Другие Звезды 2

Глава 17

Как бы там ни было, но, когда мы с Кэлпи спустя час вошли в кают-компанию, там, кроме Олега, никого больше не наблюдалось, хотя стол был накрыт именно что на четверых, это если считать третьим полноценным местом маленький, наполовину налитый чем-то сильно ароматным стаканчик чая для нашего основного члена экипажа.

— Никак? — кивнул я на свободный стул рядом с Кэлпи, всё же рядом со мной помещать его наш бортинженер не рискнул.

— Да, — Олег не выглядел обескураженным, скорее, чуть-чуть недовольным разве что, — попыталась и мне высказать своё «фи», коза такая, но мне же, знаешь, это как с гуся вода. Но так бы я её уломал, времени не хватило просто. Ладно, это всё на потом, десять дней впереди.

— Вообще, это плохо, — сказал я в основном для Кэлпи, — но именно сейчас, пожалуй, что и хорошо. Сегодня наш праздник, личный, а на обиженных воду возят.

— Согласна, — кивнула Кэлпи, — сегодня мне хочется просто радоваться жизни вместе с теми, кто всё понимает правильно.

— Имеешь право, — поддакнул ей Олег, — сегодня ты у нас как будто в школу пошла, первый раз в первый класс. Или уже закончила? Ладно, пёс с ним, ты мне лучше вот что скажи, а традиции в нынешнем флоте на этот счёт имеются?

— Конечно, — и Кэлпи аккуратно уселась на своё место, — как же без них. Традиции, суеверия, приметы — всё это есть, и много. Только мы большую часть уже пропустили, а несколько вообще нарушили. Как теперь быть?

— Так, — я вспомнил, как перед первым вылетом здесь постановил сам себе, что на приметы больше не обращаю внимания, — экипаж, предлагаю отставить суеверия, хватит с меня. Кто за?

— Все за, — и Олег всунул мне в руки стакан с виноградным соком вместо вина, сухой закон на корабле никто не отменял, — но от поздравительного тоста ты, командир, не отделаешься. Давай, поздравляй нас так, чтобы меня слеза прошибла, момент-то какой!

И вот они уселись за столом, оставив меня стоять перед ними, а я был не против. Мне и так давно пришла пора сказать им несколько хороших слов, но только всё повода не было, и тут он наконец появился. Появился, а я неожиданно чего-то затормозил, на ум лезли какие-то дежурные фразы, которыми я отделывался до этого. Ну, те, что про равное количество взлётов и посадок, про встречный на взлёте и попутный на маршруте, про чистый керосин, про пламенный мотор и прочая залихватская ересь, но ляпнуть такое сейчас значило всё испортить, сейчас следовало говорить искренне, другого повода можно ведь и не дождаться.

— Друзья! — немного нескладно начал я облекать свои мысли в слова, намереваясь выдать им всё, что на душе было, и пусть потом пеняют на себя, — ты, Кэлпи, и ты, Олег. Вот что я хочу вам сказать: не так важно, где и как мы оказались, пусть даже для меня прежнего это будет сказка чистой воды, гораздо важнее, что тут, в этой сказке, я оказался рядом с вами. С тобой, Олег, вообще везде хорошо, и в боевом вылете, и в работе, и людям праздник устроить, и морду набить. А самое главное, помнишь, когда нас судили, пусть и суд был не совсем настоящий, но ты не отказался от меня тогда, ты сказал, что один человек — это пыль, ничто, пустое место, а вот двое — это уже банда! Я тогда, дурак, мало что понял и начал спорить с тобой, к словам придираться, мол, мы не банда, мы команда, а ты отмахнулся от меня, но именно ты тогда всё переменил, ты всё устроил правильно. В этот момент мы и стали, наверное, настоящим экипажем, а не когда тебя мне за спину посадили, мне тогда было, если честно, всё равно, я тогда только на себя надеялся, вот такой я был дурак, счастья своего не видел.

Олег сделал вид что смахивает слезу, шутейным таким жестом, но было видно, что ему понравилось.

— Теперь ты, Кэлпи, — повернулся я к девушке. — Не то важно, что ты у нас чудо чудное и диво дивное, умница, красавица и вообще мы тебя уже любим. А то важно, что было нас недавно всего двое, а вот теперь нас уже трое! И ты, Кэлпи, не третья в нашем экипаже, нет, и не основная, как я тебя про себя называю, а первая, потому что именно ты дала нам космос, звёзды, цель и смысл в жизни! Кем бы мы были без тебя? Действительно, наверное, мелкой шайкой в Мирах Третьего Круга, если бы нас туда законопатили, или в народное хозяйство мы бы пошли, или ещё куда, но такой радости и нужности у нас бы никогда не было, точно тебе говорю, да и вряд ли кому ещё понадобился наш экипаж, кроме нас самих. Так что спасибо тебе, что выбрала нас, что дождалась, а потому! Клянусь тебе, Кэлпи, и тебе, Олег, что буду всегда помнить и всегда ценить выше всего на свете вашу дружбу и ваше доверие!

— Клянусь! — подхватил Олег и подскочил с места, — чёрт побери, Саня, это именно то, что было нужно! Клянусь вам ценить и защищать вашу дружбу и ваше доверие, а если я скудоумию или злому умыслу нарушу это клятву, то можете смело бросать меня в чёрную дыру!

— И я, — встала Кэлпи с места, — клянусь! Клянусь ценить вашу дружбу и заслужить ваше доверие! Потому что я ещё ничего пока для этого не сделала! Но сделаю, обязательно сделаю!

— Ну прямо сердца трёх! — разулыбался Олег, — по Джеку Лондону! Как в детство попал! Френсис, Генри и Леонсия Солано, помню-помню! А насчёт заслужить доверие, Кэлпи, этого не надо, во-первых, оно у тебя уже есть, а во-вторых, не накличь лиха, я вообще надеюсь, что мы так и дальше по галактике мотаться будем, не зная бед и печалей!

— Тогда давайте скрепим это дело, — решительно сказал я, потому что надо было добить до конца то, что начал, — пьём до дна! А самое главное, запомним этот день и эти слова навсегда!

— До дна! — поддержал меня Олег и лихо тяпнул свой стакан сока.

— Навсегда! — отсалютовала мне Кэлпи своим стаканчиком, вот чёрт, о ней-то я и не подумал, какое там до дна, ну да ладно, всем и так всё понятно.

Я выпил своё и сел на место, пытаясь привести мысли в порядок. Было радостно, получился действительно праздник, и вместе с тем напало лёгкое смущение, мол, не перегнул ли я палку в пафосе и клятвах, так что я исподволь, чтобы успокоиться, посмотрел на экипаж.

Олег сидел и улыбался, рассматривая нас, как довольный жизнью кот, дорвавшийся до сметаны, а Кэлпи сидела замерев, мечтательно подняв зелёные глаза вверх и не видя ничего перед собой.

Я тихонько выдохнул, нормально всё, и перевёл глаза на стол, потому что есть хотелось. По времени был вроде бы завтрак, но я сам себе постановил считать это обедом, праздник же.

По привычке потянулся к небольшой супнице во главе стола, в которой оказалась сборная солянка, но было её неожиданно мало.

— А ты чего, суп не будешь? — озадаченно спросил я Олега, одновременно прикидывая, что солянки тут два половника, не больше. — Немного же совсем, больше не мог сделать, что ли?

— Буду! — обломал меня наш бортинженер, — а немного потому, что надо эту твою привычку быстро наедаться ломать. И ломать безжалостно, Саня! А то ведь как вспомню торжества в полку, так зло берёт. Сначала всем по сто пятьдесят, потом, если есть, ещё немного, потом быстро-быстро накидаются супом с кашей, и вот уже через пятнадцать минут всё, праздник кончился. Сидят орлы, друг на друга глазами осоловелыми лупают, и мечтают разбрестись кто куда, кто на боковую, кто добавки искать. Ни поговорить, ничего! Одно расстройство, а не праздник! Так что есть, Саня, ты сейчас будешь медленно и по чуть-чуть, понял? Съел порцию — и повремени, выпей что-нибудь, выслушай или расскажи историю, потом уже дальше, понял? В конце концов, мы не в столовой на приёме пищи, мы в кают-компании на праздничном обеде, вот и веди себя соответственно!

— Да ради бога, — пожал плечами я, выслушав его внимательно и взяв в руки пустую суповую тарелку, — день сегодня такой, что можно и попробовать этой твоей светской жизни, почему нет.

— И солянку пока не трогай, — отодвинул от меня супницу Олег, — приличные люди, Саня, начинают с горячих и холодных закусок, на выбор. Потом уже щи да каша, а следом за ними десерт и кофе-коньяк с сигарами, понял?

— Как скажешь, — вновь пожал плечами я, посмотрев на стол, коньяка с сигарами там точно не было, а вот всё остальное было. Олег сегодня до того расстарался, что примерно половина блюд была мне незнакома, если не больше. Но кое-что я опознал, какие-то цветные шарики, на Кавказе их вроде бы видел, небольшие корзинки из печёного теста, наполненные всякой всячиной, фаршированные яйца, помидоры и грибы, маленькие бутерброды с селёдкой и шпротами на чёрном хлебе, печёный картофель, набитый каким-то кремом и украшенный сверху, совсем чуть-чуть, красной икрой.

Вот этого я, кстати, не принимал, для меня икра была самостоятельной едой, и есть её нужно с горячим, сладким чаем. И хлеб брать потолще, а если хлеба нет, так с варёной или жареной картошкой, и мазать её туда слоем в палец толщиной, не меньше. Вот съешь пару таких бутербродов на осенней путине, чаем запьёшь, и ворочаешь вёсла, как вол, без устали до самого вечера.

Но потянулся я всё же к тарелке с мясной нарезкой, потому что, опять же, как всякий дальневосточник твёрдо знал, что лучшая рыба — это колбаса.

— Ну ладно, — вздохнул Олег, — но, Саня, в следующий раз праздничный обед без ветчины и буженины будет, посмотрим, как ты тогда выкрутишься.

— Посмотришь, — согласился я, с удивлением откидывая от очень тоненько нарезанной вяленой свинины кусочек дыни. — А это тут зачем?

— Это, Саня, так и едят, — вздохнул Олег, — меня в Испании научили. Можно с хлебом, а можно так.

— Да? — бортинженер вроде не шутил, — ну ладно, попробую.

Попробовал — действительно оказалось вкусно, а ещё я понял, что таким темпом быстро наесться и правда будет тяжело. Зато вот отдохнуть таким образом, немного оттаять душой за дружеским столом получится намного лучше.

Я перепробовал почти все закуски просто для того, чтобы понять на будущее, что стоит брать, а что нет, и к солянке подошёл спокойно, и один небольшой черпачок уже не казался мне до обидного маленьким.

И вообще получилось так, что все эти буржуйские блюда не были главными за этим столом, они просто сопровождали собой наш разговор, делали его более приятным, и мы расслаблялись всё больше и больше, пусть даже в нашем виноградном соке не было ни капли спиртного.

Мы шутили, перебивая друг друга, смеялись, Олег рассказывал истории и анекдоты, я тоже отметился двумя случаями из жизни, Кэлпи повадилась выдавать от случая к случаю всякие занимательные факты, и вот уже два часа пролетели незаметно, хотя иногда и я, и бортинженер украдкой проверяли состояние корабля, так что веселью оно не мешало.

Но, когда пришло время завязывать, мы как раз добивали кофе под пирожные, то немного потеряли бдительность и свернули не туда.

— Надо будет пассажиру вот этого и этого оставить, — вдруг озаботился Олег, — а то сидит там, как сыч, и выходить не желает. Проголодалась, наверное, болезная. А есть в каюте Саню опасается, это ж надо — я, говорит, в случае чего верну тебя туда, где взял, и никаких гвоздей! Даже я поверил, представляешь!

— Ну да, — вздохнул я, — и верну. Мужик сказал — мужик сделал. А нечего было меня заводить, сама виновата.

— Слушай, Кэлпи, — вдруг оживился Олег, — а у тебя в базах ведь много чего есть, правда?

— Много, — кивнула она, — и пополняются они постоянно, но там всё наследие человечества. А уж из открытых источников я перестала данные получать всего лишь три часа назад, то есть прямо перед прыжком.

— А про Зарубину эту самую там есть? — прицепился к ней Олег. — И про тайну личности не надо, не начинай, ты нам именно что из открытых источников давай. И не про научные достижения, а про личную жизнь, мне просто по-человечески интересно, что это за муха её укусила, и это она со всеми так, или только с нами? Ну-ка, покажи нам её в молодости, вот прямо оттуда и начинай!

— Хорошо, — пожала Кэлпи плечами, бросив быстрый взгляд на меня и дождавшись моего разрешительного кивка, — вот, смотрите.

И на экране за её спиной, как раз перед нами, появились и пошли меняться фотографии. На всех была запечатлена девушка лет восемнадцати, ничего необычного, но узнать в ней Зарубину в молодости было легко.

— Это она школу заканчивает, — пояснила нам Кэлпи, — и в университет идёт. Биография стандартная, без трагедий, потрясений и нервных срывов. Вот свадьба, кстати, с сотрудником нашей же, как вы говорите, конторы, но тогда они ещё учились. Муж, кстати, из Миров Третьего Круга, сумел добиться всего сам.

Дальше пошли фотографии чуть повзрослевшей Елены Юрьевны, но эта была всё ещё не та Елена Юрьевна, что сидела чуть поодаль в запертой каюте по коридору, эта улыбалась, эта выглядела довольной жизнью, эта была молодец.

— Двое детей, — дальше объясняла нам сменявшиеся фото Кэлпи, — муж, всё хорошо у них. Семья, работа, научные достижения, карьерный рост.

Пока на всех фотографиях ничего такого не было вообще, хорошие были фотографии. Оттуда нам улыбалась жизнерадостная женщина, то в одиночку, то с детьми, то всей семьёй, то ещё с кем-то, но всё там было хорошо.

— А дети-то какие здоровые, — озадаченно прокомментировал Олег и, не сдержавшись, охнул, — ух ты, а ей уж за сорок? А я-то думал, лет двадцать восемь! Ну, много-много — тридцать!

— Современная медицина, — пожала плечами Кэлпи, — вот как вы думаете, сколько лет Анастасии?

— Стоп-стоп-стоп! — со смехом запротестовал Олег, да и я поднял руки вверх, — вот этого не надо! Во всяком случае, пока! Давай с Зарубиной до конца разберёмся, что-то я ничего не понимаю.

— А! — сказала Кэлпи, — да вот же, развод месяц назад! И фотографий в открытых источниках больше нет.

— Ну, может быть, — нехотя согласился Олег, — но хотелось бы больше информации, непонятно ж ничего. Ты нам сплетни там какие-нибудь или слухи собери, думать будем.

— Моете мне кости? — вдруг раздалось слева от меня, из дверей, и я подпрыгнул на месте, — хотя чего ещё ждать от выходцев непонятно откуда. У вас ведь, как и у моего бывшего, мораль очень гибкая, и ничего такого вы в этом не видите, правильно? И это — капитан с бортинженером, это и есть самый достойный, по мнению Анастасии, экипаж!

Я покосился влево и смог только что-то неопределённое прокряхтеть от смущения и досады, надо же так вляпаться, да и Олег тоже. А Зарубина стояла, одетая по-спортивному, видимо, к тренажёрам собралась, и рассматривала нас так, как могла бы тургеневская барышня рассматривать в зоопарке кидающихся друг в друга какашками обезьян, если не хуже.

— Всё не совсем так, — начал было и в самом деле не сильно смущенный на вид Олег, но Елена легко его перебила:

— Коне-е-ечно, — протянула она насмешливым и язвительным тоном, — вы ведь даже не покраснели, в отличие от вашего молодого друга! Что тут такого, правильно? Вам ведь причина интересна, а когда узнаете причину, так ведь над ней и посмеяться не грешно будет, потому что — ну дура же, прости, господи! И знаете, что?

С этими словами она вошла в кают-компанию и уселась с дальнего торца стола с самым решительным видом, а я подумал, что виноваты-то мы виноваты, но скандала при Кэлпи не допущу, потому что сейчас худо, а может быть ещё хуже.

— Многие улыбаются, — с доверительным видом сказала нам Зарубина, — да и вы, наверное, тоже начнёте, только лучше будет, если из первых рук всё узнаете, а не за спиной. Будете-будете, ведь у вас, у флотских, гибкая мораль — это в порядке вещей, у вас в каждом порту по невесте.

Я вопросительно посмотрел на Олега, и он утвердительно кивнул головой, мол, чёрт с ней, пусть выскажется, всё равно лично мы ей ничего такого не сделали и вины в её личных бедах за нами нет.

— Муж мой, — начала Зарубина, — слава богу, бывший уже, он ведь такой же, как вы, вышел непонятно откуда и всё своё дерьмо оттуда с собой притащил. Прятал, правда, хорошо, этого не отнять, но у вас ведь там мировоззрение другое, и это ничем не вытравить, мелкое такое, мутное и поганое. А я ведь с ним, как с нормальным, двадцать лет прожила, хорошо хоть дети выросли, уехали уже, не видят всего этого. А случилось вот чего: там, на этом «Оазисе» свежеоткрытом, у моих учеников, что там сейчас сидят, некоторые вопросы возникли, некоторые проблемы, некоторое недопонимание. Столкнулись они, в общем, с тем, чего понять не смогли. И это странно, потому что уровень их довольно высок. Но, как бы там ни было, сейчас вся научная база на Луне «Оазиса» сидит и вот уже полтора месяца ждёт моего прибытия, да меня паническими сообщениями забрасывает, вот откуда эта срочность. И начала я всех здесь доставать, сильно доставать, каюсь, но, думала, друзья же, поймут если и не учеников моих, так меня хотя бы, пойдут навстречу. И вот иду я раз, прямо как сейчас мимо вашей кают-компании, рядом с помещением дежурной смены иду, а там тот экипаж, что перед вами на этот корабль пробовался, и муж мой с ними. И они ему такие говорят: мол, мы ещё даже экзамен не прошли, а Лена твоя нас уже со всех сторон обложила. Ты поговори, мол, с ней, что всё обязательно будет, но позже, а то сил никаких уже нет, назойлива она слишком.

Тут Зарубина вздохнула, приняла из рук Кэлпи стакан всё с тем же виноградным соком, выпила его и продолжила:

— А муж мой, Игорь, им и отвечает, да со смешком поганым таким, как будто посмеяться надо мной приглашает, что поговорит, конечно, но ничего не обещает. А не обещает потому, что она, то есть я, всегда с прибабахом была. К ним вот вчера сын приехал, с девушкой, учатся вместе, так она её на порог не пустила, мол, до свадьбы нельзя, а если уж совсем совести нет, то хотя бы в родительском доме нельзя, езжайте в гостиницу. Вот такие у неё тараканы в голове, и сколько с ними он, Игорь, настрадался, это и не передать. А в молодости особенно, ведь целый же год к ней женихался, а она до свадьбы тоже ни в какую! Это в нашем-то, свободном обществе! Вот и приходилось ему, бедолаге, после вздохов на скамейке и прогулок при Луне падать в другие объятия, более податливые, напряжение снимать! И так целый год, представляете? И еле он его, страдалец, вытерпел, не плюнул!

— Мда, — произнёс я, потому что Зарубина замолчала, собираясь с мыслями, и переглянулся с Олегом. Мне вся эта история была уже нафиг не нужна, с Еленой этой Юрьевной вместе, чёрт бы её побрал, да и что по этому поводу сказать можно было я не знал, тут вся надежда только на бортинженера. Лично у меня всё это вызывало только чувство сильной неловкости, с такими вот глубокомысленными возгласами да поджиманием пальцев ног в ботинках, была у меня такая глупая привычка, а больше ничего. Ну и лично я, опять же, никогда бы себе не позволил переносить на других своё отношение к кому-то, да и ещё и вываливать на публике своё же грязное бельё. Хотя кто их, женщин, поймёт-то. Да и Анастасия вместе с Александром Ивановичем предупреждали меня, дурака, не раз, что тут все очень тонко чувствуют и переживают, тут у всех очень богатый внутренний мир, мода такая, так что следовало, наверное, слушать их всё же повнимательнее.

— Вот мой муж удивился, — продолжила Зарубина, — когда я прямо там ему развестись предложила. А главное, понять не мог, чего я взбеленилась, дело-то житейское! И тогда, и сейчас — всё ему казалось нормальным. Слава богу, тот экипаж, те четверо, что рядом были, что-то пытались объяснить ему, но он совсем-совсем ничего не понял. История разлетелась, конечно, по всему институту разлетелась, Игорь постарался, к сочувствию у окружающих взывал, вот мол, смотрите, что творит эта истеричка, семью же рушит, дура набитая. И странное дело — разделился народ во мнениях-то. Одни, те, кто здесь родился и вырос, если и были не на моей стороне, случалось такое, то хотя бы старались в это дело не лезть, неприятно им было. А другие, всё сплошь выходцы из Миров Третьего Круга, вот как мой Игорь, тем смешно было, и веселила их именно я, и ещё было у них море сочувствия к моему бывшему. Лично видела, как он вываливал перед ними кусок личной жизни в виде анекдота про истеричную дуру, а те ржали, крутили пальцем у виска, в общем, поддерживали, как могли, горемыку-то. Так что и от вас я ничего не жду, сочувствия мне вашего не надо, а отношение моё к вам такое, потому что другого вы не заслуживаете. А, и ещё, очень я недовольна тем, что вот её, — тут она показала пальцем на Кэлпи, — доверили соплеменникам моего бывшего, а не тому экипажу, что пробовался до вас. Это уже ни в какие ворота не лезет, и с этим надо что-то делать, и я буду это что-то делать. Вы, выходцы непонятно откуда, вы немного неправильно представляете себе свою значимость и положение вещей. Вы должны смотреть и слушать, смотреть и слушать, учиться, работать над собой и сознавать, что никогда не сможете приблизиться к нормальным людям, а не ходить с самодовольным видом, не имеете вы права на самодовольный вид, понимаете это? Надо же, накормили коллектив, сделали одолжение, а теперь сидят и думают, что им по этому поводу всё прощается! В общем, хватит с меня, надоели вы мне, если есть что сказать — говорите, а нет, то до самого «Оазиса» прошу меня не беспокоить.

— Да, — быстро отозвался Олег, а я облегчённо выдохнул, ну слава богу, давай, Олег, встряхни ей мозги, поставь их на место, ты можешь, я знаю, — есть, как не быть. Скажу сейчас как мужчина, как выходец непонятно откуда и… а, и ещё как вдовец, опыт у меня в таких делах есть. И не только для вас, даже не для вас, а вот для них двоих, уж извините.

— Кто бы сомневался, — немного язвительно и очень устало отозвалась Елена, — язык-то у вас всех подвешен очень хорошо, прямо на зависть.

— Итак! — бодро произнёс Олег, не обращая внимания на её слова, — чему нас учит эта отвратительная история? А учит она нас тому, что, ткнув пальцем в висок, как правило, попадаешь в ведро, надетое на голову, и выглядит это ведро изнутри как реальный мир. Кэлпи, улавливаешь метафору? Молодец, а ещё у каждого своё ведро и своя действительность, такие дела. Семья, в лучшем случае, вот как у меня была, это одно ведро на двоих, в худшем же, вот как у неё — это два ведра в связке. И, приглашая кого-то разделить ведро нужно помнить, что ведро другого не пустое, а с представлениями и головой владельца. И выяснять их, эти представления, нужно наперёд, а не по происшествии. Ещё эта история показывает нам, что у некоторых секретов нет срока давности, и что важную информацию нужно выяснять заранее, уточнять устно, заверять письменно, проверять регулярно, к нарушениям же готовиться во всеоружии.

Олег разошёлся и даже встал со своего места, он обращался прежде всего к Кэлпи и ко мне, не обращая уже на Зарубину большого внимания.

— Знал ли её муж, что она такая? — тут бортинженер довольно фамильярно ткнул пальцев в Елену, и сам же себе ответил, — знал, собака такая! Ну, за год-то как не понять, правильно? Я бы лично сообразил, что передо мной вымирающий вид, баба с загонами, выходящая замуж только по любви до гроба, страшное дело, между прочим, и никакой это не комплимент. Ваш вид, Елена, сколько лет уж вымирает, между прочим, да всё не вымрет никак, это я вам как выходец непонятно откуда авторитетно заявляю, можете мне верить. В общем, этот дурак переоценил свои силы и женился на принцеске дворовой, обыкновенной, и вот всего лишь через двадцать лет совместной жизни прокололся на мелочи, так он это видит. А у неё же розовые очки внезапно разбились стёклами внутрь, и поняла она вдруг, что муж родной не соответствовал её представлениям о спутнике жизни, и не нашлось ничего, чтобы это несоответствие замазать. Ну, так это видит она.

Тут у Олега перехватило горло, и я всунул ему в руку свой стакан сока, чтобы, не дай бог, он не запнулся на самом скаку, не потерял нить и не сбился.

— А что же видим мы? — поставив пустой стакан на стол, продолжил он, — а видим мы, Кэлпи, житейскую трагедию обыкновенную, одна штука, и можем сделать из неё следующие выводы: если ты не принц — не лезь к принцеске. Полез — будь принцем. Не можешь — женись на том, кто может разделить с тобою твоё ведро, не переоценивай свои силы и не ломай себе и другим жизнь. Не надо стараться выглядеть лучше, чем ты есть, не надо никого обманывать, надо дать людям полюбить тебя таким, какой ты есть на самом деле. Вот, собственно, и всё. А, и ещё: не стоит так уж сильно, на публику, упиваться своим горем, и не стоит переносить свои эмоции, переживания и, самое главное, свои выводы на окружающих. Мы, окружающие, тут вообще не при чём, мы вашего мужа ни разу в жизни не видели, а если и видели, то не запомнили, да и с тобой, Лена, тоже не всё так однозначно. Вот, собственно, и всё.

— Да и пошли вы все, — Зарубина устало поднялась, не став смотреть никому из нас в лицо, — к чёртовой матери.

Она вышла в коридор и свернула налево, к своей каюте, спортом заниматься ей уже не хотелось. Я встал с места под грохот закрывшейся двери, и как она умудряется делать это на корабле с его люками, понятия не имею.

— Пойду, — сказал я Олегу и Кэлпи, — расставлю все точки над чем там их расставляют. Как раз и решу, куда нам лететь, туда или всё же обратно.

— Может, не надо, Саня? — усомнился бортинженер, — она всё же не дура, посидит в одиночестве, успокоится, долетим как-нибудь.

— Надо, — покачал головой я, — как-нибудь меня не устраивает. Помню, читал где-то, что Пётр Первый солдат в походах вешал за унылый вид, и я его сейчас очень даже понимаю.

И я, подмигнув Кэлпи и попросив её по внутренней связи быть на подхвате, то есть слушать всё, что я буду говорить, вышел в коридор.

Двери каюты биолога были закрыты, заперты даже, но не от меня, капитан всё-таки, любые двери на моём корабле были мне подвластны по определению, кроме одной, на третьей палубе, но я всё же постучался перед тем, как входить, а то мало ли.

Зарубина сидела с отсутствующим видом, она пялилась в рабочий экран, на котором ничего не было и молчала, а тишину в её каюте можно было, наверное, резать ножом.

— Давайте сделаем вот что, — сказал я, закрывая за собой дверь, — я даю вам выбор из двух вариантов. Первый: мы прямо сейчас идём домой и там я вас высаживаю. Второй: вы ведь хотели, помнится, узнать, кто мы такие и откуда взялись. Так что прямо сейчас вы принимаете от Кэлпи те материалы, что выдала ей Анастасия перед нашим экзаменом и которые, собственно, всё и решили.

— Думаете, это что-то изменит? — усмехнулась Зарубина, — потрясающая самонадеянность.

— Конечно, — сказал я, — в этом случае я вас доставлю по адресу, просто по факту. Буду молчать, а умничать больше не буду, даже питаться в каюте разрешу. Только всё посмотреть, не отрываясь, с начала и до конца. Кэлпи, сколько по времени это займёт? А, и ещё, с полным погружением не надо!

— С полным погружением и не получится, — уверила меня Кэлпи через динамики каюты, — с полным погружением это в медотсек придётся идти. А по времени — часа четыре, плюс-минус несколько минут.

— Ого, — усмехнулась Елена, — даже так? Ну хорошо, надо же мне развлечься, да и с исследовательской точки зрения посмотреть всё же стоит. Хотя… целых четыре часа, у вас там что, капитан, очень трудное детство во всех деталях записано? И я должна этим как-то проникнуться и вас от всего сердца пожалеть? Или вы мир ненароком спасли, и за это вам этот корабль и предоставили?

— Вот и узнаете, — успокоил я её, — и развлечётесь, и аргументов против нас наберёте, и вообще узнаете, как Анастасия дела делает.

— Это да, — действительно заинтересовалась она, — ради этого стоит посмотреть на эту вашу… жизнь замечательных обезьян. Давайте!

— Основной упор делаю на ваши воспоминания, — предупредила меня Кэлпи, — идея ваша, а Олега рядом нет. Или всё же стоит его спросить?

— Не надо, — отказался я, — хватит и меня одного. Моя идея, мои и шишки.

Зарубина тем временем встала и, с решительным видом пройдя по каюте, улеглась на кровать.

— Можете выйти, — разрешила она мне, — только закрыть за собой не забудьте.

— Хорошо, — кивнул я и вышел, задраив за собой закрывшуюся без стука дверь. Вышел, постоял минуту в коридоре, ничего не понял, да и вернулся в кают-компанию, следовало предупредить Олега о моей затее.

— Ну, может быть, — развёл руками он, выслушав меня, — но это ты прямо из главного калибра по ней вдарил, Саня. А если не поможет?

— Буду тогда от неё на мостике прятаться, — вздохнул я, — все десять дней.

— И я с тобой, — засмеялся он, — какое-никакое, а всё развлечение. Ладно, будем считать, что праздник удался: и тост был замечательный, и клятва, и поели хорошо, и поговорили, и даже выяснение отношений в конце было, без драки, правда, но в остальном всё как у людей!

— Удался, да, — против воли развеселился я, да и Кэлпи облегчённо улыбнулась, — приличия знаем! А теперь хорошо бы график двухсменки ввести, распределить дежурства.

— А можно мне? — загорелась Кэлпи, — мне это будет очень интересно! Тут дело вот в чём: у людей, чтобы вы знали, в отсутствии обычных ориентиров по смене дня и ночи, наблюдается склонность к тридцати шести часовому циклу, а то и к сорока восьми! Я могу, по вашим биоритмам могу, составить вам такой режим сна, работы и отдыха, что вам только на пользу будет!

— Конечно, — кивнул я, переглянувшись с Олегом, — тебе и карты в руки! И кому там сейчас что делать надо?

— Вам, капитан, — ошарашила она меня, — следует идти и настраиваться на длинный сон. А вам, Олег, со мной в рубку, выполнять свои прямые обязанности и заниматься самообразованием, я вам в этом помогу. А сам график я немного скорректирую по новым данным и выдам вам для использования, но чуть позже, пока же просто слушайтесь меня.

— Ух, как хорошо, — мне пришлось признать, что меня действительно клонит в сон, причём хорошо так, минуток на шестьсот минимум, — тогда я в душ и спать, утро вечера мудренее.