Дочь мольфара

Глава 24

Горел костёр. Слишком яркий для кромешной тьмы, слишком жаркий для наступившей зимы. Ни одной живой души, куда ни глянь, и оттого становилось как-то даже спокойнее. Янко смотрел на огонь и разговаривал с огнём. Он не смог бы объяснить, как это получалось, будто бы само собой, хотя и слов особо никаких не было, а разговор всё равно был. К тому же связный разговор, осмысленный.

Только и смысл разговора Янко не сумел бы передать. Просто теперь он понимал, каково это — быть мольфаром. Понимал, что ничего хорошего это не несёт, как не несёт и дурного. Просто так уж есть: был один порядок вещей, а затем стал другим, но тоже порядком.

Порядки меняются. С уходом старого мольфара появился новый, но в чём-то сильно схожий с былым Штефаном. Конечно, Янко не видел себя со стороны, но при этом твёрдо знал, что унаследовал не только дар общения с огнём и воздухом, но и иные метки. В чёрные волосы его впервые закралась седина, а под глазами пролегли несмываемые тени. Взгляд углубился и замедлился, дыхание распрямилось и потекло по-новому.

Да и слух переменился. Теперь Янко слышал многое из того, чего не слышит человеческий слух. Песню огня, бормотание деревьев, горные пересвисты и дрожь земли. Потому его совсем не удивило, когда из притихшего леса раздались мощные грохающие шаги. Любой бы пустился наутёк, только не Янко. Янко сидел неподвижно, продолжая диалог с огненными языками.

— Здравствуй, Чугай, — сказал Янко, когда гость достаточно приблизился и вошёл в очерченный круг, внутри которого сохранялось приятное тепло.

— И тебе здравствовать. Только я тебя не припомню что-то, — растерянно проворчал Чугай.

Одну за другой он поставил тяжёлые скрипучие ноги, затянутые древесной корой и мхом, неподалёку от костра, но так, чтобы не подпалить случайно выступающие корешки. Чугай сел напротив мольфара, почесал свою косматую бороду, пересадил уснувшую там белку в более тёплое место — над ухом — и уставился зоркими глазами на Янко.

— Будем знакомы, значит, — сказал тот, не вынимая взгляда из костра.

— Ты — новый мольфар?

— Так и есть.

— Понятно, — протянул Чугай задумчиво. — А что со старым?

— Ушёл на покой.

— Понятно, — лесное чудище зевнуло во всю пасть, отчего изо рта его вырвалась стая мошек и мелких бабочек, которые тут же принялись кружить над огнём.

— Чаму не спишь? — поинтересовался Янко.

— Нехорошее что-то затеялось. Вот и не спится мне.

— Нехорошее. Это верно, — согласился мольфар. — Знать бы только, где хорошее добыть в такую пору, когда зло исходит от добрых людей.

Чугай всерьёз задумался над вопросом и на некоторое время замолчал. Его свистящее дыхание то и дело раздувало пламя, а Янко не давал огню слишком проказничать и тушил его взглядом. Так и сохранялся зыбкий баланс.

Покуда Чугай вдруг не заговорил, спокойно и назидательно:

— Когда от добра можно только злобы ждать, тогда за добром надобно идти к самому злому злу.

— А где живёт самое злое зло?

— Знамо, где. У Проклятого Грота, ясное дело. Там горы и лес срастаются в стену, там никому ходу нет, кто не сможет оплатить кровавую дань.

— Кровавую дань… — повторил Янко.

Он вспомнил, что жила в Боровице такая легенда, а может, и вовсе выдумка про кровавую дань для старухи-вештицы. Космина — так вроде её звали. И вроде в самом деле жила некогда за Змеиным Перевалом такая безумная бабка — то ли просто сумасшедшая, то ли впрямь злая колдунья. Говорят, держала она тысячу кошек, а из деревни подбросила ей как-то блудная девка свой грешный приплод.

Что дальше было с тем приплодом, про то никто толком не сказывал. Иные божатся, что собственными очами видели, как вештица жарит на вертеле младенческое мясо. Но другие заверяли, что приплод уцелел и остался во служении у Космины. И даже более того — перенял её дьявольские занятия вместе с умениями оборачиваться в разное лесное зверьё. А любимым лакомством ведьмы все единодушно называли человеческую кровь. И тот, кто желал пройти уцелевшим через владения Космины, обязан был оплатить кровавую дань.

Вот только после такой уплаты обычно никто не выживал. По крайней мере, люди так сказывали. А что из того правда, что — ложь, поди разбери.

Янко вздохнул. Чугай как будто бы перенял его сожаление и тоже вздохнул, громко и протяжно.

— Тебя как звать, мольфар?

— Янко.

— А где Агнеш, Янко?

— Схоронил я её.

Чугай понимающе кивнул.

— Много смертей. Очень много на одну ночь. Как теперь заснуть?

— Просто ложись и спи, — посоветовал Янко совершенно искренне. — И позаботься об Агнешке. Она там, у ручья, в домовине. Пусть волки с лисами не тронут её.

— Не тронут, — пообещал Чугай. — Никто не тронет и не подойдёт даже. Только так ей не дело лежать, ты же ведаешь?

— Ведаю.

— В землю ей надобно. Поскорее.

— Обождёт, — брови у Янко напряглись от тревожных мыслей.

— Что ты удумал? — хмурился ему в унисон Чугай.

— Видно будет. Пока так. А там уж как получится.

Чудище вновь вздохнуло и покачало большой косматой головой, в которой сразу зашуршали застрявшие веточки и ещё не сгнившая с осени листва.

— Дело твоё, — решил он, хоть и остался недоволен. — Но неупокоенные, сам знаешь, иногда бесовничать начинают, мавками оборачиваются и шалят в моём лесу. А я это страсть как не люблю. Была у меня тут давеча одна, но всё-таки мирная, да и в лес редко заходила. Её не трогал. За остальных ручаться не могу.

— А как её звали?

— Мавка она и есть мавка, — недобро усмехнулся Чугай, однако усмешка его быстро сошла на нет, и он всё-таки ответил: — В миру Сарика звали. Твой предшественник Штефан просил за неё. Да и сам много раз пытался её в Навь отправить. Но у неё что-то сильно нужное тут было. А сейчас, чую, ушла она. Совсем ушла.

Янко глянул на костёр. Он всё ещё слушал Чугая, но мыслями уже давно думал о своём. Теперь он хотя бы понимал, как ему действовать и куда стоит податься.