Драконьи булочки (СИ)

Глава 11

Первый этап конкурса был назначен как раз на день Зимней ведьмы, но о празднике мало кто вспомнил. Зачем какая-то мифическая злая колдунья, когда в Шин приехала ведьмища всем на зависть? Дети, конечно, накатали снеговиков, по улице прошла пара ряженых компаний с песнями про сладость или гадость, на этом дело и кончилось. Никакого размаха минувших лет, скукота.

За дни подготовки к конкурсу я заметила, что “Вкус навсегда” пользуется популярностью в поселке. Нет, ко мне, конечно, тоже заходили, все круассаны, пирожные и булочки, которые готовил Оран, разлетались без остатка, а рагу для орков понравилось и людям, но конкуренция не позволяла расслабляться.

В поселке нашлись те, кто умел считать деньги. Хлеб у Женевьевы покупали с удовольствием. Пусть на нем не такая золотистая корочка и нежный мякиш, зато на полкроны дешевле. Копилка смотрел на это скептически.

— Нет, мы с ребятами сразу сказали: никаких тамошних хлебов и котлет в булках, — заявил он. — Ни ногой туда! Знаю я такие штуки, Копилку не обманешь. Сейчас она все сделает дешевле, чем здесь. Потом вы разоритесь, а столичная госпожа поднимет цены в два раза. И все равно у нее будут покупать, потому что больше негде. Нет, Копилку не проведешь!

Я невольно удивилась орочьим познаниям в ценообразовании и конкуренции и поинтересовалась:

— Копилка это ведь кличка, верно? Как тебя зовут по-настоящему?

Орк опустил глаза, сцапал с подноса еще один треугольник мясняшки и ответил:

— Не скажу. Моя семейная тайна.

Я не стала настаивать.

В первый день конкурса народ начал сходиться к Залу собраний, когда еще даже не развиднелось. Подойдя к пекарне, которая уже работала вовсю, я увидела снеговика. Это были не просто три шара друг на друге, а целая снежная скульптура: приспустив штаны, снеговик показывал моей пекарне зад. Сразу понятно, кто руку приложил.

И ведь не разобьешь его прицельным пинком. Плохая примета.

Нахмурившись, я прикинула, что к чему, и принялась исправлять скульптуру. Вскоре от пекарни повеял сногсшибательный запах свежевыпеченного хлеба, а один снеговик превратился в целую семью: теперь уже было не разобрать, что и кому он показывает в такой толпе.

Я поднялась в пекарню и увидела, что работа кипит. Несколько подносов были заняты пшеничными батонами, накрытыми белоснежными полотенцами. Алпин раскладывал на витрине булочки, караваи и баранки.

— Госпожа Джина! — улыбнулся он и кивнул в сторону подносов. — Как думаете, этого хватит на всех?

Я оценила количество хлеба: там хватило бы на роту голодных солдат.

— Лучше сделать побольше. Все попробуют по кусочку, а потом пойдут покупать.

Хлеб и правда был хорош. Небольшой, как раз такой, чтобы семье хватило на обед или ужин, он был солнечно-ярким, как настоящее золото. Хрустящая корочка, ароматная мякоть — хлеб и сам по себе был хорош, а уж как вкусно намазать на его теплый край сливочного масла, добавить ломтик сыра и налить в сопровождение всей этой красоты чашечку кофе!

— Это какой-то восторг, а не хлеб, — сказала я. Вышел Большой Джон — сегодня он нарядился по-гномьи. Белоснежная рубашка, черный жилет с вышивкой, такие же черные штаны и белые чулки, а еще ярко-красные ботинки со звонкими каблуками — казалось, гном готов пуститься в пляс.

— Ну, получит у нас эта столичная, — заявил он. — Идем!

Зал собраний уже открыли: слишком уж напирал народ. Внутри все было украшено так, как будто здесь готовились праздновать свадьбу: расставлены столы, шторы на окнах усеяны бумажными цветами, с потолка спускались гирлянды из колечек, склеенные детскими руками.

Люди Женевьевы уже были внутри. Они принесли большие подносы с эмблемами “Вкуса навсегда”, и мне сделалось холодно.

Большой Джон приготовил обычный хлеб. Очень вкусный, самый лучший, но обычный.

А Женевьева принесла чибуан, столичную новинку. Длинный, сделанный в форме прямоугольника, он резко отличался от простого хлеба. Аромат его был насыщенным и ярким, мякиш пористым — увидев чибуан, Большой Джон откровенно приуныл.

Элли, которая не могла пропустить первый этап конкурса, сочувствующе погладила его по руке.

— Не переживай! — сказала она. — У тебя самый вкусный хлеб!

— Хотелось бы верить, — пробормотал Джон и погрузился в угрюмое молчание.

Постепенно в Зале собрались все жители поселка, от мала до велика. Пришла Женевьева — сбросила шубку в руки одного из помощников, прошла, показывая всем темно-синее платье с открытыми плечами, пошитое по последней столичной моде, встала там, где Кимбер приказал водрузить эмблему “Вкуса навсегда”. Я заняла свое место рядом с эмблемой “Пекарни Джины”, и в груди что-то зазвенело.

Нечего так улыбаться, дорогуша. Ты здесь не победишь.

— Друзья, друзья, поселяне! — Кимбер вышел к нам, поднял руку, и в зале воцарилась тишина. Едва слышно похрустывала бумага: Ричард Спелл вынимал заранее нарезанные кусочки сыра, чтобы не просто так уминать пустой хлеб, а соорудить бутерброд.

— Друзья, ну начинаем, начинаем, — произнес Кимбер. — Впервые, в первый раз у нас кулинарная дуэль меж прекрасных дам, да, прекрасных. Сегодня хлеб, хлеб, ну и то, что на него намазывают.

Я покосилась туда, где стояли Алпин и Оран: для намазывания все было готово, Элли трудилась всю ночь. Оран поймал мой взгляд, подмигнул — и я увидела, как над его руками проплыла целая стайка рыжих искр.

— Проклятие? — прошептала я так, чтобы Оран прочел мой вопрос по губам.

Он только рукой махнул. Улыбнулся: мол, давай делать дело, с остальным разберемся позже. Искры, которые порхали возле его пальцев, сверкнули ярче и исчезли.

— Дамы и господа, представляю вам столичную новинку — белый хлеб чибуан! — Женевьева обворожительно улыбнулась и взяла один чибуан с подноса, показывая всем. — Пшеничная мука, дрожжи, оливковое масло, низкая калорийность и оригинальный вид! К тому же, в тесто добавлен йод по рекомендациям лучших врачей королевства. Теперь вы не только едите вкусно всегда, но и поправляете свое здоровье в этих снежных краях!

Народ одобрительно закивал и заулыбался. Всем пришлась по душе идея не только уминать булку, но и оздоравливаться. К тому же чибуан стоил на три кроны дешевле батона в моей пекарне.

Чибуан нарезали и сначала дали каждому кусочек на пробу, а затем вынесли изящные баночки с разными намазками — не уминать же хлеб просто так, впустую. Вяленые помидоры с морской солью, паштет и просто ароматные ломтики сельди с красным луком.

Я смотрела, как народ уплетает предложенное за обе щеки. Настроение было скверным. Женевьева не прекращала расхваливать свой хлеб на все лады — уж он и вкусный, уж он и не черствеет, уж он и мягче обычного почти в два раза. Люди довольно кивали, и столичная гостья готовилась получить победу в этом этапе.

Не выдержав, я снова обернулась на Орана. Он был погружен в такое непробиваемое спокойствие, что и мне тоже стало немного легче.

Да, Женевьева может выиграть этот этап конкурса. Но это еще не значит, что она не победит.

— Госпожа Готье сказала много важных и умных слов о своем хлебе, — произнес Большой Джон, когда пришла его очередь представлять товар. — И это правильно. Хлеб это святыня всех свободных народов, и я рад, что все относятся к нему с уважением. Поэтому не буду тратить слова и расхваливать свой батон, а просто с поклоном предложу вам его отведать.

Гном поклонился и, подойдя к подносам, принялся нарезать хлеб с таким видом, словно прикасался к чему-то очень важному и бесконечно дорогому. Люди Женевьевы работали не так: они просто резали чибуаны на куски — но то, с каким трепетом Джон прикасался к хлебу, впечатлило всех.

То, что кладется на хлеб, тоже пришлось людям по душе. Тонкие ломтики домашней ветчины, свежее масло и ноздреватый сыр, паста из авокадо с каперсами и кусочком слабосоленого лосося — пир получился на весь мир.

После того, как все наелись досыта, а от батонов и чибуанов не осталось ни крошки, Кимбер предложил всем голосовать. В большую прозрачную чашу опускали цветные бумажки — за Женевьеву зеленую, за меня голубую.

Я вздохнула. Сжала и разжала кулаки, пытаясь расслабиться и выглядеть уверенно и независимо.

Это не просто кулинарный конкурс. Это моя судьба решается.

Постепенно даже невооруженным глазом было понятно, что голубых бумажек больше, чем зеленых. Мне стало легче дышать. Шеф Ристерд опустил голубой листок в чашу и сказал так, что услышали все:

— Мы люди простые. Нам надо такой хлеб, чтобы на нем побольше всего умещалось и ветчина с краев не свешивалась. И вкус у него привычнее. Правда, ребята?

Я заулыбалась от такой поддержки — ломтик ветчины того размера, который предпочитали на Макбрайдских пустошах, и правда не помещался на кусочке чибуана. А у Женевьевы, судя по всему, не вышло приготовить Ристерду омлет — шеф был верен своей клятве. Народ зааплодировал, а Кимбер принялся подсчитывать голоса.

— Ну что ж, что ж, — наконец, пробормотал он. — В первом этапе побеждает Джина Макбрайд, Макбрайд. Победа, победа местной!

Я оценила размер аккуратных стопок зеленой и голубой бумаги: моя была выше, но и Женевьеву многие оценили по достоинству.

Значит, мне придется сражаться.

— Поздравляю уважаемую соперницу! — в голосе Женевьевы был сплошной мед. — Посмотрим, справятся ли твои люди с мясным блюдом. Это не наваливать рагу для орков, это тонкая работа.

Она сощурилась и мечтательно пропела так, что все в зале замерли, боясь упустить хоть слово:

— Говядина, тушеная с травами и розмарином! Нежное сочное мясо в компании грибов и овощей — тушится два часа, подается с ароматным веером из четырех соусов. И попробовать его можно каждый день во “Вкусе навсегда”! Хоть сегодня!

— Зараза, — пробормотал Алпин и добавил уже громче: — Свиной антрекот с печеным картофелем и нежной зеленой фасолью! Не буду расписывать, каков он на вкус, попробуете завтра сами.

Он подмигнул Гвинни Паттисон, которая с задумчивым видом вытирала салфеткой пухлые пальчики.

И вид ее, честно говоря, мне не нравился. Гвинни выглядела так, словно задумала что-то дрянное.

Домой мы вернулись уже вечером. Конкурс конкурсами, а рабочий день никто не отменял. Поселяне курсировали между пекарней и заведением Женевьевы, прикидывая, каковы на вкус тушеная говядина с розмарином и свиной антрекот с печеной фасолью.

— Порции будут небольшие, — сказала Элли. — На пробу. Господин Алпин, вы уверены, что госпожа Паттисон поделится с вами своей фасолью?

Алпин усмехнулся, но лицо его осталось серьезным.

— Я обещал на ней жениться, — произнес он. — Так что поделится.

Мы с Ораном переглянулись и рассмеялись.

— Звучит так, словно тебя пугает женитьба, — заметила я.

Алпин отмахнулся. Я добавила с искренним уважением:

— Я всей душой ценю твое геройство, но, может, не стоит так рисковать своей свободой ради дела?

Алпин не ответил. В пекарню как раз вошли несколько покупателей и он взялся за продажу караваев, бубликов и круассанов.

Вечером мы с Ораном вспомнили жертву Алпина ради общего дела, и я задала тот вопрос, который исподволь озадачивал меня все это время:

— У тебя была невеста? Или возлюбленная?

Оран усмехнулся. Мы сели на диван, дракон обнял меня, привлекая к себе, и ответил:

— Я уже не мальчик. Конечно, у меня была возлюбленная. Но те чувства, которые я испытывал к ней, не сравнятся с тем, что я испытываю к своей истинной. Это как смотреть на мир через окно и просто выйдя на улицу.

Кажется, я понимала, о чем он. Я любила Кевина — той любовью, которую от женщины требует общество, которая возникает, когда зарождается долг. Но сейчас она и правда была похожа на взгляд из окна — довольно пыльного, кстати.

— Она тебя бросила, та девушка? — поинтересовалась я. — Или ты ее бросил?

Оран улыбнулся, но глаза его были темными, погруженными в прошлое, где жила печаль.

— После того, как на меня наложили проклятие, она спешно вышла замуж за другого. Кажется, сейчас они счастливы.

— Ну, это самое главное, — усмехнулась я. — Говорят, Господь создал человека для того, чтобы тот был счастлив. Ну и драконов тоже.

— Что такое счастье? — спросил Оран, и его взгляд просветлел. Я поудобнее устроилась в кольце его рук и ответила:

— Сидеть вот так с тобой. И пить хороший чай.

Что тут еще можно ответить? Я привыкла, что счастье в мелочах. В пустяках, о которых ты будешь сожалеть всем сердцем, когда их утратишь. Ты счастлив каждый день хотя бы потому, что можешь увидеть рассвет и закат. Кому-то это не суждено.

Вот только если говорят про счастье, то имеют в виду что-то бескрайнее. Огромное, словно море. Вот если бы я жил в королевском дворце, то был бы счастлив. А пока у меня просто домик и сад — разве это счастье?

— Дракон ответил бы иначе, — признался Оран. — Дракон сказал бы, что счастье во власти. В том, чтобы держать кусок мира в кулаке — вот где величайшее наслаждение.

Я улыбнулась. Чего еще ожидать от дракона? Конечно, они жаждут власти — больше и больше, еще и еще. Если ты паришь в небе, то не будешь довольствоваться мелочами, вроде спокойствия в объятиях любимого.

Тебе нужны победы. Новые и новые.

— Ты, мне кажется, не совсем дракон, — призналась я. Оран кивнул.

— Странствия меня изменили. Ты знаешь, я даже рад этому проклятию. Без него я бы не понял, что настоящее счастье нельзя сжимать в кулаке.

В дверь постучали. Я встала, чувствуя невнятную тревогу — слишком много народу колотили в эту дверь, приходя не с самыми приятными известиями. Но на пороге обнаружился дядюшка Спелл с конвертом в руке, и вид у него был солидно-потрясенный, словно ему пришлось доставлять депешу от самого государя.

— Джина, это тебе, — произнес он. — Из столицы, по скоростной почте!

Я взяла конверт, украшенный красными сургучными печатями. Верховный суд Минарского королевства… что это вообще такое? Закрыв дверь перед почтмейстером — до меня донесся разочарованный вздох, словно дядюшка Спелл хотел узнать, что же в письме — я показала его Орану и пробормотала:

— Вот ведь новости…

— Это о расторжении твоего брака, — ответил Оран. — Вскрывай скорее!

И то правда, о чем еще мне могут писать из Верховного суда? Я разорвала конверт, вынула плотный лист гербовой бумаги и от волнения не сразу прочла слова “Свидетельство о разводе”.

Пальцы задрожали. Свидетельство едва не выпало из них.

Свободна. Я свободна от Кевина — теперь уже по-настоящему. Теперь мы идем разными дорогами, и ничто нас не связывает. Пусть спит, с кем хочет, пусть перебирает доступных женщин — его грязь больше никогда меня не замарает.

Гора упала с плеч — нет, это не метафора. Я и правда готова была взлететь.

— Вот оно, счастье, — сказала я, улыбаясь, как дура. — Быть свободным от чужой грязи. Оран, я официально разведена.

Он поднялся ко мне, обнял — теперь не было ничего, что могло бы нас разъединять. Теперь мы оба принадлежали друг другу — безоглядно, навсегда.

— Джина, — теплое дыхание дракона щекотно прошлось по моим волосам. — Теперь я могу предложить это официально. Окажи мне величайшую честь, стань моей женой.

Я рассмеялась, а в носу защипало, словно слезы готовы были пролиться — самые счастливые слезы.

— Согласна, — ответила я. — Конечно, я согласна, Оран, как еще можно на это ответить?

И мы оба рассмеялись — а потом Оран прикоснулся губами к моим губам, и пламя истинности, которое соединяло нас в одно существо, вскинулось до самых звезд.

Мы с Ораном едва не опоздали на второй этап конкурса — после ночи любви хочется встречать утро, нежась в объятиях друг друга, а не бежать куда-то спозаранку — и вошли в пекарню, держась за руки, как раз в тот момент, когда Алпин под чутким руководством Элли отправлял формы со свиным антрекотом в разогретую печь.

— Два часа мариновалось, — с серьезным видом сообщила домовичка, а Алпин увидел нас и кивнул в сторону пустой корзинки — я поняла, что там были зеленые стручки фасоли. Точно, вон они — на отдельном противне, в компании лука, перца и картофеля.

— Свадьба завтра вечером, — произнес Алпин с самым отчаянным видом. — Все приглашены.

— Ты не выглядишь счастливым женихом, — сказала я. — Но Гвинни Паттисон не самый плохой вариант. Она серьезная, хозяйственная и не транжира.

— Это называется “жмотяра”, — скептически откликнулся Большой Джон. — Дружище, я искренне тебе сочувствую.

— Никогда не собирался жениться, — признался Алпин. — Мне больше по нраву нежные краски влюбленности, которые еще не потускнели от плотских порывов.

Мы с Ораном переглянулись. Большой Джон рассмеялся.

— Гномы в таком случае больше лука и чеснока едят. И с плотскими порывами все в порядке, по десять детей в семье.

Алпин посмотрел так, словно хотел испепелить гнома взглядом.

— Я в детстве в прорубь провалился, и это не причина для твоих хиханек, — ответил он и ушел к печи. Элли поспешила за ним, что-то успокаивающе воркуя.

Через час все отправились в Зал собраний — народ там уже поджидал за столами, вооружившись вилками и ножами и приготовив все, что нужно для пира. Принесли домашние вина, соленья и маринады, а вдова Тимоти даже расщедрилась на бутылку хорошего вина. Едва мы с Ораном вошли в зал, как к нам приблизился Киллиан — в руке он держал вилку с нанизанным маринованным груздем и выглядел так, словно решил никогда не возвращаться в столицу. Но когда он заговорил, в его голосе я услышала властные холодные нотки.

Дракон, что с него взять. Они всегда так говорят.

— У меня новости от деда. Дом Боллиндерри обсудил твое дело и разрешает тебе жить.

От этой фразочки у меня даже голова похолодела. Разрешает жить — вообще-то это право, право для всех! Но я держала Орана за руку и молчала. Сейчас мне надо было молчать.

— Проклятие не будет восстановлено, если исчезнет, — продолжал Киллиан. — Луавера дала Нерушимую клятву, что не станет покушаться на жизнь твоей истинной пары и твою. Но для этого ты должен пообещать за себя и свое потомство, что вы никогда не появитесь в столице и не станете вмешиваться в драконьи дела.

Кажется, мы легко отделались. Я наконец-то смогла дышать ровнее, а Оран ответил:

— Я даю это слово. Мы никогда не покинем Макбрайдские пустоши.

Киллиан рассмеялся и похлопал его по плечу.

— Лечение в столице и кратковременные визиты на срок не более дня вам дозволены.

Я хотела было посоветовать родственничкам моего истинного отправляться в Пекло да поглубже, но в это время в Зале появилась Женевьева, и мне пришлось пройти к своему месту. Увидев, какие подносища с тарелками волокут ее помощники, Элли побледнела и пролепетала:

— Госпожа Джина, я все испортила. Я подвела вас. Надо было делать большие порции, а не на пробу.

— Для больших порций у нас нет мяса, — попробовала я утешить домовичку, хотя на душе скребли даже не кошки, а тигры. — Это франшиза может позволить себе такие объемы, а мы нет.

— Друзья, сегодня “Вкус навсегда” приглашает вас отведать говядину, тушеную с травами и розмарином! — звонко провозгласила Женевьева. Вид у нее был торжествующий: судя по лицам поселян, которые оценили объемы мяса на тарелках, она победила в этом этапе. — Говядина довольно жесткое мясо, но особое тушение, которое предлагает “Вкус навсегда”, делает его мягким и нежным. Попробуйте, оно просто тает во рту! И такое мясо с такой же палитрой ароматных соусов, от легкого до жгучего, вы можете заказать каждый день!

Судя по лицам жителей Шина, говядина Женевьевы пришлась им по душе — да она и правда была хороша. Блюда из особого раздела во “Вкусе навсегда” готовили так, чтобы люди заказывали еще, а не отплевывались. А уж если их сопровождали местные маринады и настойки — ну да, мне уже сейчас можно признавать поражение.

Тарелки, на которых Алпин вынес свои антрекоты, казались игрушечными рядом с теми, что выставила Женевьева. Кусочки межреберного филе свинины, которые мы выбрали, были небольшими — а как иначе дать попробовать блюдо всему поселку?

— Обычно мясо жарят, — сказала я. — Но запекание превращает его из вредного тяжелого блюда в диетическое. У нас здесь маринад на основе лука и чианьского соуса, он размягчает волокна и делает мясо нежным. Естественная сочность, аромат настоящего мяса и легкое сопровождение — приятного аппетита, дорогие друзья и соседи!

Друзья и соседи взялись за вилки — и почти сразу же отбросили их с возмущенными возгласами:

— Джина, ты отравить нас решила? Это невозможно есть!

Женевьева язвительно ухмыльнулась. Я бросилась к первому же столу, выхватила вилку у одной из сестер Бинни и отправила в рот кусочек мяса.

По спине прокатился огонь, желудок содрогнулся, заявляя, что он этого не примет.

Мясо и правда было невозможно есть. Оно обрело горьковатый вкус, как будто его натерли полынью. С усилием проглотив кусочек, я попробовала овощи — то же самое.

— Во “Вкусе навсегда” вы можете быть уверены, что вас не отравят! — мелодичным голосом пропела Женевьева. — У нас строжайший контроль качества на всех этапах приготовления пищи. Все наши продукты свежайшие, без малейших дополнительных примесей.

Подбежала Элли — ее личико дрожало, домовичка чуть не плакала. Она тоже попробовала мясо и овощи, содрогнулась всем телом и вдруг замерла, пристально всматриваясь в тарелку.

— Фасоль! — воскликнула домовичка и прижала руки к щекам. — Тут невозможно было догадаться, госпожа Джина!

Она выхватила аккуратный стручок фасоли, понюхала его и показала всем.

— Вот, смотрите! Это не фасоль, это полынник! Фасоль и полынник можно отличить, только когда они на грядке, по ботве! А потом — ох, уже нет. Полынник абсолютно ничем не пахнет, но он придает блюду горечь!

Народ загудел. Все прекрасно понимали, что я не стала бы травить поселян и не знала о полыннике — меня подставили. От обиды у меня защипало в носу, и я сжала душу в кулак, чтобы не расплакаться. Женевьева и так торжествует, не доставлю ей удовольствия своими слезами.

— Подстава! — шеф Ристерд громыхнул кулаком по столу, и соседи поддержали его. — Подстава!

— Гвинни Паттисон! — я обернулась к Гвинни, которая сидела за столом с привычным надутым видом. — Что я тебе плохого сделала, что ты так поступила? Хочешь сказать, что не знала о полыннике?

Гвинни, упитанная девица с туго заплетенными светлыми косами и угрюмым выражением лица, откинулась на спинку стула и ответила:

— Не знала. Сама его ем.

Алпин, побледневший и решительный, шагнул вперед и отчеканил:

— Никакой свадьбы. Ни-ка-кой!

Гвинни на это только фыркнула.

— Не больно-то и хотелось. С мужьями только расходы. Очень оно мне надо, носки твои по всему дому собирать. Аж кушать не могу.

Я готова была поклясться, что все она знала и понимала — да только ей щедро заплатили за подмену. Так щедро, что Гвинни плюнула соседке в лицо.

— В пекарню можешь больше не приходить, — сказала я. — Ни крошки тебе не продам, так и знай.

Гвинни фыркнула. Я прошла к своему месту, обернулась на Орана и поняла, что все-таки расплачусь.

— Несчастный, несчастный случай! — Кимбер, объевшийся бесплатного мяса, вспомнил, что он, вообще-то, староста здесь, и решил взять дело в свои руки. — Это бывает, бывает. И я не дурак, нет, не дурак, я вижу, что тут подстава, пусть и ненамеренная, ненамеренная. Наша Гвинни та еще жадина: если за фасоль заплатила, то съест ее до капли, пусть она и полынник!

Люди рассмеялись. Жадность Гвинни давно вошла в пословицу — впрочем, сама Гвинни нисколько не переживала по этому поводу. Особенно теперь, когда могла положить в сейф деньги за мое предательство.

— Так вот что я постановил, — продолжал Кимбер. — Второй этап конкурса обнуляется, обнуляется. Победу госпоже Женевьеве не засчитываем, не засчитываем. Как и поражение Джине, Джине. Все решится на этапе десерта! Кто приготовит лучший десерт, тот и победил, тот и победил!

Женевьева сердито сжала губы в нить. Я подошла к Орану, взяла его за руку и попросила:

— Давай уйдем отсюда поскорее.

Он кивнул и принес мне пальто. Мы вышли на улицу — женщины с нескрываемым сочувствием смотрели на меня, Мэри подошла и обняла.

— Джина, ты ни в чем не виновата, — сказала она. — Я клянусь, Гвинни подкупили. Слышала, что такие козни не редкость на конкурсах.

— Я тоже об этом слышала, — вздохнула я. Поддержка подруги и сочувствие жителей Шина были словно объятие — да, меня подставили, но я не осталась одна.

— Ты не должна переживать. Вот пообещай мне, что не будешь, — потребовала Мэри, но ответить я не успела. На улицу вышла Гвинни, застегивая пальто, и Мэри тотчас же взяла ее за рукав и отволокла в сторону с самым свирепым видом.

— Не ври мне, Гиневра, ты никогда не будешь есть полынник, — проговорила она. — Сколько тебе заплатили за то, что ты отдала его как фасоль? Не прикидывайся дурой!

Мы всей компанией подошли сзади, и Большой Джон постукивал кулаком о раскрытую ладонь с самым отчаянным видом. Но Гвинни было все равно: она посмотрела на нас с отменным равнодушием и ответила:

— Никто ничего мне не платил. А если бы и платил, разве я рассказала бы?

Тоже верно: Женевьева щедро выложила деньги не только за полынник, но и за молчание. Ей ни к чему дисквалификация.

— Другой вопрос, откуда у тебя столько полынника? — спросила я. — Или это некоторая франшиза способна доставить сюда столько этой дряни, сколько потребуется?

Женевьева знала, какое блюдо мы будем готовить. И покрутилась в поселке достаточно, чтобы знать, у кого какие запасы. А потом заказала полынник из столицы так же, как мы заказывали манго, получила коробку и отнесла Гвинни.

— Не знаю ничего ни о каких франшизах, — ответила Гвинни. — Говорю же, сама его ем. Да, невкусно. Но не выбрасывать же.

— Чем в таз, лучше в нас, — пробормотал Большой Джон. — Ни крошки хлеба тебе, ни кусочка батона!

Гвинни только плечами пожала.

— В другом месте продадут. Сомневаюсь, что вы тут задержитесь.