Эхо забытых стен

Глава 5

Неделя в беженском лагере растянулась в безвременье. Каждый день был похож на предыдущий, каждый шаг — борьба. Десятки тысяч людей, словно обезумевшие муравьи, вырванные из разрушенного муравейника, топтались на грязных полях у Стены Роза. Земля была сырой, под ногами — липкая жижа из грязи, мочи и рвоты. Над головой висела серая, низкая туча, словно бесконечное покрывало скорби. В воздухе стоял тяжёлый, давящий смрад — смесь нечистот, пота, немытых тел и гниющих обломков жизни, принесённых сюда из Шиганшины. Это было не убежище, а скорее огромный, невыносимый предбанник ада.

Среди этого человеческого моря, под грубым, продуваемым всеми ветрами навесом, лежала Карла Йегер. Алексей, Эрен, Микаса и Армин отвоевали для неё крохотный пятачок земли, но это не принесло облегчения. Её тело, придавленное истерзанными ногами, стало лишь скоплением боли. Самодельные лубки, наложенные медиками в первый час паники, выглядели жалко, плохо удерживая изуродованные кости. Раны воспалились, кровоточили. Запах гноя, кисловатый и удушающий, стал постоянным спутником. Карла была жива, но её глаза, когда она открывала их, были полны нестерпимой боли и отчаяния. Едва различимое дыхание и редкие, слабые стоны были единственным доказательством того, что она всё ещё цеплялась за жизнь, словно паутинка на ветру.

Эрен сидел рядом с ней, спиной привалившись к стене палатки, лицо его было испачкано пылью и грязью, но глаза горели тем же самым, нестерпимым, холодным огнем. Его ярость не угасла, нет. Она просто мутировала, превратилась из открытой раны в загнивающую, хроническую боль. Вместо материнской смерти, дающей чёткую цель мести, он видел её живой. Но какой ценой? Искалеченной, беспомощной, неспособной пошевелиться, зависимой от каждого, каждого дуновения ветерка и каждой крошки, что они могли достать. Это было хуже. Гораздо хуже. Он видел, как страдание превратило её в обузу, в напоминание о его собственном бессилии, о несправедливости мира.

«Я истреблю их всех, каждого…» — эти слова, знакомые до зубовного скрежета, он теперь шептал не в бессознательном бреду, а в состоянии мрачного, почти трансового оцепенения. Он говорил это не для кого-то, а для себя, для тлеющей в нём ненависти. Она изменилась. Теперь он ненавидел Титанов не за то, что они отняли его мать, а за то, что они изуродовали её жизнь, превратили в медленную агонию, заставили быть обузой, привязали к месту, лишили возможности жить, дышать, радоваться. Этот гнев был глубже, сложнее. Он был злым семенем, брошенным в плодородную почву его души. И Алекс, наблюдая за ним, понимал, что этот гнев станет мощнейшей, движущей силой.

Микаса, его молчаливая тень, прижималась к Эрену. Её черные глаза были направлены на Карлу, и в них отражалась непереносимая боль, граничащая с безмолвным бессилием. Она ничего не говорила, лишь изредка подтягивала на себя край одеяла, укрывая Карлу. Ее инстинкт защитника теперь был направлен не только на Эрена, но и на его страдающую мать. Армин, всё ещё шокированный, бледный, то и дело доставал свою книжку о внешнем мире, пытаясь отыскать в её словах какое-то утешение, но лишь смотрел на неё нечитающим взглядом. Его острый ум, привыкший к логике и анализу, явно боролся с неперевариваемым ужасом реальности. Ханнес, капитан Ханнес, похудел, его взгляд был потухшим. Он бродил по лагерю, словно потерянный, принося им изредка воду, но его попытки говорить были жалкими. Вина за трусость и бессилие убивала его невидимо.

Алекс, их негласный лидер и спаситель, наблюдал за всем этим с позиции отстранённого аналитика. Его собственные переживания — голод, холод, усталость, боль от мелких порезов и ушибов, полученных во время бегства и прорыва — были заглушены внутренним калькулятором. Он добывал воду, стоя в многочасовых очередях, менял у медиков несколько обрывков бинтов из своего старого мешка на хоть немного лекарств и чистой марли. Скрытно, почти незаметно, он приносил им еду, вырывая ее из этого гниющего лагеря. Это была борьба за выживание в миниатюре.

«Она выживет? Или… станет грузом, который сломит их?» — мысль, циничная и прагматичная, крутилась в голове Алексея. С точки зрения «канона», её смерть была катализатором. Её выживание, пусть и в таком состоянии, было прямым изменением, но не влияло на конечную цель Эрена. Наоборот, только углубило её.

Сейчас главной задачей было дождаться эвакуации беженцев внутрь Стены Роза, вглубь территории, подальше от границ. И в это время нужно было начать свою подготовку.

В лагере постоянно находились солдаты Гарнизона, перебрасывающие беженцев, обеспечивающие (с переменным успехом) порядок, но также наблюдающие. Он не мог использовать свои уникальные способности открыто. Его внешность была истощённой, измученной, но не такой, чтобы привлечь подозрения о его необычайной силе или ловкости. Все списывалось на то, что «выживший в этой бойне» — это и так уже что-то сверхъестественное.

Мысли Алексея, пока он добывал воду или ждал в очереди за пайкой, неслись вперёд, оперируя знакомыми понятиями из «канона» и новыми реалиями.

Да, им придется переместиться внутрь Стены Роза. Это неизбежно. Затем — дальше, к Митрасу, столице, в центр событий, куда попадали все тренировочные корпуса. Именно там, в 104-м корпусе, он встретится с теми, кого ему необходимо нейтрализовать: Бертольдом, Райнером, Энни. Титанами-шифтерами.

Но как их поймать и обезвредить? Вот это была настоящая дилемма. Они — обученные солдаты Марлии, ветераны войны, владеющие титанической силой. У него не было своей силы Титана, и он не был готов стать таким, хотя мысль об этом время от времени пронзала его. Лобовая атака — самоубийство. Скрытность, хитрость, знание их психологии и их слабостей — вот его единственное оружие. Он должен спровоцировать их, загнать в ловушку, используя знание их будущего.

Как доказать начальству, что силой Титанов можно владеть? Самая сложная задача. Власти на Парадизе скрывают правду о мире, о Титанах, о королевской семье. Любая информация о «владельцах силой Титана» будет отвергнута или использована ими для собственных, недобрых целей. Прямое заявление — путь к тюрьме, пыткам или к плахе. Нужны доказательства. Неопровержимые. Единственный способ — захватить Титана-шифтера живым, показать его трансформацию. Или предъявить нечто такое, что оставит вне сомнений их истинную природу. Что-то, что вызовет доверие не только у Военной Полиции, но и, возможно, у тех, кто, как Доктрина Йегера, стремится узнать правду.

Он знал, что Гриша должен передать силу Титана-Атакующего Эрену после падения Шиганшины. Это уже произошло, или должно произойти вот-вот. И он должен быть в центре внимания. Допускать это? Или остановить Гришу? Если не допустить встречи Эрена с Гришей, Эрен не получит силу Титана-Атакующего. Тогда вся история кардинально изменится. Но не в лучшую сторону. Какой-нибудь другой беженец, или военный, случайно найдя Гришу, мог стать Титаном. Или кто-то ещё. Цикл всё равно продолжится, но его нити будут в чужих, неизвестных руках. Убить Гришу? Мысль была отвратительна. Алекс не был убийцей по природе. И последствия были бы непредсказуемы. Нет. Эрен должен стать Атакующим. Это его центральная роль, которую можно попробовать направить. Он уже вмешался, спасая Карлу. Это уже чудовищное изменение. Ему предстоит влиять на Эрена, направлять его гнев и его силу, чтобы не допустить Рокота.

Всё это предстояло решить в ближайшие годы, пока они все — и Эрен, и Микаса, и Армин, и он сам, — будут находиться в Тренировочном Корпусе. Пока Титаны-шифтеры будут притворяться людьми. До первого столкновения с ними в Тросте. Там, на первой линии фронта, судьба даст ему первый шанс активно повлиять на ход истории, а не только выживать.

Его взгляд снова упал на Карлу. Она тяжело дышала, почти не реагируя на окружающий шум. Ее спасение было чудом, но это чудо принесло больше вопросов, чем ответов. Она не погибнет быстро и героически. Она будет страдать, а Эрен будет видеть это страдание каждый день. Эта живая рана в семье Йегеров, возможно, лишь укрепит его путь к разрушению. Но теперь Алекс не просто плыл по течению. Он сам стал частью этой истории. И должен был определить её новый курс. Он поднялся, оглядывая кишащий беженцами лагерь. Свою борьбу за выживание он закончил. Теперь начиналась борьба за будущее.

Беженский лагерь у Стены Роза был квинтэссенцией человеческого страдания, сгустком грязи и боли, где каждое мгновение было напоминанием о потерях и бессилии. Десятки тысяч людей, выброшенных из своих домов, ютились под промозглым небом, среди ветхих навесов и земляных ям, служивших примитивными туалетами. Запах гниения, сырости и неописуемой вони был столь густ, что, казалось, въедался в лёгкие, отравляя даже воздух.

Под одним из таких навесов, сбитым кое-как из обломков досок и брезента, покоилась Карла Йегер. Ее бледное лицо осунулось, на лбу выступила липкая испарина. Сломанные ноги, худо-бедно зафиксированные грязными бинтами и деревянными палками, были источником постоянной, пульсирующей боли, от которой не спасали редкие, скудные порции промедола, выдаваемого медиками в первую ночь. Её дыхание было поверхностным, отрывистым. Казалось, жизнь вот-вот выскользнет из её тела, как последний вздох.

Алексей отходил от навеса, держа в руках ополоснутый в грязной речной воде котелок. На дне плескалось немного мутной воды, выменянной на половину его последнего запасного сухаря. Каждая такая сделка была битвой. Пища и чистая вода были драгоценнее золота в этом лагере. Он оглянулся на детей. Эрен сидел у ног матери, стиснув зубы, в глазах его тлела знакомая, но теперь глубоко искалеченная ярость. Микаса, прильнув к нему, молча впитывала его боль и свою собственную. Армин, отстранённый и бледный, копался в пыльной книжке, не читая, а лишь цепляясь за её ветхие страницы как за связь с миром, который перестал существовать.

Ханнес появлялся нечасто, всегда с виноватым видом, принося что-то мелкое — корягу для очага, остывшую похлёбку. Он не мог смотреть на Карлу, избегал её глаз, словно её живой, страдающий вид был более страшным упрёком, чем её смерть. Его трусость теперь не дала ей погибнуть, но обрекла на мучения. И эта вина грызла его.

Алексей не тратил силы на разговоры или утешения. У него не было на это моральных или физических ресурсов. Его энергия была направлена на самое главное: выживание группы и наблюдение. Он внимательно следил за перемещениями солдат Гарнизона, слушал обрывки их разговоров, вглядывался в лица вновь прибывших беженцев. Ища признаки своих преследователей — тех самых, из Острога или Караннеса. Пока их не было. Возможно, они не рискнули появиться в таком огромном скоплении людей. Или были где-то в другом лагере. Или просто решили, что он погиб в хаосе.

Спустя неделю, или около того — в лагере не было ни часов, ни календаря, время превратилось в бесконечный серый поток — прозвучало объявление. Солдаты, сзывая беженцев, объявили о перераспределении. Самые слабые и раненые, те, кто не мог работать на земле, будут отправлены в глубь Стены Роза, на вспомогательные работы и содержание за счёт государства. Более сильные и молодые, особенно те, кому исполнилось 12 лет, будут направлены в тренировочные корпуса для прохождения военной подготовки. Мест не хватало, и это был, по сути, узаконенный способ сократить количество непроизводительных ртов и подготовить новую рабочую силу… и пушечное мясо.

Услышав об этом, Алексей почувствовал толчок адреналина. Тренировочные корпуса. Вот где все сойдутся. И Бертольд, и Райнер, и Энни. И Эрен, Микаса, Армин. И вот где он должен быть. Не как наблюдатель, а как участник.

Карла, к этому моменту, оставалась жива, но ее состояние было крайне тяжелым. Лихорадка не отступала, раны гноились. Она была слишком слаба для долгой дороги.

«Она не переживет это перемещение», — тихо сказал Алексей Эрену и Микасе. Его голос был ровным, без эмоций. Он просто констатировал факт.

Эрен взглянул на мать, потом на него. Его глаза были полны ненависти и отчаяния. Он понимал. Он сам видел, как угасает жизнь в глазах тех, кого не могли спасти.

«Но… мы не можем ее бросить», — прошептала Микаса.

«И не бросим», — ответил Алексей. Его план начал обретать четкие очертания, суровые и прагматичные. Он не мог взять Карлу с собой в Тренировочный Корпус. И они тоже не могли. Она бы стала обузой, подвергая их всех опасности. В военном лагере не место тяжелобольным.

«Эрен, Микаса, Армин, — обратился он к ним, голосом, который, несмотря на молодость, звучал странно тяжело и веско. — Вас отправят в Тренировочный Корпус. Это ваш шанс. Шанс научиться сражаться. Стать сильнее.»

Эрен сжал кулаки. «Сражаться… Чтобы убивать…»

«Да, — кивнул Алексей. — Чтобы убивать. И чтобы выжить. Вы нужны этому миру.»

Эрен посмотрел на него с недоумением. Этот чужак, спасший их, говоривший так уверенно.

«Вашу мать… — Алексей сглотнул. Горло было сухим. — Ее отправят вглубь территории. В больницу. Может быть… может быть, там ей окажут помощь. Если сможет выжить до этого.»

Он знал — это ложь. Шансы Карлы на выживание даже в условиях центральных районов Стены Роза были минимальны, учитывая характер травм, отсутствие квалифицированной помощи в Шиганшине и заражение. Но сказать им правду — это убить в них последнюю надежду. А надежда, даже призрачная, была нужна, чтобы подтолкнуть их дальше. К Тренировочному Корпусу. К их судьбе.

«Но… мы не можем оставить ее…» — Армин снова прошептал.

«Вы не оставляете ее, — жестко сказал Алексей. — Вы идёте, чтобы стать теми, кто сможет защитить тех, кто остался. Это ее жертва. И она захочет, чтобы вы были сильными. Вы будете тренироваться. Выживете. И вернетесь за теми, кто не смог уйти сам.»

Эрен смотрел на него. В его глазах шла какая-то внутренняя борьба. Ярость против любви, долг против отчаяния. Ненависть к Титанам, которых он поклялся истребить, теперь обрела новую цель — не только месть за смерть, но и спасение от ужаса существования.

«Вы пойдете в Тренировочный Корпус, — повторил Алексей, не давая им возможности передумать. — Вам там всё расскажут. Меня, возможно, отправят с вами. Или в другую группу. Если встретимся там — будем держаться вместе.»

Он не мог гарантировать, что его направят с ними. Отбор производился стихийно. Его возраст был на пределе для набора в юные годы. Но его физические кондиции, даже после всего пережитого, должны были произвести впечатление. Его решительный взгляд. Его знание, как держаться и что говорить, чтобы выглядеть «крепким и пригодным».

В тот день началось перемещение. Хаос сменился более упорядоченным, но от этого не менее мучительным процессом. Беженцев сортировали. Пожилых, больных, совсем маленьких детей — в одну сторону. Крепких мужчин и женщин, подростков — в другую.

Карлу осторожно унесли медики. Эрен не сопротивлялся. Он лишь стоял, смотря ей вслед, пока ее бледное лицо не скрылось в толпе страдающих. Рядом с ним Микаса, безмолвная и сильная, взяла его за руку. Армин, дрожащий, но теперь смотрящий вперёд с какой-то новой, мрачной целеустремлённостью.

Алексей оказался в группе, направляющейся на юг, к центрам обучения. Он не видел, куда унесли Карлу, не знал, что станет с ней дальше. Его знание об этом мире оборвалось здесь. Отныне каждый его шаг, каждое его решение, каждая жизнь, спасенная или потерянная, меняли историю. И он нёс это бремя в себе, словно живую, горячую отметину.

Прощай, Карла Йегер. Ты изменила всё. А теперь мы должны жить с последствиями этого изменения.

Впереди, через несколько недель, их ждала дорога. Путь внутрь Стены Роза. Затем — тренировочные лагеря. Муштра. Знакомство с теми, кого он должен был нейтрализовать. Первое столкновение с Титанами. Первая настоящая битва.

Из беженского лагеря у Стены Роза их перебрасывали медленно, партиями. Процесс был изматывающим, бесчеловечным. Словно не с живыми людьми обращались, а с партией скота, подлежащего сортировке и транспортировке. Толпа, грязь, невыносимый смрад, крики, сменяющиеся апатичным молчанием — это была новая реальность для десятков тысяч изгоев, выброшенных из своих домов. Алексей оказался в группе, направляемой на юг, вглубь территории. Вместе с ним были Эрен, Микаса и Армин. Они держались рядом, инстинктивно, как сбившиеся в стайку птицы в грозу. Карла осталась в лагере. Ее лицо, такое же бледное, такое же полное боли, преследовало их всех, молчаливым призраком на пути к новому миру. Ее судьба оставалась неопределённой, но Алексей не питал иллюзий.

Транспортировка осуществлялась в переполненных вагонах открытых железнодорожных платформ. Дороги в этой части Стены Роза, казалось, не знали покоя: постоянное движение войск, снабжения, беженцев. Дым из паровозных труб застилал небо, копоть оседала на лицах и одежде. Люди сидели плотно, прижавшись друг к другу, пытаясь сохранить хоть немного тепла. Холод пробирал до костей, особенно по ночам. Еды давали мало, баланда, мутная и безвкусная, лишь на короткое время притупляла чувство голода.

Алексей сидел в углу платформы, прислонившись к деревянной обрешетке. В его взгляде не было паники или отчаяния. Только усталость и холодный расчёт. Он наблюдал. За Эреном, Микасой, Армином. За другими беженцами. За солдатами-конвоирами. Его обостренные чувства, притушенные физическим истощением, тем не менее, сканировали обстановку. В этой поездке не было погони — те, кто искал его, не стали бы действовать так открыто. Здесь были лишь усталые, равнодушные солдаты, выполняющие приказ.

Эрен сидел рядом с Микасой, взгляд его был устремлен куда-то вдаль, сквозь пейзаж проносящихся мимо полей и лесов. Его губы иногда шевелились, беззвучно повторяя что-то, что Алексей знал — свою клятву, свой приговор Титанам. Теперь к ней примешивался призрак страдания матери, который не давал ему покоя. Эта боль не убила его ярость, нет. Она исказила ее, сделала более мрачной, более… глубокой, что ли. Убив материнские руки Титанами — это одна трагедия. Видеть ее живой, но приговоренной к мучительной агонии, лишенной даже возможности мечтать о свободе — это другая, возможно, даже худшая.

Микаса оставалась его неизменной тенью. Тихая, настороженная. Она то и дело поправляла свой красный шарф, который в этом грязном окружении казался единственным ярким, чистым пятном. Ее взгляд скользил от Эрена к Армину, затем к Алексею. В её тёмных глазах читалась решимость защищать тех, кого она считала своей семьёй. И теперь, казалось, она включила Алексея в этот узкий круг. Он был тем, кто пытался спасти их мать. Тем, кто не стоял, парализованный страхом.

Армин сидел, прижавшись к Эрену с другой стороны. Он почти не говорил, его взгляд был сосредоточен. Иногда он доставал свою книжку, рассматривая рисунки далёких, неведомых земель, которые теперь казались насмешкой над их положением. Его интеллект, его аналитические способности, казалось, всё ещё были в шоке, но он был рядом, верным другом, якорем.

Они ехали много дней. Железная дорога извивалась через поля и редкие леса. На горизонте время от времени появлялись контуры других городов Стены Роза — более обжитых, менее затронутых непосредственным ужасом прорыва, но переполненных беженцами и напряжением. Вокруг Стены Роза тоже велись работы по укреплению, собирались войска — правительство, видимо, опасалось новой атаки. Или же их беспокоила внутренняя ситуация — десятки тысяч голодных, лишенных всего людей представляли угрозу сами по себе.

Путь был долгим и утомительным. Холодные ночи сменялись холодными днями. Люди болели. Кого-то снимали с платформы на полустанках — умерших или слишком слабых. Это была естественная, но жестокая селекция. Алексей, благодаря своему крепкому телосложению и умению приспосабливаться, чувствовал себя чуть лучше остальных, хотя истощение не прошло. Он старался незаметно поделиться своей скудной пищей с детьми, особенно с Армином, который выглядел совсем ослабевшим.

Наконец, после недели или полутора пути, поезд замедлил ход и остановился. Перед ними простирался огромный военный комплекс — бараки, тренировочные площадки, склады. Тысячи людей. Новая фаза. Тренировочный Корпус. Место, где рождались солдаты — пушечное мясо для битвы с Титанами или стражи для внутренних порядков. И место, где скрывались его главные, человеческие враги — Бертольд, Райнер и Энни.

Их выгрузили с платформ, построили в ряды. Солдаты кричали, отдавая приказы. Всё было резким, громким. Алексей попал в тот же поток, что и Эрен, Микаса, Армин. Они прошли регистрацию, где им выдали стандартные серые тренировочные формы, грубое белье, обувь. Их имена и происхождение были записаны в толстую книгу. Когда дошла очередь до Алексея, он назвался Алексом. Возраст назвал честно — почти семнадцать лет. Место жительства — Острог Забытых (тут он немного замялся, но быстро совладал с собой), район Стены Мария. О родителях и роде не сказал ничего, сославшись на то, что он сирота с детства. Его лицо было безмятежным, но в глазах была острота, которую не скрыть. Чиновник лишь устало кивнул, занося данные. Еще один. Тысячи таких историй.

После регистрации — стрижка. Грубо, под одну гребенку, машинкой. Прощай, длинные волосы, прощай, последние следы прошлой, мирной жизни. Прощай, внешнее отличие от всех остальных. Теперь он — один из многих. Солдат-рекрут. Безликая единица в огромной машине.

Вечером того же дня их распределили по баракам. Деревянные, длинные строения, полные двухъярусных нар. Грязные, пропахшие потом и сыростью. Но это было сухо и тепло. Относительно. Алексей, Эрен, Микаса и Армин оказались в одном бараке, в одном из отделений. Чуть в стороне. Удалось. Или судьба вмешалась.

Первая ночь в бараке была беспокойной. Сотни человек в одном помещении. Храп, кашель, стоны во сне. И невыносимое чувство коллективного горя, страха и неопределённости.

Эрен лежал на нижней койке, рядом с Микасой. Армин — над Эреном. Алексей занял койку чуть поодаль. Он наблюдал. Видел, как Эрен ворочается во сне, как его тело сотрясают судороги невыплаканного горя и невыплеснутой ярости. Видел, как Микаса протягивает руку, едва касаясь его плеча, словно проверяя, что он всё ещё рядом.

«Теперь начинается другой этап, — подумал Алексей. — Три года. Три года муштры. Три года бок о бок с теми, кто вскоре покажет свою истинную, чудовищную сущность. Три года, чтобы стать одним из них, но при этом остаться собой. Узнать их слабости. Завоевать доверие. Или просто ждать удобного момента.»

Его взгляд упал на мешок, лежавший под койкой. Свёрток с клинками. Они были там. Осколки другого мира, которые он должен был превратить в инструмент своей борьбы. Он не мог их использовать сейчас. Но он знал — придёт время. И эти клинки станут острее нержавеющей стали.

Усталость накатывала, но мозг не отключался. Ему нужно было стать сильным. Очень сильным. Чтобы выжить самому. Чтобы защитить их. И чтобы иметь возможность бороться с Титанами-шифтерами, когда придёт время. Его собственная сила, которая позволила поднять балку, чувствовалась в мышцах, как скрытый, ещё не полностью раскрытый потенциал. Три года муштры должны были довести его до предела.

Их путь только начинался. Путь в мире, который рухнул. В мире, где единственная надежда была в силе и в тех немногих, кто знал, как с ней обращаться. И в нем самом — бродяге из другого мира, Аккермане по крови, с чудовищным знанием о будущем и непосильной ношей ответственности. Ночь окутала барак, принеся лишь краткий отдых перед началом нового дня — дня тренировок, дисциплины и шага навстречу предопределённой, или теперь уже изменённой, судьбе.