Дочь мольфара

Глава 27

Юстына потянула юношу за собой. Он поднялся со стула и, будто пьяный, пошёл следом за девушкой. Голова металась и дурела, но Янко то и дело одёргивал себя, запрещал забываться.

Как только вошли в спальню, он живо рванул к кровати, наскоро разделся, улёгся в постель, отвернулся к стене и замер, притворяясь, что уже заснул. Однако присутствие рядом живой девицы здорово будоражило, да ещё так, как Янко никогда бы представить себе не мог.

Юстына, как назло, никуда не уходила. Даже спиной Янко ощущал на себе её взгляд, что окончательно отнимало любую возможность спокойно заснуть.

— Чаму не ложишься? — проворчал из-под края одеяла Янко.

— Жду, когда ты позовёшь, — сладко ответила Юстына.

— Куда это? — он выглянул одним глазом и нашёл в потёмках девичий силуэт.

И тут же язык у Янко занемел: девица-то оказалась неодета. И ладно бы в рубахе ночной предстала — нет же. Юстына стояла посреди комнаты, в чём мать родила. Нагим её тело оказалось ещё ладнее и аппетитнее, чем в одеждах. И Янко на минуту залюбовался.

Но затем его одолело печальное воспоминание о том, как совсем недавно хоронил он свою возлюбленную. Как омывал её нагое тело от бесчисленных ран, как заворачивал в грубый меховой тулуп, как перетягивал верёвкой. Как клал в хилую ненадёжную домовину, оставляя Агнешку в полном одиночестве среди дикого леса и зверья. Одна надежда на Чугая, что не даст он волкам сожрать безвинно погибшую, а Янко за это время успеет добежать хоть до края земли и добыть хладную руту.

Тогда они с Агнешкой будут вместе. Отныне и навсегда. Как и должны были уже давно, но почему-то не смогли.

Янко обязался исполнить свой долг, замертво лечь, в лепёшки расшибиться, но сделать так, чтобы любящие принадлежали друг другу и больше никому.

Он быстро закрыл глаза и накрылся одеялом с головой.

— Не позовёшь меня? — обиженно переспросила Юстына.

— Не позову, — уже насовсем решил Янко.

— Что так?

— Любимая у меня есть.

— Мёртвая любимая.

— А для меня — живая, — утвердил Янко и вздохнул. — Юстына, давай спать. Ежели завтра утром выступаем, то надо соснуть подольше.

Молодая вештица ничего не ответила. Янко лишь расслышал, как зашуршали какие-то тряпицы — может, это Юстына подняла свою одежду, а следом раздался хлопок закрывающейся двери. И Янко оказался в комнате один, наедине со своими мыслями.

Он даже успел напугаться, что теперь ему не уснуть из-за воспоминаний. Но и тут мольфар ошибся. Здесь, в этом странном доме, запрятанном в глубине гор, было так тепло и тихо, что дрёма приходила легко, играючи, даже без спросу. Пришла она в итоге и к Янко. Не успело истечь и нескольких минут, как юноша уже мирно посапывал, сразу погрузившись в глубокий и прочный сон.

Утром его разбудила Юстына. Ещё первая зорька не встала над миром, а приёмышка Космины уже поторапливала в путь.

— Одевайся живее, — командовала она не столь сладко, как намедни. — В ночь буран будет, мороз вдарит. Не переживём, змерзнем, если из лесу не выберемся.

— Ты почём знаешь? — засомневался Янко, глядя, как Юстына укладывает свои длинные густые волосы в большой пучок на затылке.

Во что она была одета, разобрать не получилось, поскольку от шеи и до пят Юстыну покрывал блестящим чёрным куполом плащ.

Она оглянулась на Янко и недовольно фыркнула:

— Ночью любоваться надо было.

— Про буран откуда знаешь? — не уступал юноша.

— Космина сказала, — девушка подошла к нему поближе и, глядя точно в глаза, облизнула губы. — Ты не хуже ейного про буран знать должен. Али ты не настоящий мольфар?

— Уж какой есть, — Янко отвернулся. — Не просил я за себя мольфаром меня делать. Само получилось. Что чую, а что не чую, пока сам плохо разберу.

Юстына прекратила улыбаться, изрекла спокойно:

— Думаешь, Штефан просил для себя? Или Космина? Или я? Ты вот как думаешь?

Янко отчего-то почувствовал неизвестный и непонятный ему стыд:

— Никак не думаю. За себя только говорить могу.

— Ну, так значит, послушай, — ответила Юстына. — Никто из нас не выбирал свой дар. Само получилось. И никому другому не дано на земле выбирать. Выбирать мы можем только то, как используем свой дар.

— Что ж ты тогда во зло принялась использовать? — с вызовом поинтересовался Янко.

— Во зло? — удивилась молодая вештица. — Какое же ты зло углядел?

— Ну, как же? Вот если попросят тебя люди добрые соседскую корову отравить, сделаешь?

— Сделаю.

— Ну, вот — во зло используешь.

Юстына равнодушно пожала круглыми плечами:

— Зло творит тот, кто пожелал. Тот, кто задумал вырастить зло. А мы — так, плуг да борона. Ни плуг, ни борона зла не сеют и не желают, и за то, что там вырастет на том поле со злом, ответить не могут. Зло — оно всегда в добрых людях, а не в злых вештицах и нелюдимых мольфарах.

Она осторожно положила ладонь на колкую щёку Янко, улыбнулась, магически и призывно.

— Как вернёмся, — произнесла шёпотом Юстына, — ты меня непременно позовёшь в постель.

— А ежели не позову?

— Дураком будешь, — улыбнулась вештица.

— А я уже дурак, — улыбнулся ей ответно Янко. — Давно должен был увести свою возлюбленную куда подальше отседова.

— И что б тогда было?

— Не знаю. Что-то другое.

— Вот именно, — заметила Юстына. — Другое. А какое «другое», ты и не знаешь. И никто не знает. А чем то, «другое» лучше этого, тоже никто поведать не сможет. Ты дурак, если думаешь, что не может быть хуже. Ведь может, всегда может. А между тем мольфару не пристало быть дураком.

— Что ж мне тогда делать?

— Умней, — нежно повела бровями Юстына.

И вдруг дёрнула за шнурок, удерживающий широкий дорожный плащ у шеи. Шурша и переливаясь атласом, ткань свободно упала к ногам Юстыны.

Она вновь предстала перед Янко в самом открытом из всех возможных женских образов. И её столь откровенный вид застал молодого мольфара врасплох — ни пошевелиться, ни побежать он не сумел. Так и застыл с открытым ртом перед девушкой, блуждая круглыми от сумасшествия глазами по её приятно изгибистому стану.

Но тут Юстына сделала ещё одно странное движение — встала на четвереньки, совсем как кошка, изогнулась в пояснице, тоже по-кошачьи, а затем свернулась клубком, завалилась набок, и потом — на спину. После чего оказалась на другом боку.

Но обратно на четвереньки встала уже не Юстына, а пушистая, упитанная чернобурая лисица. Глаза её сверкали изумрудами и переливчато смеялись, весело глядя на застывшего парня. Лисица тряхнула хвостом, и тот распался прямо в воздухе на два хвоста, каждым из которых Юстына поочерёдно повращала.

Она деловито прошлась по комнате, как бы любуясь собой и красуясь перед Янко, а затем кивнула мордочкой по направлению к двери. И путники, наконец, двинулись в дорогу.