Эхо забытых стен

Глава 7

Тренировочный Корпус стал тюрьмой. Или инкубатором. Дни сливались в непрерывную череду муштры, голода и холода. Смена сезонов была почти незаметна, только снег сменялся грязью, а грязь — пылью. В 846-м зима была особенно суровой, пронизывающий ветер со Стены Роза вымораживал последние остатки тепла из промокшей насквозь одежды и бараков.

Имир. Она выделялась из толпы. Не только внешностью — высокой, угловатой фигурой, резкими чертами лица и ироничной, часто пренебрежительной усмешкой — но и поведением. Она ни под кого не подстраивалась. Саркастичная, отстранённая, циничная. Большинство сторонилось её, находя неприятной. Она общалась только с Кристой Ленц — тихой, солнечной девушкой, чья доброта и наивность казались неправдоподобными в этом мире. Алексей видел их вместе, их связь, их взаимопонимание во всем. И понимал, что Имир живет в маске, в броне из цинизма, созданной годами лжи и выживания.

Алексей ждал момента. Он наблюдал за Имир, замечая её скорость и ловкость, когда она не делала вид, что ей всё равно. Видел, как её глаза следят за Кристой. Видел, как она избегает Райнера, Бертольда и Энни, хотя и чувствовал напряжение между ними. Ему нужен был шанс поговорить с ней наедине. Шанс, которого в условиях Корпуса почти не было.

Случай подвернулся холодным вечером в конце зимы 846-го. После ужина, когда большинство новобранцев направились в баню или свалились спать, Имир вышла из барака, видимо, просто чтобы подышать воздухом в одиночестве, подальше от Кристы, которую все доставали своей добротой. Она остановилась в тени старого, покрытого снегом тренировочного сооружения, скрестив руки на груди и глядя куда-то в темноту.

Алексей вышел вслед за ней. Он не торопился, шёл тихо, нарочито не приближаясь вплотную, чтобы не напугать ее, как дикую кошку. Она услышала его шаги на снегу — он чувствовал, как её тело напряглось. Она не обернулась.

Он остановился в нескольких метрах от нее. Воздух был пронизан морозной свежестью.

«Имир», — тихо сказал Алексей.

Она медленно повернула голову. Её глаза, обычно насмешливые, сейчас были насторожены. «Что тебе нужно?» Голос ее был низким, хриплым, полным привычного пренебрежения.

Алексей сделал шаг вперед, не пресекая барьер. Он тщательно выбирал слова. Это был единственный шанс. И это был риск.

И он решился. Вспоминая обрывки слов, странных, жёстких звуков языка, который он слышал в аниме от Райнера, Энни, и понимал, что этот язык — язык тех, кто снаружи. Язык Марлии. Язык, на котором говорили последователи культа, поклонявшегося Имир-прародительнице, частью которого она была. Язык, на котором, вероятно, думала она сама, когда жила в Марлии, до того как стать Титаном.

Он собрался с духом, произнеся с легким, непривычным акцентом, словно вынимая слова из чужого кармана памяти:

«Guten… Tag… Ymir.»

Глаза Имир мгновенно расширились. Усмешка сползла с её лица. Тело напряглось до предела. Она смотрела на него, как на призрака. Этот язык. Язык, который здесь, за Стенами, знали только они. Она знала его — язык своей прошлой жизни. Но откуда, откуда мог знать его он, деревенский мальчишка из северного Острога, бродяга, который едва ли видел что-то дальше своей деревни?

«Что ты… сказал?» — голос Имир был опасным. Низким, словно рычание. Она сделала неосознанный шаг назад, готовясь к нападению или бегству.

Алексей понял — он попал в точку. Это был ключ. Не пытаясь развить тему на языке, который он знал слишком плохо, он перешел обратно на привычный, их, язык.

«Я… иногда вижу сны, — тихо сказал он, смотря ей прямо в глаза. — Сны о местах, которых здесь нет. О других землях. Других людях. И слышу другие языки. Этот — один из них. Я не понимаю его полностью. Но… слова, что я слышал… были о тебе. Или о ком-то, очень похожем на тебя».

Ложь. Частичная. Его «сны» были реальностью другого мира. Но Имир не могла этого знать. Гипотеза о «видениях», о «знании, полученном свыше» — это было хоть какое-то объяснение его странностям в этом мире.

Он сделал еще один рискованный шаг, касаясь её самой больной точки. Той самой уязвимости, которую она так тщательно скрывала.

«Я знаю, ты играешь роль, Имир, — сказал он, отбрасывая всю фальшь. — Играешь… что-то. Равнодушие? Цинизм? Ты притворяешься кем-то, кто ты не есть. Это больно, правда?» Он видел, как напряглось её лицо. Попал в яблочко. «Но ты не обязана быть такой. Не обязана быть кем-то, кем тебя хотят видеть другие. Или тем, кем тебя заставили стать. Я тоже… устал жить в чужой оболочке». Он намекнул на свою, скрытую природу, не называя её, не говоря прямо, но намекая на похожее бремя тайны, бремя вынужденного притворства. Это был крючок — показать ей, что он похож, что понимает.

Имир молчала, ее взгляд буравил его, пытаясь понять, кто он. Обычный сумасшедший? Или… что-то ещё? Слова на другом языке… Знание о её игре… Это было слишком много, чтобы быть совпадением.

«Что тебе… нужно?» — повторила она, голос теперь был напряженным, лишённым иронии, но все ещё опасным.

«Я видел что ты сделала в горах, Имир, — продолжил Алексей, прямо, не уклоняясь от её взгляда. Сердце колотилось, но он держал себя в руках. — Я знаю, кто ты. Знаю, кем ты можешь быть». Слова прозвучали как констатация факта, без угрозы. «Я знаю, на что ты способна».

Она едва заметно вздрогнула. Этот, казалось бы, обычный парень… Он знает. Знает о ее секрете. Об ее истинной форме. Как? Она ведь была так осторожна.

«Но я не здесь, чтобы разоблачать тебя, — поспешно добавил Алексей, уловив её реакцию. — Зачем мне это? Я… не солдат правительства. У меня нет цели ловить таких… как ты. Моя цель… другая. Но она требует союзов. Не здесь и не сейчас. А там… — он кивнул в сторону, намекая на мир за пределами Корпуса, за пределами Стен. — … Где всё начнётся снова».

Он сделал паузу, позволяя ей переварить услышанное. Риск был колоссальным. Он раскрывал слишком много, слишком рано. Но если он хотел использовать её, ей нужно было поверить. Хоть немного.

«Скоро начнётся то, к чему никто из нас не готов, Имир, — говорил он, тихо, почти шёпотом, чтобы ветер не унес его слова. — Великое потрясение. У нас… у нас будет шанс что-то изменить. Небольшой шанс. Выжить. Возможно, даже… повлиять на ход событий. Но я не смогу сделать это один».

И вот он подошёл к самому главному. К её мотивации. К её сердцу, спрятанному за бронёй.

«Я хочу, чтобы ты была рядом, — прямо сказал он. — Не как Титан-Челюсть. Не как „богиня Имир“, которую искали глупцы. Не как „товарищ“ для тех троих. Я хочу, чтобы ты была рядом… как ты. Как Имир. Твоя сила уникальна. Твоё знание… оно тоже уникально». Он намекнул на её годы, проведённые вне Стен. «Твоя цель тебе известна. И… — он помедлил. — … Есть люди, о которых ты заботишься. И которым будет гораздо безопаснее, если рядом с ними будешь ты. Владея собой. Контролируя ситуацию».

Он не назвал имени Кристы. Но знал, что она поймёт. Он предлагал ей роль не в миссии, а в спасении. Спасении самой себя. И спасении тех, кто ей дорог. Предлагал ей контроль, который она ценила превыше всего. Предлагал ей стать активным участником, а не пешкой в чужой игре. И не требовал повиновения, а просил об альянсе.

Имир молчала. Смотрела на него, ее глаза пронизывали его насквозь, пытаясь понять, кто он. Что скрывается за этой маской усталого бродяги и солдата. Этот, черт возьми, язык. Откуда? Это знание…

«Я… не знаю, о чём ты говоришь, — проговорила она, голос её дрогнул. Но в нем уже не было прежней уверенности. Только настороженность, смешанная с… чем-то ещё. Любопытством? Надеждой? — Ты сумасшедший?»

«Возможно, — спокойно ответил Алексей, чуть улыбнувшись. — В этом мире трудно не сойти с ума. Но у меня есть знание. И мне нужны союзники. Твои способности… и твои умения видеть истину за масками будут бесценны. Подумай об этом. Это наш шанс.»

Он сделал шаг назад. Поклонился слегка, вежливо. Это был непривычный для армейской казармы жест, почти как из другого мира.

«Auf wiedersehen, Ymir, — тихо произнес он еще несколько слов на другом языке, которых он вспомнил. Не прощание, а скорее „увидимся“. — До скорой встречи». Он не ждал ответа. Просто повернулся и пошёл обратно в барак, растворяясь в темноте ночи.

Имир осталась стоять в одиночестве, глядя ему вслед. Ветра трепал её короткие волосы. На лице застыло выражение невероятного смятения. Он… Он знал. Как? Почему? И эти слова… Эти проклятые, забытые слова из её прошлой, такой болезненной жизни. И предложение… У неё будет шанс что-то изменить? Шанс спасти её?

Семена были посеяны. В умы детей — сомнение о природе Титанов. В душу Имир — знание, что она не одна, и что кто-то видит её истинную сущность и предлагает путь. Многоходовочка началась. Теперь оставалось только ждать реакции. И готовиться к грядущей битве. Время поджимало. До выпуска осталось меньше года. До Троста… ещё меньше. И вся их судьба, и судьба человечества за Стенами, висела на волоске, подталкиваемая в пропасть теми, кто спал в том же бараке. И теми, кто теперь начинал свою собственную, невидимую войну, руководствуясь знанием из другого, обречённого мира.

Несколько дней прошли в обычном ритме Тренировочного Корпуса — подъем, тренировки, еда, сон, и снова по кругу. Но для Алексея эти дни были наполнены напряженным ожиданием. Как отреагирует Имир? Примет ли его слова всерьёз? Разозлится? Проигнорирует? Он продолжал наблюдать за ней издалека. Она не выглядела рассерженной. Скорее, задумчивой. Ее обычная защитная насмешливость стала чуть приглушеннее. Она по-прежнему держалась рядом с Кристой, но её взгляд то и дело ловил взгляд Алексея, оценивающий, словно изучающий нечто непонятное.

Шанс поговорить с ней снова представился поздно вечером. Учебный день подошёл к концу, баня опустела, большинство новобранцев уже улеглись по нарам. Алексей сидел на крыльце барака, докуривая самокрутку из махры — единственная привычка с прошлой жизни, которую можно было себе позволить, изредка выменивая его на пайку хлеба. Холодный воздух обжигал лёгкие, над головой висела полная луна, её бледный свет заливал двор призрачным серебром.

Имир вышла из барака. Она не была в обычном спортивном костюме, а в своей обычной одежде — тёмных штанах и рубашке. Вид у неё был задумчивый и напряжённый. Она остановилась, вглядываясь в темноту двора, словно кого-то искала.

«Ты ждала меня?» — тихо спросил Алексей, не глядя на неё сразу. Он сделал затяжку, дым тонкой струйкой поднялся в воздух.

Она подошла, остановившись в нескольких шагах. В её глазах, освещённых лунным светом, плескалась настороженность. «Ты сидишь здесь каждую ночь, Алекс?» Голос ее был глухим. Впервые она назвала его по имени.

«Когда не могу спать, — ответил он, отбрасывая окурок. — Бывает такое».

Она немного помолчала, прежде чем заговорить снова. «Я думала о твоих словах. О том, что ты сказал тогда». Её голос был необычно серьезным, лишённым привычной иронии. «О снах. О языках… Обо мне». Она сделала шаг ближе. «Я не знаю, кто ты. Но никто здесь не знает этого языка. Никто не мог знать того, о чём ты говорил».

Алексей медленно поднялся, ставя ноги твёрдо на землю. Он чувствовал её напряжение. Это был решающий момент. Присядь? Беги? Раскрыть себя?

«Ну, парочка людей, знающих этот язык еще найдется…» — намекая на титанов-шифтеров сказал Алексей.

«Что именно ты хочешь знать, Имир?» — прямо спросил он.

Она скрестила руки на груди, её взгляд стал более острым, проницательным. «Я хочу знать, сколько ты знаешь. И откуда. Ты сказал, что знаешь, кем я могу быть. И что я делала в горах». Намек на её трансформацию в Титана, чтобы спасти Райнера и других от Чистого Титана. «И ты сказал, что это как-то связано с этими снами?»

Он кивнул. «Связано. Это не совсем сны. Это скорее память. О другом мире. О мире, которого здесь нет. И о том, что должно произойти в этом мире».

Имир прищурилась. Слишком уж невероятно это звучало. Память о другом мире?

«Память или бред сумасшедшего?» — язвительно бросила она, но в ее язвительности было больше сомнения, чем уверенности.

«Ты решай сама, Имир, — сказал он спокойно, не пытаясь убедить. — Я не заставляю верить. Но то, что я знаю… оно не из этого мира. И это знание говорит мне некоторые вещи. О тебе». Он подошел чуть ближе. «Тебе нужно доказательство. Верно?»

Она молчала, но её поза, чуть склоненная вперёд, её напряжённое лицо говорили за неё. Да. Ей нужно было доказательство. Неоспоримое.

Алексей глубоко вдохнул холодный ночной воздух. Это был самый рискованный момент. Он мог раскрыть её. Мог сжечь все мосты. Мог подвергнуть Кристу опасности, если она вдруг решит, что его знание несёт угрозу. Но если он хочет её в союзники, ей нужно поверить.

«Имир, — начал он, его голос стал чуть тише. Он смотрел на её лицо, стараясь уловить малейшую реакцию. — Ты… когда-то жила далеко отсюда. За этой Стеной. За другой Стеной. В месте… где тебя подобрали. Беспризорную. Маленькую девочку. Без имени. Без семьи». Он видел, как её глаза округлились. Она не ожидала таких подробностей. «Тебе дали имя. Имя великой женщины. Имир».

Он продолжал, слова текли, вытаскивая их из глубин памяти, складывая в цельную картину её, ей одной известной, трагедии.

«Тебя объявили реинкарнацией. Символом. Той самой Прародительницы Титанов. Тебя одевали в длинные одеяния. Тебя показывали людям. И они поклонялись тебе. Ты была центром культа. Религиозной секты, которая верила в Имир Фриц и в силу Титанов».

Имир слушала, ее лицо менялось. Шок сменялся недоверием, затем болезненным признанием. Это была ее самая глубокая, самая личная тайна. Тот позор, ту боль, которую она прятала столько лет. Откуда? Откуда этот человек может знать это? До малейших, интимных деталей? Он не мог просто «догадаться». Не мог «услышать слухи». Слухи о ней в таком ключе не ходили здесь.

Он видел, как её губы слегка задрожали. Она не проронила ни слова, лишь продолжала смотреть на него.

«Я знаю о твоём прошлом, Имир, — мягко сказал он, теперь его тон был не допрашивающим, а понимающим. — Я знаю о той лжи, которой была наполнена твоя жизнь. Я знаю о наказании, которое ты понесла за эту ложь. За то, что тебя использовали». Он не назвал превращения в Титана. Но намекнул на годы, проведенные в этой форме. «Знаю, как ты вернулась в человеческую форму. И как ты провела годы вне Стен. Видела мир. Видела Титанов не только с этой стороны. И я знаю, что для тебя самое главное — это Криста».

Имир наконец издала прерывистый, едва слышный вдох. Ее лицо, до этого застывшее, исказилось. Боль, которую она скрывала, прорвалась наружу. Он видел, что она верит. Он дал ей доказательства. Ужасающие, неоспоримые.

«Как?..» — выдохнула она, голос был слабым, не своим.

«Не важно как, Имир, — ответил он, делая еще один шаг. Теперь они стояли совсем близко, в круге лунного света. — Важно, что я знаю. И важно, что я не пришёл сюда, чтобы сдать тебя. Или использовать твой секрет против тебя. Я пришёл, потому что нам обоим нужно выжить. И тем, о ком мы заботимся».

Он снова посмотрел на неё. «Мы необычные здесь. Мы не принадлежим полностью этому месту. Но мы можем влиять на него».

«Ты спрашивала о шансах. О Кристине. О нас, — тихо сказал он. — Шансов очень мало. Этот мир обречён, Имир. Если ничего не изменить. Если мы будем просто плыть по течению, куда нас тащит оно». Он намекнул на надвигающиеся события, на войну. «Очень скоро всё станет намного хуже. И те, кого ты хочешь защитить будут в самой гуще событий».

Он видел её взгляд, скользящий с его лица на темноту за стенами Корпуса, туда, где скрывалась Силла, их учебный город, и дальше, к Стене Роза. В её глазах плескался страх. За Кристу.

«У тебя есть сила, Имир, — говорил Алексей, спокойным, но уверенным голосом. — И знание. Знание о внешнем мире, о враге. И я тоже что-то знаю. Мы можем объединить это. Не для того, чтобы спасти всех. Это невозможно. Но чтобы повысить шансы. Шансы на выживание тех, кто нам дорог. Шансы повлиять на ход событий так, чтобы этот цикл не повторился. Не закончился так, как он закончился бы, если бы мы просто ждали».

Он протянул ей руку. Не как приказ, а как предложение. Предложение равных. Союз.

«Я не Военная Полиция, Имир. Я не Гарнизон. Я не Разведкорпус. И я не один из тех, кого ты, возможно, ищешь или опасаешься». Он намекнул на Райнера, Бертольда, Энни. «Я просто Алекс. И я устал от лжи и бессилия. Я хочу бороться. И мне нужен союзник, который видит мир не так, как все остальные. Твоя проницательность, твоя сила, твоё знание… они бесценны. И я знаю, что тобой движет». Он посмотрел на неё, на ее лицо, полное мучительной внутренней борьбы.

Имир смотрела на его протянутую руку. В её глазах отражалась полная луна и глубочайшее смятение. Правду. Он сказал правду. Ужасающую, невозможную правду. Он видел её. Он понимал её. И он предлагал ей надежду? Не великое спасение. Не конец войне. Просто шанс. Шанс бороться за то, что ей дорого, активно, а не прячась. И рядом с ним, с этим странным человеком, который видел сны о других мирах и знал ее самые страшные секреты, этот шанс, казалось, приобретал реальность.

Она помедлилась, оценивая его взглядом, в котором теперь не было прежней язвительности, лишь холодная, проницательная острота. Она взвешивала его слова, его мотивы, его риск. Он только что раскрыл перед ней то, что мог использовать для её уничтожения. Но вместо этого, предложил ей равное партнёрство. Предложил ей роль, в которой она могла бы использовать свою силу, свою проницательность — и защищать Кристу — не прячась, а действуя.

Медленно, почти неохотно, Имир протянула свою руку и пожала его ладонь. Её пожатие было крепким, суровым. Никаких слов. Только молчаливое согласие. Договор, заключённый под луной, в холоде зимы, между двумя бродягами из разных миров, несущими в себе страшные тайны, посреди военного лагеря, который готовил их к битве с чудовищами, о чьей истинной природе большинство даже не подозревало.

«Добро пожаловать… в этот новый, искажённый путь, Имир», — тихо сказал Алексей, сжимая её руку.

Теперь их было двое. Два носителя тайного знания. Две тени в готовящейся буре. И этот союз, немыслимый в каноне, мог стать той искрой, которая зажжет пожар перемен в этом обречённом мире.

Минул почти год. Те подростки, что хрупкими и сломленными попали в Тренировочный Корпус после падения Шиганшины, теперь были другими. Их тела окрепли, стали выносливыми. Глаза, до того полные ужаса, теперь светились решимостью, пусть и порой отчаянной. Год 847-й на дворе. Тренировочный корпус №104 близился к завершению своего курса.

Алексей тоже изменился. Его внешность стала более суровой — телосложение атлетическое, мышцы, обретшие Аккерманскую плотность и выносливость, позволяли выполнять любые упражнения на пределе. Стрижка «под машинку» стала привычной. Но главное изменение было внутри. Годы, проведённые бок о бок с теми, кто принёс на эту землю ад, сделали его хладнокровным и собранным. Его наблюдение не было отстранённым — оно стало аналитическим, направленным на поиск слабостей и возможностей. Он не стремился к лидерству, но его природный авторитет, спокойствие в самых напряженных ситуациях и интуитивное понимание тактики боя заставляли товарищей прислушиваться.

На тренировочном полигоне, где установили ряды искусственных манекенов, имитирующих Титанов, кипела работа. Новички осваивали базовые приёмы использования УПМ и клинков. Большинство двигалось неловко, их рывки были неуклюжими, удары неточными.

Однажды, во время отработки атаки на манекен, стоящий на возвышении, один из новобранцев запутался в тросах, сбился с курса и на полной скорости врезался в другого. Оба свалились на землю, издав кряхтение. Инструктор уже собирался обрушиться на них шквалом ругани.

«Трос длинный, нужно быстрее регулировать натяжение при смене направления», — спокойно сказал Алексей, пролетая мимо них, сам демонстрируя плавный, быстрый маневр с изменением вектора движения и точным ударом по уязвимой точке манекена. Его клинок, отточенный до бритвенной остроты, легко рассек затылок имитации. Он не останавливался, тут же выполняя сложный разворот, готовясь к следующему рывку.

«Алекс прав!» — выкрикнул инструктор, наблюдавший за ним. Это был уже общепризнанный факт в Корпусе — выходец из северных земель демонстрировал навыки на уровне лучших выпускников. Хотя Алексей и держался в середине первой десятки, его движения обладали какой-то особой, отточенной грацией и эффективностью, которых не было даже у самых старательных. Он двигался, как знал по своим «видениям» — это были не просто механические движения, а танец в воздухе.

Жан Кирштайн, который тоже уверенно осваивал УПМ и претендовал на место в десятке лучших, раздраженно смотрел на Алексея. В его амбициозной натуре бурлила конкуренция, но даже он вынужден был признать — в Алексее было нечто, чего ему не хватало. «Как он это делает?» — бормотал он себе под нос. Марко, как всегда, спокойно анализировал: «Его чувство равновесия и скорости… оно инстинктивно, Жан. И он… он видит поле боя иначе.»

Райнер, Бертольд, Энни и Имир тоже замечали Алексея. В их глазах не было раздражения, как у Жана. Была… внимательность. И иногда, когда они думали, что никто не видит, на их лицах мелькало что-то похожее на обеспокоенность. Или… признание? Алексей чувствовал их взгляды, словно невидимые лучи, сканирующие его. Он понимал: его навыки и его непривычное поведение (слишком спокойный для беженца из Мария, слишком наблюдательный) не остались незамеченными.

Одним прохладным вечером, группа новобранцев собралась у общего очага во внутреннем дворе бараков — единственного места, где можно было хоть немного согреться и поболтать. Среди них были Эрен, Микаса, Армин, Жан, Конни, Саша, Марко. И, немного в стороне, Алексей.

Шла обычная солдатская беседа: кто как провалил сегодняшнюю тренировку, кто кого переплюнул, споры о том, кто куда пойдёт после выпуска — в Полицию, Гарнизон или… в Разведкорпус. Эта тема всегда вызывала накал страстей. Жан, естественно, выступал за Полицию — «ближе к Королю, сытая жизнь». Эрен огрызался: «В такое время думать только о своей шкуре? Мы должны уничтожить Титанов! Я пойду в Разведку!» Его ярость и решимость в этом вопросе были непоколебимы.

Конни смеялся, Саша грызла припрятанную картофелину, Марко пытался сгладить углы. Райнер и Бертольд сидели неподалеку, слушая. Энни и Марсель держались особняком.

Алексей слушал. Он видел всех их — молодых, полных надежд, амбиций и страха. Видел их потенциал, их будущие роли. И видел, как мало времени осталось. Меньше года до выпуска. А после — первая настоящая битва. В Тросте.

Он посмотрел на Эрена, в его горящие глаза, в которых всё ещё горел огонь мести, подогретый живым, но страдающим образом матери. И вспомнил о Грише Йегере. В своих видениях он видел, как Гриша передаёт Эрену силу. Но в этой реальности Эрен, насколько знал Алексей, понятия не имел, что стало с отцом после прорыва. Он считал, что доктор Йегер, ушедший к пациентам, либо погиб под обломками, либо был съеден.

«Эрен, — тихо окликнул Алексей, подходя ближе. — Ты вот про будущее, про Разведку говоришь… Это правильно. Нужно смотреть вперед. Но иногда… иногда нужно и назад посмотреть».

Эрен повернулся к нему, вопросительно. Остальные замолчали. Голос Алексея, всегда спокойный, привлекал внимание.

«Ты про мать? Я… я помню…» — голос Эрена сорвался. Образ Карлы, живой, но искалеченной и, возможно, уже мёртвой, до сих пор был самой больной точкой.

«Не только, — мягко поправил Алексей. Он присел рядом, глядя в огонь. — Ты говорил, что отец… он был в тот день… на выезде? И связи с ним… с тех пор нет?»

Эрен кивнул, его лицо омрачилось. Он почти не говорил об отце. Словно его судьба была не так важна на фоне ужаса искалеченной матери (по крайней мере, он так думал о ней долгое время, пока Карла не «вернулась» в их жизнь в виде страдающей, зависимой тени) и её спасения Алексеем.

«И все считают, что он… погиб», — закончил Жан, его голос был чуть жёстче, чем обычно при упоминании смерти.

«Пропал без вести — хуже, чем смерть, знаешь? — задумчиво сказал Алексей, глядя в огонь. Он чувствовал взгляды всех на себе — и Эрена, и Микасы, и Армина, и даже тех, кто делал вид, что не слушает. — Нет ни могилы, ни определенности. Словно человек просто… растворился».

«Да, это… невыносимо», — тихо ответил Армин.

«Но… память остаётся, — продолжил Алексей, слова лились спокойно, но каждое из них было выверено, каждое имело скрытый смысл для того, кто должен был его услышать. — Важно не забывать. Думать о нём… Часто. Мало ли… что с ним произошло. Какие у него были… секреты. Какие дела он вёл. Иногда… люди оставляют что-то после себя. Что-то важное. Что-то, о чём никто не знает. Что-то, что может… помочь». Он сделал паузу. «Просто… думай о нем, Эрен. Вспоминай. Всё. Детали. Разговор. Какие-то его странности. Это… важно».

Эрен смотрел на огонь, его лицо было сосредоточенным. Микаса сидела напряженно. Армин выглядел встревоженным, но его ум явно начал искать логику в этих странных словах. Остальные… Жан с недоверием, но слушал. Конни с обычным недоумением. Саша… просто смотрела на огонь.

«Мало ли что», — повторил Алексей, поднимаясь. Он бросил взгляд на Райнера и Бертольда — те тоже слушали, их выражения лиц были нейтральными, но Алексей почувствовал в их позах какую-то скрытую, едва заметную напряженность. Энни была дальше. Слушали ли они? Знали ли они, что случилось с Гришей?

Алексей ушел в тень бараков, оставив их в тишине, наполненной лишь треском костра и тяжестью невысказанных мыслей. Он бросил зерно. Бросил туда, куда оно должно было упасть. В память Эрена о его отце. Намекнул, что Гриша мог не просто исчезнуть, но оставить после себя что-то важное. Это был рискованный шаг. Это могло спровоцировать Эрена на размышления, на поиски. А это могло привести его к подвалу раньше времени, или вызвать непредсказуемую реакцию шифтеров. Но это был и шаг, направленный на то, чтобы подготовить Эрена, хоть немного, к будущему. К своему наследию.

Теперь оставалось только ждать. Наблюдать за тем, как посеянное зерно начнёт прорастать в умах тех, кто был ключом к его плану. Тренировки продолжались. Время шло. И неотвратимая встреча с Титанами в Тросте становилась всё ближе. А вместе с ней — и проверка его плана на прочность.