Эдем 9

Пролог

Вечно блаженный Акерон, приют для всех остроухих. На этих землях можно встретить как вечнозелёные леса с их прекрасными дриадами, так и монструозные мраморные замки, в башнях которых живёт высшая аристократия, хранящая порядок Эдема. Где-то пониже, в тёмных пещерах, живут и представители истока Дкал’Алинтар, хотя обители их не идут ни в какое сравнение с Орта Миос, где до потолка даже не всякий колосс дотянется.

Самих же эльфов в процентном соотношении одновременно и много, и мало, всё как обычно зависит от точки зрения. С одной стороны, доля остроухих здесь самая высокая в сравнении со всеми другими землями Эдема. С другой, внутри самого Акерона порой представителей тех или иных видов бывает куда больше, чем, собственно, самих эльфов. Например, людей здесь почти всегда больше, чем эльфов. Это можно сказать и про зверолюдов, орков и гоблинов, но конечно не про раалорианцев или драконоидов.

Однако при этом весь административный аппарат состоит из эльфов разных рас, а если рассматривать отдельно лариосов, то можно обнаружить, что там остроухих больше половины от общего числа смертных. Да и в повседневной жизни… другие виды зачастую играют роль обслуги, дешёвой рабочей силы, ведь эльфы живут куда дольше, следовательно тем же людям с ними конкурировать крайне тяжело. Поэтому даже если на одного эльфа будет приходиться десять людей, то скорее всего придя в алхимический цех, вы обнаружите, что десять людей работают руками, отдавая пот и кровь, а руководит ими один остроухий.

В то же время всех жителей Акерона объединяет тяга к высокому. Множество амфитеатров различного назначения располагаются по всему городу и даже за его пределами строят гигантские арены, куда ежедневно приходят смертные. Даже те, кто впахивает на тяжёлых производствах и, казалось бы, должен идти после смены выпивать в бар или отдыхать домой, предпочитает сходить на свою любимую оперу, в то время когда у большинства граждан Эдема в принципе нет любимой оперы. Сами же арены, где выступают этиамарии, зачастую тоже превращаются в театры, где редко кто умирает и почти никогда на них не проводят боёв без правил. Искусные пьесы ставятся на кровавом песке, а от рабов требуют не жестокости и мастерства владения оружием или магией, а умения играть роль.

И сегодня, на Великой Арене или, как принято говорить в Акероне, на Великом Амфитеатре происходило нечто совершенно удивительно и невозможное. Лансемалион Бальмуар привёл на выступление свою рабыню. Да не простую, а представительницу вида криеросов, которая по заверению аристократа будет исполнять собственный реквием. Из-за этого цены на места вскочили до небес, весь цвет Акерона прибыл на это событие, ведь для криеросов считается невозможным создать нечто своё.

Однако Лансемалиона Бальмуара уже довольно хорошо знали, своих слов на ветер он не бросает. Это подкупает. Кроме того, ходят слухи, что аристократ обратился к каждому мастеру Эдема. Практически все отвечали отказом, однако в какой-то момент Этий улыбнулся смертному. Некоторые признанные композиторы согласились попробовать и поставить на кон свою репутацию. А ещё… кто-то говорит, что не обошлось без участия аж самого архиепископа, который своей волей надавил на некоторых наставников и заставил их хотя бы попытаться обучить Алентину.

В том числе и Надёжная Сестра внимательно следила за каждым шагом господина Бальмуара. Происходящее в Эдеме набирало обороты, а сам второй наследник Зелгиоса Торвандори вдруг как с цепи сорвался. Да и не только он, многие лариосы почувствовав слабость Гильдии начали дерзить и вести себя неадекватно, создавая проблемы в том числе и для себя. Амбиции взыграли во многих, приструнить же каждого не представляется возможным из-за нехватки ресурсов.

Кроме того… сегодня на Великом Амфитеатре явно что-то произойдёт. В этом у Надёжной Сестры не было никаких сомнений, поэтому она и прибыла сюда лично, пытаясь раскрыть дальнейшие замыслы Лансемалиона. Нет, его конечная цель и так понятна, однако важно узнать о выбранных аристократом путях, чтобы заранее начать готовиться к последствиям, которые будут несомненно ужасны. Одна его выходка с Делсирааном чего только стоит… Он идёт как таран вперёд, осознаёт свою безнаказанность, видит покровительство или бездействие духовенства, а за ним вдруг поднимает головы и всякая мелочь, невероятно сильно желающая оттяпать свой кусок от пирога, делёжка которого превратит Эдем в пепелище.

И начала играть музыка, Алентина в белоснежном платье сидела в центре арены, играя на скрипке стоимостью в несколько крепостей. Аккомпанементом ей служили мастера, потратившиеся огромное количество бесценного времени на то, чтобы помочь представителю криеросов создать нечто новое. Сотни тысяч часов ушли, но недопонимание всё яснее отражалось на лицах зрителя.

Они слушали одну композицию, вторую, но в любом куплете, в каждом припеве они улавливали нечто смутно, а порой и явно знакомое. Даже прехорус, связующее звено между куплетом и припевом один в один напоминает лишь комбинацию мастерства наставников слева и справа. Свою скрипку держит Алентина крайне правильно, но даже в этом она будто копия ещё одного мастера, что сидит на главной трибуне и с непониманием следит за происходящим. И чем дольше звучит композиция, тем дальше заглядывают зрители вот уже вся аранжировка поделена на заимствованные у разных смертных моменты. И сколь бы сильно отдельные граждане не хотели найти что-то уникальное, но находили они лишь копии уже услышанного здесь ранее.

Казалось бы… музыка, она же состоит из комбинации одних и тех же нот. Так как удаётся создать нечто своё? Ведь результате же будет всегда похожим. Алентина именно так и мыслила, потому что иначе просто не могла. Ей оставалось лишь брать уже известное, раскладывать каждый объект до атомов и потом из этих мельчайших деталей создавать уже что-то своё. Она разбирала и комбинировала, делила всё и собирала снова, но… по всей видимости детали слишком крупные и есть нечто… просто недостижимое разуму криероса, способного лишь на копирование.

По началу зрители вели себя сдержано, надеясь, что вот-вот Алентина что-то покажет и удивит всех, но постепенно они так увлеклись, что начали вслух с усмешками обсуждать, а откуда-то спёрт этот мотив, с какой мелодией его объединили… Однако наставники, сидящие рядом со своей ученицей всё равно продолжали играть, не обращая внимания на это свинское поведение. Ведь некоторые фразы, короткие музыкальные идеи внутри мелодии, они действительно являлись уникальными, ну или хотя бы спорными. Да, многие участки композиций не пестрили индивидуальностью, но что-то своё было, однако оно скрывалось за монолитным убеждением в том, что криеросы просто неспособны создать чего-то своего. И сами эти зрители в своём разложение мелодий Алентины становились подобные этим же криеросам, ведь сами теряли суть создания чего-то нового, опускаясь до глупостей вроде «ха-ха, ноты такие же, значит это лишь пародия».

Тем временем ученица продолжала играть и улыбаться, смычок её идеально точно передавал каждую ноту, ведь единожды услышав её, она без труда воспроизводила нужный звук. Идеальный слух и чувство ритма, как машина девушка без ошибок могла исполнять тысячи разных композиций без перерыва. Но какой в этом толк, если ты навсегда останешься лишь исполнителем, неспособным создать чего-то своего? Чего-то уникального? Разве есть что-то более обидное для деятеля искусства, чем услышать: «Молодец, твой труд похож на произведение вон того или того смертного».

В какой-то момент зрители уже начали довольно громко сетовать на эту нелепость. Они заплатили так много денег, но за что? Их рабы тоже могут идеально воспроизводить композиции и что теперь? Разве этим славиться Акерон? Разве за эти приходят в Великий Амфитеатр? Само нахождение Алентины здесь позорит историю места, где свои произведения искусства показывали миру истинные мастера, достойные называться творцами! Ей лучше уйти и не позориться, себя она уже похоронила, но с таким темпами похоронит ещё и наставников с хозяином.

Но Алентина продолжала играть и улыбаться, пусть по её щекам уже и текли слёзы. Столько сил потрачено, к обучению привлечены лучшие мастера, огромные деньги вливались в организацию этого события, но… кажется криеросы действительно способны лишь быть чье-то копией и ничем более. Сколько не старайся, будешь лишь идеальным ледяным изваянием чего-то уже существующего. И вдруг очередная слеза стекает по подбородку и падает вниз, превращаясь в снежинку, после чего ученица не попадает в ноту.

Аранжировка сыпется, затихают инструменты наставников, которые с сожалением сдаются. Многие их ученики даже до такого уровня не дорастают, но с ними слушатель обходится куда мягче. Однако спрос с Алентины оказался слишком высок, почему-то никто не собирается брать во внимание множество нюансов, да и вообще они уже с ума, кажется, сошли, видя плагиат даже там, где его попросту нет. Остаётся лишь признать своё поражение, ведь именно наставники не смогли объяснить самого главного.

Но ученица не останавливалась, хотя и играла уже не по собственным нотам. Она будто пыталась импровизировать, нарушая все мыслимые и немыслимые правила музыки. Звуки резали уши, а слушатель начал откровенно кривиться, но на лицах высших трибун вдруг неожиданно застыло тихое смятение. Происходило нечто неподвластное простому разумению, постепенно сильнейшие паресисы начали повергаться в ужас, изучая изменения в тенях Кихариса.

Алентина не играла по нотам, ведь не могла их уникально скомбинировать, беря за основу всё ранее услышанное. И в своей отчаянной попытке… не понравиться слушателю, нет, в попытке доказать что-то себе она вдруг начала раскладывать на неделимые частицы нечто действительно уникальное и неповторимое, что есть даже у криероса. Собственную душу, чувства, эмоции и ментальное тело.

Попытка связать всё это с нотами выходила крайне убогой, мерзкой и от звучания хотелось закрыть уши. Однако если посмотреть на происходящее через тени Кихариса… Многие лариосы, даже далеко не сентиментальные, уже тоже пустили слезу. Вся та боль выливалась наружу с потоками хара, разрываемое сердце и отчаяние, муки и страдания в попытках сделать невозможное, горе, грусть и бездонная печаль — Алентина буквально разрывала свою душу, обнажая ледяное сердце и пытаясь доказать, что что-то уникальное у неё есть.

Слетали все накопленные за жизнь слои из советов и опыта других смертных. И там, в далёкой глубине, размеры которой у каждого свои, находилось то, что так или иначе всегда будет являться неповторимым, путь и созданным путём рефлексии над уже известным. Пропуская через себя одну и ту же информацию, объединяя её со своим жизненным путём, тысячи мастеров в результате создадут нечто своё, хотя сырьё будет у всех одинаковое. И даже самые мерзкие критики позакрывали свои рты, как и начал исчезать скептицизм многих простых смертных слушателей, ведь в режущем слух плаче скрипки слышалась скорбь и огорчение самой Алентины, которая и сама не верила, что способна создать нечто уникальное.

Сделал последнее движение смычок и вдруг ученица замерла, чем вызвала ужас всех собравшихся. Всё её тело превратилось в лёд, как и инструмент вдруг начал меняться, пока последние удары делала ардия. В своей попытке что-то доказать представительница вида криеросов действительно достигла успеха, пусть и отдав ради этого жизнь. Хотя многие ещё ждали, что вот-вот смычок двинется.

— Не может быть… — ошеломлённо прошептал один из наставников, бросая взгляд на скрипку, что тоже стала льдом, так ещё и вобрала в себя всю ту уникальности магический рисунков созданных в посмертии из уникального набора всех личных богатств души.

Сразу же начали вскакивать лариосы на верхних трибунах, обещая миллионы золотых монет за эту скрипку прямо здесь и сейчас. Но резко вскочил Рудольф Гирардус и закричал:

— Это имущество Лансемалиона Бальмуара! Любое обсуждение продажи скрипки без него — вопиющее хамство и оскорбление!

За долгие тысячелетия Великий Амфитеатр не слышал ничего более ужасного. Долго ещё будут вспоминать зрители о случившемся. Некоторым будут сниться кошмары, ведь в Акероне очень много смертных, которые весьма сентиментальны и способны на высшую эмпатию. Каждый знает о том, что криеросы способны копировать, но до сегодняшнего дня немногие задавались вопросом: а что они чувствуют и чувствуют ли они вообще? Неужели вся та вырвавшаяся боль была взращена их собственным снобизмом? Быть может, стоило поддержать сам факт попытки Алентины и дать ей больше времени? Забил ли зритель последний гвоздь в крышку гроба?

И в этот момент глаза Надёжной Сестры неожиданно распахнулись. Она слишком увлеклась пьесой, забыв о своей главной цели. В едином моменте внутри неё воцарился ещё более сильный страх, истинный ужас от внезапного соединения разных деталей общей картины. Командир гвардии рода Бальмуаров… он пришёл сюда в полном боевом облачении. В случайных местах по всему периметру сидят его гвардейцы, также в артефактном снаряжении, скрытом под иллюзией обычной одежды. Самого Ланса здесь нет, как и нет генерал-губернатора.

— Прошу, пройдёмте, — внезапно над ухом сотрудницы Гильдии раздался шепот, на плечо легла рука ещё одного гвардейца. — Мой господин желает с вами поговорить. Вам лучше согласиться. По-хорошему.

Через считанные минуты Надёжную Сестру провели в секретную ложу, где уже сидел Лансемалион Бальмуар, попивая чай напротив запуганного до смерти генерал-губернатора.

— Что здесь происходит? И на каком основании вы смеете угрожать…

— Закрой рот, — жёстко произнёс аристократ, отставив чашку.

— Вы совсем уже…

— Госпожа… — встрял главный эльф Акерона, побелевший от ужаса. — Он заминировал весь Великий Амфитеатр.

После этих слов душа Надёжной Сестры ушла в пятки. Неужели всё настолько плохо и Гильдия уже совсем ничего сделать не может? Как так получилось, что сотрудницу самой влиятельной организации вызывает на ковёр какой-то лариос? Так он ещё и смеет устраивать теракт, за который его наверняка ждёт жестокая расплата. Страшнее становилось и от того, что этот янтарноглазый маг явно не сошёл с ума и следует чёткому расчёту.

— Это правда?

— Да, — спокойно ответил Ланс. — Бомбы находятся у моих гвардейцев. Одна команда и они активируют артефакты. Все конечно не умрут, как и арена не обвалится, но… трупов будет очень много. Кроме того, Рудольфу Гирардусу отдан приказ действовать максимально жёстко, так что и на главной трибуне резня будет весьма кровавой.

— Зачем?

— Для достижения своих целей мне остаётся играть лишь по-крупному.

— Духовенство вас раздавит, если у нас не получится сделать это раньше.

— Архиепископ в курсе происходящего. Или вы думаете у меня есть ресурсы устроить подобное в одиночку?

— Что это значит?

— Это значит, что Акерон убирается из уравнения, Мария, — ответил Ланс, обращаясь к сотруднице Гильдии по родному имени, тем самым демонстрируя свою силу: многих агентов Гильдии уже удалось вскрыть. — И либо мы все сейчас приходим к компромиссу, либо Ландос объявляет войну Акерону, а начало ей будет положено здесь с бойней на верхних трибунах и уничтожением местной высшей аристократии. Хорошо подумай, ведь мне терять нечего, как и многим другим, которых вы загнали в угол, рассчитывая, что влияние вашего авторитета безгранично.