Эффект пробоя

Глава 10

Сержант и его солдаты стояли в растерянности, оглядывая поляну, усеянную трупами, а затем бойцов из НКВД, — людей в странной, будто сошедшей со старых фотографий, форме. Автоматы Калашникова смотрелись в сравнении с ППШ, как оружие из будущего. Впрочем, так оно и было.

— Вы серьезно? Мы что, зашли через это свечение в 1941 год? — переспросил один из бойцов, широко раскрыв глаза.

— А ты соображаешь, откуда тут немцы в такой экипировке? — усмехнулся Громов.

— Да и мы сами не местные. Некоторые, как я, например, или как они, — Виктор кивнул на нас с Антоном, — тоже попали сюда из других времен.

Советские солдаты из шестидесятого года переглянулись.

— Так это правда? Про порталы и прыжки во времени? — прошептал один из них. — Значит, в фантастических книжках писатели не врут?

— Правда, — кивнул Штерн. — И теперь вам тоже придется смириться с тем, что назад дороги нет. По крайней мере, пока мы не найдем способ отправить вас обратно.

Сержант тяжело вздохнул, опустил автомат и вытер пот со лба, проговорив:

— Ладно. Что нам делать?

— Для начала, — помочь убрать эту поляну, — сказал Виктор. — Потом двинемся в крепость. Там разберемся.

Мы принялись за работу, разбирая установку пробойника. Бойцы НКВД собирали трофеи, относя их в свой «Опель-блиц». С немцев собрали все огнестрельное оружие, патроны, гранаты, штыки, документы, ремни, каски и даже сапоги. А у синелицых изъяли щиты, короткие копья, луки и колчаны со стрелами, уцелевшие железные шлемы и топоры. Не пропадать же добру? Деревенских, например, вооружить можно против тех же синелицых. А солдаты из шестидесятого года копали ямы саперными лопатками. Вскоре немцев и синелицых начали оттаскивать в две разные братские могилы.

Когда работа была закончена, мы с Антоном разобрали свое оборудование, сложили его в ящики и перетащили их обратно к лесной дороге. Там вся наша группа вместе с новоприбывшими попаданцами уже грузилась в два грузовика, которые все это время дожидались нас под присмотром вооруженных водителей. Водитель из НКВД, понятное дело, был вооружен автоматом с диском. Но, как оказалось, и водитель нашей полуторки Олег тоже вооружился не хуже. Ему, как коммунисту и активисту парткома, доверили вполне серьезное оружие. Когда все началось, он вытащил из кабины полуторки аж целый трофейный немецкий автомат. И, пока мы работали, обеспечивая работу портала, а потом наблюдали бой немцев и викингов, водитель сидел в засаде в придорожных кустах, чтобы, как он сказал: «скосить врагов очередью, если выскочат к машинам».

К счастью, вступать в бой Олегу так и не пришлось, как и нам с Антоном все-таки не пришлось ни в кого стрелять. Потому я и мой напарник залезали в полуторку в хорошем настроении, несмотря на кучу трупов, только что закопанных в лесу. Ведь, несмотря на все ужасы, которым мы стали свидетелями, с нами ничего не случилось, и мы благополучно возвращались обратно. Правда, в кузове полуторки пришлось немного потесниться, потому что к нам подсадили нескольких бойцов из новоприбывших.

Один из них, самый общительный молодой парень с рыжими волосами и веснушками на лице, с интересом разглядывал мой «Вальтер», который я на этот раз не сунул в карман, а заткнул за пояс.

— Трофейный? — спросил он, указывая на пистолет.

— Да, — кивнул я. — От мертвого немца достался.

— А у нас такие уже в музеях, — усмехнулся он. — Да и все эти ППД и ППШ сняты с вооружения. У нас теперь АК-47. Вот это вещь!

— Вижу, — пробормотал я, глядя на его автомат.

— Меня Ваня зовут, — представился он.

— Алексей.

— Ты откуда?

— Из 2025-го.

Он присвистнул:

— Да ты вообще из далекого будущего! А я-то подумал, что мы тут самые продвинутые…

— Получается, что время, — штука относительная, — пожал я плечами.

Машина ехала неторопливо, осторожно объезжая колдобины, отчего дорога казалась долгой. Я сидел на ящике рядом с Ваней, слушая его рассказы о жизни в Советском Союзе при Хрущеве. Культ Сталина там уже развенчали, но его тело из Мавзолея пока не вынесли. К 1960 году в космос уже начали летать животные. А вот советский человек только в следующем году полетит, сначала — Гагарин, потом — Титов. А потом взорвут на Новой Земле водородную царь-бомбу. Ту самую, которая получила в народе прозвище «Кузькина мать». И всеми этими информационными поводами, о невиданном росте мощи СССР при Хрущеве, власти перебьют то, что Сталина втихаря вынесут из мавзолея в ночь с 31 октября на 1 ноября 1961 года. Эту дату я хорошо запомнил. Личность Сталина меня всегда очень интересовала, потому и прочитал на эту тему очень много книжек и статей в интернете. Эх, где же теперь этот самый интернет?

Пока до интернета тут, понятное дело, очень далеко. Да и в 1960-м году страна бросила силы совсем не на развитие информационных сетей, а на поднятие целинных земель и выращивание кукурузы. И Ваня говорил мне об этом, как о большом прорыве вперед в деле построения коммунизма. Он, оказывается, был парнем идейным, комсомольцем из актива, и верил словам Хрущева о том, что всего через два десятка лет коммунизм в СССР уже построят. Но, разумеется, ни сам Ваня, ни его товарищи, которые попали к нам вместе с ним через паразитный портал, даже не подозревали о том, что случится на самом деле со страной. Как не подозревали они и о существовании чего-нибудь необычайного, вроде нашей каверны. Их отделение просто наткнулось на «зеленый туман и свечение» в лесу во время учений.

— А у вас тут война на самом деле? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Только внутри каверны враги не столько немцы…

— А кто? Эти… синелицые? — перебил Ваня.

— Да. Они терроризируют местных жителей. И никто не знает, кто еще появится. Ведь паразитные порталы вроде того, через который вы сюда пришли, открываются неконтролируемо, сами по себе, — проговорил я.

— Жутковато, — пробормотал Ваня.

Крепость встретила нас привычным шумом большого скопления людей. Новоприбывших солдат разоружили и сразу же повели на допрос в НКВД. Начальству нужно было убедиться, что они не представляют угрозы и настроены лояльно. Нас же с Антоном Штерн отпустил отдыхать, правда, заставив все-таки сначала сдать оружие под расписку. Ведь оно все-таки полагалось нам только на выездах в зону пробоя. И разгуливать с ним мы могли лишь на работе, находясь, так сказать, при исполнении. Оставив «Вальтер» у дежурного в оружейной комнате и расписавшись в журнале напротив номера своего жетона, я побрел в столовку, чтобы поесть.

С утра перед выездом нас с Антоном Штерн напоил чаем у себя в кабинете, самолично сделав для каждого по бутерброду черного хлеба с куском местной буженины. Кстати, вполне себе неплохой. Но, с тех пор у меня во рту не было ни крошки. Только воду из фляги пил, да и то не из своей, а у напарника просил, поскольку не обзавелся пока тут ничем, даже флягой. Смартфон мой при перемещении сгорел и вообще аннигилировался. А бумажник с банковскими карточками, документами и деньгами лежал в рюкзачке, который тоже неизвестно куда подевался. Вот и остался я только в джинсах, кроссовках, да в простой синей футболке, а в карманах не было ничего, кроме бумажного носового платка.

Обнищал я, получается, при попадании сюда, окончательно. Впрочем, хорошо еще, что на казенное довольствие сразу поставили по приказу Вайсмана. Значит, с голоду точно не помру, да и кровать своя есть. Хоть и в убогом барачном общежитии, но имеется кров над головой. Уже лучше, чем ничего. Да и перспектива карьеры научного сотрудника в секретном научно-исследовательском центре, — это тоже не так уж плохо при здешних реалиях.

Я думал, что Антон составит мне компанию на ужине. Но, он просто огорошил, сообщив, что, оказывается, уже успел, как ценный специалист, получить в Ягодовке отдельный дом с огородом. И потому мой напарник больше не жил в общаге! И меня подобная новость, признаться, сильно удивила. А он, увидев мое замешательство, объяснил:

— Здесь семейным сразу дают отдельное жилье в деревне, чтобы обживать местность побыстрее.

— А ты что, вместе с семьей сюда провалился, что ли? — не переставал удивляться я.

И Антон поведал:

— Да нет же! Я уже тут с местной девушкой познакомился. Вот и женился.

— Так сразу и женился? — не поверил я.

— А чего и не жениться, если дом на свадьбу бесплатно выдают вместе с женой и хозяйством? — ответил он вопросом на вопрос. И добавил подробностей:

— Правда, избушка совсем простенькая, отапливается по-черному, да с крышей из соломы. Но, уж лучше такое свое жилье, чем в общаге гнить. Да еще и жена молодая под боком.

— И как она? — спросил я.

Он рассказал:

— Красавица! Совсем молоденькая, но уже все хозяйство ведет. Леся ее зовут… Сиротой она осталась после набега врагов на деревню. Отца и братьев у нее убили… Я на следующий день, как попал сюда, с ней познакомился, когда меня в Ягодовке поначалу держали для допроса. Приглянулась мне девка. Она со своим коромыслом за водой ходила, вот я набрался наглости и подошел. А она мне сразу улыбнулась возле речки. Понравился я ей, значит, с первого взгляда. Помог нести Лесе ведра, так все и закрутилось у нас…

— И на каком языке вы с ней общаетесь? — не удержался я от нового вопроса.

И Антон ответил:

— Пока на смеси нашего и местного. Отдельные словечки из их языка я схватываю, а отдельные из нашего — жена выучивает. Но, в целом, мы прекрасно друг друга понимаем в быту. Уже больше двух недель, как официально расписались. Дело-то житейское нехитрое, а природа человеческая во всех временах одинаковая.

Ошарашенный таким раскладом, я попрощался с Антоном, которому после трудового дня предстояло еще пешком преодолеть несколько километров от крепости до своего нового семейного гнезда, и вошел в столовую. Заведение общепита как раз открыли после длительного перерыва для посетителей, последовавшего после окончания обеда. Впрочем, персонал столовки в это время не бездельничал, а убирал зал и готовил ужин. И теперь я рассчитывал получить свою законную вечернюю порцию по номеру жетона.

На этот раз мне без проблем выдали еду, сверив номер жетона по списку. Ужин состоял из тушеной капусты и двух котлет. Еще и глиняную миску-пиалу дали с теплым компотом, да кусок хлеба, черного, опять же. Другого я пока здесь не видел. А этот, похоже, пекли прямо на месте. Мой панкреатит, из-за которого меня признали ограниченно годным и не взяли в армию, пока никак себя не проявлял. Впрочем, воспаление поджелудочной железы у меня и не было хроническим. Просто, когда на обследование от военкомата клали, я как раз траванулся алкоголем. В молодости употреблял с друзьями-студентами разную дрянь, было дело. От этого и с учебой проблемы возникли, вот и вылетел со второго курса политеха. Но, получив такой серьезный диагноз, я взялся за ум, вовсе исключив спиртное из своего рациона. Потому, наверное, все постепенно прошло к тридцати годам.

Поскольку народ уже повалил с работы, в столовке было многолюдно. И в длинном деревянном зале гул голосов напоминал шум на базаре в торговый день. Я высматривал знакомые лица, но ни Кости, ни Лены не увидел. А про Сергея вспомнил, что он сегодня дежурит в дружине после смены в здешней механической мастерской, куда его направили, поскольку работал он до попадания автомехаником. Да и вообще, попаданцев, то есть людей, одетых, примерно, как я, на глаза не попадалось. Зато были новенькие из беженцев, которых сегодня мы пропускали сквозь портал. Один из них, мужчина средних лет с курносым носом и небольшой бородкой, одетый в старый пиджак, подсел ко мне, сразу спросив:

— Вы случайно не знаете, как называется это место?

Вопрос прозвучал очень даже вежливо, поскольку здесь чаще друг к другу, как я заметил, обращались на «ты», а не на «вы». Но, я лишь сказал ему то, что уже знал сам:

— Мы на территории крепости местного князя, которого наши расстреляли. Но, как это место называлось раньше, я не знаю. Теперь же именуется просто: «Научный городок». Недалеко расположены две деревни: Ягодовка и Пигиливка.

— У кого ни спрошу, никто толком не знает! — пробормотал беженец. — Меня сегодня вместе со всем селом эвакуировали сюда от немецкой оккупации. И хотелось бы все-таки точно знать, где оказался.

— Так спросите у кого-то из партийцев или у военных, — посоветовал я.

— Спрашивал уже, — махнул он рукой. — И все отвечают так же неопределенно, как и вы, а то и меньше. Военные говорят, что эта территория освобождена от немцев. И все. Но, я же вижу, что вокруг какая-то другая область. Совсем даже не наша родная Псковщина! Меня это очень волнует, потому что я — агроном, и должен определить особенности местных почв, исходя из географического положения.

— И как вас зовут? — поинтересовался я.

— Простите, не представился, — он протянул руку, — Борис Михайлович Немчин.

Я пожал его твердую ладонь, тоже представившись и подумав, что знакомство с агрономом не помешает на будущее, когда тоже заведу себе дом с участком, как у Антона, и буду сажать что-нибудь на огороде. Потому похвастался:

— А знаете, я один из тех, кто сегодня обеспечивал переход эвакуируемых. И тут все очень сложно. Надеюсь, что с вами уже проводили собеседование?

— Нет, пока только выдали жетон с номером для питания в столовой и назначили беседу в НКВД на завтра. Они не успевают. Нас эвакуировалось из села почти три тысячи человек, — сказал он.

И я выдал:

— Понимаете ли, это место представляет собой каверну по отношению к 1941 году. Некий пузырь пространственно-временного континуума. То есть, здесь иное пространство и иное время, хотя власти по привычке придерживаются пока прежнего календаря. Впрочем, я думаю, что постепенно жизнь и здесь наладится. Удачи вам!