И на корабле я не сразу отстал от Зарубиной, а вызвал Кэлпи себе на помощь, и вместе мы проводили Елену Юрьевну на жилую палубу, где я предложил ей выбрать себе каюту, рядом со мной или рядом с Олегом, на выбор. Она, конечно, тут же толкнулась в двери слева от дверей бортинженера и с грохотом, получилось же у неё это как-то, заперлась там, оставалось только надеяться, что не навсегда.
— Багаж проверила? — спросил я у Кэлпи, не понижая голоса, хотя вряд ли биолог могла меня услышать, за плотно задраенными-то дверями, а жаль, кстати, — в пределах допустимого?
— Да, кивнула девушка, — личные вещи, одежда, обувь, предметы гигиены, рабочие устройства, хранители информации, всё нулевой класс опасности.
— Слышала нас? — теперь я прицепился уже к самой Кэлпи.
— Да, — кивнула она, — слышала, конечно, вы же прямо у входа разговаривали.
— Ну, разговором это назвать сложно, — скривился я, — что по этому поводу думаешь?
— Я всецело на вашей стороне, капитан, — обрадовала меня Кэлпи, — но и странно всё это, не укладывается такое поведение в пределы нормы. Хорошо было бы узнать, почему она такая и ведёт ли она себя таким же образом со всеми остальными, или всё же есть исключения, надо будет посмотреть доступные данные. Ещё от себя лично хочу добавить кое-что к вашему разговору, можно?
— Да, конечно, — с готовностью кивнул я. — Можешь не стесняться, говори как есть.
— Так вот, — медленно сказала девушка, повернув голову в сторону каюты биолога, и я почуял в её голосе интонации Олега, — не её собачье дело, кто у меня капитан и кто у меня бортинженер. А на то, кто там к чему готовился и как долго, мне решительным образом наплевать. Вот так.
— Молодец, — улыбнулся я, и мне от этих слов стало легче на душе, — только так и надо. Ну что, идём заниматься своими прямыми обязанностями? Кто будет стартовать — ты или я?
— Вы это делали в прошлый раз, — напомнила она мне, — когда мы с Олегом на взлёте впечатления получали. Теперь моя очередь.
— Ну твоя так твоя, — согласился я, — только снова иллюминатор сделай побольше, как в тот раз, хоть видами полюбуюсь.
И мы вместе поднялись в ходовую рубку, где уже в полной боевой готовности сидел Олег, всё у них было на мази, что у бортинженера, что у самой Кэлпи, даром что она ходила по кораблю вместе со мной.
— Капитан на мостике! — теперь уже пришла пора мне самому говорить эту фразу, но я туда добавил кое-что своего, — бортинженер на мостике! Основной член экипажа на мостике! Приготовиться к взлёту! Кэлпи, предупредить пассажира, потребовать от неё занять устойчивое положение в кресле и пристегнуться! После чего проконтролировать выполнение и доложить мне!
— Ух ты! — повернулся ко мне Олег, — чего это ты сегодня грозный такой? Случилось что?
— Потом расскажу, — отмахнулся я, усаживаясь в кресло и пристёгиваясь, — а лучше пусть Кэлпи скинет тебе наш с Еленой разговор, посмотришь сам. Ну что, готовы?
— Есть готовность, — отрапортовал Олег.
— Есть готовность, — повторила вслед за ним Кэлпи, — пассажир требования выполнил, все предполётные процедуры завершены, разрешение от наземных и орбитальных служб получено, можно взлетать. Жду вашей команды, капитан.
Я сразу не ответил, мне пришлось самому включиться в рабочий режим, чтобы можно было реагировать в случае чего, потом я лично просмотрел все разрешения, убедился, что всё в полном порядке, потому что Кэлпи у нас золото, а не основной член экипажа, такую бюрократическую работу на себе влёгкую тащит, и только потом выдал ей команду:
— Кэлпи, взлёт!
Корабль чуть дрогнул и начал сначала неспешно, а потом всё резвее и резвее подниматься, Кэлпи личным решением развернула его так, чтобы в огромный иллюминатор нам с Олегом было видно всё, и космодром, и город с его башнями, а потом уже, много выше, и сам архипелаг полностью.
Я сидел, следил за действиями Кэлпи и смотрел в иллюминатор, сначала на острова и океан, потом на облака всех видов и размеров, сперва снизу, а потом сверху, на планетный край, на тонкую голубую полоску атмосферы вдоль него и спохватился только тогда, когда в иллюминаторе остались одни только звёзды.
Экипаж, в отличие от меня, был занят работой, Кэлпи методично выполняла все первоначальные этапы полётного задания, а Олег соотносил всё это дело с ходовыми испытаниями и следил за состоянием корабля.
Сейчас мы, покинув высокую орбиту над «Надеждой», на максимальном ускорении шли в сторону Врат, предназначенных для перемещения космических кораблей по обжитым системам галактики, те Врата, что остались на планете, нам не подходили.
Кэлпи мастерски, с минимальными поправками, вела себя по траектории, на финише которой располагалась первая точка Лагранжа для системы «Надежда» — Солнце «Надежды». Вообще все точки либрации всех планет были уже плотно забиты спутниками и станциями, но эта, самая козырная, предназначалась именно для основных Врат, где они и висели в гордом одиночестве. Были, конечно, ещё, запасные и резервные, у Фомина вот в окрестностях Зевса имелись такие, но плотно использовались сейчас только эти.
Я убрал иллюминатор и вызвал на его место рабочий экран, где и стал пристально рассматривать это чудо науки и техники, приблизив его к себе. Физически Врата были просто точкой в пространстве, помещённой в центр огромной энергостанции, что издалека напоминала бублик, если только бывают бублики под сотню километров в диаметре при толщине километров десять, ну или геометрическую фигуру тор, если говорить правильно.
Энергостанция была мощнейшей, потому что отправить к чёрту на кулички или принять оттуда же грузовоз или танкер со стандартной массой покоя в десять миллионов тонн требует непредставимого для меня количества энергии, и работала она без перерыва, запуская или выпуская очередной корабль раз в несколько минут.
Кэлпи сумела подстроиться так, что мы на предписанной скорости влетали во Врата точно в указанное время, нам не нужно было ждать и болтаться в ожидании рядом, дело шло уже к прыжку и у меня вдруг почему-то вспотели ладони.
Я видел, конечно, что для всех остальных кораблей, летевших к Вратам или от них, это было самым привычным делом, Кэлпи тоже не стеснялась и не боялась ничего, но ей-то хорошо, она занята ответственной работой, ей переживать некогда, Олегу тоже, а вот я почувствовал себя если не котом в переноске, то праздным пассажиром уж точно.
Я даже заволновался немного, во рту пересохло, сердце сжалось в ожидании чего-то непонятного и грозного, но быстро взял себя в руки, чтобы, не дай бог, этого не заметила Кэлпи и не отвлеклась.
Я напомнил себе о доверии в экипажах, которое есть основа основ для всех странствующих и путешествующих в команде и без которого никуда, вспомнил недавние слова Олега и своё умничанье тоже, а потому откинулся в кресле и постарался расслабиться, заставив себя просто наблюдать.
За двести мегаметров до Врат Кэлпи бросила на меня быстрый вопросительный взгляд и уже было хотела попросить подтверждения голосом, но я её опередил, потому что всё видел и отслеживал, всю её работу одновременно с ней:
— Манёвр подтверждаю, к прыжку приступить.
— Есть, приступить к манёвру, — отозвалась она, отвернувшись, — разрешение от службы управления Вратами получено, расчётные данные по прыжку подтверждены, конечная точка подтверждена, объявляю минутную готовность.
И за эту минуту у меня возникло то самое состояние, в которой я проваливался или при работе в боевом вылете, или при сложном полёте в тылу. Мандраж ушёл, возникло чувство сосредоточения и концентрации, вытеснившее все остальное.
Энергостанция уже была видна на рабочем экране и без приближения, в своих истинных размерах, мы падали в центр этого бублика строго перпендикулярно его плоскости на огромной скорости, так что скоро Кэлпи начала обратный отсчёт.
— Пять, четыре, три, два, один, — диктовала она монотонно, не давая себе прерваться, а мне — отвлечься, так что когда мы на счёт ноль влетели в невидимую для меня точку пространства и что-то случилось, я это даже не почувствовал и не отметил для себя, лишь увидел только, что звёздный рисунок на рабочем экране изменился в некоторых деталях до неузнаваемости, хотя в общих чертах остался как есть.
— Прыжок в систему «Фортуна» выполнен, — доложилась Кэлпи, — приступаю к манёвру торможения и выходу на траекторию стыковки с орбитальной станцией. Все узлы и структуры корабля работают в штатном режиме, замечаний нет.
— Отставить, — скомандовал я, выбирая второй вариант маршрута из доступных, — идём в зону старта для кораблей с внесистемным приводом, привод к работе приготовить.
Олег недоумённо на меня покосился, ну да если он хотел по орбитальной станции погулять, раньше говорить надо было, а мне сейчас хотелось выполнить первый серьёзный полёт так, как и просил Баринов, экскурсии устраивать будем потом, когда освоимся.
— Есть идти в зону старта, — отрепетовала Кэлпи и повела корабль на максимальном ускорении перпендикулярно плоскости эклиптики системы, в один из свободных секторов, где мы и стартуем в глубокий космос, в систему «Оазиса».
Я помнил, что тут в ходу была странная манера называть обжитый мир по имени главной планеты, звезда же, если она до этого не имела собственного имени, именовалось просто солнцем этой планеты, Солнце «Надежды», Солнце «Фортуны», Солнце «Оазиса», хороший способ, не запутаешься.
Но идти в тот сектор, откуда нам разрешили стартовать к другой системе, было примерно чуть меньше часа, экипаж не расслаблялся, пассажир смирно сидел в своей каюте, ну и я решил ещё раз пробежаться по полученным знаниям и вспомнить всё то, что вдалбливал в наши головы Дмитрий о внесистемных приводах кораблей, чтобы убрать некоторую нервозность предстоящего, чтобы напомнить себе, что это наука, причём уже прикладная, что это лет пятьдесят как налаженная технология, что именно так используют, и используют без всякого стеснения, все эти непредставимые всё ещё для меня массы и энергии, и что опасаться тут нечего, это просто двигатель, и двигатель надёжный, и что, например, АМ-38Ф, родной движок Ила, с ним по надёжности и рядом не стоял, и ничего, летали же мы как-то.
Всё дело в том, рассказывал Дмитрий, что нашей Вселенной очень повезло в том, что она такая, какая есть. Что в ней вот такие физические законы, вот такие элементарные частицы, и вот такая скорость света, например. Потому что это частный случай, и что легко могло быть не так.
Чуть другая масса электрона, чуть меньше или чуть больше его заряд, чуть другой протон или фотон, и картина меняется кардинально, в результате этого может не быть вообще ничего!
И это он, Дмитрий, ещё берёт частный случай, с аналогами фотонов и электронов, потому что частицы других Вселенных неисчерпаемы в своих свойствах, видах и физических законах, а он нам говорит о близнецах нашей.
И что корень всего, основа нашей и других вселенных есть вакуум, этим словом мы называем пространственно-временной континуум, который не пустота, нет, он и есть фундамент мироздания, что именно у него есть свойства, благодаря которым и возможны все эти фотоны с электронами.
Физические свойства нашего родного вакуума определились случайно, в момент Большого Взрыва, именно тогда появилась строго определённая материя с энергией, наша материя и наша энергия, и в этот момент всем нам очень повезло ещё раз снова совершенно случайным образом.
Дело в том, объяснял Дмитрий, что наша родная Вселенная довольно-таки познаваема, потому что в ней довольно-таки простые физические законы и не надо вот так вот недоверчиво морщиться, законы эти действительно просты, мало ли, что вам на уроках кажется.
Стройные, логичные формулы, описывающие физическую картину нашего мира, легко могли быть не такими стройными, а трёхэтажными, например, и логика могла бы там и не ночевать. Представьте себе вселенную, где, например, Ньютон, этот гений всех времён и народов, не смог бы, из-за сложности не смог бы, внятно сформулировать свои три закона классической механики! Или возьмём его всемирное тяготение, вдруг Земля бы вела себя как Меркурий, что тогда? Как бы он смог это объяснить?
И он, Дмитрий, для наглядности приведёт нам ещё такую аналогию — римский счёт. Да, да, именно он, все эти палочки и буквочки, вся эта ересь. Представьте себе, что он до сих пор в ходу, как вам такое? Сможете ли вы понять хоть что-то в бухгалтерском отчёте, написанном этими палочками, которые невозможно ни умножить в столбик, ни разделить нормально? А если его ещё и запутать сознательно?
— Воруй, не хочу, — так тогда прокомментировал слова Димы Олег, ошеломлённо прикинув перспективы, — это же можно какую-нибудь артель легко по миру пустить, и никто ни до чего не докопается, все ревизоры мозги сломают.
Ну, в Древнем Риме и чуть позже, ответил ему тогда Дмитрий, пока не смену римскому счёту не пришли арабские цифры, поступали проще. В случае больших сомнений не разбирали отчёты, а подвешивали, например, управляющего поместьем за ноги и сурово спрашивали — где воровал, скотина, и часто добивались правды. Но всё дело в том, что реальность за ноги не подвесишь и с пристрастием не допросишь, вот ведь какое дело.
И развивалась наука до повсеместного применения арабских цифр очень тяжело, так человек идёт по горло в воде, с чугунными гирями на ногах, зато после этого она вышла на сухую, ровную дорогу и полетела вперёд, долетев до всего того, что вы видите вокруг себя, а дело было всего лишь в системе счёта, хоть и не в нём одном, да.
Так что очень, очень повезло нам со Вселенной, с её познаваемостью, с её вакуумом, а точнее, с его физическими свойствами.
А в другой Вселенной вакуум другой, и свойства у него совсем другие, но мы-то уже учёные! Мы-то уже, смею надеяться, готовы многое воспринять! И есть, например, одна такая параллельная Вселенная, используемая для сверхдальних полётов, где материи нет вообще, а есть одно только излучение. И предел по скорости света там другой, а всё из-за другой физики вакуума, что есть основа всему.
Знаменитая трёхбуквенная формула Энштейна для энергии там неприменима, массы-то нет, и так там, в этой Вселенной, всё до того удачно складывается, просто одно к одному, что именно в ней стали возможны для наших кораблей сверхдальние и сверхбыстрые полёты.
Точную скорость света в той Вселенной так до сих пор и не смогли точно выяснить, пока лишь ясно, что она во много-много-много раз больше, чем у нас, наши родные двигатели там тоже показывают рекорды, выдавая на-гора ускорения в сотни и тысячи раз больше, так что «Кэлпи» и её систершипы могут путешествовать по галактике со средней скоростью до одного дня истинного времени на сто световых лет.
Ну а возможно это стало только потому, что люди в познании своём продвинулись настолько, что научились локально менять физические свойства вакуума, то есть всей основы мироздания. Научились схлопывать его, превращать пространственно-временной континуум в подлинное ничто, попутно извлекая из этого энергию. Это вам не распад тяжёлых элементов, термоядерный синтез или аннигиляция, это много круче, и выход энергии там несопредставим. Наши основные двигатели, кстати, на этом принципе и работают.
Так вот, оказалось, что, изменив физические свойства вакуума в отдельно взятой области пространства, эта область не стремится расшириться или схлопнуться, она стремится именно что переместиться, провалиться туда, где эти её свойства будут естественными, то есть в свою родную Вселенную. И что она так и делает, легко и непринуждённо, без видимых эффектов или потрясений для нашего Мира.
Но тут мысль исследователей пошла дальше, а что будет, если сделать такую штуку: создать прибор, который будет менять физические свойства вакуума в неком пузыре вокруг себя, оставляя пространство внутри нетронутым? Сумеет ли он переместиться в другую Вселенную и при этом уцелеть? А после, поработав там некоторое время и прекратив своё воздействие на вакуум, вернуться обратно?
Попробовали — получилось, не сразу, конечно, но получилось, полсотни лет потратили, вбухав в это дело необъёмную прорву ресурсов, но дело того, конечно, стоило.
Так что, друзья мои, говорил нам тогда Дмитрий, внесистемный привод на нашем корабле — это не двигатель, нет, это как раз такая штука, что может менять физические свойства вакуума вокруг корабля и этим перемещать его в другую Вселенную, а дальше дело техники.
— Прибыли в точку старта, — вдруг оторвала меня от воспоминаний Кэлпи, — внесистемный привод к работе готов. Все системы корабля работают штатно, замечаний нет. Жду дальнейших указаний.
В горле моём пересохло, и мне пришлось судорожно сглотнуть, чтобы прийти в себя, ничего себе, вот это я задумался, почти час прошёл.
Кэлпи пристально смотрела на меня, Олег тоже кидал странные взгляды, но всё было готово, и откладывать неизбежное я не стал.
— Включить внесистемный привод, — скомандовал я, и мне в правую ладонь ткнулась выросшая на полусфере управления кнопка, хорошо хоть не красная, которую требовалось по старинке нажать, подтверждая решение, и я её резко, без раздумий, нажал. — Полёт в параллельном пространстве начать.
Ничего вокруг не изменилось, только резко, до восьмидесяти процентов, выросла загрузка вычислительных мощностей Кэлпи, но в этот раз мы не лезли к ней со своими нравоучениями, а сидели тихо, как мыши под веником. А, ещё обзорный экран погас, и ничего больше на нём не отображалось, а так всё осталось, как есть.
— Всё, — спустя долгую, томительную минуту выдала Кэлпи и чуть ли не вытерла пот со лба, — готово. Корабль перешёл в устойчивый режим полёта, все системы работают нормально, провожу углубленное тестирование.
— И что? — переглянулся я с Олегом, а потом вновь посмотрел на Кэлпи, — больше ничего? Вот так всё просто, никаких видимых эффектов?
— Ну да, — подтвердила она, — вот так, без эффектов, все десять дней пути.
— А можешь иллюминатор сделать? — вдруг загорелся я, — посмотреть? Интересно же?
— Могу, — кивнула она, — но лучше не надо. Там сейчас очень много жёсткого излучения возникло на границе сред, в огненном пузыре идём, снаружи один только яркий свет, ничего больше. Смотреть на это через иллюминатор для здоровья не сильно полезно будет.
— Представил, — разочарованно согласился я с ней, — но да, лучше не надо. А жаль. Но ты-то хоть что-то там видишь?
— Нет, — покачала головой она. — Не на что там смотреть, повторяю, везде и всюду одно только излучение, хоть и много слабее. Вселенная такая. И предлагаю, по традиции, отметить это дело пышным банкетом!
— Я за! — мигом сориентировался Олег, — чур, это всё на мне! Через час в кают-компании! А гости, интересно, на приглашение откликнутся, не слишком ты там отношения испортил?
— Может и отказаться, — неуверенно ответил я, — с одной стороны, я ей там запретил в каюте питаться, деваться её некуда, с другой стороны, уж очень она чем-то нами недовольна, да и поговорили мы плохо.
— Прям настолько плохо? — неверяще поглядел на меня Олег, а потом, подумав, протянул, — хотя ты можешь, да, в душу сапогами залезть и там потоптаться вдоволь.
— Кэлпи, скинь ему наш разговор, — отвернулся я, — сам посмотри, там немного, а потом уже выводы делай.
— Ладно, — хлопнул по подлокотнику Олег и вылез из кресла, — по ходу дела разберусь. Если соберусь приглашать, сделаю это сам, ты не лезь, нам с ней, в конце-то концов, целые десять дней лететь, не хотелось бы постоянно ощущать что-то недовольное в соседней каюте, правда? А кушает-то она хорошо, это я помню, так что может и помиримся на этой почве, если проявим такт.
— Может, — согласился я, — но я хвостом вилять не буду, мне обратного хода нет.
— Тебе нет, — развёл руками он, — а я — вот он, добрый и хороший. Разве же можно на меня долго всерьёз сердиться, Саня? Тем более даме, тем более что одного со мной примерно возраста, тем более что конкуренции нет? Наладим отношения, не переживай, да и куда она денется, с нашей-то подводной лодки!
— Насчёт сердиться — можно, Олег, можно, — чуть-чуть охладил его я, — а насчёт отношений — да ради бога, налаживай, только меня в эти дела не впутывай, ладно?
— Ладно, — засмеялся он, вставая на кружок корабельного лифта, — нормально всё будет, не боись, ты ещё увидишь, как дела делаются. Раз — и в дамки!
— Трындец нам, — сокрушённо сказал я Кэлпи, когда Олег уже скрылся на нижней палубе, — скорее всего. И просидит, наверное, пассажир наш после сегодняшнего банкета все десять дней в каюте своей безвылазно, тут без вариантов. Вот такое будет у нас налаживание отношений, Кэлпи, ты только близко к сердцу весь этот балаган не принимай, пожалуйста, и не придумывай себе ничего.
— Да мне любой вариант развития событий интересен, — успокоила она меня, — но могу пообещать вам, что буду только наблюдать, а выводы делать не буду. Выводы уже потом, уже после того, как её с корабля ссадим.
— И это правильный подход к делу, — кивнул я, — ладно, что там у нас по регламенту дальше?