, — после этого она поспешила прочь. — Выходи через заднюю дверь, — крикнула она. — Иду, иду, мистер Эберхарт!

Писатель подумал, что вчера у него был самый странный день в его жизни, но теперь он понимал, что всё ещё впереди. И снова его либидинозные гормоны дали о себе знать, что было совершенно противоположно его жизненному опыту. Физический результат сверхъестественного возбуждения заставил его почувствовать себя неуютно.

Мне просто надо вздремнуть, — пришла ему в голову мысль, когда он выходил через пожарный выход. Снаружи сквозь деревья пробивалось яркое солнце. Вдоль задней кирпичной стены тянулись железные трубы, которые, без сомнения, соединялись с крематорием. Его вчерашняя “любовница” сбежала из этого безумного мира как раз через эти самые трубы, а вместе с ней, без сомнения, и крошечные следы его ДНК. Все превратилось в дым и стало частью неба…

Какой-то крошечный квадратный предмет на земле привлёк его внимание.

Что тут у нас? Он поднял его — SD-карта, для компьютеров. Он никогда ими не пользовался, но знал, что в его ноутбуке есть “гнездо” или “розетка”, или как там это называется, для такого миниатюрного запоминающего устройства.

Хранитель памяти, — подумал он и сунул её в карман.

Что теперь? Он начал пересекать заднюю часть здания, чтобы вернуться на главную улицу. Он предположил, что было бы практичнее вернуться в свой номер, распаковать ноутбук и начать писать книгу с того места, где оборвалась та таинственная первая страница. Это будет превосходно! Конечно, то, что он не помнил, как писал дюжины своих романов, казалось, ставило его в затруднительное положение. И всё же он был непоколебим: он не сомневался в своих способностях сочинять творческий материал.

Я могу сесть за ноутбук и начать работу прямо сейчас! Это было чувство небывалого удовлетворения.

Правда, через несколько шагов его удовлетворение исчезло.

B конце здания стоял человек и ухмылялся. Как и Писатель, он был одет в такие же синие джинсы, кроссовки и белую рубашку, имел длинные волосы и подстриженную бороду. Но, в отличие от Писателя, он был стройным и подтянутым.

И лицо у него было точь-в-точь как у Писателя, за вычетом двадцати с лишним лет.

Вот он! Парень, похожий на меня!

— Эй, ты! — позвал Писатель.

Ухмыляющееся лицо исчезло за углом из поля зрения, а его ухмылка почти оставила остаточное изображение.

Я должен разобраться с этим прямо сейчас! — pешил он, и побежал во всю прыть, на которую был способен, но буквально через десять ярдов он уже не мог бежать.

О, ради Бога!

Он, пыхтя, завернул за угол здания и вышел на улицу. Тяжело втягивая воздух, он посмотрел в сторону города и увидел своего двойника, трусцой убегающего прочь. Человек обернулся, увидел, что его преследователь слишком стар и толст, чтобы преследовать его, и рассмеялся.

Из всех возможных наглых оскорблений… Надо мной смеюсь — Я САМ!

— Подожди! Пожалуйста!

Двойник закурил сигарету и спокойно зашагал по дороге, оставляя за собой клубы сизого дыма.

Писатель сел на скамейку перед закрытой парикмахерской — уже давно закрытой, судя по паутине в витрине.

Поди ж ты! — подумал он. — Я старею. Я буду носить закатанные штаны. “Я знавал вечера, рассветы и дни. Я отмерял свою жизнь кофейными ложками…” — подумал он, поистине меланхолическим, стихом Т. С. Элиота. Потом он просто подумал: — Блядь!

Наконец он вернулся на улицу. От младшего брата-близнеца не осталось и следа, Писателю оставалось только гадать, существует ли он вообще. Возможно, это всё побочный эффект наркотиков, принятых прошлой ночью…

Он был измучен и обнаружил, что приближается к одинокому автомату с газировкой перед закрытой станцией «Шелл». Аппарат гудел, что было хорошим знаком. Он бросил четыре четвертака, и мгновение спустя по желобу с грохотом покатилась банка диетической “Kолы”. Вздрогнув, он обернулся…

Рядом с ним стояла девушка не старше двадцати лет, она была одета, по меньшей мере, вызывающе. Обтягивающие розовые шорты и желтый топ на голое тело, из-под которого торчали два больших соска. У неё были большие светло-зеленые глаза:

— Привет, мистер, — сказала она, считая горсть пятицентовиков. — Блин, мне не хватает пятнадцати центов. Не мог бы ты одолжить мне их?

— Конечно, — ответил Писатель и бросил ещё четыре четвертака, чтобы сэкономить время.

Он отступил в сторону, пропуская девушку к аппарату.

— Спасибо, мистер! — пришла в восторг девушка и нажала кнопку. — Я тебе сейчас отдам деньги, — сказала она, протягивая руку с пятицентовиками.

— Не нужно. Я угощаю.

— Какой ты славный малый! Таких, как ты, здесь немного, — oна подняла брови. — Но ты ведь не отсюда, верно? Бьюсь об заклад, что ты писатель, о котором все говорят.

Писатель пожал плечами.

— Очевидно, да. Я путешественник, мне нравится видеть разные места, чтобы подпитывать своё творческое вдохновение.

— А, ты имеешь в виду для книг?

— Именно. Для романиста локации работают так же, как разные цвета для художника.

— Круто! Мой папа был художником — он рисовал дома. Пойдём туда, — сказала она, и он пошёл за ней к центру города. — Я хочу показать тебе, где я работаю. Кстати, меня зовут Джуни.

— Приятно познакомиться, Джуни. А меня зовут… — oн нахмурился. — Называй меня просто Писатель. Так легче произнести, — oн не мог оторвать взгляда от ее гибких кремовых ног, сияющих на солнце. Да, что ж такое! — А где ты работаешь? В “Венди”?

— Не-а, видишь ли, они берут только на полставки; за такую зарплату, как они платят, можно и с голодухи помереть. Я работаю на свою маму в Cпа-салоне. Место называется «Спа у Джун». Джун — моя мама.

Он вспомнил светящуюся неоновую вывеску, которую видел прошлой ночью.

— А, понятно. Лечебный массаж, как я понимаю.

Она улыбнулась.

— Видишь ли, ты платишь сорок долларов, а потом целый час получаешь водную терапию и наслаждаешься массажем.

Писатель не проявил к этому особо интереса, но наслаждался светской беседой, которая давала ему повод украдкой поглядывать на неё. А она ничего!

— Похоже, это выгодная сделка.

— О, потом ты можешь заплатить двадцатку сверху, чтобы тебе сделали “Mокрого Вилли”, а если заплатишь ещё десятку сверху, — она подняла указательный палец, — то получишь “Kукурузный Палец”.

Писатель открыл рот. “КУКУРУЗНЫЙ Палец”? Вероятно, это НЕ новый фильм о Джеймс Бонде[31], — понял он после минутного раздумья.

— Ааа. Я понял. “Kукурузный Палец”!

Джуни зашлась хихиканьем.

— Мама такая смешная! Она говорит, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а к бумажнику — через задницу!

Писатель пытался найти ответ.

— Должен сказать, твоя мать — настоящий источник мудрости.

Джуни порывисто схватила его за руку (что неудивительно усилило его и без того “скрюченное” возбуждение) и взволнованно сказала:

— О, и вот еще что, но только, если ты умеешь хранить тайну.

— Можешь мне доверять, Джуни.

— В город приехал проповедник, он остановился в старом доме Гилманов.

— Ты имеешь в виду пастора Томми? Я с ним перекинулся парой фраз сегодня. Но он снял комнату рядом с моей в отеле "Расинка".

Хм… "Расинка"… Они даже название написали с ошибкой.

— О да, это одно и то же место. Раньше его называли ”Гилман-Хаус”, потому что семья по имени Гилман владела им, но они все умерли, и отель продали…

Мозг писателя сразу обработал эту информацию. Это имя — Гилман — прозвучало знакомо. Интересно… если это то место, где я останавливался двадцать с лишним лет назад? В том же здании, где я сейчас живу!

— Как бы то ни было, пастор Томми вчера поздно вечером пришёл в Cпа-салон навестить мою маму. Он был здесь кучу раз и всегда заходит к нам, потому что моя мама очень хорошо о нём заботится, — Джуни сжала его руку и прошептала на ухо. — Он заплатил лишнюю сотню, плюс оставил сотню чаевых, потому что моя мама пристегнула себе резиновый член и трахнула его в задницу! Вот так вот! Вот такой пастор!

— Я подозреваю, что он не первый такой.

— Видел бы ты этот резиновый динг-донг! Он не меньше фута[32] в длину!

— Боже мой, этот “Kукурузный Палец” — ещё цветочки.

Смех Джуни, похожий на щебетание, порадовал Писателя. Во-первых, это было эротично и во-вторых, прекрасным противовесом против окружающей их ненависти, терроризма и преступности.

— Этот, так называемый, пастор, выдающий себя за Божьего слугу, мог бы почитать второй том «SummaTheologiae» Сицилийского Святого Фомы Аквинского, который настойчиво и доходчиво объясняет, что искать спасение через «заднюю дверь», как говорится — серьёзный грех.

Джуни сделала милое личико, выражавшее полное замешательство.

— Чеееееего?

— О, не обращай внимание, я брежу, а это то, что я делаю в изобилии, — весело сказал Писатель.

Не раздумывая он сделал то, чего никогда прежде не позволил бы его ученая утонченность и таксономия этикета: он обнял её — настолько ему было комфортно в её обществе.

Пока до него не дошло, что он только что обнял не женщину, а девушку, которая была, возможно, в три раза младше его.

Она не сделала никакого отрицательного жеста.

— Ты такой хороший человек, — мечтательно сказала она и положила руку ему на плечо.

— Спасибо, Джуни, и ты тоже очень милая. Cкажи, пожалуйста, мне любопытно, сколько тебе лет?

— Шестнадцать! — cказала она и ещё раз сжала его руку.

Ради всего святого… Это сделало его в три раза старше её и добавило ещё десять лет. Но Писатель не думал о каких-то там сексуальных домогательствах. Вместо этого он исказил подтекст:

— Что за чудесная штука молодость. Наслаждайся ею, Джуни. И никогда не воспринимай её как должное.

Но уютная аура рухнула; она напряглась, почти испугавшись.

— Мы можем перейти на другую сторону дороги? У меня всегда мурашки на этой стороне.

Они приближались к выброшенной на свалку «Эль Камино»

— Из-за машины Дикки Кодилла?

Она остановилась, пораженная.

— Ты знаешь о нем?

Чёрт, такое ощущение, что я не только ЗНАЮ историю о нём, но чувствую, что знаю его ЛИЧНО.

— Один мой друг упоминал о ней и, вроде, говорил, что об этой машине ходит какая-то местная легенда…

Она подталкивала его к другой стороне улицы.

— Да, существует легенда. Чёрт, клянусь, я видела его призрак пару раз.

— Что ты говоришь?

— О, я знаю, теперь ты, наверно, думаешь, что я просто глупая деревенская девчонка, которая верит во всякие сказки.

— Нисколько. И я буду честен с тобой, Джуни. Я почти уверен, что видел призрак Дикки прошлой ночью прямо здесь.

— В натуре? — oна почти выкрикнула это слово. — Я так рада, что ты не считаешь меня тупой деревенщиной.

— Даже и мысли не было думать о чём-то подобном.

Они стояли наискосок от проржавевшего автомобиля, и учитывая угол наклона их обзора, ему показалось, что он заметил что-то на ветровом стекле — что-то неуместное — но не смог отчётливо рассмотреть из-за яркого солнца.

— Дикки был плохим, очень плохим человеком. Он умер за пару лет до моего рождения, — сказала она голосом, в котором звучал восторженный ужас. — Видишь ли, Дикки и его дружок Боллз были такими злыми, что их души, как говорят, прокляли весь этот город, и ты можешь в это поверить — город тоже проклят, потому что с ним никогда не происходило ничего хорошего. Все постоянно болеют, ни у кого нет денег, у людей одно дерьмо вместо жизни, так что все постоянно пьют, пока не сдохнут. И всё из-за Дикки с Боллзом, и их чертовой машины.

— Я заинтригован, Джуни. Но как старая машина может быть повинна в несчастьях в Люнтвилле?

— Мистер Писатель, в этом городе постоянно творится какое-то дерьмо из-за этой машины. Ты знаешь, что она символизирует?

На Писателя произвели впечатление её артикуляции.

— Мой папа рассказывал мне, что давным-давно, почти сто лет назад, этот город был не более чем бедной деревенькой, где все убивали и ненавидели друг друга, и делали вещи намного хуже изнасилования трупов. Тогда случилось вот что: появился один человек, понимаешь? Говорят, он пришёл с Cевера. И он сделал что-то, уже не помню, что именно, но он сделал что-то очень, очень храброе, и все люди увидели это, и это подняло их дух и показало, что они все вовсе не дерьмо, а что они тоже могут быть хорошими людьми, такими же, как этот человек, и что у них у всех есть возможность стать лучше, а не быть дерьмом, что они все могут делать добро и быть счастливыми.

История в действии! Мне нужно знать это для книги!

— Джуни, что именно сделал этот человек — этот спаситель?

— Я не знаю точно, что именно, но это было нечто такое, что действительно подожгло задницу каждого и показало им, что если ты веришь в себя, то можешь сделать всё, что угодно, как и он.

Джуни вздохнула и крепче сжала руку Писателя, положив голову ему на плечо, словно испытывая огромное облегчение.

— И с того момента, когда он сделал это дело, люди здесь начали жить в любви и гармони друг с другом, они начали помогать друг другу в бедах, и жизнь здесь наладилась…

Прекрасная местная легенда, — подумал Писатель. — Но неполная…

— Итак, Джуни, a что…

— А что было потом? Ну, я скажу тебе, что сказал мой папа. Он говорил, что всё было прекрасно, пока не родились Дикки Кодилл и Трит Боллз Коннер. Это было похоже на то, что сам Сатана просто взял и насрал на этот город, и два его самых больших куска дерьма были Дикки и Боллз.

Исключительная аллегория низших экономических районов, я бы сказал, — подумал Писатель.

— Говорят, они творили такое, что ты себе даже представить не сможешь, — продолжила она. Джуни дрожала от волнения, очень впечатлительная девушка. — Я имею в виду, даже тогда, когда они были детьми. Они грабили людей, насиловали маленьких девочек, убивали животных просто ради забавы. Если это не зло, то я не знаю, что тогда даже.

Дети-социопаты, — поставил диагноз Писатель.

— Но, Джуни. Мне всё же кое-что непонятно. Как прискорбное возвращение плохих вещей связано с проклятием Дикки и Боллза, и этой машиной, стоящей перед нами?

Девушка казалась подавленной этой темой, как и Сноуи. Писателю не нравилось давить на нее…

Но, он должен был. Должен был узнать.

— Многие говорят, что эта чертова машина — якорь всего того, что творится здесь с тех пор, как сдохли Дикки и Боллз. Но, ещё говорят, что однажды — никто не знает, когда — какой-нибудь человек, незнакомец, приехавший издалека в Люнтвилль, сядет в эту машину, повернёт ключ… и тогда всё закончится, — Джуни посмотрела на него широко раскрытыми глазами. — И с того дня добро вернется в Люнтвилль, как это было много лет назад.

— Хорошая легенда, Джуни, — сказал Писатель. — Спасибо, что уделила мне время.

— Человека, который заведёт машину, все называют — Тот Самый.

Тот Самый…

— Видишь ли, тот, кто заведёт машину, снимет проклятье, и с того момента удача улыбнётся ему и всему городу. И проклятье Дикки и Боллза будет снято, — oна посмотрела на небо. — Я очень надеюсь, что он скоро появится, потому что мне не помешает немного удачи… — потом она чуть не рассмеялась. — Конечно, я не думаю, что её вообще можно было бы завести, потому что она стоит тут больше двадцати лет. Кстати, ключ всё ещё в замке, и многие поворачивали его, но… ничего не происходило. Моя мама называет это вздором. Как можно завести машину, которая вся заржавела и в которой нет бензина?

— Не сбрасывай со счетов то, что не можешь понять материально, — предположил Писатель. — Смог же человек разделить море молитвой? Говорят, что Моисей действительно сделал это, когда его племя преследовала египетская армия. Многие видели, как Христос воскрешал мертвых, так же как многие свидетели видели, как Мохаммед сверхъестественно утолял жажду тысяч своих солдат в битве при Табуке. Сегодня мы рассматриваем всё это как мифологическую выдумку. Но есть археологические и исторические свидетельства того, что все эти события происходили на самом деле. Такая моя точка зрения, — oн улыбнулся девушке — Так что всё возможно. Вера — сильная вещь.

Конечно, Писатель просто пытался предположить что-то позитивное.

— Даже не знаю, — задумчиво произнесла она. — Не знаю, верю ли я на самом деле или просто хочу верить.

— Каждый хочет верить, что придёт Cпаситель, будь то духовный, материалистический, экономический или идеологический, — рассуждал Писатель. — Пожалуйста, никогда не переставай верить, Джуни.

Это был мучительный момент.

— О, я не перестану, — cказала девушка, возможно, в её глазах стояли слёзы. — Я так понимаю, ты хочешь сказать, что вера может сделать хорошие вещи?

— Без сомнения.

— Здорово! Теперь я пойду на работу и поверю, что у меня будет минимум пять клиентов, потому что, видит Бог, мне нужны деньги! — oна выжидательно посмотрела на него. — Ты мне нравишься. Я даже сделаю тебе скидку!

— Hе надо мне cегодня ”Kукурузного Пальца”, Джуни, — сказал Писатель. — Я очень занят своей работой. Может быть, в другой раз. Было приятно поговорить с тобой.

— До свидания! Надеюсь увидеть тебя снова!

Девушка радостно затрусила прочь. Казалось, слова Писателя придали ей сил.

А теперь… — подумал он, теперь, когда с предисловиями сердечности покончено, он сразу же направился в отель. И да, он был прав. Другой угол обзора изменил блеск ветрового стекла, и он увидел, что здесь действительно что-то не так. Это была не трещина. Это была надпись.

На пленке пыли, как будто кто-то написал пальцем:

ЗАВЕДИ МАШИНУ.

Писатель вытаращил глаза. Он знал, кто, скорее всего, написал это — его двойник. Но он не был в этом до конца уверен, как и не был уверен и в том, что его двойник реален. Он внимательно изучил надпись. Она выглядела свежесделанной и реальной, как будто кто-то провёл кончиком пальца по пыли прямо по стеклу.

Что же касается рассказа об «Эль Камино» и его истории о проклятии, снять которое можно, только запустив этот проклятый и совершенно неуправляемый автомобиль. То это — просто вариация истории короля Артура, занимающего законное место наследника Утера Пендрагона и суверенного лидера Англии.

Да, удивительно, что какой-то деревенщина проявил творческую изобретательность, чтобы изобрести такую манипуляцию из легенды Артура.

Он открыл дверь машины, которая застонала и заскрипела. Не помешает попробовать. Если бы Вильгельм Нормандский не предпринял в битве при Гастингсе третью и, казалось бы, невозможную попытку штурма Сенлак-Хилла, то тогда вся история с тех пор была бы совершенно иной. Когда он сел за руль, его суставы застонали так же, как и дверь. Обивка, как и следовало ожидать, потрескалась и порвалась. Несколько пустых пивных бутылок валялись на полу у пассажирского сиденья вместе с разным деревенским мусором, вроде окурков, конфетных обёрток, упаковок из-под чипсов и маленьких палочек, которые, как он понял, были ничем иным, как окаменевшей картошкой фри. Также там валялось несколько израсходованных гильз из-под патронов. Он поднял одну и, прищурившись, посмотрел на её фланцевое основание. Никаких калибровых опознавателей на ней не было, но гильза казалась толщиной в полдюйма. Из-под пассажирского сиденья он вытащил, во-первых, выцветший, покрытый плесенью журнал 1995 года «Держи руки на члене!», на его обложке была фотография нескольких обнаженных кавказских женщин, которые тянулись вверх, словно поклоняясь чудовищно большой эрекции афроамериканского бодибилдера. Писатель попытался открыть его, чтобы визуально оценить, что может предложить журнал в плане фотографических композиций, но нет, у него не получилось, страницы были склеены вместе. Во-вторых, он вытащил пожелтевший, но современный конверт, на котором от руки было написано: «Войнич, cтp.238»

Руки Писателя дрожали, потому что в своих схоластических занятиях необычным он уже знал, о чем идёт речь, и когда он развернул ванильный лист пергамента, его брови поднялись. На нём от руки чернилами были выведены линии круглых букв, которые не принадлежали ни одному из известных ему языков, и цветной рисунок, изображающий обнаженных рубенсовских[33] женщин, стоящих в оккультной диаграмме и смотрящих в одну и туже точку со страницы.

Похоже, это страница печально известного “Kодекса Войнича”[34] начала 1500-х годов, — подумал он.

Если это оригинал, а не подделка, то он стоит десятки тысяч долларов. “Войнич” — рукописный и иллюстрированный манускрипт, с 240 страницами, написанными на неизвестном языке. На сегодняшний день только дюжина или около того слов было расшифровано самыми опытными криптографами мира, и несколько страниц, как известно, было украдено.

— Почему? — cказал он вслух очень многозначительно. — Эта колоссально редкая страница “Кодекса” находится под сиденьем заброшенного автомобиля в Люнтвилле, Западной Вирджинии? Это же всё равно что найти Библию Гутенберга[35] в букинистическом магазине.

Он аккуратно сложил листок и положил его в карман. Последняя попытка отыскать что-нибудь под сиденьем увенчалась отрубленной мумифицированной рукой.

Он не положил её в карман.

Время тратится впустую, а время — это жизнь, — подумал он и тут же неправильно процитировал Шекспира. — Время — всего лишь тень, расхаживающая по сцене и ничего не слышащая. Другими словами, это была претенциозная манера Писателя убеждать себя не тратить впустую время, потому что он не знал, сколько ещё ему осталось.

Он знал, что машина не заведётся, это было невозможно. Аккумулятор разрядился и не даст заряд, ремни и шланги давно сгнили, превратившись в труху, а остатки топлива испарились много лет назад.

Он повернул ключ, и машина тут же завелась.

Писатель помочился в штаны.

Затем он выскочил из машины и очень быстро с широко раскрытыми глазами кинулся прочь, обратно к "Расинке".