Эхо войны

Глава одиннадцатая

— Да отойдите вы от меня!

Мы синхронно сделали шаг назад, расширяя вытоптанный полукруг еще на метр. Тайл, шипящий, как масло на сковородке, раздраженно сплюнул и опустился на четвереньки, осторожно оттирая скомканной рукавицей ото льда нижние пазы входного люка.

Шел уже второй час пополудни, люк нашли в двенадцать ровно, но мы ничего не могли с собой поделать — и стояли вокруг него, жадно глядя на Тайла.

— Если вы немедленно не уберетесь отсюда, все до единого, — не оборачиваясь, процедил ремен через минуту, — вскрывать этот долбаный люк будете сами.

Я посмотрела на вытоптанный снег, на слепящее лазурное небо без единого облачка, на громаду корабля, закованного в лед и снег. Сжала зубы и погнала подчиненных в лагерь.

Все всё понимали. Старательно делали вид, что заняты — Коэни вычесывал льдинки из не нуждающегося в этом меха скальника, Маэст перебирал уложенное в идеальном порядке оружие, Лаппо, нахохлившись, хмуро жевал сухой хлебец, сидя на рюкзаке.

Все были заняты. Но украдкой, когда не видел никто, бросали жгучие от надежды взгляды на маленький вытоптанный пятачок и кажущуюся отсюда крошечной фигурку. Будь Тайл хоть вполовину так чувствителен, как даже я, у него давно бы начали трястись руки.

Я занималась тем же, чем и всегда. Молилась. На этот раз — в благодарность. Взглядов не бросала, потому как могло статься, что все решается много дальше и выше утоптанного полукруга в снегу. А даже если решалось и здесь… Здесь есть кому беспокоиться и без меня.

Час спустя Лаппо не выдержал и подошел ко мне, хмуро глядя в снег под ногами.

— Ты что–то хотел?

— Хотел. Узнать, почему я здесь.

— Ты сюда пришел. С нами.

Он бросил на меня непроницаемый взгляд.

— Учись четко и внятно формулировать вопросы, — я скрестила руки на груди. — Я, кстати, на твоем месте подумала бы над другим: что с тобой будет, когда мы вернемся. И вот это напрямую будет зависеть от того, что ты из себя представляешь, — я помолчала и поинтересовалась: — Ничего не хочешь мне рассказать?…

— А, — он сунул руки в карманы и резко засмеялся. — Так вас направили выяснить этот вопрос?

— А что, похоже? — я приподняла одну бровь. — Мальчик мой, подобное самомнение удивляет даже меня. Неужели ты полагаешь, что кто–то организовал все это, — я неопределенно махнула рукой на окрестности, — вместе с аварией, чтобы у меня было время тебя разговорить?… Вынуждена огорчить, при желании всю имеющуюся информацию из тебя можно выудить без особых проблем — найти только достаточно квалифицированного телепата. Очень сомневаюсь, что твои щиты смогут выстоять против специалиста.

— Ошибаетесь! — огрызнулся задетый моим тоном Лаппо. — Их ставил не я. И ваши деревенские специалисты их не снимут.

— А кто же ставил? — мягко спросила я.

— Ла… — в запале начал было он и запнулся. — Провоцируете?

— Именно, — пробормотала я. — Именно.

Информация требовала обработки. Я не оперативница, но и детство, фактически проведенное в управлении полиции — «у папочки на работе» — тоже не прошло в моей жизни даром. И то, что сказано было не так уж мало, я понимала. По–настоящему сильных псионов имело не так уж много организаций. А, учитывая, что творилось в его личном деле и, если уж на то пошло, с ним самим…

Да, информация требовала обработки.

— Блок самоуничтожения есть? — небрежно поинтересовалась я.

Молчание. Скрестил руки на груди, отвернулся. Живая иллюстрация к девизу: «Вы не сможете мной манипулировать». Ой ли?… Неужели не научила тебя каторга оценивать весовую категорию противника и соотносить со своей?

— Я могу проверить. Если будешь упрямиться — прямо здесь.

— Вы не сможете, — качает головой.

— Знаешь, что такое «фокус»? — я расстегнула куртку до половины и вытащила из–за ворота камень на волосяной косице. — Эта милая фитюлька стоит больше, чем треть наших Развалин. К тому же, это подарок от родителей на свадьбу, так что вещь ценная во всех смыслах. Но… Увы и ах, я ее использую в случае необходимости, хоть она и одноразовая. Сфокусированной энергией всех находящихся поблизости псионов, а среди них, если ты забыл, чрезвычайно сильный маг, я сотру все твои щиты в порошок, кто бы их не ставил.

— Вы этого не сделаете, — он говорит уверенно, другое дело, что я ему не верю.

— Я? Сделаю, почему нет. И меня даже не особенно будет мучить совесть. Другое дело, что крайние меры никогда не вызывали у меня особого восторга. Мне, видишь ли, совсем не улыбается заиметь огромную кучу дерьма в своей жизни из–за того, что едва знакомый парень где–то чего–то не сказал вовремя. Ничего личного, но жизнь у нас такая… жестокая. Поэтому лучше я проверю, или увижу, как тебя убьет сработавший блок, чем вся эта гипотетическая куча дерьма свалится на нас прямо здесь.

Молчание.

— А вы ведь действительно сделаете это, — наконец проговорил он, удивленно и немного растерянно. — Вы же ватар, как вы можете?…

— Я служила в Корпусе. Моя покровительница из Звезды — Смерть. Сам подумай — ну какой из меня вообще справедливый судия, защитник слабых и угнетенных? Смерть дает знания, как отвести человека от края, дает виденье истинной сути происходящего. Чего она не дает — так это милосердия. Это к Отшельнику — он маг Жизни.

Все это верно от первого до последнего слова, кроме, конечно, того, что даже вся шкурка парня вместе с потрохами и пресловутой кучей дерьма не стоит неприметного камешка, который стоил треть Развалин тогда, когда достался основателю моего рода. Сейчас он бесценен, окончательно и бесповоротно.

— Ладно, подавитесь. Да, был блок.

— Ясно, — я качнула носком сапога и, секунду помедлив, добавила: — А позволь–ка спросить, не «динамо» ли он случайно?

— Не знаю. Может быть, — Лаппо угрюмо поджал губы, наблюдая за моим сапогом, и, не поднимая глаз, обронил: — Думаю, да.

— Хорошо. Очень хорошо, — я удовлетворенно улыбнулась. «Динамо» — это показатель. Весьма серьезный показатель очень серьезной организации и очень серьезных секретов. От «стазиса» он отличался тем, что реагировал не только на попытку взлома, но и на произнесение носителем слов–ключей, и для контроля объекта был гораздо более эффективен. Пора посмотреть правде в глаза: никаким переводом в другую тюрьму и даже в мифический «спецраспределитель» здесь и не пахло. Отделение, где я когда–то служила, одно время часто приставляли к инспекторам тюрем в качестве охраны. Охрану вместе с обслугой считают за глухих — и о том, что заключенных на каторге, где потери легко списать, сдают в качестве подопытного материала подпольным частным или сверхсекретным правительственным лабораториям, я узнала уже через полгода. Вопрос только, не представляет ли он из себя теперь бомбу замедленного действия особо поганой разновидности…

Лаппо внимательно посмотрел мне в лицо и констатировал:

— Вы блефовали.

— Ес–тест–вен–но. «Фокус» — слишком дорогая штука.

— Я не об этом.

— Видишь ли, многое под этими небесами относительно — так же, как и блеф. Думать, что кто–то чего–то не сделает никогда — опасное заблуждение. Сделает, поверь мне. Нужен лишь стимул и точка кипения. И вот тогда трехсотлетняя старушка голыми руками опрокидывает грузовой локомотив, несущийся на любимого правнука. Так что… — я качнула ногой в последний раз. — Твое положение таково, что не стоит соваться под локомотив ради проверки. Даже если бабушка околачивается поблизости — в чем я лично сомневаюсь.

Он помолчал, глядя в сторону. Понимает, о чем говорю. И знает, что я права.

— А… фарра… — начал он неуверенно. — Как же мы будем… теперь… Связист ведь остался на дайре.

Я тоже понимала, о чем он. И тоже знала, что он прав.

— Никак. Не знаю, — я отвела глаза. — Держись, сколько можешь. Когда совсем худо станет, говори, посмотрим. Будешь тянуть без разрешения — убью.

И я отнюдь не шутила.

Мы, вампиры, за те полторы недели, пока приходилось довольствоваться слабыми эмоциями лежащего без сознания, ослабли. Но то, что грозит нам сейчас… И нельзя, нельзя тянуть энергию из тех, кто остался — хотя бы потому, что они и так слабы, а мы не можем себе позволить потерять ни солдата, на техника, ни мага. Никого. А вот потерять себя — вполне. Лаппо не нужен для выживания группы. Я — тоже.

— Орие!

Крик, такой четкий и ясный из–за звенящего, как хрусталь, воздуха гор, заставил меня повернуться. Тайл стоял, распрямившись во весь рост, и махал руками.

Я снялась с места и ушла, не попрощавшись.

Не сговариваясь, здесь мы все перестали прощаться. Оборвавшийся на полуслове разговор стал хорошей приметой. Полувзгляды, полуфразы, размышления вслух о планах на многие годы вперед — мы вели себя так, будто всегда будет время для продолжения.

Хотелось верить, что мы доживем до других примет.

Тайл ждал меня, раскрасневшийся, дышащий, как после бега.

— Орие, я не смогу. Я не смогу открыть эту бесами проклятую дверь! Она меня не пускает!

— Как — не пускает?… — проговорила я, обводя взглядом дверной паз по периметру. Слева зияла щель в три пальца шириной. — Но ты же…

— Я растопил горелкой намерзший лед со щели, которая была, только и всего! Она поддалась на полпальца и заклинила. И это — электроника?! Тут вся подводка наружу — а она стоит как влитая, будто ее с той стороны держит толпа бесов из преисподней!

— Горелка, говоришь?… — невпопад пробормотала я и крикнула: — Коэни!!!

Маг прибежал едва ли не быстрее, чем я позвала, едва касаясь ногами сугробов. Глаза в золотистых искорках посмотрели на меня. На дверь. Снова на меня.

— Фарра, я не умею вызывать огонь.

— Плохо, — я задумалась. — Вся наша дистанционная автоматика слишком велика для такой щели. А… скальник может пролезть внутрь?

— Не знаю, — Коэни растерялся и посмотрел куда–то вверх. — Надо попробовать.

Нам на головы посыпался снег. Растопырив короткие когтистые лапы, с верхней площадки корабля скользило на брюхе вниз нечто змееобразное. Не удержавшись на обледеневшей обшивке, скальник шмякнулся мне под ноги и громко чихнул, взметнув облачко снежинок. Поднял большие желтые глаза на мага, и мгновенье спустя его тело снова пришло в движение, скользнув к приоткрытой двери.

В щель просочилось уже нечто широкое, плоское и бесконечно длинное.

Коэни стоял на месте, прикрыв глаза и едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. Мы ждали.

— Там ничего нет.

— Ну естественно, — пробормотал Тайл.

— Что будем делать? — я наклонилась к щели и заглянула внутрь. Широкий нос с шумом выдохнул мне в лицо, ткнувшись в щель с противоположной стороны. Я резко отпрянула и ругнулась. Нос сменился удивленно хлопающим желтым глазом. Я постучала по гулко звякнувшей двери, и скальник сорвался с места, ускакав куда–то вглубь корабля. Повернулась к Тайлу: — Ты специалист, тебе решать.

— Я начинаю всерьез думать, что распаковать это сможет только взрывчатка, потому что резак этот сплав не берет, — раздраженно бросил он.

— Гм.

Внутри что–то упало и покатилось с нарастающим грохотом. Я приложила ухо к щели, подумала, и запустила внутрь пальцы, ощупывая кромки двери и пазов изнутри.

— Там нет сенсоров. И кнопок нет. Я проверял.

Узкая щель мешала забраться далеко, и я уперлась в край двери ладонью, пытаясь просунуть руку поглубже.

И тут дверь поехала.

Я по инерции сделала шаг вперед и машинально ударила подошвой ботинка по кромке двери. Дверь отлетела в паз, распахнувшись во всю ширину.

Я сознавала, что мои глаза, скорее всего, похожи на блюдца, но видеть ту же картину на лице ремена, от природы имеющего характерные раскосые глаза, было почти кощунством.

— Бесы из преисподней, говоришь?… По–моему, они ее отпустили, — пробормотала я, глядя на свою руку. И украдкой вытерла перчатку о полу куртки.

Тайл настороженно заглянул в открывшийся проем. Коэни покачал головой:

— Там ничего нет. Быстрый бы заметил.

— Да, — невпопад обронил ремен, опустился на колено и принялся быстро бросать инструменты в сумку.

Я повернулась к лагерю, но, обнаружив вытянувшихся в охотничьей стойке мужчин, лишь приглашающее махнула рукой.

Маэст споро запихнул рюкзаки в палатку, бегло проверил, не валяются ли на снегу забытые рукавицы или нож, и потрусил следом за Лаппо.

— Железо на месте у всех? — я быстро пробежалась взглядом по мужским лицам. Маэст пожал плечами и вытащил из–за спины «мать» — универсальный десантный ствол. Положил на сгиб левой руки, и так застыл, прикрыв глаза с обманчивой расслабленностью.

В случае ЧП я доверяла ему больше, чем себе, поэтому, обронив: «Тылы на тебе» и дождавшись сонного кивка, предоставила ему решать данную задачу наиболее удобным для него образом.

Коэни покатал на ладони светящийся зеленоватым энергетический сгусток, Лаппо продемонстрировал табельный парализатор. Тайл только закатил глаза и вскинул сумку с технической дребеденью на плечо.

— Что водится на Ледяной Корке, до сих пор никому точно не известно, а во входном люке была щель в три пальца толщиной. Так что, фарры, смотрим под ноги, по сторонам, и не забываем потолок, — сообщая прописные истины, я аккуратно обвешивала гражданских всеми теми десантными датчиками, которые у нас с Маэстом вживлены на постоянной основе.

Связь налажена и перепроверена, розданы последние соломинки на крайний случай — фосфоресцирующие мелки.

С тихим шелестом тело облепила «чешуя». Я вскинула тяжелую «мать» на плечо, и, щелкнув выключателем фонаря, шагнула внутрь первой.

Столб яркого света разгонял полумрак в укромных углах не хуже полуденного солнца. Переходного тамбура не было — шлюз вел в грузовой отсек, судя по размерам — резервный.

Быстро обшарив немногочисленные заставленные контейнерами углы, я кивнула остальным. Застывший на пороге Маэст, до этого напряженно следивший за помещением и сохранностью моей спины, пропустил выстроившихся гуськом мужчин и сам двинулся следом.

Внутренний люк грузового отсека оказался гораздо хлипче наружного, и через четверть часа плазменный резак проделал в нем достаточно большую дыру, чтобы смог пролезть кто–то побольше скальника.

Тому, что люк был уже отжат на четыре ладони, и кто–нибудь не слишком крупный, вроде Отшельника, смог бы протиснуться и так, придал значение только Маэст, молчаливо со мной переглянувшись.

Люк открывался в кишкообразный коридор, тонущий в темноте. Я щелкнула креплениями, примагничивая фонарь над стволом «матери», и шагнула внутрь. Повела ушами. Тихо, как в гробу.

Мне в спину жарко задышали: Коэни недвусмысленно просил подвинуться. Дождался, пока я шагну в сторону и скользнул на мое место. Огляделся, по–детски сморщил нос и констатировал:

— Слева тупик. Нам направо, — он по–птичьи наклонил голову набок и добавил: — И ничего живого там нет.

Я неопределенно дернула ухом. У меня начала просыпаться профессиональная паранойя, оставшаяся еще от службы в Корпусе. Сытая, размеренная и спокойная жизнь в Развалинах усыпила ее настолько, что я полагала ее потерянной навсегда. А поди ж ты…

Я была не в состоянии раскинуть хоть сколько–нибудь большую сеть поисковых импульсов, но задницей чувствовала в происходящем подвох. Жаль только, чувство это было не настолько интенсивным, чтобы понять, в чем он состоит.

Коридор вывел нас к площадке с подъемниками, в результате чего встал закономерный вопрос о перемещении вверх. Наиболее очевидным выходом был поиск лестниц. Под пристальными взглядами отряда Коэни пожевал губу, очевидно, пытаясь сопоставить планы, виденные в библиотеке, с реальным объектом, и неуверенно ткнул пальцем в сторону технических коробов.

Заледеневшие стальные скобы под определение лестницы подходили с большой натяжкой, но более удачного эквивалента за час тщательной проверки всех доступных закоулков так и не было найдено.

Подъем далеко не всем дался легко: я сделала зарубку на память о том, что Лаппо куда хуже от «недоедания», чем мне, а ремены по выносливости заткнут за пояс даже силовиков соланской Короны. Легче всех отделался Коэни: иногда мне начинало казаться, что он вообще не касается ногами скоб. А ведь металлы и механизмы считаются стихиями Земли и Смерти соответственно. Вот и пойми этих магов…

Наверху было… холодно и пусто, только и всего. Огромная, без конца и края, то ли галерея, то ли площадь, была таковой только в моем сознании слабого, но псиона — лучи фонарей золотыми соломинками чертили пространство, но не могли дотянуться до стен. Потолок парил где–то там, на недосягаемой высоте, и я всерьез задумалась над тем, где именно мы находимся.

— Коэни?…

— Рекреация, — коротко отозвался юноша, ткнув пальцем в затянутое многометровым слоем белесого льда пространство посреди площади.

Растянувшись цепочкой вдоль бортика, мы водили фонарями минут десять, прежде чем стало ясно, что это действительно была рекреация: кое–где в глыбы льда вморозились тонкие ленты бурой «морской травы». Без замены родного океана, пусть даже в виде гигантского бассейна, ремены не двинулись бы на, как казалось, другой конец Вселенной.

Тогда казалось — действительно на другой конец Мира. А сегодня — всего лишь на соседнюю улицу.

Что поделаешь — другие корабли, другие возможности, другие карты. Солы колонизировали Деррин через пятьсот лет после первой, почти провальной волны ременской колонизации. Вторая волна была много, много удачнее, и создала империю, почти сравнимую с соланской… но много, много позже.

Я смотрела на тонущие во мраке стены, на недосягаемый даже для десантных фонарей потолок, и вспоминала маленькие юркие кораблики первопроходцев Солярики, осторожно разведывающие соседние системы… Добравшиеся наконец и до Деррин, пятьсот лет спустя.

Солярика не отправляла своих детей в никуда. Наши маги осторожны и знают, куда идут.

Кто знает…

Кто знает.

Я двинулась вперед, обходя бассейн вдоль бортика. В свете чужого фонаря где–то сбоку мелькнула корявая разлапистая тень. Тело резко развернулось, автоматически наставив ствол на стеклянно–хрупкий скелет деревца в пластиковом контейнере.

Расслабив сжавшийся было на курке палец, я недовольно дернула плечом и вдруг замерла, прислушиваясь.

Нам навстречу кто–то шел.

Шаги заметила не только я. Маэст бесшумно скрылся за выступом стены, попутно втолкнув туда же Лаппо с Тайлом. Я затаилась за деревцем, опустившись на колено и сгорбившись. Ствол «мамы» лег на край контейнера, царапнув мерзлый грунт.

Шаги медленно приближались, какие–то неуверенно–шаркающие и неровные. Остановились — где–то у самого края круга света от одинокого фонаря, с тихим позвякиванием перекатывающегося по бортику бассейна.

Я чуть сменила позицию, разворачиваясь. Где–то за спиной едва слышно щелкнул механизм переключения режимов стрельбы. Секунда. Еще одна.

В очерченный фонарем круг, пошатываясь, вступила нескладная, но явно гуманоидная фигура. Вошла и остановилась, замерев на вдохе.

Медленно коченеющие пальцы крепче сжимают приклад, обнимают спусковой крючок, глаза ловят малейшее движение — сквозь прицел.

Тишина. Настолько полная, что у нее должно быть эхо.

Еще один шаг, еще один миг, которого мне хватает, чтобы рассмотреть эту фигуру получше… Палец рефлекторно дергается на курке, тишину разрывает выстрел. Фигура с неестественной скоростью кидается в сторону, уходя от пули, я же, впервые в жизни, начинаю ощущать, как на затылке встают дыбом короткие волоски — у фигуры лицо Зимы.

— Фарра, это же скальник!

Отшельник призраком возникает у меня за плечом.

Я судорожно сжала дернувшуюся было к цели руку.

— Коэни. Никогда так больше не делай, — очень спокойно, очень раздельно. — Со сломанной шеей ты краше не станешь.

— Но вы же знали, что это я.

— Солдат мало отличается от шизофреника, — процедила я, поднимаясь. — И чем он лучше, тем меньше. Не подкрадывайся со спины и не делай резких движений. Далеко не все рефлексы можно успеть вовремя пресечь.

Коэни порозовел и мелодично просвистел длинную ноту. Несуразная фигура поднялась и пошла к нам. Чем ближе она подходила, тем явственнее была видна подделка — будто нарисованная на теле одежда, искаженные пропорции, грубо вылепленное лицо. Его только издалека и можно было принять за настоящего — неумело слепленная ребенком фигурка.

Но от одного взгляда на нее по спине ледяным ознобом продирала дрожь.

— Почему…он… — не найдя слов, я махнула головой в сторону оборотня.

— Не знаю, — Коэни выглядел почти потерянным.

Я опустила «мать» дулом вниз и посмотрела вглубь зала.

— Там, где он бегал, что–нибудь есть?

— Нет. По крайней мере, он не почуял, — Коэни на секунду замер и добавил: — Но выход отсюда он нашел. Пойдемте.

Выстроившись привычной цепочкой, мы двинулись вдоль бортика бассейна. Впрочем, идти впереди мальчишке я не позволила, заставив поравняться со мной и внушив в случае чего не перекрывать обзор.

Ни один идиот не посчитает магию Жизни наступательным оружием, а пуля и плазменный заряд летят всяко дальше и быстрее любого фаербола, пущенного даже самым великим магом.

Наши размеренные шаги гулко отдавались под невидимым потолком. То ли пол был из особого сплава, то ли особой была акустика — десантные ботинки не туфельки фей, но и на слоновий топот не рассчитаны. Я настораживала уши в ответ на малейший источник постороннего звука, но напрасно: единственным источником шума были мы сами.

Через полчаса последовал очередной подъем по обледеневшим скобам. Узкая галерейка и россыпь крошечных технических кабинок. И снова подъем…

К моменту, когда на горизонте замаячили жилые этажи, было решено сделать привал. Побросав на пол тощие рюкзаки с «аварийным набором» и сев сверху, мы торопливо жевали паек, настороженно оглядываясь по сторонам и запивая внезапно возникшую давящую тревогу ходящим по кругу горячим пойлом из фляжки.

Тревога действительно была, и принадлежала действительно не нам.

Только здесь, на жилых этажах, до меня дошла вся странность этого корабля.

Он был пуст.

Ни трупов, ни костей. Ничего. И это огромный корабль–колонист, упавший на незнакомой планете чуть ли не за полярным кругом.

Возможно, в те времена климат был другим. Возможно, пассажиры и экипаж улетели на спасательных шлюпках. Мало ли что…возможно.

Я поднялась, потянув за собой «мать». Отрицательно качнула головой начавшему было подниматься следом Маэсту. Я взяла с собой только ствол, по огневой мощи превосходящий приземельный дайр, и сильнейшего мага Развалин.

Мы обходили каюты без системы и логики, ведомые лишь разлитым в воздухе беспокойством. Сверкающие инеем покрывала на кроватях, неряшливо сбитые в сторону и образцово натянутые в струнку; тонкий ледок на полках, тумбах и сброшенных на пол, сотни лет назад примерзших к полу безделушках; застывшая на полувздохе, на полушаге жизнь… Мы теряли время ни на что.

И не находили никого.

Через два часа мы вернулись обратно. Был долгий путь сквозь уровни — до самой главной рубки, длящаяся до глубокой ночи. Было полусонное обустройство на ночлег и вялое обсуждение завтрашних планов полушепотом. Были мысли, не выходящие из головы после этих двух часов, потраченных впустую.

Мысли о причинах, а больше того — о следствиях. Страшно не было. Или — да, было, но не за себя. За мальчика, который толком еще и не начал жить… Нет, за двух мальчишек — и того, второго, который не выживет, если мы не вернемся. За парня–чужака, случайного попутчика на чужой битве за чужую землю. За…тех, кого сознательно втянула в этот поход.

За Маэста страшно не было. Мы солдаты, мы знаем, на что идем.

Утро было холодным, до хрустящего от тонкого ледка ворота куртки, окоченевших пальцев и отнимающихся ушей. Тайла в компании Лаппо оставили копаться в оборудовании и документах в главной рубке, остальные же спустились на три уровня вниз и рассредоточились вдоль правого борта корабля, где, предположительно, должны были находиться спасательные модули.

Я надеялась на одно — что все ременские Колонисты строились по одним планам с незначительными модификациями, иначе нам с нашей схемой планировки, откопанной Коэни в библиотеке форта, можно было с равным успехом пускать себе пулю в лоб прямо сейчас. Учитывая размеры корабля и неработающие подъемники и транспортировщики, мы можем бродить здесь до седых волос, или, что точнее — до голодной смерти.

Впрочем, оставался шанс, что что–нибудь из документации откопает Тайл, если каким–то чудом заставит работать главный информационный комплекс. Или если исчезнувший экипаж имел дурную привычку разбрасывать считыватели с документами в главной рубке.

К обеду мы добрались до внешней обшивки и начали методично обшаривать уровень вдоль нее. Раз в четверть часа я делала перекличку по внутренней связи, раз в час — названивала в главную рубку. Слава богам, мощности раций хватало на десяток слоев металла.

К вечеру стало ясно, что пустышкой был либо правый борт, либо весь уровень. Признаков спасательных модулей не было, как и мест их предположительной отстыковки.

Тайл разобрал половину главной консоли, но, увидев выражение наших лиц, стал хмур и непривычно тих. А потом отозвал меня в сторону и обреченно проговорил:

— Орие, у меня плавятся мозги. Ни документации, ничего — на систему, которой чуть ли не тысяча лет. Такого уже давно не делают. Другие принципы, все другое — я не могу в них разобраться.

Я помолчала. Посмотрела на дожевывающих вечерний паек и начинающих укладываться спать парней, на снежную панораму на обзорной панели. Спросила:

— Каковы шансы?

Пауза.

— Ноль. Я буду пытаться… Но знания, которых нет, навряд ли от этого возникнут, — он замолчал. Поднял на меня странно–ясные глаза. — Знаешь… Мы еще не были так близко к смерти, как сейчас. Даже когда думали, что метель не кончится никогда… Ищите модули, это единственное, что нам остается. Если не найдете — можно брать веревки и идти к ближайшему крюку в потолке. Даже если удастся включить консоль, на ней явно стоит пароль.

Я молчала.

— Знаешь… Один из самых страшных грехов — уныние. Не для богов страшных — для себя.

— Пока живешь — надейся?… — он растянул губы в кривой, невеселой ухмылке.

— Вранье, — я качнула головой. — Без надежды можно жить. А вот с унынием смерть найдет тебя сама.

— Тебе виднее.

— Да. Мне виднее.

…

А ночью я лежала и невидящими глазами смотрела в пустоту. Надежды не было, но без нее действительно можно жить. Рядом стояло Уныние и пропарывало своими когтями душу насквозь.

Я хотела верить в то, что говорю, в то, что правильно — и не могла.