Драконьи булочки (СИ)

Глава 12

— Завтра я буду готовить фруктовые торты с желе, — сказал Оран, когда мы направились в пекарню. — Они всегда у меня хорошо получались.

Даже если ты проиграл, то все равно нужно вставать и идти работать. Работу никто не отменял, люди уже стояли у дверей в ожидании и смотрели на нас с искренним сочувствием.

Что ж, у нас есть народная поддержка. Незачем сдаваться и опускать руки.

Женевьева выиграла битву — к тому же, нечестно, и все прекрасно это поняли — но не войну. Ей придется покинуть Шин, хочет она этого или нет.

— Давай, я куму напишу, — предложил Большой Джон. — Пришлёт нам лучшие ягоды.

Он мрачно покосился в сторону "Вкуса навсегда", который по-прежнему сиял всеми огнями, и полюбопытствовал:

— Интересно, что эти будут готовить. Кто у них кондитер?

— Я с ним ещё не успел познакомиться, — ответил Оран. — Весь персонал сейчас живёт в Макбрайде. Слышал, что они работают сменами.

— Так и есть, — хмуро ответил Алпин. — Живут в гостинице у вокзала, приезжают сюда ранним утром, работают месяц через месяц. Спелл рассказывал.

Большой Джон презрительно скривился.

— Вахтовики! Как от них можно ждать преданности делу, если сегодня они тут, а завтра там? Носит их по миру, нигде не задерживаются, ни перед кем не отвечают...

— Но это не значит, что они работают плохо, — сказала я. — У франшиз очень жёсткие стандарты качества. Не соответствуешь — пожалуй на выход.

— Мы тоже руки не забываем мыть. И хлеб у нас качественный, не говоря уж про сладкое, — важно откликнулся Большой Джон и спросил: — Так какие фрукты заказывать?

— Персики, — ответил Оран едва слышно и добавил уже громче: — Никакие, позавчера из Эшфорта прислали достаточно ягод.

Я мысленно усмехнулась. Отлично. Пусть Женевьева думает про ягодные десерты — а мы тем временем сумеем всех удивить.

Дальше день ехал к вечеру по привычной колее — покупатели заходили в пекарню за хлебом и круассанами, Алпин стоял за кассой, Оран инспектировал запасы, а я сидела в маленьком кабинетике, подбивая итоги. Вот удивительно — несмотря на соседство с “Вкусом навсегда”, в который поселяне захаживали несколько раз в день, у моей пекарни не было провала. Дела шли ровно.

Все-таки люди любят хороший хлеб, а не яркую обертку.

В дверь тихонько постучали, в кабинет сунул нос Копилка и произнес:

— Чего-то расскажу.

— Заходи, — пригласила я и, когда орк опустился на стул, спросила: — Пообедали уже? Как вам мясняшки?

Копилка довольно показал большой палец.

— Рагу употребили за здрасьте. И мясняшки огонь. Моих ребят зазывали во “Вкус”, прям так активно зазывали. Но мы нет, носом не повели в их сторону. Один раз зайдешь, потом не развяжешься.

— Так о чем ты хотел рассказать? — поинтересовалась я. Копилка посмотрел по сторонам и негромко сообщил:

— Во “Вкусе” завтра будут шоколадные пирожные.

Я вопросительно подняла бровь.

— Откуда ты знаешь? Вроде твои ребята туда не ходят.

— Конечно, не ходят, мы не дураки туда ходить, — ответил Копилка и даже немного обиделся на то, что я его заподозрила в походах во “Вкус”. — Но парни мои видели, как повара выходили на улицу. И говорили, что завтра придется повозиться с шоколадными пирожными.

— Оран приготовит торт не хуже, — ответила я. — У нас будут персики.

Копилка мечтательно завел глаза. Персики в это время года и в столице были редкостью, что уж говорить о пустошах.

— Не за то речь, что не хуже, это и так ясно, — откликнулся Копилка. — Они тоже не дураки насчет готовить. Надо как-то сбить ихние пирожные на лету. Показать, что мы тут не лаптем щи хлебаем, чтобы они обтерлись и ушли.

Я нахмурилась, припоминая столичные витрины. Во “Вкусе навсегда” пирожные подавались в бумажных коробочках, аккуратные и изящные. Но что, если…

— У нас будет не торт, а трифль, — сказала я и добавила, глядя на вопросительно поднятую бровь Копилки: — Десерты в стаканчиках, это сейчас очень модно. Осталось сообщить Орану о том, что у нас перемены. Спасибо, что рассказал.

Копилка улыбнулся — мол, всегда пожалуйста! — и я снова поинтересовалась:

— Как же тебя все-таки зовут?

Орк вздохнул и ответил:

— Ладно, вы, женщины, такой народ, что не отстанете. Сигизмунд меня зовут.

Я с трудом сдержала усмешку — нельзя было придумать более странное имя для орка. Копилка нахмурился и с самым серьезным видом пообещал:

— Но если кому проболтаетесь, подожгу пекарню, вот честное слово подожгу!

Я клятвенно пообещала хранить молчание, на том мы и распрощались. Убрав документы в сейф, который переехал в пекарню из хранилища вещдоков Ристерда, я вышла в торговый зал и попала в минуту передышки: одни покупатели только что вышли, а новые еще не появились.

— Нам нужны стаканчики, — сказала я. — Много-много стаканчиков. Оран, завтра ты готовишь трифли с персиками.

Оран выглянул из кухни, вытирая руки, и вид у него был озадаченно-хмурый.

— Трифли? — переспросил он, и я кивнула. — Никогда не делал их, честно говоря.

Вечером я ушла домой, но так и не смогла заснуть. Все во мне звенело от напряжения. Поворочавшись в кровати и так и не выбрав удобную позу для сна, я поднялась и стала одеваться.

— Куда это вы, леди Макбрайд? — спросила Элли, когда я спустилась вниз и стала надевать пальто. Домовичка выглядела усталой и расстроенной. В провале этапа конкурса не было ее вины, но я видела, что Элли глубоко переживает.

— Пойду в пекарню. Оран все равно там, а дома мне не сидится, — ответила я и добавила: — Элли, ты ни в чем не виновата. Вы с Алпином сделали все, что могли.

Домовичка вздохнула.

— Мне надо было распознать полынник. Какая я домовая, если не разбираюсь в простейших вещах? — она всхлипнула и поднесла руку к лицу. — Теперь вы выгоните меня за такое…

Вздохнув, я подхватила Элли на руки, как ребенка, и сказала, глядя в раскрасневшееся взволнованное личико:

— Я никогда тебя не выгоню, и больше не говори такого. Ты самая лучшая домовая. Всему Шину повезло, что ты у нас есть.

Элли шмыгнула носом и порывисто обняла меня. Некоторое время мы стояли просто так, а потом я сказала:

— Тебе нужно отдохнуть, это хозяйский приказ. Выпей сейчас чаю и ложись спать.

На том мы и расстались.

В пекарне горел приглушенный свет. Я открыла дверь, вошла внутрь и услышала, как Большой Джон рассказывает:

— И вот я повис в этой трубе, а концерт уже начался. И представь себе: зрители смотрят, актеры танцуют, а я болтаюсь над сценой, как сосиска в коптильне!

Я прошла через зал, обогнула стойку и ощутила укол горечи. Все было таким новым, таким хорошим — и все могло рухнуть завтра. Мне придется закрыть дело и остаться в Шине — просто напоминанием всем и самой себе о том, что у меня было и что я потеряла.

Как вообще с этим можно жить?

Большой Джон сидел у чарной печи, привалившись к ней спиной. На столе перед Ораном стоял целый полк маленьких стаканчиков — дракон был занят тем, что раскладывал в них бисквит. Работы было много.

— Джина? — удивленно спросил он, оторвавшись от бисквита. — Ты почему не спишь?

— Так, — я махнула рукой и опустилась на табуретку. — Что-то думки атакуют. Хочется завтра победить, но… страшновато, честно говоря.

Оран понимающе кивнул.

— Как ночь перед экзаменом, правда? Мне тоже не по себе. Тут всем не по себе.

Когда он признался, что ни разу не готовил трифли, во мне что-то упало. Вот и провал, вот и продавай свое дело… Но Оран нашел рецепт в кулинарной книге и взялся за дело с той энергией, которая охватывает ученого, когда тот вступает на неизведанную территорию. Сейчас, глядя на его лицо, озаренное вдохновением, я впервые по-настоящему поверила в то, что у нас все может получиться.

Мы победим. Пакуй вещички, Женевьева.

— Ты разобрался с рецептом? — спросила я. Оран кивнул.

— На самом деле он очень простой. На дно стаканчиков кладутся бисквиты. Сверху слой из сливочного сыра и сахара, я все это пробью в мешалке, будет, как облачко. Потом желатин, персики… все это смешивается и заливается в стаканчики.

— Стаканы не разбились? — спросила я. Большой Джон посмотрел так, словно хотел сказать, что здесь работают профессионалы.

— Триггви все доставил в лучшем виде! И стаканы, и персики! Теперь главное, чтоб морозильный шкаф справился и все заморозил.

— Времени достаточно, — ответил Оран, укладывая бисквит в последние стаканчики. — И получится вкусно, намного вкуснее, чем шоколадные пирожные.

Он задумчиво посмотрел на полк стаканчиков и пробормотал:

— И почему я раньше не готовил трифли? Выглядит интересно.

— Наверно, потому, что тебе нравится работать с тестом, — сказала я. Оран пожал плечами.

— Да. Нравится. Тесто ведь в каком-то смысле живое. Когда я к нему прикасаюсь, то это будто акт творения. Не просто круассаны, а настоящее творчество.

Я улыбнулась. Нет, он был не просто кондитером, мой Оран. В каждом движении его души была настоящая поэзия — именно она превращала круассаны и пирожные в произведение искусства.

В конце концов, круассаны подают во всех пекарнях королевства. Но нигде нет таких, как у нас.

— Ты, наверно, смог бы работать скульптором, — сказала я. — Ты оживляешь тесто, а они камень и глину.

— Киллиан, кстати, так и говорил, — признался Оран. — Мол, лучше бы я возился не на кухне, а в скульптурной мастерской. Но тесто кажется мне живее камня.

— Где он сейчас? — поинтересовалась я. — Уехал, передав послание?

— Я уговорил его остаться до завтра и попробовать трифли, — признался Оран и вдруг дотронулся до груди, там, где лежал узор из перьев. — И еще сказал, что, возможно… скоро все будет кончено. Проклятие развеется.

Я поднялась с табурета, подошла, взяла его за руку — так мы и стояли несколько долгих мгновений, окутанные своей надеждой и верой в лучшее.

— И ты снова сможешь летать? — спросила я. Оран улыбнулся, вдруг сделавшись растерянным и совсем юным, словно воспоминание о небе стряхнуло с него годы скитаний и боль этих долгих лет.

— Смогу, — кивнул он. — И обязательно покажу тебе небо. Но сначала давай победим.

Я все-таки смогла заснуть на диванчике в своем кабинете и поднялась уже утром, когда пекарню наполнил запах свежего хлеба, а на двери звякнул колокольчик — пришли первые покупатели. Приведя себя в порядок, я вышла и увидела вдову Тимоти: она заказала омлет с овощами и со вздохом уселась за столик у окна.

— Джина, Джина! — сказала вдова. — Ты сегодня обязана победить. Знаешь, почему?

— И почему же? — поинтересовалась я, принимая из рук Алпина чашку кофе.

— Потому что от свиных котлеток “Вкуса навсегда” у меня изжога! — призналась вдова. — Кто б знал, что они туда кладут, но изжога исключительная.

— Скажу вам по секрету, если все перестанут там заказывать, “Вкус” уйдет из Шина сам, — сказал Алпин, ставя тарелку перед вдовой, но та только рукой махнула.

— У них ведь вкусно. И вкус какой-то привязчивый, хочется еще и еще. А потом изжога, — вздохнула вдова. — Лучше бы их совсем не было.

— Ну, вы знаете, за кого тогда голосовать, — улыбнулась я и пошла к морозильному шкафу.

Оран сидел на табуретке, пил, судя по его виду, уже не первую чашку кофе и, увидев меня, признался:

— Сегодня десертов не будет, я устал с этими трифлями, как собака.

— Конечно, отдыхай, — я погладила его по плечу и заглянула в морозильный шкаф. Стаканчики с трифлями толпились в нем, напирая друг на друга, и каждый был произведением искусства. Нежный бисквит, плотное облако сырной массы с персиками и сверху прозрачный слой золотистого желе с аккуратно уложенными персиковыми кусочками — да, такого в Шине еще не видели.

— Даже не предлагаю включить это в меню, — сказала я. — Хочу видеть тебя дома… и не усталым.

Оран кивнул. Большой Джон потащил поднос с булочками в торговый зал, и я негромко спросила:

— Как ты? Как проклятие?

Дракон расстегнул несколько пуговиц на рубашке, открывая грудь, и я увидела, что каждый завиток, каждая черточка в перьевом узоре наполнены огнем. Он горел тихо и ровно, и я чувствовала, как его сила испепеляет узы, наложенные домом Боллиндерри.

Скоро Оран сможет летать. Совсем скоро.

— На всякий случай держись от меня подальше, — с искренней тревогой произнес дракон. — Боюсь, когда проклятие падет, я сразу же обращусь… и могу как-то задеть тебя. Ранить.

Я погладила его по плечу, стараясь передать этим прикосновением все свое тепло и надежду.

— Ты никогда меня не ранишь, — уверенно сказала я. — Но мы оба будем осторожны, правда?

Сегодня Зал собраний был полон: пришли даже те, кто пропустил первый раз. Вдова Тимоти, которая, разумеется, не видела стаканчики с трифлями, разболтала всему поселку, что Оран приготовил что-то невыразимо вкусное, потрясающее и сногсшибательное — и люди занимали места за столами в Зале, переговариваясь и прикидывая, у кого же все-таки вкуснее десерт.

Большой Джон, Оран и Алпин перенесли коробки с трифлями — работники Женевьевы выставили коробки с пирожными. Каждое было в своей отдельной коробочке, перевязанное лентой — просто венец изящества и столичного стиля. Женевьева смотрела в сторону наших трифлей с привычно презрительным выражением лица, но в глазах блестела тревога.

Отлично. Почувствовала, дрянь такая, свое поражение. Я приободрилась, улыбнулась ей и спросила:

— Ну что, ты готова паковать вещи и уезжать из Шина?

Женевьева хищно сощурилась и ответила:

— Еще посмотрим, кто уедет.

Ее помощники раздали всем пирожные, и некоторое время народ обменивался впечатлениями. Какая яркая коробочка, какая тонкая ленточка, как нежен запах шоколада! Я помнила эти пирожные, Кевин как-то принес пару — да, они были хороши.

Вот только в них не нашлось места для души. Для того, что превращает штампованную еду в чудо, озаряющее сердце своим светом.

— Дорогие друзья, позвольте представить вам пирожное “Шоколадный восторг”! — пропела Женевьева. — Никаких примесей, только шоколад, пирнский горький и хорнский твердый, и хорошее настроение! И не беспокойтесь о фигуре, это пирожное создано по новейшим рецептам, с минимальным содержанием того, что влияет на вес!

Зашуршали обертки, заработали челюсти. В воздухе повис запах шоколада — такой густой, что запершило в горле. Тот случай, когда слишком хорошо — тоже нехорошо; я услышала, как кто-то закашлялся и попросил воды.

— У меня для вас хорошие новости, — улыбнулась я, когда пришла моя очередь представлять десерт. — В этих трифлях нет ничего, кроме лучших ингредиентов, свежайших персиков и таланта кондитера. Приятного аппетита!

— Персики? — изумленно спросила госпожа Баркли. — В Шине, в это время года?

Народ заговорил хором, поднимаясь с мест и протягивая руки, чтобы получить стаканчики. Многие — да что там многие, почти все — видели персики только на картинках в учебнике, как и манго. Обитателям пустошей такое лакомство было не по карману, и сейчас, когда люди поняли, что отведают его, их охватил чистый восторг.

— Консервированные, наверно, — насмешливо бросила Женевьева. Я одарила ее ослепительной улыбкой и ответила:

— Самые настоящие персики от Триггви Триггвиссона!

— Джина, ну ты даешь! — воскликнул Ристерд. — Сначала манго нас побаловала, а теперь персики!

Он посмотрел на остальных и произнес, как полководец перед битвой:

— Налетай, ребята.

И ребята налетели. Я даже пожалела, что не оставила стаканчик для себя — ну ничего, Оран еще приготовит такой трифль — и много других потрясающих десертов.

Теперь мне было ясно, что мы победим.

Потом пришло время подсчета голосов: зеленые и голубые листочки ложились в чашу, поселяне довольно улыбались, и кто-то спросил, будут ли такие трифли в пекарне каждый день.

— У тебя денег-то хватит, Шеймус? — поинтересовался кто-то. Шеймус только рукой махнул.

— Я лучше картохи не съем, а чудо такое попробую.

Подошел Киллиан — улыбнулся, обменялся рукопожатием с Ораном и сказал:

— Вижу, что ты действительно на своем месте. Твои трифли это подлинный восторг, — он покосился в сторону чаши и добавил: — И судя по тому, сколько там голубых листочков, народ разделяет мое мнение.

Кимбер уже подсчитывал голоса, укладывая листочки в стопки. Женевьева побледнела так, что я даже испугалась: не хватил бы ее удар!

Она ведь старалась. Подкупила Гвинни, чтобы испортить мясо. Заказала лучшие коробочки и ленточки. И так и не поняла, что в еде важнее всего сердце и руки того, кто ее готовит, а не штамповка по единому образцу для всего королевства.

На мгновение мне стало жаль ее. Но только на мгновение.

— Люди, люди, спокойнее! — Кимбер поднял руку, призывая к тишине. Стопка голубых листочков была вполовину выше зеленой. — Ну сами, сами видите, кто тут победитель. Две, две победы у местной уроженки. Леди Макбрайд — победительница нашего конкурса!

— Я этого так не оставлю, — прошипела Женевьева. — Наш спор — просто глупое пари, юридической силы оно не имеет. Никуда я не уйду!

Это она сказала достаточно громко для того, чтобы услышали все. Кто-то заливисто засвистел, и в Женевьеву полетела коробочка от пирожного.

— Нет уж! — звонко крикнул кто-то из парней. — Проиграла — уходи!

— У нас таких не любят! — поддержали его мужчины.

— У нас все по-честному!

Я одарила Женевьеву ослепительной улыбкой и сказала:

— Ты можешь не уходить. Но у тебя просто ничего не будут покупать. Тебе же говорят: народ на пустошах любит честных. Так что умей проигрывать с достоинством.

Женевьева прошипела что-то неразборчивое, но определенно нецензурное, и выбежала из Зала собраний. Провожали ее заливистым свистом и веселыми возгласами. Когда хлопнула дверь и брань проигравшей оборвалась, то Мэри спросила:

— Джина, а у тебя в пекарне еще будут такие трифли?

Я с улыбкой посмотрела на Орана — тот кивнул и ответил:

— Трифли будут. С яблоком и ягодами. Вам понравится.

Не знаю, что в нем встревожило меня, но я вдруг схватила Орана за руку, ведомая тем глубоким чувством, которое, наверно, и было сутью истинной пары. Оран посмотрел мне в лицо и выдохнул:

— Прочь отсюда…

И выбежал на улицу, не оглядываясь. Я рванула за ним и, вылетев из здания, споткнулась и едва не упала, почти окаменев от страха.

В небо поднимался огромный дракон. Его чешуя была цвета старой бронзы, в глазах пылал огонь, а по мощной груди скользила полоса старого шрама. Вышло солнце — подсветило широко распахнутые крылья, превратив их в паруса волшебного корабля.

— Оран… — прошептала я, захлебываясь в невероятном, неведомом доселе восторге и облегчении.

Проклятие снято! Его больше нет!

Оран теперь свободен, наконец-то свободен! И мы сможем жить без оков, наложенных его родней!

На улицу высыпали поселяне — и закричали, замахали руками, принялись бросать шапки в воздух, приветствуя своего дракона. Я смотрела на бронзовую вспышку в небе, не в силах оторвать от нее глаз, и сердце наполняло то всеобъемлющее чувство, которое можно было назвать только любовью.

И это уже не было той любовью, которую дает суть истинной пары. Моя любовь проросла из дел — из поддержки, заботы, нежности.

И из общей работы, куда же без нее. Мы и дальше будем работать вместе — я собиралась сделать “Пекарню Джины” самой популярной на Макбрайдских пустошах, и никакие франшизы мне в этом не помешают.

Дракон сделал круг над поселком, начал снижаться, и я вдруг услышала голос Орана, звонко раскатившийся в голове:

— Держись! Сейчас мы будем летать!

Я и опомниться не успела — изогнутый драконий коготь подхватил меня за воротник пальто, под ногами раскрылась пустота, и земля вдруг оказалась далеко-далеко внизу.

Всюду был ветер. Я сразу же потеряла шапку, потоки ревущего воздуха поднялись и загрохотали в ушах, отхлестав меня по лицу. Дракон перехватил меня: теперь я не болталась, а была крепко и осторожно сжата в его когтях.

Наверно вот так в древности драконы похищали девушек из людских селений, чтобы взять их в рабыни.

— Не урони меня! — прокричала я, захлебываясь от восторга. Мир раскрылся подо мной весь, от края до края — лег горностаевой мантией: белым-бело, с темными мазками лесов и пятнами людских поселений.

С высоты он был бесконечно беззащитным и хрупким. И дракон, который мерно взмахивал крыльями, был его владыкой и хранителем. Тем, кто будет заботиться и оберегать всегда, как свою истинную.

Только теперь я поняла, чего все это время был лишен Оран — и что к нему наконец-то вернулось. И мы летели над Макбрайдскими пустошами вместе, разделив это возвращение на два сердца.