Эхо войны

Глава двадцать вторая

Глаза в глаза. Этого не может быть, верно?…

Отчего ты смотришь в его глаза и кажется тебе, будто в них ты смотрела не раз и не два?

Белые, как снежная метель, радужки с узким серым кольцом по краю. Они смотрят отрешенно, губы презрительно поджаты. Убийца стоит на краю обрыва, скрестив руки на груди. На одной из них, замотанной полотняной тряпицей, нет трех пальцев, на бедре, в плохо зашитых прорехах от когтей, видны бурые от крови бинты. У ног в глубоком снегу раскинулся скорострел с перебитой дугой.

Скальники не щадят одиноких путников, будь это даже трижды осторожный северянин. Маги и воины Асатоля не щадят убийц, мародеров и воров, будь это даже член Деревянной Гильдии, лучшей из лучших в своем деле.

Десятник, обнажив меч, зачитывает заочный приговор и, поколебавшись, обещает заменить позорное повешение на сорокалетнюю каторгу на южных рудниках, если убийца назовет заказчика; посланница торопливо перебирает его сумки, вывернутые на снег.

Северянин кривит губы и молчит. Бледное лицо холодно и спокойно, летят по ветру тонкие инистые пряди, выбившиеся из встрепанной косы, мешаясь с метелью. Он сам — метель, снежная, ускользающая и холодная. Заказчика он не выдаст никогда, и десятник об этом знает. Кодекс наемников Деревянной Гильдии ограничен, как безграмотный крестьянин, и жесток, как закаленная сталь. И честь в нем стоит много выше жизни, а следование контракту — угрозы пыток и казней. Проще удавить, как и постановил заочный суд.

Посланница поднимает голову и растерянно смотрит на ближайшего мага. Нет. Ничего нет. Маг кивает десятнику. Тот перехватывает меч поудобнее и делает шаг вперед. Убийца, не меняясь в лице, тоже делает шаг — скользящий, будто танцующий, — но назад, к бездне горного провала.

Кричит посланница, и воин замирает. Свиток… Если северянин упадет, свиток будет потерян навсегда. И Нитерра падет под ударами чумы, пришедшей из края беспощадных полярных ветров, а если у той хватит сил преодолеть Призрачные горы, за Нитеррой последует и Асатоль. То, что свиток удалось подготовить, даже ценой стольких жизней, было неслыханной удачей, повторения которой едва ли допустят боги… Она не могла, не могла потерять его.

Лицо убийцы все так же холодно и отрешенно. И только когда он делает еще один шаг назад, посланница замечает отблеск чехольной оплетки в широком рукаве. Замечает — и бросается вперед, к бездне, чтобы кончиками пальцев ухватить перевитый стальной цепью шнур и выдернуть свиток из чужого рукава.

Убийца падает вниз, не удержавшись на заснеженном камне, но успевает ухватиться за скальный выступ, пусть и одной рукой. Минута — и окоченевшие пальцы разожмутся под тяжестью тела, и прихваченная десятником веревка так и останется лежать в седельном мешке.

Но посланницу, едва не соскользнувшую следом, хватает поперек тела чья–то жесткая рука и рывком дергает на себя. Тяжелое сбивчивое дыхание почти касается уха, острый металл царапает горло.

«Стоять, иначе она умрет».

Маги удивленно замирают. Посланница бросает свиток самому старшему и одними губами шепчет: «Уходите». Убийца, будто по воле ветра, начинает подниматься над скалами, пока его сапоги не касаются сугробов.

Смешок над ухом. Посланница скашивает глаза и видит красные рукава, расшитые черным. И знаки Смерти, причудливой вязью бегущие по краю.

Умертвие, маг смерти.

Я проснулась от ощущения, от которого уже успела отвыкнуть — отсутствия боли. Посмотрела на мужчин, выжидательно замерших у моей кровати и подумала, что все еще сплю.

— Ну вот, я же говорил. Никуда она от вас не денется, сержант — слуги Звезды вообще живучи, — скучающим тоном констатировал комендант, развалившись в кресле у изголовья. Смерил меня неприязненным взглядом: — Вы умеете переполошить всех и вся, Морровер.

Я отметила, что слышу обоими ушами, хотя и не слишком хорошо. Вгляделась в его хмурое лицо, на котором даже в полумраке были видны тонкие ниточки шрамов. Соврал про «не намного более заметные, чем ваши». Но, Звезда моя… Все действительно зажило за месяц.

— Понятия не имела, что из–за меня вообще кто–нибудь переполошится… Кроме Точе, разве что, — удивленно и вполне искренне проговорила я, переводя взгляд с одного лица, уличенного в хорошем ко мне отношении, на другое. Маэст широко ухмыльнулся, кивнул и, прогудев: «Ну, раз тебя откачали, пойду я, нашим скажу», вышел. Сержант только подмигнул: «Всем бы такую живучесть, Морровер», и сбежал вслед за своим подчиненным. Бэйсеррон без особого успеха сделал вид, что его здесь нет.

— Фарр счетовод, — губы сами собой растянулись в улыбке, — я же говорила, что вернусь. Даже призраком.

— А я говорил, что быть живой вам идет больше, — Бес улыбнулся в ответ. В янтарных глазах вспыхнули теплые огоньки. — И вы действительно всех нас переполошили.

Комендант фыркнул, неслышно поднялся с кресла и вышел, оставляя нас одних. Счетовод присел на подлокотник, скрестил руки на груди:

— Ну, как вы?

Я прислушалась к ощущениям.

— По сравнению с тем, что было — потрясающе. А… где Ремо? И…

— Убедился, что вы выживете, и вместе с помощником отправился выхаживать брата и всех тех увечных, которых вы привезли… — он посмотрел на меня со странным выражением лица. — Он в коме, если вы это хотели спросить. Уж не знаю, что с Точе делали, вам это известно лучше, — выглядит он неважно, но на тот свет пока не собирается.

— Ясно… Сообщение администрации планеты отослали?

— Пытаются. Зима близко, сами знаете, атмосфера в межсезонье нестабильна, а у нас все же не городской коммуникационный центр, аппаратура не та. В крайнем случае, передадим через псионов по сверхдальней связи сразу руководству системы, минуя планетарное. Но, все же, какой кошмар… — он посмотрел в окно. — Я думал, что успею…

— А я думала, что они останутся там, — сказала я, с удивлением понимая, что он чувствует себя если не виноватым во всей этой резне, то все же… ответственным за то, что все вышло настолько скверно. — Хотя, зная то, что сейчас, я вообще не понимаю, как мы выбрались с Корки живыми, — я помолчала. — Как… идут дела?

— Здесь стало очень пусто, фарра, — счетовод все так же смотрел в окно. Помедлил и перевел взгляд на меня. — У нас осталось очень мало солдат, и если…

— …Если они придут за нами… До того, как прибудут войска, — я прикрыла глаза. — У нас не было выхода. Извините.

— Я знаю… Я говорил с этим вашим штабным майором. И уж кому–кому, а вам извиняться не за что.

Ты. Виновна.

Я вздрогнула и потерла виски.

— Что же до остального… Все в порядке. И труп, — помните труп, который вы так настойчиво поручали моему вниманию? — начет него у доктора Точе тоже появились некоторые идеи. Правда, думаю, будет лучше, если он выскажет их вам сам. А в целом…

— А он?… — перебила я, показав глазами на дверь. Бэйсеррон нахмурился и опустил глаза, машинально оглаживая бородку. Медленно проговорил:

— Кроме вас, я не знаю ни одного служителя Смерти, думаю, он тоже. Мне кажется… ему все же легче, когда вы есть. Именно поэтому. И я прошу вас… — он замолчал.

— Я буду пытаться… Хотя вы же знаете, что он будет упрямо тянуться к Бездне. Но… В конце концов, я снова ему обязана. Так ведь?… — я показала на свою голову.

— Да. Ни у кого больше не хватило сил перебороть клиническую смерть. У медицинской аппаратуры — тем более, — счетовод встал. — Отдыхайте, не думаю, что вам сейчас полезно вести длительные беседы.

Он коротко поклонился и вышел.

А я осталась наедине с мыслями, и мысли эти были попросту страшны. Вернувшаяся ясность сознания вернула и способность делать выводы.

Выводы… Теперь я знала причину, по которой город пал за неделю, хотя до этого т'хоры, не показываясь, жили в нем не меньше месяца. Теперь я знала, что Корпуса не было в городе, не было и моего мужа. Никогда.

Я не разговаривала с Роем пятнадцать лет, и не услышу его еще столько же. Он где–то там, на «Полюсе», головной базе Корпуса, и не покидал ее с начала войны.

«Как», боюсь, уже не имеет особого значения. Важно то, что мы получили в итоге. Кое–какую информацию он вытянул из меня еще на Корке, где добыл остальную — тоже хотелось бы узнать. А потом все было очень, очень просто. Не погибни из–за этого целый город, я бы поаплодировала изяществу, с которым из меня была вытряхнута информация. Да, не с первого раза, и на встречу я не пришла, любезно предупредив, что иду в рейд, так что ни получить сведений, ни сделать из меня управляемую куклу не вышло… Их вожак не побоялся прийти на базу и при этом почти ничем себя не выдал, чтобы проверить, жива ли я и что помню. И когда узнал, что зачистка не за горами, отдал очень логичный приказ…

Мне страшно оттого, насколько его интеллект и логика схожи с нашими. Насколько легко он подделал личность, поступки, речь. Не знай я правды, приняла бы за сола. Да, однажды уже промахнувшись, он делал и говорил то, что ожидало мое подсознание, но все равно…

Да. Я виновна. Хотя и искренне надеюсь, что убила его. Но… Даже если так…

Изнанка. Если их матки живут на Изнанке мира, куда нет хода нам, мы не уничтожим их никог…

Хлопнула дверь. Комендант вошел в комнату с лентой инъектора в одной руке и стаканом — в другой. Стакан отправился на тумбочку, инъектор полетел на кровать.

— Спасибо, — я обернула гибкой лентой запястье, сняв предыдущую, уже пустую. — Уже поздно, я, наверное, задерживаю вас и мешаю спать.

— Да, вы мешаете мне спать, — сухо отрезал он. — Главным образом тем, что занимаете мою кровать, так что деться мне от вас некуда.

У меня отвисла челюсть.

— Ну, знаете ли, — пробормотала я. — А лазарет?

— В лазарете нет мест, благодаря тому, что вы притащили с собой полный гравилет болезных военных, своих и чужих, — его глаза под линзами зло сверкнули. — А, поскольку вы у нас особый случай, и половина форта во главе с моим собственным братом упрашивала меня сделать хоть что–нибудь, — Торрили скривил рот, передразнивая, — и я вынужден нянчиться с вами, то у меня нет желания десять раз на дню бегать ради этого через весь замок.

— Фарр комендант… — я улыбнулась. — Я даже не знаю, чем буду отдавать столь щедрый кредит.

— Птара благодарите, я бы к вам на выстрел не подошел, — буркнул он и уже повернулся, чтобы уйти, как раздался стук в дверь.

Вслед за ним появился майор, все еще бледный, но уже не напоминающий мертвеца, в чистой форме, один рукав которой болтался пустым мешком. Коротко поклонился, представляясь, поднял голову… И комендант застыл, будто вмороженный в лед. Я перевела взгляд на командира, и застыла сама, не понимая, как вообще такое может быть…

Глаза в глаза. Этого не может быть, верно?…

Тогда, во сне, я не вспомнила, не вспомнила и раньше, когда увидела его в реальности, наверное, оттого, что даже во сне не видела его так долго… Этот бесконечный сон, эта бесконечная погоня…

Те же жуткие, бесцветные глаза, та же коса, те же черты холодного бледного лица. Разве что взгляд стал другим. Убийца–северянин, как из моего сна ты переместился в реальность?!

Запинаясь, комендант произнес несколько вежливых фраз. И выглядел при этом, как рыба, выброшенная на берег. В мозгу билась одна мысль: он знает его. Не знаю, как и откуда, но явно не взаимно — если северянин и выглядел удивленным, то нашей на него реакцией. Спустя несколько минут дар речи вернулся и ко мне, когда оба уже собирались переместиться в кабинет.

— Фарр майор, подождите… И вы, фарр комендант, думаю, вам тоже нужно знать. Дело в том… Я проанализировала некоторые следствия происхождения т'хоров.

— И?

— Изнанка… Вы думали об этом? Если матки не будут покидать ее, они в полной безопасности. Это все равно, что находиться в другом измерении — мы все равно не сможем достать их. А если точки выхода не ограничиваются одним конкретным местом, и они могут перемещать воинов куда угодно, нам крышка. Нам, и всей планете заодно. Если не больше.

Демон вышел в мир… Грядет война. Тысячелетняя война.

— И еще. Я, кажется, поняла, каким образом отрезали от связи город, как глушили на Корке двигатели кораблей, и как их еще заглушат, если правительство планеты вздумает проверить, почему город выпал из эфира больше, чем на неделю, пусть даже и во время межсезонья. Думаю, они могут управлять самой материей Изнанки, вытягивая ее на Лицо Мира. На Изнанке не работают физические законы Лица, как и любые другие… Они просто окружили город тонкой прослойкой материи Изнанки, и этого хватило. И нам дьявольски повезло, что на время штурма базы ее отозвали, — скорее всего, на поддержание уходит много ресурсов. Иначе наш гравилет рухнул бы еще над границей. Так что бомбардировать их нужно не ниже чем из стратосферы.

Повисло молчание.

— Кажется, я совершил глупость, позволив вам остаться в подвалах, — северянин задумчиво смотрел в никуда. — Ваши знания слишком ценны, и никакой пересказ, даже сканирование сознания не сможет передать их кому–либо полностью. Вы не имеете права умирать, пока не найдется кто–то, более сведущий, чем вы. Это приказ.

— Майор, вы забываете, что больше не являетесь для нее высшим командным чином.

— Фарр Торрили… — я подняла руку, предупреждая готовый разгореться передел зон влияния. — Майор прав. К сожалению, никто, кроме меня, на Изнанке не был, и маток не видел.

— Иными словами, у меня нет иного выхода, как только продолжать изображать из себя няньку и медсестру в одном лице, — с отвращением заключил комендант, направляясь к кабинету. Обернулся на пороге, бросил странный взгляд из–под неряшливо рассыпавшихся, похоже, вовсе не чесаных волос: — Как же вы мне надоели, фарра.

Сухо щелкнула дверь, мужчины вышли. А я дала себе зарок припереть коменданта к стенке — сами по себе сны ничего не значат, но вдруг они снятся не мне одной?…

В полутемной комнате мечутся тени от падающих за стеклом капель, мешаясь с солнечными лучами, — этот дождь того же рода, что и слезы с улыбкой на лице — вода, падающая с сияющих солнцем небес.

Я еще помнила, как встала после последнего ранения, за которое брался комендант, да и чувствовала себя вполне живой. Поэтому без особой опаски к полудню сползла с кровати, не снимая, впрочем, инъектора. Одета я была в больничную рубаху до колен, под кроватью нашлись явно забытые в спешке десантные ботинки, из чего я сделала вывод, что тащили меня прямиком сюда, не размениваясь на лазарет.

Лазарет… По пути туда я не встретила ни одного солдата. «У нас осталось очень мало солдат, и если…» Да. Если.

Бездна!

В дверях амбулатории я остановилась, сраженная перекрестным огнем двух десятков взглядов. Повисло изумленное молчание. А в следующую секунду тонкий белокурый вихрь бросился мне на шею:

— Фарра Морровер, вы…

— Я, — улыбка сама собой раздвинула губы, пробралась в глаза. Коэни… Я обняла мальчика за плечи, прижала к себе, зажмурилась… И поняла: дома. Я наконец вернулась домой. Где бы не была моя родина, куда бы не заносили меня эпидемии и войны, сердце мое будет стремиться сюда. В старый провинциальный форт, в наши Развалины.

Я медленно разжала руки. Маг сделал шаг назад, давая дорогу остальным. Ремо улыбнулся, светло и печально, обнял, шепнув на ухо: «Спасибо, что вытащила его»… Лаппо подошел с широченной ухмылкой во всю черную физиономию, не церемонясь, приобнял за талию, по–хозяйски чмокнул в щеку и подмигнул:

— Наваляет вам комендант за самовольные прогулки. И, как медик, я тоже.

— Медик он, гляди ты. Сгинь, обормот! — замахнулась на него полотенцем Жиена, и сжала меня в истинно материнских объятьях: — Не слушай этого кота гулящего, деточка. Тому коменданту самому навалять надо, что лечит тебя Бездна знает чем!…

— Слава Звезде, хоть взялся, — я улыбнулась. Посмотрела на Ремо: — Долго уговаривали?

— Да никто его не уговаривал, кто знал, что он вообще лечить умеет, — отмахнулась Жиена. — Тебя как увидел, морду свою каменную скривил и сказал к нему нести.

— Вот, значит, как… — тут прибежала Тикки, и стало не до расспросов. На операции она, в общем–то, отделалась легким испугом, поэтому сейчас помогала в лазарете, где в свете такого наплыва пациентов отчаянно не хватало рук.

Вместе с ней я прошла вдоль коек, глядя на знакомые лица, и пыталась угадать, кого нет в этой палате, а кого — на этом свете. Те, кто был в сознании, приветственно кивали, Лай, бледный, с багровым рубцом через все лицо, вяло помахал рукой.

— А Ровин… Где Ровин? — я обернулась к Тикки.

— Там осталась… На минус пятом. Она же всегда в самую гущу бросалась. И тогда бросилась — майора прикрывать, Оглобля же с нами ушел… — она замолчала.

— Сержант–то как?…

— Нормально. Матерится только больше обычного, — Тикки опустила голову. Глухо проговорила: — Мы ведь думали, что все там останемся, так что… Ничего. Нормально.

Восемь солдат. С нами вернулось восемь солдат вместо пятнадцати. Успех из расчета пятидесяти процентов — невероятная удача, но сердце ноет все равно. И сержант, которого я видела из окна, с руганью поднимает лицо к небу, и не знает, благодарить или проклинать богов за то, что из всех его солдат отняли самых лучших, хотя и оставили стольких в живых.

Полноте, сержант, лучшие страдают больше всех и умирают молодыми. Таков закон Лица Мира, жестокого и предсказуемого Лица…

Койка Тайла стояла в отгороженном закутке, окруженная таким количеством медицинской аппаратуры, что ее хватило бы на треть лазарета. Загорелая кожа странно побледнела, лицо было спокойным и безучастным, как маска.

Кома может длиться несколько часов. В коме можно пролежать всю жизнь. И я, как сержант, поднимаю лицо к небесам и не знаю, слать благодарности или проклятья…

Я уже не понимаю, где зло и где благо, и что из всего этого выпало нам. Но я смотрю на Ремо, снующего между койками, за которым тенью следует Коэни, и понимаю, что этой смерти он бы не пережил.

Значит — благо?…

Сила Смерти — знание, значит, майор прав.

Я сжала губы в нитку и пошла в Связную Башню. На полпути мне загородила дорогу высокая хмурая фигура с раздраженно бьющим хвостом.

— Морровер, вы что, двинулись окончательно? За какой Бездной вы встали?

То, что произошло дальше, заставило меня подавиться достойным ответом с руганью заодно, и ввело в состояние шока до самого жилого корпуса.

Он просто поднял меня на руки и понес. Через половину внутреннего периметра, до самой спальни. Уронил на кровать, стряхнул ботинки и натянул одеяло до самой макушки.

— Что–то подсказывает мне, что стоило взять наручники, — угрюмо подытожил он, отходя. Я откинула одеяло и поймала его руку.

— Подождите. Фарр Торрили… Вы–то сами как ходите? И как слышите?

— Слуги Звезды, как я уже говорил, живучи. Я понимаю, вам приятно представлять себя страдалицей, но все было не так уж плохо.

— Настолько, что вы с первого взгляда поняли, что лазарет тут не поможет? — вкрадчиво поинтересовалась я. Пальцы под моей рукой сжались в кулак, с лица стерлось всякое выражение, глаза застыли пыльными зеркалами. Я выпустила его руку, поджала губы, сплела пальцы на коленях. — Прошу меня извинить. Вы спасли мне жизнь, — я подняла взгляд и с нажимом сказала: — А я не люблю быть обязанной, тем более, не зная, когда и чем могу вернуть долги. Особенно — когда ради меня кто–то ставит под угрозу собственную жизнь, потому что за это ни одна плата не может быть адекватной.

— В прошлый раз я почему–то от вас таких слов не слышал, — сухо заметил он. — Неужто Звезда решила, что я достоин благодарности чуть большей, чем изобретение оригинальной клички?

— Насколько я помню, всякую благодарность вы отшвыриваете от себя пинками, будто вас поливают грязью, — бросила я. — В стадии рубцевания от химических ожогов умереть нельзя, а вот от некроза тканей мозга только и возможно, что умереть. И не городите ерунды, Мертвяком не я вас назвала — это сделали задолго до меня.

— Ошибаетесь, хотя и не помните вы этого… Хоть бы сказали, за что, — он опустился в кресло, положил локти на подлокотники, переплел пальцы. — Я сильнее и выносливее вас в несколько раз, и ускоренная регенерация в моем организме не ограничивается одной кожей, а вы, как заметил ваш драгоценный майор, слишком ценны. Так что считайте, что это мой вклад в спасение мира от заразы, которую выпустили по моей вине.

— О боги, ну скажите вы честно, что ни черта не знали о моей немыслимой ценности, и, судя по тому, что я все же жива, не тратили время на выяснение этого вопроса. И при чем тут вы к этим тварям?… — я подтянула колени к груди, сбивая одеяло горкой. — Вы, насколько я помню, истово сопротивлялись тому походу. Если так рассуждать, выпустили мы их с фарром счетоводом вместе, хотя до сих пор не могу понять как, — я помолчала и хмыкнула в колени. — А за что дали кличку, сказать могу, хотя это действительно была не я. Просто похожи… Я понимаю, что ваша внешность слабо вас волнует, но результаты именно таковы.

— Ну спасибо, — бесстрастно отозвался он. — Вы сами давно в зеркало смотрели?

Я вопросительно приподняла брови. Мне в руки полетел плоский кругляш. Не скажу, что заглянула в него с немалым интересом, но все же… Ну, появилось на лице пара свежих ожогов, а шевелюра из абсолютно несимметричного полуежика превратилась в симметричный, неровно обгрызенный огнем по краю. Ну и что?

— Похоже, у вас в мозгу отсутствует что–то важное, по крайней мере, для женщины, и урезонивать вас бесполезно. Так что лучше спите дальше, — он встал и пошел к выходу. Обернулся в дверях: — Вы ничего мне не должны, и закроем эту тему. А если вам все же так хочется чувствовать себя обязанной, можете заткнуть свою совесть обещанием спасти жизнь мне, как–нибудь при случае. Учитывая ситуацию, этот случай может вам представиться.

Он ушел, а я еще долго ломала себе голову над более чем идиотским вопросом — ну с чего он взял, что Мертвяком его назвала я?…

— Чего? Как это — еще нет? — печально знакомый журналист приобнял спинку кресла связистки и вкрадчиво мурлыкал у самого уха девушки.

— Диметро, педик гребаный, руки убери, пока по морде не получил, — девушка обернулась, явив миру злое юношеское лицо. Я хмыкнула. Подхватила под локоть отскочившего ухажера:

— Привет, Ди. Думала, тебя уже давно здесь нет.

— Да вот как–то так, Морровер, — журналист все еще шокировано смотрел на кресло, подложившее ему такую свинью. — Я теперь вроде курьера. Вы же у Лидры помощи просили, помнишь?

— И что — дали?! — я с замиранием сердца посмотрела на нежданный источник информации.

— Откуда такое неверие в мои дипломатические способности, а, Морровер? — он приосанился, насмешливо блестя глазами. Потом скривился: — Честно говоря, тот еще геморрой был с этой помощью — война все–таки, самим не хватает. Без малого месяц переливали из пустого в порожнее, пока согласовали, вся связная на ушах стояла, тем более, что оператор дальней связи у вас остался один, а уж сколько я мотался туда–сюда… — Ди покосился на связиста, хмуро уставившегося на панель планетарной связи. Задумчиво протянул: — А счетовод ваш — вообще нечто. Протащить это все через руководство Лидры — это надо умудриться.

— А учитывая, что сейчас творится в городе, притом, что ни в одном форте планеты не осталось войск… Когда они будут?

— На днях, Морровер, на днях… Я махровый эгоист, который чрезвычайно дорожит своей шкуркой, поэтому надеюсь, что все это время ваши милые тварюшки будут кушать тех, кому не повезло остаться в городе. И не додумаются искать пропитание поблизости.

— Ладно, а от Зимы ты что хотел? — я хмыкнула. — Нет, принять его за девочку на побегушках…

— Ну я–то откуда знал? Тут раньше такая цыпочка сидела… — Ди пожал плечами. — Просто все никак не могут передать сообщение о наших бедствиях. Ветра что–то в этом году рано пошли — на улице холодрыга как зимой, того и гляди, снег повалит. Наверное, сразу руководству системы будут барабанить.

Чем все это может для нас закончиться, я представляла себе гораздо лучше, поэтому, вяло кивнув Ди на прощание, вернулась к связисту.

— Здравствуй, Зима.

— А, и вы явились поглазеть, — вспыхнул он. Вздернул подбородок, процедил зло: — Давайте, выражайте порицание, чхать я на вас хотел!

— По поводу чего? — я недоуменно потерла лоб и перешла к более насущным вопросам: — Сообщение в администрацию планеты что, до сих пор не отправили?

— У начальника смены спросите, а то как бы не измазали свою безупречность общением со мной, мразью. С вами потом ваши же дружки перестанут здороваться.

— Так, — я глубоко вздохнула. — Зима, я смутно припоминаю, что месяца эдак полтора назад ты просил у меня прощения и обещал не быть занозой. Что случилось?

— Какое теперь кому дело, что я обещал, — пальцы автоматически бегали по панели, пытаясь пробиться сквозь помехи. — Не волнуйтесь, все вам доложат и без меня.

— Полагаю, ты в любом случае считаешь себя несправедливо оболганной жертвой обстоятельств? — я смотрела на среброволосую макушку и молча ждала ответа. Уже побелевший шрам тщетно пытался скрыть по–другому зачесанный, косой, пробор. Значит, необратимо. Иначе не опустился бы он до работы простого оператора, живого придатка к машине.

Пальцы остановились. Он обернулся, поднял на меня глаза:

— В этом году межсезонье началось на месяц раньше. Связь не держится дольше двух секунд, и, если не удастся прорваться в течение часа, — сообщение перебросят на систему.

Он отвернулся. Пальцы забегали все по тому же маршруту, обрывая разговор. Да, пожалуй, это ответ.

А ведь прошло уже два дня. Как бы не оказалось, что слишком много. Хотя подмога от Лидры решит эту проблему в любом случае.

Я поискала взглядом коменданта — мне было разрешено передвигаться по форту самостоятельно только при условии, что я постоянно буду маячить у него перед глазами.

Тут же оказалось, что я опоздала: с разных сторон к Мертвяку целенаправленно приближались майор с сержантом и весь врачебный состав за вычетом медбратьев — Ремо, Лаппо и Отшельник. Проходя мимо Зимы, Лаппо подтянулся, с лица исчезла вечная ухмылочка, а в глазах возникло колючее презрение. Лицо Ремо превратилось в холодную маску. Звезда моя, да что произошло, если даже Ремо, который вечно его жалел в том нашем безумном походе…

И только Коэни, как всегда, страдал больше всех, разрываясь между теми, чьим мнением дорожит, и… Я смотрела, как он, идя последним, украдкой что–то шепчет, едва заметно проводя рукой по спине старшего юноши, как в огромных янтарных глазах плещется боль пополам с жалостью, и понимала, что права.

Зима молчал, сжав губы в нитку, ни на гран не отводя глаза от панели. Только на долю секунды сбились пальцы с отработанного ритма, едва заметно дернулось ухо навстречу сказанным словам, непроизвольно расслабились под тонкими пальцами напряженно застывшие плечи.

Я бросила косой взгляд на военных. Они прошли мимо связиста совершенно спокойно, но вот когда пересеклись с медиками… Майор споткнулся, глядя на Лаппо, как на покойного брата, выползшего из могилы — со смесью суеверного ужаса и узнавания. Мигом позже он совладал с собой, но, натянув на лицо безразличное выражение, продолжал следить за ним краем глаза. Лаппо же едва бросил взгляд в его сторону, а бросив, не нашел там ничего интересного, и повернулся к Ремо, что–то спрашивая.

Я ощущала себя зрителем, пришедшим в середине пьесы. Или, хуже того — обманутой женой, как всегда, все узнающей последней. И ощущала себя дурой.

Майор, кто вы, в конце–то концов? Почему я, не ясновидящая, вижу вас во сне за два месяца до знакомства? Откуда вас знает комендант, которого не знаете вы? И откуда вы знаете Лаппо, который не помнит вас?

И что, боги мои, такое сотворил этот маленький поганец?!

Я схватилась за виски. Мне срочно нужен Бес. Только он всегда точно знает, что творится в этом бардаке. И, в отличие от Мертвяка, мне об этом расскажет.

Решительно печатая шаг, я дошла до коменданта, все еще окруженного толпой, тронула того за рукав, собираясь дисциплинированно отпроситься к его брату…И тут это случилось.

Повскакивали с мест связисты, отшвыривая наушники, зашлась криком девочка–оператор дальней связи, уже вошедшая в пробный контакт. Экраны затянуло частой сеткой помех, погасли мониторы камер внешнего, за третьим периметром, слежения.

Ремо бросился к бьющейся в судорогах девушке–оператору, сдернул с нее ленту–усилитель и наушник, вытряхнул из кармана на ее комбинезоне ампулу с нейтрализатором иферена и воткнул иглу в тонкое запястье.

Я наклонилась и подобрала наушник. В динамике шипел и прищелкивал глухими помехами эфир. А поверх помех струились вязкие, низкими утробными переборами выворачивающие наизнанку волны. Наушник, кувыркаясь, полетел на пол.

Изнанка.

Они поставили вокруг форта барьер. Значит…

У нас осталось куда меньше восьми дней.