Драконьи булочки (СИ)

Глава 4

Я оперлась о калитку. Некоторое время стояла, глядя, как мелкие снежинки кружатся в свете фонаря.

Мы с Кевином уже были приглашены на новогодний бал к семье Эштон, знаменитым торговцам колониальными товарами. Кирк Эштон взял в жены такую же, как я — молодая, из всех богатств красивые глаза, пышные волосы и титул. Интересно, примет ли он Кевина без жены и уже не лорда? Интересно, вспомнит ли обо мне Ева Эштон, или я проплыла тенью в ее мире и растаяла без имени и воспоминаний?

Для своей матери Кевин заказал бриллиантовую парюру. Даже ювелир поражался: у него редко бывали настолько щедрые и большие заказы. Но Кевин не жалел денег, когда нужно было кому-то пустить пыль в глаза.

Утром портниха должна была принести мне новое платье: насыщенно синее, с открытыми плечами и серебряной вышивкой на лифе. Мне не очень нравился такой фасон, но Кевин настоял. Хотел показывать меня в свете, как свою игрушку, а игрушке надлежало быть красивой. Самой-самой.

Все это было моим миром еще вчера днем. Вчера вечером моя семейная жизнь рухнула и рассыпалась. А сегодня я стою на окраине королевства, меня хотят убить, снова идет снег, и отвергнутый дракон предлагает мне помощь.

Голове есть, от чего идти кругом.

— А что взамен? — спросила я. — Ты будешь меня защищать… и чем я могу тебя отблагодарить?

Я не привыкла, что помогать могут бесплатно. В столице так не было принято. Любая помощь имела свою цену, и лучше узнать ее прежде, чем примешь. Оран посмотрел снисходительно и грустно.

— Ничем, — ответил он, и его голос прозвучал очень искренне. — Я это делаю потому, что могу. Вот и все. Ну и не буду отрицать, ты кажешься мне хорошей женщиной. А хороших людей нужно поддерживать. Особенно в беде, такой, как у тебя.

Я вздохнула.

— Это полностью разрушит нашу с тобой репутацию.

Дракон неопределенно пожал плечами.

— Можно подумать, она у нас с тобой безупречна, как у его величества.

Послышался скрип, дверь открылась и на крыльцо выглянула Элли. Домовичка ежилась, стягивая на груди то, в чем я признала старую-престарую материнскую шаль.

— Миледи, не изволите ли зайти в дом? — спросила она. — Очень уж холодно!

— Да, на пустошах климат суровее, — согласилась я и вдруг почувствовала, что стою на проведенной кем-то невидимой черте. Перешагну ее — и жизнь изменится.

Оран прав. Если меня один раз попробовали убить, то и второй не заставит себя долго ждать. А местным сплетникам неважно, где я буду жить, они все равно придумают, как смешать меня с грязью.

— Фактически я еще замужем, — сказала я. — И мой муж может использовать против меня то, что мы с тобой живем вместе.

— Живем, — согласился Оран. — Но не спим же. Ты наняла меня своим охранником, после сегодняшнего нападения это неудивительно. Было бы странно, если бы ты решила жить одна в доме на тихой улице. Так каков будет твой ответ?

Я вздохнула.

— Проходи.

Мы вошли в дом, и некоторое время я просто стояла на пороге, глядя по сторонам. Весь первый этаж занимала большая гостиная, соединенная с кухней: когда-то мы готовили в этой печи и накрывали ужин на этом столе из темного дерева. Как тепло, как ярко горели лампы, которые зажигала мама, какими веселыми были истории и сказки, рассказанные отцом! А вот здесь, у окна, он ставил новогоднюю елку, и мы все вместе украшали ее красными бантами, пряниками в серебряной обертке и орехами, выкрашенными золотой краской! А на подоконнике всегда спал кот, старый толстый Томас, и я гладила его, а он сонно жмурился, зевал и мурчал.

Ничего этого не было — ни моего замужества, ни измены Кевина, ни покушения. Я просто вернулась домой, в свою юность, к тому свету, который наполнял ее раньше и почти погас за время в столице.

— Я приготовила картофель с горошком и медальонами из индейки, — сообщила Элли, открывая печь. Несколько движений пальцами по воздуху — и из печи выплыла сковорода, от которой поднимался такой ароматный пар, что в животе заныло.

— Оран теперь будет жить с нами, — сказала я, и дракон кивнул. — На втором этаже есть свободная комната…

— Лучше здесь, — перебил меня Оран и кивнул в сторону дивана. — Так я лучше услышу, если кто-то подберется к дому.

Элли понимающе кивнула.

— Я все устрою, — улыбнулась она. — А пока уделите время медальонам и картофелю. Приятного аппетита!

Провинциально сытный ужин был сервирован на наших тарелках со столичным изяществом. Умывшись и переодевшись в одно из платьев, которое я носила до замужества, я спустилась в гостиную и увидела, что Оран уже сел за стол.

Почему-то мне снова сделалось не по себе. Я никогда не думала, что в моем родительском доме появится какой-то мужчина. Особенно дракон. Особенно тот, кто готов меня спасать.

Все равно не понимаю, почему он это делает. Нет выгоды, которую Оран мог бы извлечь. И невелико удовольствие рисковать собой ради женщины, которую он знает всего один день.

— Кажется, я снова в столице, — улыбнулся дракон, когда я села и взяла вилку и нож. — Только там такая сервировка и такие завитки соуса.

Элли улыбнулась, и на ее щечках вспыхнул румянец. Домовичка ничего не сказала в ответ, но было видно, что добрые слова ей очень приятны. Не так уж много она их слышала раньше.

— Хоть бы ночь прошла спокойно, — поежилась я. За окнами царила тьма, на улице никого не было. На пустошах не принято вешать шторы на окна — мол, порядочным людям нечего скрывать и прятать от соседей — и сейчас мне было не по себе. Мы сидели в глубине дома, но все равно были открыты тому, что могло прийти из сердца ночи и увидеть нас.

— Надеюсь! — беспечно ответил Оран. Ел он спокойно, наслаждаясь каждым кусочком, и я тоже успокоилась.

Я не одна. И не сдохну с голоду, как бы этого ни хотелось Кевину и его мамаше. Все у меня будет хорошо. И в гостиной будто бы стало светлее.

Да. Точно стало.

Я удивленно отложила вилку, глядя на Орана. Он нахмурился, положил ладонь на грудь, и я запоздало подумала: это ведь дракон, он может весь дом спалить. Поди знай, как может сработать его проклятие…

— Что с тобой? — спросила я. — Сердце?

У драконов свои болезни, и в Шине точно не было специалистов по ним. А вдруг Оран сейчас умрет? Что я тогда буду делать?

— Нет, — Оран нахмурился, вслушиваясь в себя. — Нет, это…

Он торопливо расстегнул рубашку, и я увидела огненные отпечатки перьев у него на груди.

Их словно прочертили невидимым карандашом — перья наполнялись красно-рыжим пламенем, и я почти услышала треск.

— Ты горишь! — воскликнула я. Вскочила, схватила полотенце, принялась хлопать по Орану — началась та суета, которая приносит мало пользы. Огонь погас почти сразу, на груди дракона остался темный рисунок, похожий на татуировку.

— Больно? Что это? Что с тобой? Как ты? — я засыпала Орана вопросами. Тот смотрел на свою грудь с отстраненным спокойствием, словно это не он полыхал минуту назад. И больно ему не было.

— Немного давит, но ничего страшного, — откликнулся Оран. Принялся застегивать рубашку, приводить себя в порядок, и улыбка на его губах была, как у ребенка, который неожиданно столкнулся с чудом.

— Что это было? — спросила я. — Ты дом не сожжешь?

Оран негромко рассмеялся. Казалось, в его руках коробка с желанным подарком, и он не хочет его открывать, чтобы подольше продлилось ощущение волшебства.

— Я, честно говоря, и сам этого не ожидал, — сказал он. — Нет, я не подожгу дом, не бойся. Пойми правильно, я не шучу, это все очень серьезно.

Меня окутало холодом. Стул сделался неудобным, а старое платье тесным.

— Такой узор вспыхивает на груди дракона, когда он встречает свою истинную пару, — продолжал Оран. — Женщину, которая создана для него судьбой. Это в каком-то смысле магический феномен, истинных пар давно ни у кого не было. Мой отец говорил, что больше и не будет.

Я посмотрела по сторонам, как дура. В доме больше никого не было, Элли едва слышно ходила на втором этаже, и истинной парой дракона могла быть только я.

Ощущение было таким, словно меня стукнули по голове пресловутым пыльным мешком.

Я истинная пара Орана. Вот почему он так меня защищал, вот почему хотел быть рядом. Нет, все в мире знали об истинных парах, но именно как о красивой драконьей сказке.

Однажды ты встретишь того, кто полюбит тебя навсегда. Это будет чистая и искренняя любовь без тьмы и измен. Это счастье, которое Творец протягивает тебе на ладонях — возьми, и твой мир всегда будет озарен солнцем.

Кажется, я очень долго сижу молча. Хотя должна прыгать и плясать от радости.

— Получается, — произнес Оран, — ты моя истинная пара, Джина. Я понимаю, что это звучит странно…

— Да, — согласилась я. — Куда уж страннее.

— И теперь я могу спокойно жить в твоем доме, — продолжал дракон, — раз ты моя истинная. Никто и слова не скажет.

Я нервно рассмеялась.

— Готовься ходить без рубашки! Всем захочется посмотреть на этот узор. Всем будет, о чем поговорить.

Наверно, Оран ждал другой реакции. Наверно, мне следовало ликовать — но я сидела за столом и не знала, куда себя деть.

Слишком неожиданно. Я должна привыкнуть.

— Мы теперь пара, — сказал дракон. — Понимаю, это все очень неожиданно, и ты к такому не готова. Ну и я не готов.

— Что нам теперь делать? — спросила я. — Как проявится эта истинность? Я влюблюсь в тебя?

За влюбленностью далеко ходить не надо, особенно если вспомнить, как у меня замерло сердце, когда Оран взял меня за руку, чтобы я не порезалась. Да и вообще — посмотришь, как он работает с тестом, и пропадешь навсегда.

Но мне хотелось услышать, что он скажет.

— Да, — кивнул Оран. — Постепенно, я думаю. Рассказывали, что раньше она падала и ударяла по голове. И люди почти лишались чувств от любви.

Нет, этого я не хотела точно. Не нужно мне любовного безумия, и без него забот хватает.

— Вот и ответ на твой вопрос, почему я тебе помогаю. Потому что ты не просто хороший человек, ты моя истинная, — продолжал Оран спокойно и серьезно. — И с разводом теперь не будет проблем. Если дракон встречает истинную, то для них нет преград.

Я улыбнулась. Пусть Оран и изгнанник, он все равно остается драконом. И Кевин подожмет хвост — ну да, прокляли, да, запретили обращаться, но поди знай, как все может обернуться, вдруг дыхнет огнем, да и поминай, как звали?

— Будешь готовить мне шоколадные пирожные? — спросила я, подперев щеку ладонью.

— Буду, — кивнул Оран. — И буду спать тут на диване, пока ты не решишь, что мы можем…

Он стушевался и не договорил.

— Ты сейчас совсем другой, — сказала я. — Не такой, как днем.

В Оране что-то неуловимо изменилось. Вроде бы он по-прежнему был спокойным и сдержанным, но теперь за его равновесием скрывалась не тяжелая сосредоточенность, а просто воспитание джентльмена.

— Может быть! — откликнулся он. — И знаешь, что я подумал? Возможно, истинность поможет мне избавиться от проклятия. И я обращусь снова.

Будильник зазвенел в половине шестого.

Кевин никогда не вставал в такую рань. С чего это сегодня он решил подняться ни свет, ни заря? Я потянулась под одеялом, которое показалось непривычно тонким и грубым, и воспоминания нахлынули теплой волной.

Я дома, на пустошах. Подала на развод с мужем. Встретила свою истинную пару.

Жизнь изменилась полностью.

Сев на кровати, я выглянула в окно. Улица тонула во мраке, в окнах не было ни огонька. Ночью шел снег, и кругом было белым-бело. Скоро мы выйдем из дома и напишем шагами свою историю на этом нетронутом полотне.

И Оран всегда встает рано. Пекарня открывается в восемь, покупателей надо встретить свежим хлебом, только что из печи, а не вчерашними остатками. Это старая традиция.

При мысли об Оране мне сделалось тепло, хотя в старых домах на пустошах всегда гуляют сквознячки, как ты их ни утепляй. Душу наполняло предвкушение чего-то очень хорошего. До весны было еще далеко, но казалось, что сейчас со мной именно она. Обнимает теплыми крыльями, отрывает от земли и впереди только радость и свет.

Я привела себя в порядок, напевая старую песенку о трубочисте и барышне, нашла в сундуке теплое платье, которое носила еще в школе, и решила, что сегодня же выберу время и схожу к швее. Надо принарядиться. Надо выглядеть не просто приличной дамой, но леди.

Внезапно я поняла, что хочу прихорашиваться и наряжаться не просто так. Я снова делала это не только для себя, но и для кого-то.

Когда-то я пыталась стать первой красавицей столицы для Кевина — ровно до тех пор, пока его мамаша не сказала: “Сколько ни наряжай корову, она все равно не станет ланью”. Кевин при этом хихикнул, и с тех пор мое желание быть светской звездой как отрезало. Я, конечно, наряжалась по последней моде, как и желал Кевин, но не потому, что сама этого хотела — просто так было надо.

А теперь…

Подниму и уложу волосы вот так, вокруг головы. И не косами, как принято на пустошах, а изящно переплетая пряди так, чтобы создавалось ощущение легкости, воздушности и изысканного стиля. В столице прической знатных дам занимаются куаферы, но когда не хочешь ждать и сидеть в кресле несколько часов, то используешь расческу с чарами.

Вот так проводишь по волосам — и они покрываются искрящейся серебряной пылью. Через несколько мгновений она развеивается, волосы приходят в движение и вскоре у тебя голова не провинциальной растрепы, а настоящей дамы, хоть сейчас на картинку в модный журнал.

Закончив с прической и положив зачарованную расческу на подпитку от артефакта, я спустилась на первый этаж. Оран уже допивал чашку кофе, а Элли хлопотала у плиты, снимая с огня сковороду с яичницей и колбасками. На пустошах всегда едят сытно, это вам не столичный завтрак с полупрозрачным тостом, каплей джема и апельсиновым соком для стройности тела.

— Выглядишь… — Оран помедлил, подбирая слова. — Потрясающе!

Я улыбнулась. Невольно подумалось, что он давно никому не говорил комплиментов — а еще, что я ничего о нем пока не знаю. Как он жил, с кем дружил, что ему нравится, кроме кондитерского искусства, в кого был влюблен — ведь Оран не мальчик, он наверняка уже кого-то любил.

Впрочем, ничего. Постепенно разберемся. Если верить сказкам, в истинной паре нет лжи — и со временем я все о нем узнаю.

Мне хотелось узнавать. Не из любопытства — из желания стать ближе к Орану.

— Спасибо. Ты всегда встаешь так рано?

Оран кивнул. Допил кофе.

— Да. Пока придется и тебе. В пекарню будем ходить вместе, — произнес он. — Все должно успокоиться. Улечься.

Элли горестно вздохнула, шустро орудуя лопаточкой и перекладывая яичницу на тарелки.

— Вы думаете, милорд, что покушение повторятся?

Домовичка освоилась моментально: она смотрела на Орана как на моего мужа, а не как на гостя.

— Конечно, — кивнул Оран. — Надо быть настороже.

— Ужасно! — воскликнула Элли и ушла к печи.

Завтрак был выше всяких похвал. Оран ел аккуратно и быстро — сказывались воспитание и опыт скитаний, когда надо съесть краюху хлеба, чтобы ее не отняли или не выбили из рук для смеха. Я смотрела на него — изящные руки музыканта, привычно сосредоточенное лицо, взгляд, направленный куда-то в глубину, а не в мир — и ни о чем не думала. Просто любовалась человеком, который сидел напротив, и это было так спокойно, так чисто и правильно, что хотелось петь.

— Насчет твоего проклятия, — сказала я, когда Оран опустошил тарелку. — Почему ты думаешь, что истинность может его разрушить?

Оран мимолетным движением дотронулся салфеткой до губ. Откинулся на спинку деревянного стула, который сколотил мой прадед.

— Потому что обретение истинной пары это благословение Господа, — ответил он. — А богословы говорят, что оно разбивает все оковы, наложенные смертными.

— Ты знаком с богословием? — удивилась я.

Обычно драконы занимаются делами и деньгами, а не умственными изысканиями — от них дохода не получишь. Но Оран кивнул.

— Получил степень доктора философии, учился в университете святого Франциска, — ответил он. — Мой бывший дом владеет несколькими крупными музеями, и я готовился стать директором одного из них. Нужно было соответствующее образование.

— Музеями? Какими, например?

— Например, Генеральным музеем Минарского королевства, — ответил Оран, и я едва не присвистнула. Это была подлинная сокровищница минувших эпох. Чего там только не было — картины, статуи, мумии, драгоценности, посуда, мебель, мощи святых. И все поистине бесценно.

— Я всегда считала, что он государственный, — пробормотала я. Оран едва заметно улыбнулся — драконы всегда накладывают лапы на сокровища. Вот и музей присвоили, не объявляя об этом народу королевства.

— Уже много веков нет. Директором я не стал, но не жалею об этом. Ну что, нам пора идти.

Я кивнула, мы поднялись из-за стола, и в это время в дверь торопливо застучали.

Оран отстранил меня, прошел к двери и открыл.

Весь дом озарился светом, словно в нем вспыхнуло маленькое солнце. Но я даже не успела испугаться: почти сразу же сияние угасло, выпуская золотую птичку — та трепетала крылышками над протянутой ладонью Орана, открывая и закрывая длинный тонкий клюв.

— Быстро же, — пробормотал он, и птица пропела глубоким мелодичным голосом:

— Оран Боллиндерри, изгнанный из своего дома, проклятый, лишенный чести! Дом Боллиндерри узнал об обретении тобой истинной пары. Это во многом меняет отношение к тебе, но не отменяет его. Для отчета и доказательств тебе надлежит предстать перед советом драконьих домов, предъявить цепь истинности на коже и предоставить подробнейший рассказ об обретении. Подписано: Клив Боллиндерри, глава своего дома.

Птица умолкла, сложила крылья и опустилась на ладонь Орана, закрыв глаза. Я замерла, забыв обо всем. Рассматривала птичьи перья — новейший способ артефакторной связи, еще не всем доступный даже в столице. И вот птичку прислали в нашу глушь, чтобы отдать Орану распоряжения.

Великие и сиятельные драконы снизошли до изгнанника с приказами.

— Лихо командует Клив Боллиндерри, — негромко сказала я. Оран усмехнулся. Кивнул.

— Он мой дед. Четыреста пятнадцать лет, крепко держит дела дома в руках и не собирается их разжимать.

Мне сделалось холодно. Получается, Оран должен вернуться в столицу — а я, конечно, поеду вместе с ним. Пекарня временно останется без булочек и круассанов.

Его могут простить! Эта мысль вспыхнула в голове ярче прилетевшей птички-посланницы. С Орана могут снять проклятие, он снова сможет оборачиваться и летать! Он снова будет свободен. Станет не печь круассаны в пекарне на пустошах, а займет место директора Генерального музея, как и хотел когда-то!

— И… наверно, тебе пора собираться, — сказала я. — Вернее, нам пора.

Оран со вздохом прошел к вешалке. Обулся, надел пальто — я потянулась за ним. Он подал мне пальто, мы вышли в зимнее утро, похрустывающее морозцем и безмолвное. Птичку Оран держал в руках.

— И не подумаю никуда собираться дальше пекарни, — отрезал он. — И мы уже задержались. Пойдем быстрее.

— А как же приказ? — удивилась я. — Тебе же велено предстать перед советом!

Оран презрительно фыркнул.

— И не подумаю, — повторил он. — Меня прокляли и изгнали. Я ничего не должен своему дому. Пусть отдают свои приказы кому-то другому. Я не собачка, которой они могут командовать.

Птичка завозилась в его руке.

— Напоминаю: ответ должен быть получен от тебя сегодня, — пропела она.

Некоторое время мы шли молча, пока не добрались до пекарни. В окнах уже горел свет, дорожка и ступени были расчищены, и за окнами мелькала белая рубашка Алпина. Над крышей струился дымок — работали печи.

Оран остановился у ступеней и посмотрел так, словно моя поддержка сейчас была для него очень важна. Словно он ни на кого не мог положиться, кроме меня.

— Я останусь здесь, — произнес Оран. — Если совет хочет узнать подробности о моем чуде, то пусть приедет, поезда на Макбрайдские пустоши ходят регулярно. Я не раб и не слуга, чтобы прибегать по щелчку пальцев. Так и передай.

Он дунул на птичку — та развернула крылья, окуталась золотым сиянием и исчезла. Алпин, который тем временем вышел с доской объявлений на улицу, так и замер с раскрытым ртом.

— Ничего себе чудеса! — завороженно проговорил он. — Вы только нашим не показывайте, особенно оркам. Свистнут и глазом не моргнут. Орки еще и разберут, чтоб понять, как сделано.

Мы поздоровались, вошли в пекарню, и начался рабочий день. Может, есть смысл и правда какое-то время пожить здесь на втором этаже? Оран будет рядом со мной и с любимой печью, а я не буду просыпаться ни свет, ни заря.

Я вымыла руки, повязала фартук, и Алпин поставил передо мной свежесваренный кофе. Пекарня заработала: Большой Джон выкладывал на противни ржаные и пшеничные батоны и булочки, от печи шёл сытный дух мясняшек, и я заглянула из зала в основную часть пекарни и спросила:

— Джон, ты что, спать не ложился?

— Спать на том свете буду, — сказал гном. — Думал над блюдами в наше заведение, вот так!

Оран тем временем уже месил тесто, полностью отдавшись работе и не замечая ничего вокруг. Он сейчас был словно музыкант, окутанный вдохновением, погруженный в свое творчество.

Тесто в его руках казалось живой плотью. Вот Оран взял нож, разделяя его на два больших куска, и оно раскрылось так, как женская суть может открыться навстречу любимому, принимая его полностью до краешка.

— И что ты придумал? — спросила я, с усилием отводя взгляд. Ни к чему так таращиться, хоть мы и истинная пара друг для друга.

— А все просто! — ответил Большой Джон. — Мы заведем твёрдое меню. Так и готовить проще, и людям легче, никаких глупостей с выбором, и добро не переводится. На завтрак по понедельникам, например, пышный омлет с ветчиной и овощным салатом. На обед свекольный суп с говядиной, картофель с рыбой в пергаментной лодке и...

Он не договорил. Снаружи послышались голоса, потом в дверь застучали и заорали:

— Джина Сорель! Где эта распутница?

На ловца и зверь бежит. Я никогда не спутаю ни с каким другим голос женщины, которую до конца дней своих буду поминать тихим незлым словом "гадина".

— Это моя свекровь, — голос прозвучал глухо и тяжело, словно чужой. — Быстро же их принесло…

Кевин и его мамаша никогда не были дураками. Они бы держались как можно дальше от пустошей, если бы отправили ко мне убийц — а раз они все-таки здесь, то заказчик у банды Гироламо другой.

И нам теперь надо выяснить, кто именно так меня невзлюбил, что захотел мою голову.

Алпин вынул из-под стойки биту для игры в лапту, открыл дверь и, небрежно поигрывая своим оружием, рыкнул в утренний мрак:

— Это кто тут за ртом забыл проследить? Я ему сейчас зубы-то поправлю на сторону!

Правильно я сделала, что вернулась домой. Здесь не все против меня — есть и те, кто охотно выступает на защиту.

Свекровь, которая стояла на ступеньках, шарахнулась назад так, что чуть не слетела на землю. В стороне я увидела Кевина: тот шумно опорожнял желудок в снег.

Понятно. Так спешили сюда, что решили не добираться поездом, а проложили заклинаниями червоточинку в пространстве. Делаешь шаг — и вот ты на месте. Все бы ничего, но если ты прошёл вот так, тебя непременно стошнит.

А свекровь держалась, надо же.

— Ты! — тявкнул Кевин, вытирая губы и взбегая по ступенькам. — Я тебя размажу, ты, таракан!

В торговый зал выбежали Оран и Большой Джон. Гном небрежно поигрывал неким подобием кистеня, а Оран встал так, чтобы меня закрыть.

— Иди на второй этаж, — бросил он через плечо привычным сдержанным тоном. — Мы с ними разберёмся.

Свекровь справилась с волнением и заголосила так, что по всему посёлку завыли собаки:

— Разберётся? Сопли утри, деревня, разбиралка ещё не выросла! Ах ты, шлюха! Решила моего мальчика обобрать? Поделила, что тебе не принадлежит?

— Деньги мои верни, потаскуха! — поддержал её Кевин. — И ведь хватило ещё наглости обвинять меня в измене! Это твои хахали, да? Спишь с ними сразу или по очереди?

Большой Джон принялся раскручивать свой кистень, Алпин поднял биту, а Оран...

А Оран дохнул огнём.

Он весь преобразился в мгновение. Сделался шире в плечах, дернулся всем телом так, словно хотел выпустить из себя что-то огромное и бесконечно могущественное. Лицо дракона исказилось и заострилось, внутреннее пламя, скованное проклятием, закипело у самого горла.

Оран издал хриплый крик, похожий на птичий клекот — конечно, если бывают птицы размером со слона.

Конечно, он не исторг огня. Но впечатление произвел.

Кевин нервно заикал и мелкими шажками попятился к выходу. Свекровь пока ещё держалась на ногах, но по её виду было ясно, что встреча с Создателем не за горами.

— Джина Сорель моя истинная пара. Истинная дракона, — пророкотал он, и я качнулась и вцепилась обеими руками в витрину, чтобы не упасть. Смертное существо так говорить не может — это был глас трубы, которая поднимает грешников из гробов в День гнева. — И никто не смеет говорить о ней в таком тоне. Знаете, за что меня прокляли?

Свекровь ойкнула и принялась заваливаться в обморок. Кевин едва успел ее подхватить.

— За то, что я сжег таких вот негодяев! — рык сделался таким, что в пекарне зазвенели стекла.

И в мгновение все закончилось. Оран выпрямился, снова становясь собой, сдержанным и чуть отстраненным. На его посеревшие щеки медленно возвращался румянец. Оран обернулся ко мне и едва уловимо улыбнулся.

Он все сделал так, как надо, и наконец-то стал собой. Мужчиной, способным защитить любимую. Драконом, который может сражаться. Пусть Орана прокляли и лишили огня — сейчас это не имело значения, потому что настоящий огонь был в душе, и никто не смог бы его погасить.

Я прочла это в его глазах и смогла лишь улыбнуться в ответ.

— Вашу мамашу, началось утро! — шеф Ристерд в расстегнутом пальто поверх рубашки и в фуражке, криво сидящей на голове, поднялся по ступенькам. — Возился с этими уродами головожопыми, на часок забежал домой прикорнуть, а тут снова здравствуйте. Что орем, господа хорошие, что с крыш снег сносит?

Появление поселковой полиции, представителя власти, приободрило Кевина и свекровь. Та схватила шефа за рукав и, подпустив слезу в голос, заговорила так быстро, что и слова было не вставить:

— Как хорошо, что вы пришли! Нас с сыном сейчас хотел спалить вот этот… пекарь! Арестуйте его немедленно, он напал на нас! И ее тоже! Она ограбила моего сына, забрала половину денег с их общего счета и обвинила в прелюбодеянии! А сама-то живет тут с разными мужчинами, мы сами видели!

Кевин лишь кивал и бормотал: “Да… да…” Выступление Орана произвело невероятное впечатление и я подумала с нескрываемым злорадством, что скоро Кевин начнет мочить постель.

Шеф Ристерд поправил фуражку. Аккуратно отцепил свекровь от своей руки.

— А пройдемте-ка, господа хорошие, в участок, — произнес он. — Есть у меня ощущение, что проходите вы по одному очень неприятному делу.

Свекровь застонала и рухнула в обморок.