Эхо войны

Глава двадцать четвертая

— Это не она больная, это ты больной! — глаза Беса сверкали, всегда аккуратно причесанные волосы стояли чуть ли не дыбом. — За каким … ты туда полез?! Молодость вспомнить захотелось, солдат хренов?!

— Какую молодость? — заинтересовалась я, стягивая кривыми черными стежками разорванный рукав.

— Раннюю! — отрезал Бэйсеррон. — А вы тоже хороши! За каким…

— Да отцепитесь вы от меня оба! — прохрипел комендант. — И не пошли бы вы, фарра!…

— Вот именно, оба вы больные! — нелогично прорычал счетовод. — И что теперь делать собираешься?! Глаза не казенные — обратно не отрастут, идиот ты ненормальный!

— Я сказал — пошли вон отсюда! И ты тоже! — приподнявшись, рявкнул комендант, свободной рукой попытавшись на слух запустить в брата ботинком. — И оставьте вы в покое мой рукав, мне и так хорошо!!!

Я откусила нитку, со вздохом поднялась и ушла. Сначала — в третью справа пещерку, где начинался госпиталь, на перевязку собственной наспех и гораздо более криво, чем комендантский рукав, зашитой руки. Потом — в самый конец главной, центральной пещеры, на полевую кухню.

«Чешуя» настраивалась строго индивидуально, до нескольких недель. Запасных комплектов у нас не было, нескольких недель — тоже. Едва поджившая рука действовала отнюдь не идеально, и я оказалась на положении того самого пушечного мяса, скорее всего — уже пожизненно (потому как, скажем честно, перспектив у нас не было никаких), ввиду своей ценности переквалифицированного в санитарку.

Радовало одно — вот уже несколько дней было тихо. Да, накрыть барьером все горы невозможно, но и ни одна аппаратура не пробьется сквозь многометровый каменный потолок. Да, нас было не достать, но зачем нас отсюда доставать? Через месяц–другой мы перемрем вполне самостоятельно — от голода.

А пропитание они смогут найти и с гораздо меньшими затратами сил.

На кухне я прихватила паек и болтушку для тех, кому похуже, и отправилась раздавать ужин. Коменданта оставила напоследок — пусть наговорятся. А точнее, пусть выговорится счетовод. Потому что Торрили с того самого момента, как очнулся, играет в обычную свою злобную молчанку, не подпуская к себе даже брата.

И — нет, я не могла его понять. И что на него тогда нашло — тоже.

Я замерла у последнего на сегодня лежака, потерла нывшую от бесконечных наклонов поясницу.

Бес пробежал мимо с сердитым лицом. Заметил меня, остановился, коснулся локтя:

— Сделайте вы с ним что–нибудь, он же на самом деле себя угробит.

— Знала бы я, что… — я качнула головой. — Глаза у него действительно… навсегда?

— А вы как думаете? — он нервно дергает себя за бородку. Бросает на меня раздраженный взгляд и тут же смягчается: — Извините. Регенерация у него действительно хорошая, особенно если его заставлять лечиться, но всему же есть предел… Он же не божество, чтобы отращивать отсутствующие органы. Да и медицина наша как–то до этого не дошла, а жаль…

— Ясно, — я кивнула. — Как бы цинично это ни звучало, но совершить какую–нибудь фатальную глупость ему сейчас куда тяжелее. Так что идите, и — пока — не волнуйтесь.

— Умеете вы обнадежить, — счетовод криво, невесело улыбнулся, кивнул на прощанье и ушел.

Я мысленно испросила у Звезды терпения и направилась к очередному лежаку. Присела в изголовье, звеня кружкой. Комендант по привычке повернул голову в мою сторону.

— Наверное, я самый большой грешник на этой планете. Иначе не понимаю, зачем Звезда покарала меня вами.

— Вы же атеист, — напомнила я. И с искренним интересом добавила: — Как вы меня узнаете?

— …А вас она покарала отсутствием интеллекта. Еду в последние двое суток разносите только вы.

— Да бросьте вы. Я же серьезно, — я, не торопясь, разложила на куске мягкого пластика весь свой арсенал, благо «клиент» на сегодня был последним. Поддержала за плечи вяло отмахивающегося мужчину, неловко пытающегося сесть, оперевшись спиной о каменную стену, а не угодить в нее же затылком.

— Чувствую родственную душу, — съязвил он, наконец обретя равновесие. Я закатила глаза и сунула ему в руки кружку. Комендант задержал ее в руках, отогревая ладони от промозглого пещерного холода. В его голосе прорезался металл: — Может, хоть сегодня я все же услышу от вас, что такое жизненно необходимое вы искали на захваченной территории?…

Я молчала, старательно прожевывая сухой хлебец. Не хочу вселять лишнюю надежду на чудо, чудо, у которого не было практически никаких шансов стать реальностью. О чем честно и сказала.

— И все–таки? — Торрили донес–таки кружку до рта, и на его тоне это сказалось не лучшим образом. — Говорите уже, Морровер, хуже быть все равно не может.

— Я установила на крыше башни передатчик конторы, — помедлив, наконец сказала я. — Четверо суток будет действовать не хуже оператора сверхдальней связи — такой технологии ни у кого больше нет, даже у СБ. Когда мы ушли, барьер должны были снять — лишние энергозатраты т'хорам, думаю, не нужны. Так что, если передатчик не найдут, до Корпуса сообщение дойдет. Другой вопрос, что там с ним будут делать. Честно говоря, я думаю — ничего. У Корпуса сейчас своя война, там не до нас.

— А…

— А моему мужу, — угрюмо подсказала я, — на меня глубоко плевать. Не виделись пятнадцать лет, и, дадут боги, не увидимся еще столько же. Так что закроем эту тему.

— И эта женщина еще суется другим в душу.

— И этот мужчина еще суется в бой.

— Вы тоже.

— Мне за это платят!

— А мне — нет? — он повернулся ко мне всем телом. Кружка с изумительной точностью вписалась в середину «скатерти». До странности спокойно поинтересовался: — Орие, а почему вы решили, что я вообще гражданский? Только потому, что я никогда не ношу форму?… Я майор войск внутреннего охранения, хоть и в отставке.

— Спасите меня боги… — шокировано пробормотала я, тщетно пытаясь устранить полнейшую дезориентацию в пространстве. Он военный. И он помнит, как меня зовут.

— Я же говорил, боги забыли выдать вам интеллект. Могли бы и сами понять — как иначе я могу руководить военным фортом?

Я смутилась. И без того ясно, что имелось в виду — наша всеобщая уверенность, что должность ему обломилась за фамильный замок.

— И все равно… Ну какого дьявола вы туда полезли?

— Позволю себе процитировать: «Закроем эту тему», — ядовито отрезал комендант.

Я молча сунула ему в руки тарелку и принялась разворачивать собственный лежак. Боги, как мне надоело ощущать себя идиоткой.

Колким вьюжным ветром свистят мимо лица короткие стрелы. Руки цепляются за ранящий пальцы нож, отводя от горла, лопатки иглами колют два наконечника, вошедшие в чужую спину до оперенья. Маг оседает, по свежему снегу растекаются кровавые ручейки, тут же укрытые поземкой.

Посланница недоуменно смотрит на прошитого стрелами насквозь, но все еще живого убийцу, упавшего на колени у края обрыва. По узким губам ядовитой змеей скользит презрительная ухмылка. Он откидывается назад и летит в пропасть.

Не сдаваться никогда. Даже если это всего лишь значит выбрать способ собственной смерти.

В отряде хороший маг–лекарь, и через несколько часов посланница уже идет следом за плывущей прямо по воздуху клеткой, в которой, согнувшись в три погибели, сидит скованный по рукам и ногам риатиновыми цепями пленный и все еще живой маг. Она качает головой и дивится мастерству замковых чародеев: Нитерра — край крестьян, там редки даже сельские знахари.

За спиной поземкой ползет шепоток: «Отступник». Посланница поднимает голову и с детским наивным любопытством едва ли не глазеет на мужчину в красном балахоне. Отступники, пошедшие против всех магических Советов, были известны даже у нее на родине. Не признающие над собой власти, они не гнушались службой у разбойничьих атаманов, а то и сами принимали заказы на порчи и убийства.

Посланница качает головой в такт шагам и раздумывает над тем, насколько пухлый свиток запасен у управителя замка на этого отступника — все–таки, маг Смерти, да еще такой приметный. Альбиносы встречаются и в Нитерре, но до того редко, что беловолосых и белокожих северян с красными глазами можно было пересчитать по пальцам.

Спустя много дней, уже проходя замковые ворота, посланница дергает десятника за рукав и, кивая на клетку с полуживым магом, спрашивает:

— И куда его теперь, мертвяка этого?

Десятник смеется:

— И впрямь, как есть Мертвяк. Слыхали? — в ответ слышатся одобрительные выкрики солдат. Его голос скучнеет. — Ну куда… В темницу, понятно. А там — как суд решит. Ох, много на Мертвяке этом, наверное, висит… Магик от Смерти, как–никак.

В главном зале Совета посланница кланяется до земли, уже второй раз стоя перед могущественнейшими магами нескольких стран. От волнения подкашиваются ноги и дрожат колени, только с третьей попытки деревянные пальцы разворачивают свиток. До самого восхода луны она читает историю прихода чумы на плодородные северные земли родного клана, чумы, принявшее звериное обличье. Не зверей — крылатых демонов, убивающих одним криком все живое на своем пути. Боги даровали единственному на весь край клану магов чудо — и помогли изловить одного из демонов, верховодящих всеми.

Посланница преклоняет колени и передает свиток, в котором запечатана сущность демона, Верховному.

Маги не расходятся три дня. На утро четвертого ей дают кожаный мешочек с тремя камнями, каждый — артефакт — «лед», и свиток, уже другой. Свиток и охрану, которая сопроводит ее до самого замка правителя Нитерры.

Спасение. И пусть маги говорят, что времени мало, чтобы создать артефакт, вырывающий заразу с корнем. Сейчас она просто уснет, замерзнет. Но они обещали подумать дольше и сделать его.

Замок скрывается из виду, и — вдруг — воздух начинает петь от стрел и заклинаний. Воины не успевают даже вытащить мечи, и только с рук магов успевает сорваться несколько молний и огненных лучей. Посланница бросается под прикрытие скалы, прижимая к себе мешочек на шейном ремешке.

Дорогу заступает отступник в красном изорванном балахоне и хватает за плечо.

В плечо вцепилась чья–то жесткая рука и трясет так, будто хочет вытряхнуть душу. Я вскидываюсь и открываю глаза. Комендант разжимает пальцы. Раздраженно говорит в полголоса:

— Вас что, убивали там, что вы так орали?

Я молча смотрю на него в упор. В голове проносятся фразы и фразочки, совпадения и случайности, цветные линзы и то, что не имеет никакого значения. Пальцы сами собой хватают порванный воротник и тянут на себя, пока удивленное лицо не оказывается совсем рядом.

— Какого дьявола вы творите?

— В каком подразделении вы служили? — деревянным голосом, с нажимом, от которого прогнется и сталь, спросила я.

Молчание. Он помедлил, но все же ответил:

— Ментальной поддержки.

— Вы маг, маг Смерти! — шипела я ему в лицо. — Какого дьявола об этом никто не знает? Какого дьявола у южанина глаза альбиноса?! Какого дьявола вы думаете, что кличку дала вам я?! И откуда, провались вы в Бездну, вы знаете этого майора из Карелла?!

Напрягшиеся было плечи мужчины неожиданно расслабились. Он отцепил мои сведенные судорогой пальцы от своего воротника и откинулся обратно на лежак. И молчал долго, бесконечно долго. А потом спросил с непонятной грустью:

— Вспомнила, значит?… Надо же, думал, это невозможно…

— Так это действительно было?… Было на самом деле?! — я резко приподнялась и схватила его за плечи. — Отвечайте!

Комендант снова неловко сел, долго обшаривая ладонью стену под спиной. Устало проговорил:

— Что вы хотите от меня услышать?… Не знаю, о чем вы конкретно, но да, это было, судя по набору ваших вопросов. Очень давно.

— Но почему это снится мне?!

— Потому что вы там были, — ядовито ответил он. — Вас звали Талери, вы были посланницей старейшин Нитерры. Полуграмотной, на редкость глупой крестьянкой, и, надо сказать, это единственное, в чем вы не изменились.

— Очень давно? — саркастически процедила я.

— Очень, — в голосе скользнула злая ирония. — Три жизни назад.

— Прекратите пудрить мне мозги, фарр! Никто не может помнить свои прошлые жизни.

— И благодарите богов, что так! — с неожиданной яростью обрубил Торрили. — Скажите спасибо, что не знаете, что это такое!

— Вы, значит, помните? — с насквозь фальшивой улыбочкой поинтересовалась я.

— Помню, — буркнул он и отвернулся. Глухо бросил через плечо: — Вы умудрились испоганить мне все три.

— Так вы что — серьезно?…

Неужели?…

— Абсолютно.

Он поддернул одеяло выше, недвусмысленно намекая на окончание разговора. Я уронила лицо в ладони. Боги мои, ну что мы такое творим? Что я творю? Не то я хотела узнать, совсем не то…

— Знаете, фарр… Откуда–то не оттуда мы с вами начали, — глухо проговорила я в пространство. — Да, наверное, вы не отвечаете за свои прошлые жизни, так же, как я за свои… Хотя вы хотя бы… можете сделать выводы, если не смеетесь надо мной. И потому я не понимаю, почему вы постоянно на меня злы, хотя по уму должно быть наоборот.

— О да, столько выводов еще не делал никто, — сухо обронил мужчина, не оборачиваясь. — На мне грехов висит столько, что впору замуроваться в глубочайшем подвале Бездны на десяток тысячелетий, а не перерождаться уже в который раз, — он замолчал. И вдруг, с неожиданной даже для себя искренностью, добавил: — Наказания бывают разные, а это — самое жестокое. Жить. И все помнить… Не приведи вам боги такого, фарра, — в глуховатом голосе внезапно послышалась улыбка, — хоть вы и убиваете меня с завидным постоянством.

— А, — боги, я схожу с ума? Он сходит с ума? Или это делаем мы вместе?… — Тогда понятно…

— Ни черта тебе… вам не понятно, — он перекатился головой по камню, снова повернувшись ко мне. — Та жизнь, которая, судя по всему, вам снится, первая, что я помню. И начиная с нее, вы так или иначе причастны к моей смерти. Два из трех раз убивали сами. Третий… по–моему, нанимали убийц.

— Давайте уж на «ты», раз мы так давно и продуктивно знакомы… — я сжала пальцами виски. — Могу я хотя бы узнать, почему?

— Первый раз… — смешок, — ты была моим «заказом». Второй — ученицей. Третий — женой. Теперь — подчиненной. Сколько ни клялся я себе не приближаться к тебе и на выстрел, сколько ни надеялся, что все будет по–другому, ты все равно влезаешь в мою жизнь и превращаешь ее в руины!… — он замолчал. — Тебе лучше знать, почему…

Молчание. Тишина такая же острая и хрупкая, как горный хрусталь.

Вот как. Вот как…

Над горами кружится в бесконечном танце снег, белые, хрупкие комочки. Они ложатся на жесткий камень, падают в расселины и тают, чтобы тонким ручейком сбежать вниз, в подземный город, мелкими каплями упасть на каменный пол у моего плеча.

И разбиться. Вдребезги.

Я закрыла глаза. Вот возьму и откушу себе язык. Тогда после мне не придётся смотреть тебе в глаза.

Хотя и смотреть уже некуда…

И хорошо, что мы не помним прошлых жизней. Плохо, когда помним, и умножаем свои ошибки…

Я взяла себя в руки и преувеличено бодро сказала:

— Жену не обещаю, в конце концов, я замужем, но ученицу — почему нет?… Чему вы там меня учили?

— Орие, прекрати меня жалеть, — тихо проговорил он. — Это мне уж точно ни к чему.

— Почему это вы решили…

— У тебя на лице все написано. Через столько лет совместного проживания мне вовсе не обязательно его видеть, чтобы знать, что так и есть.

— А сколько, кстати?… — я потерла виски. Когда–то, миллион лет назад, когда проснулась, я хотела поговорить именно об этом. — Когда все это… началось?

— Сколько лет лежал на Корке этот колонист?… Тысячу? Значит, примерно столько.

— Но ведь этого не может быть. Деррин колонизирована лет пятьсот назад.

— Деррин официально колонизирована пятьсот лет назад. А в те времена даже замку Иней было больше трехсот.

— Итого — не меньше полутора тысяч, а то и две… — подытожила я, изумленно качая головой. — Должно быть, случайный корабль, потомки экипажа которого постепенно скатились к средневековью… О боги, так вот о чем говорил тот ремен! — я досадливо взмахнула ушами. — Тот, которого мы привезли с Корки. Он говорил что–то о том, что уже при них там кто–то жил, а я подумала, что он заговаривается… Подождите, но тогда получается… — я посмотрела на коменданта. — Получается, т'хоры вылезли именно тогда, тысячу лет назад, и тогда же их упаковали этим самым артефактом, который выдумали местные маги… Тогда достаточно его найти и…

— Не успели, — мужчина опустил голову и отвернулся. — Я же предупреждал, что у меня на совести…

Я не выдержала:

— Торрили, поглоти вас Бездна, что бы вы не натворили, это было тысячу лет назад! Прекратите себя изводить, иначе я убью вас в четвертый раз и прекращу этот цирк! У меня на совести как минимум три предумышленных убийства в прошлых жизнях и уже не помню сколько — в этой. Зря вы, кстати, это мне рассказали — что–то я уже не ощущаю никакой почтительности к начальству. Поэтому могу и приложить в терапевтических целях — исключительно по–семейному.

Он поднял голову. На губах блуждала странная улыбка.

— Только помни, что сама этого хотела, — он оперся спиной о стену и скрестил руки на груди. — Т'хоры вырезали единственный заселенный тогда континент за год. Именно поэтому прилетевшая спустя пятьсот лет экспедиция считалась первой. А Иней мои теперешние предки просто заняли… Тогда более мощный артефакт не был сделан, потому что в Асатоле совершился переворот, во многом удавшийся благодаря магам–отступникам вообще, и вашему покорному слуге в частности. Мало того, что я маг Смерти, я могу говорить с богиней — по тем временам это была огромная сила. Но когда я увидел, к чему это привело, то поклялся… Никогда… Больше… — его голос скатился до хриплого шепота. — Не приведи вам боги увидеть конец своего мира… Их тогда даже не усыпили на время, потому что тот камень–артефакт мы перехватили и передали заказчику через посредника. Я пытался его искать… после, но не успел… К тому же заказчика я не знал в лицо.

Он замолчал.

Что же вы творите с нами, боги?… С каким мастерством превращаете память в худшее из наказаний — для того, у кого жива еще совесть. За что же ты была так жестока, о Ведущая? Я, твоя дочь, знаю — эта была ты… Только ты знаешь слабых смертных до последнего изгиба души — и бьешь всегда без промаха.

Я гладила судорожно сжатые пальцы и говорила:

— Ваш брат был прав. Вы хороший человек, а мы с вами просто не сошлись характерами. И то, что вы говорите… Неужели вы думаете, что за тысячу лет нельзя измениться?…

Молчание. Пальцы высвободились из–под руки.

— Ложись спать, Орие. Я и так наговорил много лишнего.

— У меня дежурство со второй ночной вахты, — я подтянула колени к груди, обхватила их руками. Закрыла глаза. Я поспорю с тобой, Мать всего сущего. Потому что ты — несправедлива. — Камня было абсолютно точно три, три «Льда», и навряд ли я хранила их в одном месте… К тому же, судя по результату, один из них все–таки успели использовать, хоть и было уже поздно… Может, даже и я, раз уж вы говорите, что я пережила вас. Не такая уж маловероятная версия, если учесть особое отношение ко мне их вожака. А я–то все удивлялась, что у него на меня за виды… Так что как минимум один камень должен был где–то остаться. И это — шанс нашего мира.

— Он может быть где угодно, — комендант качает головой.

— Верно. Но ведь отчего–то я, не предсказательница, вижу эти сны, — я качаю головой зеркальным отражением. — И я вот все думаю… Я ведь с Солярики…

— …Но оказалась все–таки здесь?… Наши души тянутся к этой земле. Что–то нас держит. Не нас двоих — всех, кто был тогда с нами. Вот и Лиор объявился… Может, это и держит — как призраков, незаконченные дела.

— Скажите… Ведь ни я, ни вы не похожи на тех, кем мы были. Вы — вообще южанин. А он — просто одно лицо.

— Я не знаю, почему… Но на твоем месте я бы узнал, что ему снится. А сниться должно — он–то как раз провидец.

Я со стоном уткнулась лицом в колени. Пробормотала из одеяльных складок:

— Хоть его я не убивала три раза?

— Понятия не имею. С тех пор его не видел, и думал, что уже не увижу.

— Ясно. А… Ваш брат знает… обо всем этом?

— Знает, к сожалению, — он повернулся в мою сторону. — Вторая ночная вахта. У тебя обход.

Я закатила глаза, тяжеловато поднимаясь.

Мир еще не погиб, но уже вполне сошел с ума. Всего только за одну ночь.

У природного тоннеля, ведущего к баррикаде, бил ледяной природный ключ, впадающий в цепочку мутных заизвесткованных озерец, плавно перетекающих в огромное и не менее ледяное озеро под низким сводом. Плавать в нем решался только Ремо, неизменно возвращавшийся со связкой мелких слепых рыб для полевой кухни.

Я к ключу шла с громыхающей охапкой посуды, двумя тряпками и внутренним содроганием. И, только подойдя вплотную, заметила у плещущегося пятачка серебристую макушку. Зима сидел сгорбившись, обхватив колени руками, а, заметив меня, молча встал и ушел, гордо держа спину.

Как и всех гражданских, кроме техников, его приставили на общественные работы, к несчастью, при госпитале, которые он пытался выполнять, по возможности не попадаясь на глаза врачам и мне.

И правильно.

Вот от кого бы избавила мир, так это от него, твари неблагодарной, а не от коменданта. У того хоть совесть есть.

Я опустилась на корточки и принялась зло оттирать тарелки и кружки. Мы оказались в тупике. В ту–пи–ке. Чхать на нас всему Корпусу, вплоть до его Командора. Или начиная с Командора — это как посмотреть.

И даже Корпус… Что он может сделать с теми, кто даже не находится в нашем мире? Были бы вменяемы все эти сумасшедшие, были бы они в состоянии бороться как следует, не теряя себя — и кто знает, не создали бы мы свой «артефакт» — живое оружие, способное перемещаться на Изнанку или вытаскивать оттуда маток. Перемещалась же я туда, и жива — значит, это возможно.

Был бы у нас тот свиток… Шагнула вперед магия, шагнули вперед психокинетика и технология — сейчас мы смогли бы создать то, что уничтожило бы чуму даже на Изнанке.

Вот только ничего у нас нет, кроме «льда», одного–единственного, который может оказаться сейчас хоть на самой Солярике. Будь мы под открытым небом, будь мы свободны, будь у нас время… И потому я спрашиваю себя: что я могу сделать, что могу найти — отсюда, из запертого в горах подземелья?…

В Бездну. Не вышло одно чудо, будь добра совершить другое, слуга божья. Перед богами ты ответственна за этих солдат, что бы ни говорила себе.

Зачем–то собрала нас вместе Жизнь. Зачем–то посылала Смерть эти сны. И когда дойду я до края, то… Хотя бы буду знать, что пыталась. Это удивительно успокаивает совесть перед смертью.

Я пытался его искать… после, но не успел…

А возможно, и нет.

Я собрала надраенную до блеска посуду на поднос и понесла на кухню, решительно чеканя шаг. Начинать следовало сейчас, пока меня действительно не убили. Если… когда–то я имела отношение к первому «упокоению», вожак т'хоров может и перестраховаться. Почему меня не тронули тогда, на лестнице, — вопрос особый. Потому что приказали. И когда я думаю об этом, мне становится по–настоящему страшно. Чего еще я не знаю?… И не окажется ли так, что мое существование — залог не победы, а проигрыша?

У кухни оживленно толкался отряд, вернувшийся с разведки. Их было полдесятка, отрядов, разосланных по дальним ответвлениям ходов. Мы искали второй выход на поверхность — пока безуспешно.

Мелькнуло в тусклом свете фонаря угольно–черное лицо с такими же черными, ярко блестевшими глазами. Лаппо тронул меня за локоть:

— Фарра, не уходите далеко, — настороженно вскинутые уши пришли в движение. — Доктор Точе просил передать, что у его брата наметились изменения.

— В какую сторону? — я порывисто схватила его за рукав.

— …Похоже, он сам не знает.

Да что сегодня за ночь такая! Я в сердцах сунула поднос ближайшему повару, и бросилась было в сторону госпитальных пещер, как уже Лаппо поймал меня за рукав и отвел в сторону.

— Фарра… Может, это и не совсем подходящий момент, но у меня к вам дело. Ненадолго, Ремо все равно спит, — его лицо посерьезнело, в глазах стояла тревога. Без вечной ухмылки он выглядел старше своих лет и до странности напоминал того себя, с которым я пережидала карантин. Это мне не понравилось.

— Что случилось?…

— Знаете, фарра… Помните, когда–то мы говорили о некоторых моих блоках?

— Да, — я встревожилась. — Что случилось?

— Я недавно вспомнил… Это «динамо», но не обычное, а алгоритмическое, — он выразительно посмотрел на меня. Меня бросило в холодный пот. Этот блок считается сложнейшим, доступным лишь профессионалам высочайшего класса. Он действует по алгоритму «свой–чужой», на ходу определяя, разрешен информационный контакт носителя с конкретной личностью, или нет. Перед глазами встал подвал и майор с закрытыми глазами, попирающий все законы Лица Мира.

С кем же ты связался, мальчик, там, снаружи?…

Не будь чумы, можно было начинать паниковать. Но сейчас… это почти неважно.

— Да, мне понятно, — я кивнула. Действительно понятно. — А почему ты вспомнил?

— Я вспомнил, что не люблю северян. И почти вспомнил, за что. Марионетки, — Лаппо перевел взгляд на далекий пещерный свод. — Знаете, фарра, и отчего–то мне особенно не нравятся северяне Карелла. Лучше бы они вам не нравились тоже.

— Уже, — коротко обронила я. Значит, они все–таки знакомы. — В Карелле очень способные офицеры.

— Очень, — в бесстрастном голосе прорезались эмоции. — Интересные мы с вами существа — в определенном смысле, правда, фарра? Не можем жить без общества… — он перевел взгляд на меня. Я кивнула, подтверждая, что поняла. Мы — это вампиры. И?… — И знаете, не только мы не можем жить без него. В Карелле, говорят, тоже… Всего хорошего, фарра. Я постараюсь вспомнить что–нибудь еще. Хотя сейчас это, в общем–то, неважно, — эхом повторил он мои мысли, кивнул и растворился в полумраке.

— Да, это неважно, — проговорила я в пустоту. Майор — вампир?… В таком случае, он хорошо маскируется. Но не слишком ли много вампиров собралось в нашем маленьком коллективе? Совпадение, или… Почему–то вместо конструктивных идей в голову лезут бредовые — а не могли ли вампиры целенаправленно объединиться в некую организацию и улучшать породу средствами генной инженерии?

Вот только проблема — именно из–за того, что мы вампиры, из нас хреновые псионы. Дефектное распределение энергетических потоков в организме.

Я ругнулась и направилась в госпиталь — пока что эта проблема выше моего понимания. Ремо действительно спал, но при моем приближении приоткрыл глаза. Вяло поздоровался и сообщил, что с Тайлом что–то происходит. Нет, он не собирается ни очнуться, ни умереть, но что–то происходит. Приборы фиксируют необъяснимые скачки физиологических показателей, Коэни — какие–то неясные движения сознания.

Я оставила врача досыпать и отправилась по исхоженному десятки раз маршруту к знакомой койке — как их протащили по узким проходам наши героические медики?…

Странно–бледное лицо с правильными чертами. Это лицо спокойно, как и день, и два, и, наверное, уже много дней назад. И мне хочется проклинать богов — за неизвестность, которая, на самом деле, страшнее всего.

Что с тобой, Тайл?…

Руки сжимаются в кулаки. Я уже теряла тебя. И не хочу потерять снова, никогда, — потому что ты уже не воскреснешь. Так что с тобой?…

Пришла моя сменщица, шелестит платьем и гремит ведром, обтирая тех лежачих, кто не в состоянии помыться сам. Скоро утро.

Я медленно, будто во сне, побрела в общую пещеру. Майор спал, судя по всему — крепко, так что и это стоит перенести на то самое утро.

На свой лежак я рухнула как подкошенная. Уткнулась в спину коменданта и уснула резко, будто потеряв сознание.

За снежным бураном проступали ряды могил. Кружился снег, кружился и хлестал — по воле ветра. Красная пустыня вновь стала белой, замерзло кровавое море. Затянутые льдом скалы снова подняли клыки над снежной равниной.

В моих руках были цветы, алые и белые, над могилами кружились призраки, в морском льду с треском проламывались залитые кровью полыньи.

На том берегу стоял мужчина, а я держала в руке фонарь. И это было неправильно.

«Хозяин», — шептали призраки, но я не узнавала его.

Падает с плеч темный плащ, падают на лицо темные волосы. Кто ты? Я не знаю тебя…

В больших темных глазах — печаль. Он одет в черное, на руках черные перчатки.

Он сол, но говорит: «Моя королева, вы будете свободны, вы будете жить»… Глыбе льда, тонким пальцам в костяных пластинах, едва не проломившим когда–то этот лед, узкому строгому и почти прекрасному лицу, проступающему сквозь застывшую на века воду.

Стихает ветер, опадает метель, и из снега вырастают надгробия. Узкие столбы света и льда, в каждом — лица, женские лица. Их много, слишком много…

Он маг — или был им когда–то. Он ходит среди надгробий, и из них начинает уходить свет — по капле, по уже потухшим — змеиться трещины.

Зима близко…

Он поднимает голову и смотрит на меня, узнавая.

— Прорыв!

Надсадно завыла тревожная сирена. Рефлекс подбросил на ноги, руки лихорадочно натянули выданный вместо «чешуи» усиленный бронежилет и шлем, закинули за спину «мать».

Со всем прочим я не расставалась даже в госпитале.

Коротко рубанул эфир: «Первый сектор, на подавление! Баррикада!»

Я выскочила из пещеры и влилась в поток бегущих солдат. Первый сектор — все наличные солдаты, кроме охраны конкретных пещер. Пробегающий мимо сержант показал мне кулак:

— Только посмей сунуться на передовую, Морровер, сам по стенке размажу!

Я молча кивнула. На этот раз — честно. Тот факт, что умирать пока нерационально для выживания всех остальных, наконец прочно утвердился в моем сознании. Не имею права, как сказал бы майор.

Далеко впереди рявкнули первые редкие выстрелы. Низко загудели огнеметы, по узкому тоннелю прокатилась рыжая вспышка. Ввинтился в уши визг, пока еще слабый. Я забралась на скальный выступ, и пыталась из задних рядов «некондиционных» солдат разглядеть, что происходит у баррикады. Кто–то вскрикнул, зашевелились солдаты в середине тоннеля, но так же быстро это шевеление прекратилось — наверное, прорвалось всего пара тварей.

Узость тоннеля была на нашей стороне — даже если баррикаду растащили подчистую, больше, чем по двое–трое т'хоры пролезать не смогут физически, взлететь не позволяет низкий свод, а «матери» и огнеметы держали их на расстоянии.

Меньше чем через пять минут они поняли это сами и схлынули так же внезапно, как и появились.

Зазвучал сигнал отмены тревоги. Солдаты начали медленно расходиться. Я закусила губу. Вся эта операция наводила на определенные мысли, и не только о том, что наше руководство перестраховывается.

Я начала протискиваться вперед, к баррикаде, распихивая идущих навстречу солдат локтями. Там собралась целая толпа — насколько мог вместить тесный тоннель: силовики, офицеры и спешно поднятые техники, начинающие латать баррикаду.

Пытаться узнать что–либо сейчас было бесполезно. Может, через час–другой…

Мимо прошел майор, неловко сдергивая шлем одной рукой. Я пристроилась рядом и спросила в лоб:

— Вам не кажется, что это была только разведка?…

— … либо отвлечение внимания? — северянин взмахнул головой, отбрасывая косу за спину. — Кажется, как и всем офицерам. Естественно, нас проверяют, — он внимательно посмотрел на меня. — А вы что думаете по этому поводу?…

— Я не понимаю, зачем им нужна настолько неудобная во всех отношениях добыча. Точнее, понимаю, или, по крайней мере, у меня возникли кое–какие мысли по этому поводу, и вы можете превратить их в уверенность или опровергнуть.

— Я? — майор выглядел откровенно удивленным.

— Вы. Но это разговор не для общественного места. Пойдемте, — я начала спускаться к озеру. Выбрала нишу в стене, достаточно глубокую, чтобы скрывала от посторонних глаз, и присела на скальный выступ. Северянин последовал моему примеру и вопросительно приподнял брови.

— Скажем так, — не размениваясь на церемонии, начала я. — У всех нас есть некоторый шанс выбраться отсюда живыми и весьма ощутимо прижать при этом наших зверюшек. Некоторый, и, скажу прямо, весьма призрачный, но все же. Но без вашей помощи… гм… информационного характера сделать это будет практически невозможно.

— Что вы имеете в виду? — в холодных глазах зажегся опасный огонек. Первые мысли — о чем? Правильно, что полетело его инкогнито. Как же вы правы, майор, и неправы тоже.

— Вам снятся пророческие сны?

— Да, конечно. Я же предсказатель, — этого вопроса северянин явно не ожидал. — Что–нибудь конкретное?

— Да. Но не из будущего, а из прошлого… Скажем так, альтернативное средневековье Солярики, перенесенное в эту местность. Что–нибудь вспоминаете? — я переплела пальцы.

Он задумался, медленно перебирая пальцами кончик косы. И кажется мне, больше всего он раздумывал над вопросом, стоит ли разговаривать со мной на эту тему в принципе. Но, поскольку в таком вопросе при всем желании трудно было углядеть криминал, все же решился.

— Возможно… было несколько снов на подобной тематики, — осторожно начал северянин. — Но как это связано?

— К сожалению, пока сказать сложно. Одно смутное озарение, которое может ничего не дать, — почти не соврала я с извиняющимся лицом. — И сейчас я просто пытаюсь нащупать что–нибудь более конкретное. Расскажите мне, что вам снилось. В общих чертах.

— Хочу вас огорчить — это вообще не были пророческие сны, — взгляд пустых белесых глаз привычно ушел в себя. Размеренный голос безэмоционально констатировал: — Типичный сон–погоня. Если бы не привычка провидца запоминать сколько–нибудь необычные сны, я бы вообще не обратил на него внимания. Наемный убийца получил заказ и некоторое время преследовал жертву. Забрав то, что ему приказали, он отправился обратно, но наткнулся на стаю местных хищников, от которых пришлось спасаться налегке. Потом появилась жертва, почему–то живая и с отрядом воинов и магов. Конец закономерен, — он замолчал. — Что из этого вам интересно?

— Что конкретно приказывали сделать… тому убийце?

— Естественно, убить. Не допустить, чтобы жертва добралась до замка.

— Что у нее нужно было забрать?

— Свиток в чехле, — медленно проговорил северянин. — Либо, если случиться непредвиденное и до замка она доберется, все имеющиеся при себе предметы магического характера.

— Заказчик во сне присутствовал?

— Да.

— И как он выглядел? — спросила я почти с замиранием сердца. Майор снова задумался, спустя несколько минут наконец сказав:

— Южанин. Среднего роста, волосы чуть ниже подбородка, вьющиеся, неровные — будто коса мечом обрезана. Точнее сказать не могу — он был в плаще с капюшоном. Одет в темное.

Зима близко…

— Была зима, а в горах очень холодно, верно? — тихо сказала я. — А в Нитерре очень мягкие зимы, ведь так?

— Да, — машинально сказал он и тут же спохватился: — Что?…

— Спасибо, фарр майор, вы мне очень помогли, — так же тихо сказала я. Отвесила официальный поклон и ушла.

Вот и нашла я то, чего боятся т'хоры, кроме огня.

Зимы и приходящей с ней стужи. Настолько, что слишком рано подувшие северные ледяные ветра заставили их выйти из подполья и растерзать город за неполные две недели — чтобы набраться сил пережить холода. Настолько, чтобы послать в погоню за той, кто может привести за собой полное уничтожение, наемных убийц, а не полететь самим и нагнать уже через сутки.

Первый камень не вернется к нам уже никогда, отданный ему.

Второй истрачен на то, чтобы дать покой планете на тысячу лет.

Остается третий. Могущий быть где угодно.

Я вернулась в госпиталь будто во сне. Стянула шлем и броню, что–то отвечала на вопросы раненых. А через час не выдержала и бросилась обратно, в узкий длинный тоннель.

Баррикаду обновили, более того — поставили еще одну, в метре за первой. На четверть разобранную — до ближайшей угрозы прорыва. Толпа уже разошлась, остались только техники, прилаживающие какие–то ловушки. Я кивнула караульным и забралась в тесный закуток между баррикадами, начиная лихорадочно осматривать тщательно залатанный завал.

И, пожалуй, сама до конца не понимая, что ищу.

Ты пришла.

Чужой голос врывается в сознание. Я прижимаюсь к стене, там, где тонкие щели пропускают холодный зеленый свет той стороны.

Может быть янтарь — холодным?… С той стороны смотрят глаза холодные и чужие, смотрят мимо меня, мимо стен, мимо мира. Падают на лицо темные волосы, тонкой струйкой бежит по шее чешуя.

Вот ты и перестал прятаться, любимый…