Душа в тротиловом эквиваленте

30 октября 1952 года, вечер

Исполняющий обязанности посла, или, проще говоря, Charge d'Affaires Яков Бим обреченно забился в кресло.

— Будь проклята эта трижды fucked страна с ее трижды fucked непредсказуемыми лидерами! Они стократ хуже индейцев маори, глушивших своими дубинами англичан, несших свет цивилизации!

Стоило его учителю, Джорджу Кеннану, сказать в Берлине всего-то пару слов о необходимости сдерживания дикарей, что вообще-то понятно и даже оправданно, как его объявили «persona non grata»! И эти недолюди даже не дали почтенному представителю WASP забрать из Москвы семью! Просто выкинули, как грязную тряпку. Потому — нет им прощения!

Но пустить того идиота в резиденцию было просто неразумно. Тем более, идиот — проиграл. Слушая речь Сталина, приходилось вспоминать намертво врезавшиеся в память строки этого их поэта. Как его… Ага, Блока. Да, те самые, о мясе белых братьев…

Бим понимал, что Булганина, приходившего вчера за спасением, спасти не удастся. Эти fucked Russians все равно выковырнут его из посольства, не обращая внимания ни на какие нормы международного права. Короче, пустишь урода в дом — местные спалят всех!

У них теперь вооружен каждый первый! И он удивлен, что двум русским polismen у ограды удается сдерживать натиск многотысячной вооруженной толпы. Которая вот-вот сомнет вдруг ставший хрупким высокий забор, и вторгнется в резиденцию. Не иначе, эти polismen просто волшебники…

Говорят, что в этой стране происходят просто жуткие, с точки зрения цивилизованного англосакса, вещи. Добропорядочный протестант от такого вообще отведет глаза!

Общество всерьез восприняло тезис этого демона из Грузии, что человека нельзя унижать неволей. Может отработать ущерб, пусть живет. Не может — должен умереть. Может он действительно из древнего рода Сассанидов, и выбор псевдонима был вовсе не случаен? Или он — левит? Из тех, кого не обрезают?

Кто бы ответил… Только никто не ответит. Сами не знают, кто их царь. И взять с них нечего — дикари!

Нет, положительно, и чувство меры у них отсутствует напрочь!

Любой цивилизованный человек, в здравом уме и твердой памяти, не способен оспорить претензии к этим дикарям, накопившиеся у цивилизованного сообщества! У людей, единственно достойных войти в прекрасное завтра!

Только, судя по звукам на улице, им на это абсолютно наплевать.

Превосходный шотландский виски, ароматизированный горелым торфом до состояния дезодоранта, комом стал в горле.

Кинув взгляд в полуциркульные окна, скопированные с особняка Гагариных, Бим погрустнел. Никакого погрома не намечалось, будто бы дикари думали о реакции цивилизованных стран на свои действия.

Никто не собирался валять ворота и выдирать из нежных розовых ушек распутных секретарш золотые сережки. Все было намного страшнее.

Русские «grazdane» повели себя вполне цивилизованно. Они отрядили представителей, которые жестко потребовали:

— Все документы, касающиеся сотрудничества посольства и наших внутренних изменников — на стол!

Что поделать, пришлось отдать. В глазах пришедших явственно читались образы поднятых на копья голов, ножа в брюшной полости, заостренного кола в анальном отверстии. Было страшно. Он отдал все. Только ради того, чтобы эти страшные люди, наконец, ушли! Только для блага!

Судорожные, злые мысли покатились своей чередой.

— Polismen однозначно не смогут удержать толпу у ворот. И его жизнь, такая прекрасная и столь ценная для мира, вдруг прервется. С ним исчезнет мир! А этого допустить никак нельзя!

В конце концов, в туристических путеводителях составители прямо советуют отдать грабителю все, что он попросит — жизнь ценнее.

Правда, в «New York Times» однажды писали, что пожилой русский бухгалтер из делегации Внешторга, поняв, что требуют от него обдолбанные ниггеры, просто разогнал их при помощи металлической урны. Статья особого доверия не вызвала, поскольку там писали, что пожилой бухгалтер вырвал из бетона пару толстых анкерных болтов. Но автор особо подчеркивал, что этот толстенький лысый человек впал в боевой транс, что по слухам, умели только викинги. Или русские, даже если они башкиры, так их!

А я не викинг, да и никогда не стремился им быть! Поэтому я пойду и просто отдам им все, что они просят! Страшно же, в конце-то концов!

Нет, я не переоценил способности дикарей, из которых едва ли каждый десятый способен читать на языке Шекспира. Но такие были, есть и будут, поэтому шансы подсунуть закупочные ведомости вместо агентурных досье, отсутствовали напрочь.

Получасом позже.

— Странно, чего они так возмутились? — подумал Яков, когда жуткий стресс, вызванный посещением резиденции лучшими представителями местного этноса, прошел.

Мы же имели полное право предъявить им… претензии по нескольким пунктам:

Во-первых, их экономика стала слишком быстро обгонять нашу. Еще десять лет, и что прикажете с этим делать? Мы же рассчитали, что если темпы роста большевикам удастся сохранить, то к 1970 году советский объем производства в 3–4 раза превзойдет американский. То же самое произойдет и с потреблением.

Во-вторых, в 1950-52 годах Сталин предпринял меры по переводу рубля на золотое содержание и созданию недолларовой зоны торговли. Торговля — и без нашего доллара! Вы можете представить себе что-нибудь более абсурдное?

В-третьих, Сталин стал требовать назад залоговое золото, которое было присвоено после 1914 года Англией и Францией. Вдумайтесь, этот варвар посягнул на наш доллар! Просто так отдать 214 тонн золота и проценты за просрочку — это немыслимо!

Опять же, корейская проблема. И весь этот клубок противоречий приходится распутывать нам! Что ж они обижаются!?

Некоторые подумали: эта система работает только под Сталиным, возможно — Берией. Значит, обоих следует уничтожить. Мы взяли на вооружение принцип, выдвинутый великим Клаузевицем, безотносительно к тому, что немцев в итоге всегда били: «Россия — не такая страна, которую можно действительно завоевать, то есть оккупировать. Такая страна может быть побеждена лишь внутренней слабостью и действием внутренних раздоров».

А что, мы и ведем себя вполне по-добрососедски! В конце концов, поставляя летчикам и шоферам кожаные куртки по лендлизу, мы даже не стали ничем их заражать, хотя и могли. Дикие варвары должны были быть навеки благодарны нам за проявленный гуманизм! Между прочим, тушенку и яичный порошок тоже можно было…

Но что я вижу? Никаких признаков благодарности, скорее даже наоборот. А ведь то, что мы делаем — всего лишь вынужденные деловые меры. И ничего личного!

От напряженной мыслительной деятельности Якова отвлек секретарь.

— Что еще там? — усталым голосом поинтересовался исполняющий обязанности.

— Сэр, Вас просят подойти к телефону. Secretary of State.

Что ж, пришлось идти. И первые слова, которые он услышал, были:

— You stupid, ignorant fucked bustard, son of a bitch…

30 октября, продолжение.

…Небольшая деревня, прилепившаяся почти на краю обрыва. Внизу — отблескивает тысячами зеркал водная гладь пресноводного лимана. Баклан, тяжело махая крыльями летит к высохшему дереву на границе камыша. В таких местах любили основывать поселения еще древние греки.

К местной учительнице в гости пожаловал сам председатель колхоза.

— Ну, тетя Поля, кажи нам свою чудную кормовую машину, — с сочным малороссийским акцентом произнес Сергей Ефименко, коренастый и еще нестарый мужчина, донашивающий выданное в армии обмундирование. Только теперь на нем нет погон.

— Да какая там машина! Смотри Сережа, все просто, — отвечает тетя Поля. Вот рамки, вот на них рассыпано проращиваемое зерно. Насоса пока нет, но племянник скоро привезет, а пока внучка поливает. С килограмма зерна — 5 или 6 килограммов корма. Хочешь, покажу как телята за месяц подросли?

— Да что там смотреть, все уши уже продолбали! А это что плавает?

— Это салатик растет. Ему много воздуха не надо. Теперь каждый день — свеженькая зелень!

— А по стенкам что?

— В лотках, что ли? Там у нас помидорчики. Пока мало, себе да родне. Мы пока что питательный раствор ручным насосом два раза в сутки прокачиваем, да и протопить большую теплицу сложно. Но образуется. Уже заливаем на огороде ванны, чтобы к теплу все готово было.

— На какие шиши строишь, а Полина?

— Кооператив материл и семена дает, потом продукцией рассчитаюсь. С моих доходов, сам знаешь, не разбежишься. А пока пошли, покажу как оно устроено.

— А пошли!

Примерно через полчаса.

— Агронома к тебе пришлю. Пусть учится, в колхозе нам такое край как надо!

… Москва, добротный дом послевоенной постройки.

Ласковое шуршание струи пара из здоровенного чайника. Хала. Сладости. Бутылка коньяка.

— Борух, и как нам с этим жить?

— А ты думал, что все продлится вечно?

На столе лежит напечатанная на газетной бумаге брошюра с непритязательным названием «Как учиться». Рядом — вазочка с печеньем, мед, орехи, варенье. Невинное вечернее чаепитие.

— Ты же теперь предпочитаешь русское имя Игорь? Так вот, Игорь, послушай своего старого учителя. Здесь, — кончик чайной ложки уперся в брошюру, — не содержится ничего такого, чего бы ты не знал. Просто наш небольшой гешефт по оказанию населению образовательных услуг, накрылся медным тазом.

— Да какое он имел право…

— Я не буду называть тебя эпитетами, которые ты заслужил в полной мере. Ты мой ученик. Но о каком праве ты говоришь? Ты же видишь, текст составлен как минимум, тремя-четырьмя людьми. Он не имеет к этому отношения, мы вообще его не интересуем. Это учитель, и каждый рад записать хоть пару слов из откровений, коснувшихся их слуха.

— Это не учитель, Борух, это мерзкий маленький наглец, сыплющий под ноги гоев бесценные сокровища!

— Не стоит брызгать слюной, мой недалекий ученик. Лучше подумай о том, чем займешься в будущем. Лично я приду к его ученикам и попробую научиться новому.

— Он лишает меня хлеба! Я, да его..!

— Ты зарабатывал хлеб, заставляя гоев за три-четыре месяца выучить то, что они не смогли усвоить за предшествующие встрече с тобой годы. Физика, математика, химия, немецкий, английский, история и литература — только плати, и поступишь куда угодно.

Передо мной сидит всего лишь репетитор. Скажи, Игорь, а ты сам-то умен?

— Я чту мудрых и сведущ в Законе!

— Значит, считаешь себя умным… Тогда пойми, ты всего лишь сведущ, а он творит его! На наших глазах, здесь и сейчас! И потому твои терзания бессмысленны.

— Я подожду, и тогда…

— Что тогда?

— Я…

— Ты ничего не станешь делать. Хотя бы потому, что понимаешь больше, чем говорится.

— Борух, неужели это один из тех цадиков, на которых держится мир?!

— Возможно. Они приходят в мир незваные, их не любит никто, но без них все давно бы стало зловонной помойкой. Цадики, говоришь…

— Каковы они?

— Знаю лишь одно — они всегда разные. И никогда ни один из них не соответствовал людским ожиданиям. Ждали святого — приходил распутник и весельчак. Ждали аскета — получали бабника и пьяницу.

Что интересно, ходоков и бражников почему-то никто не ждал. Возможно, тогда хоть один из цадиков выглядел бы как классический святой!

Никто не знает, каковы они на самом деле, в чем состоит их предназначение. Что и как они делают, к чему стремятся…

Этот — походя ударил по нам. Но ты же не станешь обижаться на ветер, который вдруг вырвал из твоих слабых рук воздушного змея?

— Не стану, глупо.

— Ну вот, ученик мой, пренебрегающий своим истинным именем ради пятой графы, ты понял, не нам лезть в дела титанов. Он всего лишь показал людям краешек того, что мы таили столетиями. Но, зарабатывая на невежестве, имели ли мы на это право?!

— Простите, учитель.

— Я понимаю тебя. У всех нас есть дети, жены и старики, которых не накормить словами. Но, согласись, есть что-то грязное, неправильное в том, что избранный народ веками сохранял монополию на быстрое осмысление. Теперь ей пришел конец, и нам придется это принять.

— Вы учили меня терпению.

— «Четыре великих мудреца вышли в пардес: один из них, Бен-Азай бросил взгляд — и тут же умер. Бен-Зома вышел оттуда, помутившись разумом. Элиша бен Авуя стал вероотступником. И только раби Акива вышел таким же спокойным и просветленным, каким туда вошел».

— Вы уверены?!

…Город у моря.

Фарта вдруг не стало. Чуть не взяли за руку в трамвае-пятерочке, на котором лопоухие курортники разъезжались по санаториям. На вокзале тоже голяк. Мельком подумалось, что знакомых деловых, сутками отиравшихся между залом ожидания, кассами и буфетом, что-то не видно.

Расстроившись, он решил попытать счастья на Привозе. Там, в гаме, криках и толкотне, всегда найдется возможность подрезать сумочку или вытащить кошелек.

Но и там не повезло. Он уже зажал в кулаке дешевенький, из красного кожзаменителя, кошелек в форме сердечка, но руку из кошелки вытащить не получилось. Крепко перехватив его запястье, проклятая тетка набирала в рот воздух, чтобы через мгновение разразиться криком.

Этого допускать было никак нельзя. Согнув левую ногу в колене, Брыч потянул из сапога заточку. Один тычок, и она уймется. Так учил дядька Игнат. А он ужом скользнет в вечную рыночную толчею, и ищи ветра в поле!

И опять ничего не вышло. В голове будто взорвался праздничный фейерверк, и неудачливый воришка обвис в крепких руках, не давших ему упасть в жидкую, растоптанную тысячами ног, рыночную грязь.

Не обращая на Колю особого внимания, один из мужчин в пару фраз закончил разговор, начатый незадолго перед происшествием:

— Нам дали — мы обязаны. Так оно всегда. Оружие теперь у опчества, кто ж теперь мимо безобразия пройдет? Не по совести это!

К официальным властям теперь обращались только в сложных случаях. Когда действительно надо было разобраться, поломать голову. Когда все было ясно, решали на месте.

— Ты, мил человек, что ж к несчастной тетке в карман залез? — спросили Колю Брыча. — У нее же дети! Мал-мала меньше! А заточка в сапожке, опять же — зачем тебе она?

Малолетний карманник и, по совместительству, начинающий налетчик, неразборчиво мычал, отчаянно выдираясь из рук удерживающих его мужчин.

Слегка выкрутившись, но не ослабив захват полностью, он с ненавистью проорал:

— Волки позорные, ненавижу! Да вас дядька Игнат на полосы!..

— Ясно, — с грустью ответили ему.

Мужики, более не интересуясь мнением трупа, для очистки совести задали вопрос:

— Слышь, старшой, что с этим? Уж больно молод!

— В расход, толку не будет, — прозвучал ответ.

Тяжело вздохнув, они отвели Брыча к забетонированной площадке с мусорными баками. По неистребимой крестьянской привычке экономить, цирка устраивать не стали. Просто стрельнули в ухо, как поросенку. И кинули в кучу, где уже остывало с десяток деловых, и дядька Игнат, которым Коля так неудачно пытался пугать людей.