Эффект пробоя

Глава 6

Когда я вышел из парткома, солнце уже клонилось к закату, окрашивая деревянные стены крепости теплым золотистым светом. В голове гудело от потока информации, а в животе — от большой порции щей, которые оказались на удивление сытными, хотя больше ничего, кроме куска черного хлеба к щам в столовой не предложили. Я направился в ту сторону, где должен был находиться мой начальник Штерн, но его нигде найти не удалось, и мой новый коллега Антон Сидоров, который встретился мне, сказал, что Штерн куда-то уехал с военными, а мне просил передать, чтобы я пошел в общежитие получать там койку. И Антон показал мне на еще один барак, стоящий под крепостной стеной.

Уже на подходе я заметил, что Лена, Сергей и Костя ждали меня у входа в эту барачную общагу, сидя на лавочке, прислонившись спинами к бревенчатой стене, нагретой солнцем.

— Ну что, Леша, живой? — спросила Лена, ухмыляясь.

— Пока да, — ответил я, потирая виски. — Записали в дружинники.

Я тоже уселся на лавку.

— О, поздравляю! — Сергей хлопнул меня по плечу. — Теперь ты официально член нашего клуба «попаданцев на службе у советской власти».

— А что, многие из наших здесь так устроились? — поинтересовался я.

— Да все по-разному, — пожал плечами Костя. — Кто с военными, кто в мастерских, как Сергей, кто с учеными. Я вот музыкант. Но, музыкой тут, как видно, не увлекаются, хотя в парткоме мне обещали уже место в агитационном оркестре, как только он соберется. Только пока музыкальных инструментов нету. Так что жду и помогаю грузчикам… Есть у нас здесь даже один журналист из двухтысячного года, который статистикой занимается по заданию Вайсмана, всех расспрашивает, подробно записывает, что-то сопоставляет и изучает общественные мнения. А партком… ну, они просто хотят, чтобы мы все были полезны еще и в свободное от работы время.

— И чем именно я буду заниматься в народной дружине? Кто-нибудь знает? — задал я очередной вопрос.

— Будешь с другими патрулировать окрестности, — пояснила Лена. — Познакомишься с местными жителями. Будешь смотреть, чтобы был порядок, а еще помогать беженцам и поднимать тревогу, если враги появятся большой массой. В общем, ничего сложного.

— Кроме того, что эти «местные» вовсю режут друг друга, хуже, чем на дуэлях в средневековье, — добавил Костя.

— Пошли, сегодня будет твое первое дежурство, — сказал Сергей. — Тебя поставят с кем-то опытным. Я все покажу, где и что. Я сам тоже дружинник, но моя смена завтра. Вот, видишь царапину у меня на щеке? Так это местный один напал с ножом. Зарезать хотел, падла. Да я ножик тот отобрать сумел. И скрутили мы его, да сдали в здешнее СИЗО. Так что не зевай. Ничего страшного, всякое бывает.

Я кивнул. Вроде бы, действительно, ничего особенно страшного не произошло, но после рассказа Сергея на душе стало неспокойно. Ишь ты! С ножами кидаются местные на дружинников, оказывается!

Сергей пошел со мной. И вскоре, благодаря его содействию и замолвленному за меня словечку, я уладил все с койкой в общаге. А то толстая полногрудая комендантша сначала почему-то не нашла в списке мой номер жетона, который заменял тут удостоверение личности, и который я уже успел повесить на шею на длинном шнурке, подаренном мне Леной. Комендантша нашла меня лишь со второй попытки, только тогда, когда Серега на нее прикрикнул и напомнил, что я новый сотрудник Вайсмана.

После этого я захотел взглянуть на свое спальное место, чтобы узнать, куда потом возвращаться поздним вечером после дежурства и не потревожить никого в темноте. Серега показал мне мою кровать. И оказалось, что в комнате спят четыре человека. Хорошо еще, что не на нарах друг над другом, а в ряд. Вот только, никого в это время в помещении не наблюдалось. Видимо, не вернулись еще с работы мои соседи по комнате.

Бытовые условия мне не понравились, но, возмущаться я смысла не видел. Тем более, что Сергей сказал мне, что тоже живет в такой же комнате общаги в бараке рядом. И Костя, оказывается, его сосед по комнате, который спит на ближайшей койке. А вот Лена живет в женском общежитии, которое стоит отдельно от нашего и подальше.

Вместе с Сергеем мы подошли к воротам крепости. Там уже возле караульной будки собрались несколько мужчин с оружием и с красными повязками на рукавах. Серега сразу же представил меня высокому небритому мужику лет тридцати на вид по имени Григорий. Мне он Григория отрекомендовал, как надежного и опытного товарища.

Я не спросил, но, похоже, он был из партизан, судя по потрепанной гимнастерке, гражданским штанам и винтовке с поцарапанным прикладом за плечом. В караульной будке мой номер вписали в список дружинников химическим карандашом. Я расписался в журнале, и мы с Григорием заступили на дежурство. А Сергей пожелал нам удачи и вернулся обратно в крепость, наверное, чтобы побольше пообщаться с Леной в свой свободный вечер. По их переглядываниям и хихиканьям мне сразу показалось, что между ними что-то есть.

— Ну что, новичок, надевай повязку дружинника на левую руку, да пошли к местным знакомиться, помогать мне будешь, ежели чего, — буркнул он, протянув мне красную тряпку, которую я повязал вокруг левой руки, как и у него.

Мы двинулись от крепости сначала по грунтовой дороге, а потом свернули направо по узкой тропе, петляющей между холмов. Вечерний воздух был приятен, пахло прогретой травой. Если бы не винтовка моего спутника и не осознание того, что я провалился во времени сначала в 1941 год, а теперь, в этой каверне, оказался еще дальше, уже в какой-то дикой древности, то можно было подумать, что это просто поход на природу с гидом проводником-охотником.

— Ты откуда сам? — спросил я, чтобы разрядить молчание.

— Из-под Пскова, — коротко ответил Григорий. — Немцы наступали, и я сам в военкомат рванул добровольцем. Я же служить закончил срочную только три года назад. Но, недели не прошло, как наша часть попала в окружение. Чудом сюда мы вышли и то только из-за того, что бойцы НКВД дорогу в лесу показали на какой-то свой секретный объект с ангаром. Оттуда уже и перешли в эту незнакомую местность, где кривичи живут, но немцев нету.

И я понял, что он все-таки не совсем партизан, а больше солдат-окруженец, несмотря на свои гражданские штаны.

— А эти местные кривичи? Они, действительно, такие дикие и свирепые, как говорят? — спросил я.

Григорий хмыкнул:

— Дикие — это не то слово! У них тут свои правители и свои законы. Кровная месть — святое дело для них. Если кого убьют, то родня обязана отомстить. А еще у них жрецы есть, и в лесах капища с идолами стоят. Говорят, людей в жертву приносят. Но, я сам пока не видел.

Я сглотнул.

— И много этих дикарей тут водится?

— Хватает. Но ближе к крепости народ поспокойнее. Наши уже договорились с некоторыми старейшинами. Теперь торгуют, обмениваются. Но, дальше, западнее за речкой в лесах, — очень опасно. Налетят из засады, и даже выстрелить не успеешь. Потому в одиночку туда ходить запрещено. Только по приказу большими отрядами с автоматами и пулеметами.

Мы шли еще около четверти часа. Григорий время от времени доставал из своей холщовой сумки, повешенной через плечо, сложенную карту, нарисованную простым карандашом. Разворачивая ее и сверяясь по компасу, он отмечал наш маршрут, пока мы не вышли к небольшой деревне, незнакомой мне. Впереди виднелись десятка полтора изб, окруженных не слишком высоким частоколом. У ворот частокола стояли двое мужчин в кожаных доспехах и с топорами, заткнутыми за пояса. Увидев нас, они насторожились, но не схватились за оружие.

Григорий поднял руку в знак приветствия и что-то сказал на непонятном мне языке, похожем на старославянский и немного на белорусский.

Один из стражников ответил, затем кивнул в нашу сторону.

— Что он сказал? — шепотом спросил я.

— Что их старейшина ждет нас, — перевел Григорий.

— А ты откуда их язык знаешь? — поинтересовался я.

— Не знаю. Но я — белорус, а отдельные их слова схожи с нашим языком. Да и память на слова у меня хорошая. Потому и наловчился переговариваться с ними кое-как.

Меня охватило странное чувство. Вот оно, — настоящее средневековье, прямо здесь, в 1941 году! Впрочем, сорок первый год снаружи, а здесь у нас каверна… И мне предстояло в этом странном месте жить!

Мы вошли в деревню под настороженными взглядами местных. Женщины в длинных домотканых серых платьях с любопытством выглядывали из-за плетней. Дети затихали, даже переставали играть, завидя нас, чужаков. А мужчины не спешили убирать руки от оружия. В этом и состоял разительный контраст с Ягодовкой, где ни одного местного мужика я не увидел, сколько ни пялился.

— Расслабься, — пробурчал Григорий, заметив мое напряжение. — Пока мы в красных повязках — нас трогать не станут.

— А если кто-то из них решит, что повязка — это просто тряпка? — спросил я.

— Тогда нам конец, — усмехнулся он. — Но, пока такого не было ни разу после того, как они полезли на наших комиссаров с красными знаменами, а те и покосили всю их ватагу из ручных пулеметов. Теперь вся Ягодовка осталась без мужиков. Слухи тут быстро разносятся, да и не так далеко мы от Ягодовки находимся. А это деревня Пигиливка, около семи километров отсюда до Ягодовки, а до крепости нашей, где раньше их князь жил, которого наши расстреляли, сразу показав местным, кто тут главный, совсем близко.

Деревня оказалась больше, чем мне показалось издалека. Избы стояли тесно, между ними петляли узкие тропинки, а в центре возвышался длинный дом с резными столбами у входа — видимо, что-то вроде общинного дома или даже капища. Перед ним на колоде сидел седой старик в самодельном грубо сшитом кожаном плаще, отороченном мехом. Рядом стоял высокий мужчина с длинными усами и с мечом в ножнах на поясе. Судя по всему, знатный воин или даже воевода.

Григорий поклонился, сказал что-то на их языке. Старик ответил, потом медленно перевел взгляд на меня.

— Ты кто? — спросил он на своем языке, но я понял вопрос по интонации и по его взгляду. Да и созвучно прозвучало с нашим языком.

Я растерялся, но Григорий толкнул меня локтем.

— Новый дружинник, — представил он меня. — Пришел помогать.

Старик что-то сказал, а затем махнул рукой и еще что-то пробормотал. Григорий перевел:

— Он говорит, что ты видный парень. Но, оружие тебе нужно, чтобы мог ответить кровью за кровь.

Мне стало не по себе.

— Что он имеет в виду? — спросил я, когда мы отошли.

— Не бери в голову. У них тут обычаи такие, что каждый взрослый мужчина обязан носить оружие, — хмуро пояснил Григорий. — А теперь слушай внимательно. Мы здесь, чтобы проверить, как идут поставки зерна в крепость. Наши договорились с ними: мы даем им соль и железо, а они нам — хлеб и мясо. Но, в последний раз прислали меньше, чем обещали. Надо выяснить, в чем дело.

Мы направились к амбарам. По пути я заметил, что многие дома здесь стояли полупустые, а в некоторых дворах валялся разбитый сельский инвентарь и виднелись следы разрушений в виде поваленных заборов.

— Здесь что-то случилось? — спросил я.

— Был набег, — коротко ответил Григорий. — Не немцы. Свои же, только из другого племени.

— Тоже кривичи?

— Не совсем. Тут племена и какие-то другие есть.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Они не просто живут, как в старину. Они… — он замялся, подбирая слова, — не такие, как в книжках писали. Не добрые люди. Враждуют друг с другом постоянно и идолам языческим поклоняются. Потому и зовут их наши дикарями, что повадки у них дикарские.

Я хотел спросить подробнее, но в этот момент из-за угла выскочил мальчишка лет десяти и, не разбирая дороги, врезался в меня.

— Осторожно! — я едва удержался на ногах.

Мальчик отпрянул, испуганно глядя на мою красную повязку на рукаве.

— Не бойся, — сказал я. — Я не укушу.

Он что-то быстро пролепетал на своем языке, потом развернулся и убежал.

— Что он сказал? — спросил я.

Григорий нахмурился.

— Он сказал, что в лесу опять видели синелицых.

— Кто это такие?

— Не знаю. Но местные их боятся, — сказал он.

Мы дошли до амбаров, где нас уже ждал тот самый усатый воин. Он что-то сердито говорил Григорию, показывая на полупустые закрома.

— В чем дело? — спросил я.

— Говорит, что не могут выполнить договор, — перевел Григорий. — Говорит, что их люди пропадают в лесу.

— Немцы пробрались?

— Нет.

— Тогда кто?

Григорий переспросил, потом перевел ответ:

— Он говорит: «Те, которые синелицые, людей воруют».

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— И что это значит?

— Не знаю. Но, кажется, нам скоро предстоит это выяснить.

В этот момент где-то вдалеке, за деревней, раздался протяжный вой. Не волчий. Не человеческий. Что-то среднее. Усатый воин резко обернулся, схватился за топор.

— Похоже, наше дежурство начинается не очень спокойно, — пробормотал Григорий, снимая с плеча винтовку.

А я сразу понял, что здесь «народный дружинник» — это не просто уличный патруль, а деятельность гораздо более опасная. Но, отступать уже было поздно. Да и закат давно уже начался, окрасив облака кровавыми отсветами. Смеркалось. Становилось жутковато.