Драконьи булочки (СИ)

Глава 2

Оран пришел через четверть часа. Встал в дверях и, глядя не на меня, а куда-то в сторону, произнес:

— У меня десять минут. Через десять минут надо вынимать бублики с яблоками из печи.

Я понимающе кивнула. Ощущение какой-то неправильной странности усилилось — и к нему добавилось чувство, будто мы с Ораном уже где-то встречались.

Хотя это, конечно, невозможно. Когда я приехала в столицу, он ее уже покинул. Но Оран казался мне знакомым, а не чужаком, которого я вижу впервые.

Это было необычное, теплое чувство. Оно будило во мне что-то давно забытое.

— Зависит от вас! — улыбнулась я. — Я Джина Сорель, хозяйка пекарни. И чем быстрее расскажете мне правду, тем быстрее пойдете к бубликам.

Алпин поставил на мой стол чашку кофе и встал в дверях, оттеснив Орана в середину кабинета — так, чтобы он понял: выйти просто так ему не дадут.

— Я всегда говорю правду, — ответил дракон тем же отстраненным голосом, и мне вдруг сделалось жаль его.

Он потерял все. Дом, друзей, семью — а у драконов очень устойчивые семейные связи, почти как у гномов.

Он жил со своей потерей. Нашел отдушину в труде. Пытался выстроить мир заново.

— Тогда кого вы убили? — поинтересовалась я.

Лицо Орана дрогнуло, и в нем из-за отстраненности каменной статуи вдруг проступило что-то очень живое, горячее и печальное. Потом оно растаяло, Оран по-прежнему смотрел не на меня, а в сторону со спокойным равнодушием.

Словно маску приподнял и тотчас же вернул на место.

— Это мое дело и моего дома, — ответил он. — Все документы я предоставил, прочее никого не касается.

— Касается, еще как, — хмуро сказала я. — Вы убийца, а я вас подпускаю к еде. Вдруг отравите весь поселок? Шеф Ристерд мигом притянет меня за соучастие.

Оран наконец-то посмотрел мне в лицо, и в его глазах заполыхала ярость. Мне впервые сделалось жутко — я поняла, что все это играла с огнем. И откуда мне знать, как крепки цепи, которые удерживают его от оборота?

— Не смейте мне такого говорить, — отчеканил Оран. — Вы не имеете права! Как вам вообще могло такое прийти в голову?

Алпин легонько, но очень выразительно толкнул его в спину.

— Ты не забывай, голуба душа, с кем разговариваешь, — посоветовал он. — Леди Макбрайд захочет — и выкинет тебя из поселка. И ни один дом на пустошах не откроет тебе двери. Забыл, как сюда пришел, голый и босый?

— Я ничего не забыл, — отрезал Оран. Сейчас он даже сделался выше ростом. — И вам советую не забывать: я никогда не испорчу то, что готовлю. Слово чести.

— А она у тебя есть? — удивился Алпин, но я махнула на него рукой: помолчи.

— Хорошо. Но я должна знать. Это не выйдет за пределы моего кабинета, — я сделала паузу и добавила: — Слово чести.

Оран молчал. Воцарилась тяжелая, очень болезненная пауза — и Элли, которая все это время сидела в уголке, спрыгнула с дивана и подошла к дракону.

— А вы настоящий дракон? — спросила она с нескрываемым интересом. Оран кивнул, не говоря ни слова.

— А как вы решили печь пирожные? Ну просто драконы обычно ворочают крупными делами, у них колониальные компании, золотодобыча… а у вас пирожные. Они очень-очень вкусные, правда! Госпожа Джина, скажите!

— Правда, — кивнула я. — Вы замечательный кондитер, Оран, и я хочу дальше работать с вами. И доверять вам.

Оран нахмурился, словно наш разговор причинял ему боль. Словно каждое слово вонзало иглу в его душу.

— Кулинария это вид творчества, — нехотя ответил он. — Отражение души в чем-то, что ты несешь людям. Смею надеяться, у меня не самая плохая душа.

— И вы несете очень вкусные пирожные! — заверила его Элли. Она запрыгнула на его ботинок, встала на носочки и дотронулась до кончиков пальцев; Оран вздрогнул и сложил руки на груди, но домовичку это не обидело — Элли по-прежнему смотрела на дракона с теплом. — И я не верю, что человек, который печет такие пироженки, злодей. И леди Макбрайд тоже не верит. Ведь правда, леди Макбрайд?

Домовичка поняла, что я добрая госпожа — разговорилась, стала вести себя не так скованно, как столичный этикет предписывает слугам.

— Не верю, конечно, — согласилась я. — И не говорила, что вы злодей. Но мне нужна правда.

Оран тяжело вздохнул.

— Извольте. Я убил своего брата. Ударил его, он упал и разбил голову об угол стола.

Мы с Алпином переглянулись. В глазах Элли появился страх. Такого поворота никто не ожидал.

— Почему же вы поссорились? — спросила я, когда справилась с волнением.

— Мой брат владел фармацевтической компанией, — нехотя ответил Оран, по-прежнему глядя куда-то в сторону. — И поставил в больницы лекарства с упущенным сроком годности, не желая тратить деньги на их отзыв и переработку. Несколько человек погибли… за это я его и ударил. Я не хотел убивать. Но и сдержаться тоже не смог.

Я помнила тот случай — газеты шумели несколько месяцев о гибели людей от просроченных лекарств, но драконам это было как с гуся вода. Не хотите брать лекарства у драконов — лечитесь святой водой и молитвой, можете еще подорожник приложить. Потом это дело замяли, как обычно заминают все, в чем участвуют большие деньги.

— Получается, вы герой, — сказала я. — Вам нечего скрывать и нечего стыдиться. Спасибо, что рассказали.

— Бублики подгорят, — ответил Оран и повернулся к дверям. Алпин отступил в сторону, дракон вышел и почти бегом бросился по лестнице вниз.

— Ну вот видите, какой он, — вздохнул Алпин. — Со странностями парень, но булочки у него просто огонь.

Я понимающе кивнула.

— Ладно. Будем жить дальше. Принеси-ка мне пока отчеты за этот год.

Что ж, пора браться за дело всерьез. Как раз не останется времени на печальные мысли.

Вручив Элли ключи, я отправила ее в дом, чтобы все там привести в порядок. Домовичка убежала, вернулась через час и сказала:

— Я прибрала, кухню отмыла, печь протопила, белье простирала, коврики вытряхнула, окна блестят!

— Какая же ты умница, — искренне похвалила я. — Как мне с тобой повезло! А ты умеешь готовить еду?

Элли заверила меня, что способна приготовить все, что угодно — я дала ей немного денег, поручила закупки и обед, и домовичка исчезла. Вернулась она через два часа с глиняным горшочком, в котором аппетитно что-то булькало.

— Мясо с картофелем в бульоне! — заявила она, поставив горшочек на мой стол. — А там внизу толпа, и все зеленые! Это орки? Никогда не видела орков!

Конечно, я решила все увидеть своими глазами и спустилась на первый этаж. Первое впечатление было таким, словно нас снова завоевали орки — потому что их было столько, что в глазах зеленело. Алпин за прилавком едва успевал передавать им купленное и ссыпать деньги в кассу. Орки вопили, орали, топотали и едва не переворачивали витрину — так им хотелось выпечки с пылу, с жару.

— А ну! — рявкнула я. — Тиш-ша! Что разорались, как с голодного края?

Подхватив запасной фартук с гвоздика, я повязала его и встала рядом с Алпином. Услышав и увидев меня, орки перестали галдеть и напирать, выстроились в ровную очередь, которая убежала на улицу, и один из них, с доброй дюжиной туго заплетенных косиц, важно объяснил:

— Мясняшки же. Свеженькие. Мне десяточек, пожалуйста.

— Ребята дорогу чинят между Бри и Саммерфортом, — объяснил Алпин. — Всегда заходят пообедать. Увидели столичную барышню, вспомнили манеры.

Мясняшка — это традиционная еда на пустошах, треугольный пирожок из слоеного теста, щедро начиненный мясом, луком, картофелем и морковью. А орки испокон веков обожают все, где есть мясо и картошка. Я сложила десяток мясняшек в пакет, протянула орку, тот отсчитал деньги и спросил:

— А тут малявочка такая пробегала с горшком? Там тоже вроде мясо было.

— Было, — кивнула я. — Будете хорошо себя вести, и вам как-нибудь приготовим, — Алпин удивленно посмотрел на меня, и я добавила: — Спрос есть, будем создавать предложение. Почему бы не расширяться?

Оран и Большой Джон выкатили еще одну стойку с подносами, на которых ароматными горами громоздились мясняшки. Среди орков нашлись и гурманы: кто-то брал бублики с яблоком, а кто-то даже позволил себе заварное пирожное.

— Вроде бы орки не едят сладкое? — поинтересовалась я, передавая пакет. Орк расплатился, мечтательно улыбнулся и ответил:

— Это не сладкое. Это песня!

— Идите уже, — пробормотал Большой Джон. — Тоже, нашлись поклонники высокой музыки.

Гномы традиционно ненавидят орков. Когда-то, около тысячи лет назад, орки воевали почти со всеми свободными народами, и мир ложился под копыта их косматых лошадок. Но с тех пор прошло много времени, орки успокоились и обленились и полюбили хорошую еду вместо хорошей сечи.

А вот гномы нисколько не изменились с давних пор. Упрямые бородачи, они терпеть не могут орков за то, что когда-то зеленокожие варвары отняли у них часть Подгорья. Гномы давным-давно вернули себе утраченное, но так и не избавились от ненависти. Такие вот высокие отношения.

После того, как орки убрались с покупками, я призналась:

— Понятия не имела, что на пустошах чинят дороги. Особенно зимой.

— Вообще планируется нормально соединить пустоши с остальной частью королевства, — сообщил Алпин. — Чтобы не одним поездом добираться. Ходят слухи, что тут около Эшфорта нашли громадную жилу фейского волоса, будут развивать добычу. Народ понаедет.

Я задумчиво посмотрела на опустевшие подносы. Орки смели все мясняшки до последнего.

— А что, если нам и правда расширяться? — спросила я. — Не только хлеб и выпечка, но и еще горячее?

В пекарню вошла вдова Тимоти — модное пальто из дорогой темной шерсти туго обтягивало ее впечатляющую фигуру, в глазах искрилось злое любопытство. Увидев меня, она тотчас же сладко улыбнулась и спросила:

— Джина! Дорогая, неужели это правда и ты вернулась?

Я улыбнулась в ответ той столичной улыбкой, которая советует держаться подальше и не задавать лишних вопросов, но вдову этим было не пронять.

— Я вернулась, госпожа Тимоти. Вам булочки или ржаной хлеб с чесноком?

— Булочки, вон те, подрумяненные, — указала вдова. — А твой муж, Джина? Почтмейстер Спелл сказал госпоже Шульц, а она сказала Ирвингам, а они сообщили тетушке Кейл, а она сказала мне, что ты в разводе! Это правда?

— С вас пять крон, госпожа Тимоти, — ответила я. — Да, это правда, я в разводе.

Вдова приложила руку к высокой груди и с нескрываемой скорбью произнесла:

— Горе нам! К нам приехала распутница!

Началось. Вдова Тимоти это первый звоночек, а скоро начнется набат.

Поселковые кумушки начнут чесать языки, обсуждая мой развод, и решат, разумеется, что в нем виновата только я. Раз я вернулась в родной поселок, то это потому, что муж меня выгнал из дому. А почему выгнал? А потому, что застал с мужчиной!

А как иначе-то? Что еще, кроме измены жены, может разрушить семью?

Я предчувствовала такой прием. Что ж — буду сражаться.

— Вы бы последили за языком, госпожа Тимоти, — холодно посоветовала я и напомнила: — С вас шесть крон.

Брови вдовы взлетели к завиткам прически.

— С чего это вдруг?! — возопила она так, что Оран выглянул из глубин пекарни. — Минуту назад было пять крон.

— Минуту назад вы не оскорбляли меня, — холодно ответила я. — Это компенсация. Чем больше грязных слов в мой адрес, тем выше цена.

Вдова сперва побагровела, как осенняя свекла. Потом побледнела — я даже испугалась, не хватил бы ее удар. В наших краях это смертельное дело. Стайка девиц, впорхнувшая в пекарню, замерла, испуганно глядя на нас.

— Да ты должна даром кормить народ! — заорала вдова. — Бесплатно! Мы, порядочные женщины, будем входить в твое гнездо порока и разврата! Мы нуждаемся в компенсации за такое осквернение нашей чести!

— Десять крон, — отрезала я и хлопнула ладонью по прилавку. — Или пеките хлеб сами. Или катайтесь за ним в Бри, но тогда он будет вам стоить намного больше десяти крон!

— Это и правда бесстыдство, — сбоку госпожа Тоуль нарисовалась так, что не сотрешь. Они с вдовой были давними заклятыми подружайками, постоянно скандалили и грызлись, но в случае чего сразу же выступали единым фронтом. — Джина, ты разведенная женщина, брошенная мужем из-за своих пороков! Как не стыдно тебе так говорить с порядочной дамой, с матерью семейства?

Девиц как веником смело. Кажется, о хороших доходах и постоянных покупателях можно забыть. Это в столице скандал привлекает и в итоге выливается в деньги — а на пустошах все иначе.

— Дамы, вам лучше выйти отсюда, — посоветовал Алпин. — Остынете, успокоитесь и вернетесь. Это приличное заведение, мы не потерпим скандалов.

Рты возмущенных дам округлились алым напомаженным О. Несколько мгновений они стояли молча, пытаясь совладать с волнением, а потом заговорили хором и мы узнали, что:

— Джина, ты всегда была дрянной девкой!

— Твои достойные родители умерли бы со стыда!

— Вспомнить хоть, как ты отказала Питеру Пайну! Обвинила его в алкоголизме!

— А мальчик всего-то выпивал три пинты пива по вечерам!

— Дамы, дамы! — Алпин попытался было призвать скандалисток к спокойствию, но куда там! Их было не остановить.

— А твое поведение на выпускном экзамене! — голосила вдова, потрясая указательным пальцем. — Ты осмелилась засунуть шпаргалки под чулок! И подняла юбку, чтобы их достать!

— Ты всегда, всегда вызывала стыд у приличных жителей Шина! — поддерживала ее госпожа Тоуль.

— И сейчас ты вернулась с позором, пороком и скандалом!

— Если ты хоть как-то хочешь искупить свою вину, то просто обязана продавать хлеб даром!

Тут они прикрыли рты, чтобы отдышаться, и в возникшей паузе я отчеканила:

— Вон отсюда обе! Пекарня для вас закрыта навсегда!

Госпожа Тоуль и вдова Тимоти изумленно переглянулись. Видно, они ожидали, что я так потрясена, так сокрушаюсь, в такой стыд впадаю от своих грехов и пороков, что обязательно буду давать им что-то бесплатно, чтобы искупить вину перед обществом. А когда у дам в голове всплывало волшебное слово “бесплатно”, то их было не удержать.

“Совсем потерянные”, — устало подумала я. Нет, я, конечно, понимала, что без скандалов и склок не обойдется, была готова к ним, но все равно это оказалось страшно неприятно.

Я была верна своему мужу. Любила его. Это он проехался по нашей семейной жизни в грязных башмаках, а не я.

Но кому это докажешь? Люди всегда слушают тех, кто громче кричит, а не кто прав.

— И это касается всех, — продолжала я ледяным светским тоном. — Если кто-то думает, что сможет поливать меня грязью, а потом придет в пекарню и решит что-то требовать, то у него ничего не выйдет. Я лучше вообще закрою пекарню и сровняю ее с землей, чем продам хоть крошку хлеба тем, кто мне хамит.

Тройняшек Бримби, которые вошли в пекарню, как ветром сдуло — подхватили юбки и помчались рассказывать маменькам и папенькам о том, что Джина Сорель выставила ультиматум всему поселку.

— Ах ты дрянь! — выплюнула вдова Тимоти. — Мелкая! Гнилая! Дрянь!

И она ударила сумочкой по витрине с выпечкой так, что стекло разбилось и с печальным звоном осыпалось на бублики и круассаны.

В ту же минуту пекарню накрыло бурей — я не знаю, как еще это можно назвать. Все другие слова кажутся бледными.

Оран вылетел в торговый зал обезумевшей белой тенью. В несколько движений он скрутил вдову Тимоти, заломив руки ей за спину, и вытолкнул ее из пекарни, придав скорости пинком. Вдова слетела со ступеней и приземлилась в объятия дядюшки Спелла, который от неожиданности разронял стопку газет, и “Королевские новости” разлетелись по всему поселку.

От дракона шла тяжелая сокрушающая волна ярости. Мы с Алпином застыли, боясь пошевелиться — в такие моменты лучше притвориться мебелью и не привлекать к себе внимания. Госпожа Тоуль захлопала глазами, выставив вперед сумочку, словно щит. Оран обернулся к ней и она пролепетала:

— Нет-нет, не стоит мне помогать, я уйду сама, спасибо…

И вымелась из пекарни так быстро, что обогнала бы поезд.

Снаружи начал разливаться еще один скандал. Вдова голосила и причитала о том, что ее, приличную и порядочную женщину, едва не убили в пекарне распутницы Джины, что ее унизили, надавали пинков и едва не отправили на тот свет, а она лишь пробовала воззвать к моей совести, которой у меня отроду не было. Большой Джон прошел к дверям, высунулся на улицу и поинтересовался:

— А вы порядочной стали, когда второго мужа мышьяком отравили или когда первого на печи повесили?

Вдова обернулась на гнома и поперхнулась словами. Насчет мышьяка и повешения никто не знал точно, но мужья у нее не задерживались и умирали так, чтобы оставить законной половине все свои денежки. Незамужним девицам вдова всегда советовала выбирать мужа постарше, со слабым здоровьем и набитым кошельком.

— Или когда выгнали дочь второго мужа из дому? — Алпин вышел из пекарни и присоединился к скандалу.

— Нет, я ошибся: первого вы не повесили на печи, вы его в ней поджарили! — голос Большого Джона ревел на весь поселок. Гномы не сразу влетают в свару, но уж если влетают, то держись. Поскандалить они любят, а кричат очень громко.

Оран подошел к разбитой витрине и принялся вытаскивать стекло и подносы с круассанами, засыпанные осколками. Вид у него был по-настоящему трагический — как у художника, который создал величайшее произведение искусства, и оно было уничтожено у него на глазах. Не восстановить, не вернуть. Остается лишь убрать остатки и осколки.

Может ли еда быть искусством? Может. Глядя на Орана, побледневшего и сокрушенного, я и правда видела не пекаря, а художника.

И его сердце было разбито, как витрина.

— Мне очень жаль, — с искренним сочувствием сказала я. Оран вздохнул.

— Теперь все это только выбросить, — произнес он. — Вы знаете, со мной произошла одна история, когда я странствовал. Одна барышня бросила краюху хлеба на землю. А потом наступила на нее, чтобы не замарать туфельки в луже.

Он сгрузил стекло в мусорный ящик и с нескрываемой болью отправил туда выпечку.

— И это вас шокировало, — вздохнула я. — И не только вас.

Оран кивнул.

— Знаете, почему нельзя бросать хлеб на землю? — спросил он так, будто мой ответ был для него важен. — Портить еду?

Наверно, по той же причине, по которой нельзя было отправлять просроченные лекарства в больницы. Есть вещи, которые делать нельзя просто потому, что нельзя.

— Потому что хлеб это святыня, — ответила я. — И однажды его могут у нас отнять. И хорошо, если не навсегда.

Оран снова качнул головой. Принялся разбирать витрину.

— Верно. Для той барышни это была просто краюха хлеба, которого у нее много. А для меня — несколько часов жизни. И она бросила эти часы в грязь ради чистоты туфелек.

Мне сделалось жаль его. Очень жаль.

Оран потерял все, что у него было — и нашел то, от чего никогда бы не отказался. Он, дракон, существо с вершины мира, понял и принял всем сердцем то, для чего живут люди.

Простые истины, затертые так, что почти утратили смысл и суть.

Алпин вернулся в пекарню, оставив Большого Джона скандалить дальше — гном вошел во вкус и теперь перебирал всю родню госпожи Тоуль, раскладывая дедов и прадедов с точки зрения порядочности и общественной пользы. Со всех сторон выходило, что уж точно не женщине из семьи Тоуль делать мне замечания.

— Господа, наши дела полное дерьмо, — откровенно сообщил Алпин. — Вдова уже кричит о бойкоте пекарни. А почтмейстер задумался, не открыть ли собственное заведение.

— Пока он соберется да откроет, уже полгода пройдет, — вздохнула я. — У него дома маленькая печь, большие объемы не потянет.

Я потянулась было к одному из осколков стекла, что остался на витрине, но Оран выбросил руку вперед и сжал мои пальцы.

— Не надо, порежетесь, — произнес он.

А я замерла, забыв, кажется, как дышать.

Ко мне никогда не прикасался дракон. У него были сильные сухие пальцы, твердые и гладкие, и под упругой кожей текли струйки пламени. И что-то во мне вдруг пришло в движение и потекло навстречу этому огню — скрытому в далекой глубине, запечатанному проклятием так, что никогда не освободиться.

— Порежетесь, — глухо повторил Оран и убрал руку. Я невольно вздохнула с облегчением, не понимая, что это вообще было, и почему вся моя душа вдруг потянулась к этому прикосновению.

Пресвятые небеса, я давно не была так взволнована!

— И все-таки, — Алпин мрачно посмотрел в сторону дверей: Большой Джон продолжал скандалить возле входа в пекарню, отбрехиваясь от вдовы, и снаружи уже собралась приличного вида толпа. Кто-то поддерживал вдову, в основном, немолодые дамы, а кто-то был и на стороне гнома. Перепалка получилась, что надо. — Надо что-то делать. Если Спелл и правда решит открывать пекарню, к нему пойдут просто из вредности. А если его племянник, докторишка недоделанный, решит поучаствовать, то в наших булках найдут яд, которого там нет!

Да, все это выглядело очень похожим на правду. Я даже пожалела, что вернулась в Шин — теперь дело, которое должно меня кормить, может рухнуть.

Но я ему, конечно, не позволю. Справимся.

— Позови-ка Джона, — посоветовала я. — Хватит ему там глотку драть. Давайте лучше подумаем, что нам всем теперь делать.

Постепенно скандал утих, и люди начали расходиться по своим делам, поглядывая в сторону пекарни с самыми разными эмоциями на лицах. Оран и Алпин полностью разобрали разбитую витрину, и Большой Джон заметил:

— А у нее в сумке кирпич, не иначе. Как раз на такой вот случай. Ну ладно, я все починю, у меня руки нужным концом вставлены.

Гномы известные мастера, они умеют сделать любой ремонт, даже если никогда не работали, например, с камнем. Их ведет чутье мастерового человека — тоже в каком-то смысле творчество и талант.

— Так что там? — спросила я. — Дядюшка Спелл решил стать из плохого почтмейстера плохим пекарем?

Спелл всегда приносил измятые письма и газеты, которые выглядели так, словно на них переночевал горный тролль. О пунктуальности и доставке вовремя и речи не шло, но нам приходилось довольствоваться тем, что есть. Письма не вскрывались, посылки не потрошились, и на том спасибо.

— Ну, он предположил, — сказал Алпин. — Мол, выпечка хлеба выгодное дело, почему бы и не попробовать?

Я нахмурилась. Пока это предположил только Спелл с маленькой печью. А что, если об этом задумается, например, госпожа Монтегю? Она любит выпечку и с удовольствием ей занимается, печка у нее большая, да и денег много, чтобы развернуться.

— Давайте смотреть, что у нас есть, — вздохнула я, облокотившись о прилавок. — Качество — раз. Лицензии — два. Знания и опыт — три. Привычка людей покупать хлеб именно здесь… здравствуй, Мэри!

Мэри Лукас, моя одноклассница, вошла в пекарню. В руке она несла корзинку с сырной головой, бутылкой молока и ветчиной, завернутой в бумагу, за темную пышную юбку держались детские руки — близнецы Дил и Гил крутили головами, глядя по сторонам.

— Мам, тут длака была! — сообщил Гил.

— Привет, Джина! — улыбнулась Мэри. Отлично, еще не весь поселок против меня. — Как ты?

— Было грустно, но тут пришла ты, и все изменилось, — я улыбнулась в ответ. — Что тебе посоветовать?

— Ржаные багеты с чесноком и зеленью, — ответила Мэри и медленно проговорила, глядя на пустой прилавок: — А выпечка…

Я вздохнула.

— Выпечку разгромила вдова Тимоти, витрину будем менять. Но если ты подождешь, мы что-нибудь придумаем.

Оран кивнул, заглянул в пекарню и коротко ответил:

— Пять минут. Круассаны с шоколадом.

Мэри улыбнулась.

— Отлично, мой Бен их просто обожает. Джина, а это правда, что ты развелась?

Я кивнула.

— Да. Правда. Мой муж мне изменил, и я застала его… в процессе, скажем так.

Мэри сокрушенно покачала головой. Они с Беном были парочкой с первого класса школы. Пример любви и верности для всех, так их называли в Шине.

— Бессовестный какой, — вздохнула она. — Нет, что бы там ни кричали на улице, я считаю, ты правильно сделала. Сейчас он изменяет, а потом что? Колотить тебя начнет? Ничего хорошего уже не дождешься.

— Вот именно, — кивнула я. — Что там, дядюшка Спелл хочет стать пекарем?

Мэри рассмеялась и махнула рукой.

— У него всегда так. Он то пекарем хочет стать, то змееловом, лишь бы не работать, — она понизила голос и поинтересовалась, глядя на Орана, который выносил поднос с пряниками: — А правда, что Оран выкинул вдову Тимоти?

Я утвердительно качнула головой.

— Так и было. Он едва не вспыхнул, когда она разбила витрину. Скрутил ее, не хуже чем шеф Ристерд пьяниц в пабе скручивает!

— Вот нахалка! — воскликнула Мэри и добавила уже тише: — А знаешь, ты бы присмотрелась к нему. Он со своими странностями, но мне кажется, он очень хороший человек.

Оран ушел к печи за круассанами, и я услышала его негромкий разговор с Большим Джоном и Алпином. Присмотреться… ох, нет, лучше не думать об этом. Мне и так не по себе, когда он рядом. Все в душе так и поднимается, в ушах пробуждается звон колокольчиков и зима вдруг делается похожей на весну.

Оран… Такой странный. Такой загадочный и сильный.

— Спасибо, — вздохнула я. — Но мне надо опомниться после измены мужа и готовиться к разводу и суду. Я пока ни о чем думать не могу, какие уж тут новые отношения.

Да и не будет у нас никаких отношений. Я человек. Оран дракон, хоть и с проклятием. Между нами пропасть.

Оран вынес круассаны, Мэри понимающе улыбнулась и положила на поднос несколько монет. Я протянула ей бумажный пакет с покупками и сказала:

— Заходи к нам почаще. Буду очень рада тебя видеть.

— И ты тоже всегда у нас желанная гостья, — сказала Мэри. — Кстати! Ты же помнишь, что совсем скоро праздник Зимней ведьмы?

По легенде, Зимняя ведьма приходила с первыми снегами и морозами — заглядывала в окна, поднимала мертвецов из могил и пила кровь живых. Но были верные способы отпугнуть ее: выставить у каждого дома снеговика с морковкой вместо носа и ведром на голове, нарядиться каким-нибудь адским монстром, плясать и петь. Так Зимняя ведьма решит, что здесь водятся чудовища пострашнее, чем она, и уйдет подобру-поздорову.

В столице этот праздник не отмечается, но в сельской местности и на пустошах — другое дело. Возле каждого дома выставят целое семейство снеговиков, дети будут ходить по дворам и петь песни, получая за это конфеты, а уж надеть какую-нибудь страшную маску — от этого и взрослые не откажутся. Все поют и пляшут, катаются на санках и устраивают битвы снежками. Под такое дело можно и противному соседу окно разбить и за это потом не отвечать.

— Помню, конечно. Всегда его любила.

— А тогда придумай в пекарне что-нибудь зимнее, — посоветовала Мэри. — В стиле праздника, за неделю до и неделю после. Такое, какого ни у кого нет и не будет. И как бы люди ни сердились, они обязательно пойдут посмотреть! А где посмотрят, там и купят.

— Отличная мысль! — одобрила я. — Спасибо, дорогая выдумщица!