Дитя чумного края

Часть IV. Глава 2

Дни в опустевшем замке пролетали быстро, только тягостно. По лету золотое солнце делалось теперь белее с каждым днем, все меньше грело. Воздух остывал, и дни темнели, чернота сгущалась с каждым вечером все раньше. Череда из горожан на дальней стороне ущелья обрастала упеляндами и куталась в плащи — и с замковых стен было видно, как в какой уж раз город преображается, готовясь к холодам.

В доме конвента начинались разговоры, а не затопить ли в этом году раньше… По полу гуляли сквозняки, порою хлюпали носы, слышался кашель.

Йергерт, Содрехт и Йерсена с Орьей сели на облезлом уголке травы у самых скал — сюда еще дотягивались лучики клонящегося к горизонту солнца. Пусть оно не грело, но его ласкучее касание на коже позволяло задержать подольше ощущение тепла, оставшееся в памяти о лете. Иногда откуда-то с гор долетал тягучий заунывный вой — гадай: то ветер заплутал в ущельях или же оголодал кто-то из тварей, и на днях на приисках не досчитаются очередного рудокопа.

С улиц города тянуло выпечкой. По небу проносились клинья перелетных птиц.

— … А в Зме́у пленных целая толпа. На улице, как шавки, — говорил всем Йергерт.

Почти каждый раз, как им случалось оказаться вчетвером, его расспрашивали о поездке. Пусть он не видал самих боев, бывал лишь в безопасных, уж давно отбитых замках — все равно он знал намного больше остальных и много больше видел.

Они слушали взахлеб, жадно и любопытно — даже Йер, хотя и притворялась, будто ей плевать. Особенно усердствовала Орья — восхищалась, чуть не в рот заглядывала и смотрела с искоркой в глазах.

— Что, прямо во дворе?

— Ага. Вонища жуткая: срут прямо под себя, — он сплюнул. — И на этих свиней воду переводят чуть не пополам с вином.

— Холера будет пострашнее пары лишних бочек, выпитых еретиками, — с показной холодной отстраненностью заметила Йерсена.

Ее раздражал сам его голос, ставший слишком низким, неуместным для настолько сухощавого мальчишки. Она видела, что Йергерт злится из-за ее холодности, смутно радовалась, отвлекаясь от того, что злило и ее саму: Орьяна и ее дурацкая затея.

С того дня, как довелось услышать разговор меж ним и братом Бурхардом, она не унималась — липла к Йергерту, пока косила глазом: сделает ли что-то Содрехт? Тот хоть видел, предпочел не замечать. И злилась уже Орья, лезла лишь усерднее, все дальше заходила…

Йер так мерзко было наблюдать, что каждый раз она старалась сесть подальше и держаться в стороне, как будто бы не с ними.

— Потому-то я бы всех их перевешал, — бросил Йергерт с вызовом. — И лучше за ноги. Кто обоссытся — хоть грехи с лица чуть смоет перед смертью.

— О-о-о, — без всяческого выражения небрежно протянула Йер. — Долго придумывал?

— В чем он не прав? — влезла Орьяна. — Толку-то на них добро переводить?

Йер глянула неодобрительно, прекрасно понимая — та поддакивает, только чтоб поддакнуть.

— Лучше расскажи, кого из наших видел? — Спросил Содрехт и глотнул из фляжки, что они передавали по рукам. В ней подогретое вино плескалось почти неразбавленным, удобренное медом с пряностями.

— Видел брата Йе́вена. Под ним споткнулась лошадь, и он насмерть отбил брюхо о луку, — мрачно ответил Йергерт. — Еще брата Гальберта… Он при фирмарии торчал. Его под Коршенро́э чем-то окатили, тело в основном ошпарило, но одна капля угодила в глаз.

Йергерт поежился, напрягся, будто заново увидел это зрелище.

— И он?..

— Ослеп на этот глаз. Там здоровенная дырень, вся выжженная. — он с усилием выдрал клочок травы, затем еще один. — Я б лучше с бергфрида шагнул, чем так.

Повисла тишина, гнетущая и тягостная, и в ней явно было слышно, как опять в горах завыло — так пронзительно и так тоскливо, что до самых ребер пробрало.

— Спроси у брата Бурхарда, не лучше ли шагнуть откуда, если сделался вдруг одноглазым, — не сдержавшись, предложила Йер негромко, и слова почти что потонули в ветре. Она знала, что опасно близко подошла к черте дозволенного и что тыкает в больное.

Йергерт разобрал. Он резко повернулся и уставился, но Йер следила только краем глаза, а сама смотрела вдаль, на солнце, что ползло все ниже, к крышам.

— Ты сама пойди спроси, в чем разница: жить с детства одноглазым или взрослым вдруг остаться с обожженной мордой и без глаза, — рявкнул он. Гораздо злее, чем, пожалуй, можно было ожидать. — Или лучше на себе проверь. А… ты не можешь, ведь к почти шестнадцати все не доучишься никак.

— Как и почти все сестры-чародейки, — процедила Йер.

— Что только подтверждает: нечего вам, бабам, делать в Ордене. Если так хочется себя занять, так драили бы котелки, как полусестры, и говно носили.

Йергерт отобрал у друга фляжку. Йер заметно дернула губами, плотно сжатыми, но промолчала — дальше была та черта, какую они не пересекали на людях.

— Да брось. И где бы Орден был, если бы не целительницы? — поспешил не согласиться Содрехт.

— Йер-то не целительница, — влезла Орья.

А Йерсена все молчала, только пристально следила и ждала, когда же Йергерт фляжку поднесет к губам. В последний миг дернула грань и резко, грубо потянула магию с той стороны. Вино почти вскипело.

Йергерт не успел заметить и глотнул. Мгновенно плюнул и закашлялся, ему плеснуло в нос и залило одежду.

— Как ты, сука, это пил?! — он пялился на Содрехта.

Тот молча забрал флягу.

— Ты чего? — Орьяна тут же подползла поближе и разглядывала, юношу, что до сих пор пытался дышать ртом.

Теперь она сидела слишком близко.

— Да всю пасть обжег. Дрянь эта — просто кипяток!

Содрехт встретился с Йер взглядом и едва заметно качнул головой в неодобрении. Она поджала губы и молчала.

— Слушай, у тебя аж кожа покраснела, как бы волдыри не вспухли… — суетилась Орья, придвигаясь только ближе и склоняясь к самому лицу.

— Ну охереть!

— Сходи к целительницам. Есть нормально ведь не сможешь.

— Не хватало еще из-за ерунды…

— Ну нет, пойдем!

Орья вскочила. Ей, как и всегда, было плевать, что Йергерт не любил в фирмарии бывать, — она вцепилась ему в руку и тащила его за собой. Тот вяло упирался, но не слишком уж старательно, и все же сдался.

Йер и Содрехт наблюдали молча. Наползала тень дома конвента. Ветер выл в горах.

— Спасибо, что не сдал, — сказала Йер.

— Ты это зря, — негромко отозвался он.

Она нахохлилась и предпочла не отвечать. В задумчивости тронула редкую траву.

— Знаешь, это плохо кончится, — пробормотала она тихо. — Орья с Йергертом.

— Я не хочу об этом говорить.

Опять повисла тишина — тяжелая и неприятная. Йер наблюдала, как трепещут на ветру бурые волосы, не до конца прихваченные кожаным шнуром. Массивным силуэтом Содрехт походил на севшего на задницу медведя, мастью — тоже. И обманчивая вялость в нем была такая же — казалось, грузная неповоротливая туша не способна к ловкости и скорости.

Он первым не стерпел неловкости.

— Что толку это обсуждать. Что толку даже думать, если не зависит от меня здесь ничего.

— Ты мог бы приструнить их.

— Пальцем пригрозить?

Йер в раздражении швырнула в него клок травы. Не долетел, конечно, только разлетелся жалкими ошметками, подхваченными ветром. Они оба наблюдали, как их тащит по земле.

— Я, если б мог решать, хотел бы в жены орденскую чародейку, — очень честно и серьезно сказал Содрехт. — Чтобы было хоть, о чем поговорить. Ну или чтобы как у остальных — жена сидела б в городе, и я ходил к ней лишь тогда, когда наскучит дом терпимости. А Орья ни отстать не может, ни понять — так хоть поменьше стала доставать, на Йергерта переключилась.

— Орья вовсе неплоха, да и не в этом…

— Нихера. При ней не обсудить, ни как в очередной раз съездил в Духами забытые Обосранные Жопки, ни какую тварь там убивал, ни сколько волочил ее кишки на сапоге, недоглядев.

— А так уж обязательно все это обсуждать с невестой или же с женой? — Йер вынудила себя возразить, но в голове звенела мысль: он прав. И дело вовсе не в кишках и тварях.

— Нет, не обязательно, — на удивление покладисто кивнул ей Содрехт. — Но вот знаешь… помнишь, сразу как меня приняли в Орден, я показывал вам меч?

Йер помнила. В отличии от Йергерта, что унаследовал клинок отца, для Содрехта ковали меч специально ко вступлению. Вершитель, как его назвали, делался ему под руку и с напуствием: да оправдает он в твоей руке свое название — не столь уж многим братьям доставалось столько чести. Сын ландкомтура, пусть и не первый — все же не обычный юноша.

— Она тогда сказала “О, какой красивый” — и забыла. Все трындела о другом. Зато ты подошла потом и попросила посмотреть поближе. И мы час сидели во дворе за бергфридом, чтобы никто не видел, что я отдал меч простой послушнице — и вот тогда я радовался и гордился. Понимаешь? Вот такую вот жену я бы хотел, а не пустоголовую дечонку с этими ее “красиво”.

— Ну… Я-то тебе женой не стану, — напряженно хохотнула Йер.

— Я знаю. Да и не в тебе тут дело. Просто орденская чародейка это понимает, а вот Орья — нет. У той всех мыслей — дурость бабская. Клянусь, она здесь столько лет, а я ни разу не услышал от нее хоть бы единой мысли не про свадьбу и помолвку.

Йер смотрела на мальчишку, видела, как он старался объяснить все то, о чем давно уж думал, и на самом деле понимала. Она попрощалась с мыслями о том, чтоб выйти замуж, когда поняла, что брату Монрайту нет дела, и что Духи в самом деле взяли в жертву все надежды на простую и обычную жизнь, что ей остается только служба. Но в те редкие моменты, когда что-то заставляло ее ненадолго представлять несбыточное, она тоже думала, что предпочла бы Орденского брата, что без лишних слов прекрасно понимал бы, почему все это было важно.

— Ее научили быть просто женой, но не женою орденского брата, — наконец сказала Йер. — Позволь ей это.

— Я и позволяю, — с ироничной горечью ответил Содрехт. — Делает и говорит, что хочет. Когда все-таки поженимся, надеюсь, вышлю ее в город и пусть там сидит и тоже делает, что хочет, только бы не доставала. Ее в самом деле научили быть женой, поэтому я и спокоен — раз за столько лет сама не научилась думать, то и дальше вряд ли уж научится. А если вдруг подумает, то не осмелится — у всех-то на глазах.

Йер одновременно было обидно за подругу и тревожно: она вовсе не была уверена, что кончится так безобидно.

— Это ведь нечестно, — все-таки решилась высказать она. — Орья тоже ведь не выбирала этого.

— Ну значит, мы с ней будем одинаково несчастны.

Йер вздохнула. Ей хотелось бы сказать, что все-таки не одинаково, но не хотелось рисковать поссориться, и оставалось только хохлиться и щуриться на солнце, уносящее с собой остатки дня.

Взглянул и Содрехт. Может, что-то понял в выражении лица Йерсены, может, без того понятно было, что она не произносит вслух, но только он подумал и сказал:

— Я ведь не буду у нее последним мужем.

Йер не ожидала этой фразы и того, как поменялся тон. Она невольно вскинулась и присмотрелась к удивительно спокойному, но мрачному лицу.

— Я шепчущий, — спокойно пояснил ей Содрехт, видя удивление. — Дар будет медленно меня сжирать, а разум станет угасать. Орья поубивается — для виду ли или все-таки от широты души — а после вытрет сопли и спокойно пойдет за кого-нибудь еще. Если ей сильно повезет, то даже не придется слишком долго ждать.

— Но вы же не переживаете рубеж в полвека. Это еще очень много лет, — не то заспорила, не то засомневалась Йер.

— Да. А ты интересовалась, сколькие и до него не доживают? Или же что делается с нами перед тем, как разум меркнет окончательно? — Он помолчал. — Задумывалась, почему брат Виланд здесь, а не ушел на запад?

— Почему? Я слышала, что что-то со здоровьем.

— Да потому что, пусть пока он ничего, ему уже нельзя туда — там будет слишком много магии. А он уже не в состоянии отгородиться даже с амулетом — здесь-то дом учения обходит стороной. На самом деле… Я не думаю, что он сумеет до пятидесяти доскрипеть.

Йер сжала мерзнущие пальцы в собственной ладони и внимательно смотрела Содрехту в глаза. Он не смотрел в ответ — таращился куда-то в сторону.

— Боишься? — выдохнула она тихо. — Дара, магии? Меня и Орьи?

Он чуть вздрогнул, замер — только ветер трепал пряди. В горах снова зазвучал тягучий заунывный вой.

Йер в напряжении ждала.

— Я больше злюсь. — Она заметила, что он не опроверг ее слова. Ничто из них. — Родиться с этим даром. В жены взять колдунью. Быть отправленным сюда, как будто в родном замке для меня бы места не нашлось. — Теперь настала его очередь драть траву. Он зажал пучок в ладони, а затем пустил его по ветру и смотрел, как вертятся травинки. — Много лет назад сама традиция облатов началась с того, что Ордену нужны были заложники, чтобы Рода, какие присягнули, не решились бунтовать или интриговать. С тех пор все будто изменилось, и теперь никто не просит присылать нас, это делается добровольно, потому что выгодно иметь в столице связи. Только почему-то чувствую себя я именно заложником.

Йер промолчала. Сорвала с губы сухую корочку.

— А знаешь, что в особенности злит? — Содрехт мгновенно сменил тон и все-таки взглянул в ответ так резко, что Йерсена вздрогнула. — С тобою я могу об этом говорить. А с Орьей — нет.

Она молчала снова. Потому что в голове сквозила мысль: а почему с ней — можно? Она ведь не в силах ни помочь, ни даже что-нибудь сказать в ответ.

Орья тянула Йергерта за руку, а тот это позволял, хотя и вяло упирался.

Стоило шагнуть под арки галереи между резиденцией Верховного Магистра и домом конвента, как в лицо стегнул злой ветер, налетевший из предместий.

— Стой.

Орья недоуменно оглянулась. Йергерт на мгновение задумался, что ей сказать — простое “нет” она не принимала.

— Незачем идти в фирмарий. Даже если будут волдыри, позорно бегать к полусестрам из-за ерунды.

— Но это глупо, — она убежденно уперла руки в бока. — Ты что же, в самом деле станешь мучаться с ожогами просто из гордости?

Йергерт держался, чтобы не скривиться.

Дело, к сожалению, было не в гордости. Он сам не знал из-за чего предпочитает избегать родителей с таким усердием — прошли те времена, когда они могли хоть что-то ему сделать. Мать теперь уж руку не поднимет, а решит орать — так он найдет, что ей ответить, а отец… Он — попросту развалина, теперь уже почти не походящая на человека. Йергерт сомневался, что за бледным и измученным лицом еще осталось что-то от того, кем Гертвиг был хотя бы года три назад — про молодость, какой он не застал, никто не говорит.

И Йергерт чуть ли не до бешенства терпеть не мог тот факт, что вот от этих двух нелепо жалких человек он вынужден шарахаться так, будто их боится. Только сделать ничего не мог. Мысли о том, чтоб встретиться, почти что парализовали, отупляли.

— Я не мучаюсь. Уже даже не чувствую.

— Еще бы чувствовал на ледяном ветру! А я вот вижу, — Орья подошла поближе, чтобы разглядеть в упор, — что весь подбородок красный.

— Если просто красный, значит, и не будет волдырей. Вино окрасило.

Он настороженно следил за тем, насколько близко она оказалась. На глазах у Содрехта и Йер он не одергивал Орьяну — потому что без того все видели, что он здесь ни при чем и потому что еретичка пристально следила краем глаза каждый миг. Как только Орья отставала, та как будто бы теряла интерес и Йергерт все не мог понять, что изменилось. Он не помнил, чтобы в ее поведении читалось столько безразличия до этого. Но стоило ему уехать, и она как будто позабыла про него, про то, что у нее нет права отводить глаза.

Но так или иначе, он мог быть спокоен там, при них. Здесь, где они одни — другое дело.

Он вдруг понял, что до этого не замечал, чтоб Орья уделяла ему лишнее внимание наедине. Это впервые.

— В самом деле? — фыркнула она. — Нам до фирмария два шага, а ты упираешься?

— Я сразу говорил, что нечего там делать.

До сих пор ему не приходилось прилагать усилия, чтобы поддерживать придуманную братом Бурхардом историю — Орьяна делала все за него. Теперь он думал, нужно ли хоть что-то сделать самому. Особенно сейчас, когда не смотрит Йер.

Они молчали. Свистел ветер, еще более колючий в тени стен. От кладки веяло до боли стылым холодом. Шло время.

Орья не спешила отходить, и резкие порывы вынуждали подол котты обнимать крепкие ноги и очерчивать икры и бедра, западать меж них.

— Скажи, я правда тебе нравлюсь? — она подняла лицо, чтоб заглянуть в глаза. В тени зеленые айну почти сливались с кожей.

Чтоб не думать над ответом слишком долго, Йергерт коротко пожал плечами. Он не знал, что лучше говорить, но знал, что если четко скажет “да”, то будет вынужден делить с нею ответственность за то, чего не делал.

Орья гордо и самодовольно усмехнулась. Йергерт понял: ей хватило этого, чтоб быть уверенной.

Она шагнула еще ближе, но сложила руки за спиной, не прикасалась. Подол котты теперь вился у него в ногах и путался с плащом.

— На самом деле?

Йергерт сдерживался, чтобы не спросить, что она делает. Он видел, что она играет. Знал, что если выразит неудовольствие, все кончися. И понимал, что это было бы разумнее и правильнее, но не мог забыть, что отвратительно пронзительный взгляд рыжих глаз теперь почти не обращается к нему.

— Ты знаешь, что здесь часто ходят? — вместо этого спросил он.

Будь на месте Орьи кто угодно, он бы мог не беспокоиться и не переживать.

— Ну, пока-то никого здесь нет. К тому же, мы не делаем ведь ничего такого. Просто говорим.

— Ты думаешь, что все настолько слепы и глупы? Любой поймет.

— Кто что поймет? Ты видел, что я позволяла себе перед Содрехтом? Ему плевать. А больше это никого касаться не должно.

Йергерт с досадой отвел взгляд. Гадал, что думает она о нем: что он вот так возьмет и тронет женщину, обещанную его другу? Что настолько глуп или беспечен, чтобы сделать это там, где всякий может видеть?

— Что вообще ты хочешь от меня? — решился он.

Теперь Орьяна отвернулась и поежилась.

— Мне холодно.

Она, пожалуй, попросту тянула время, но тон не терпел раздумий. Йергерт вынужденно стянул плащ, набросил на нее.

— Ну так уйдем.

Орья кивнула, только с места не сошла.

— А знаешь, сколько раз подать мне плащ додумывался Содрехт? Ни единого. — Она смотрела в землю, выговаривая это.

Йергерт чувствовал, как ветер лезет ему в ворот. Он подумал, что, пожалуй, Содрехт в этом молодец.

— Пойдем уже.

— Постой. — Он уже дернулся уйти, но замер. — Постоим еще немного так.

Йергерт вздохнул, но ветер спрятал этот вздох. До некоторой степени он ощущал к ней жалость: в самом деле, что бы она ни творила, Содрехту плевать. Тот взял бы в жены и корову, прикажи семья. И Орья, чуть услышав, что кому-то симпатична, кинулась воспользоваться этим с жадностью, с какой к колодцу кинулся бы погибающий от жажды.

Йергерт удивился сам себе: на миг мелькнула мысль, достаточно ли он ее жалеет, чтоб воспользоваться тем, что Содрехту плевать.

Хотя Орьяна не сказала этого, он понимал, чего она просила. И отлично знал, что жутко взбесит Йер, если исполнит это.

— Йергерт… — жалобно окликнула она, но продолжать не стала, словно умоляла все понять без слов.

“Пусть сделает это сама” — подумал он. Шагнул назад, к колонне, чтобы спрятаться под ней, и поманил Орьяну за собой. Та кинулась, не думая.

Он стукнулся спиной о кладку — без плаща она казалась даже холоднее, чем он ожидал, — и вынужден был придержать за плечи Орью. Странно было ощущать под пальцами свой плащ, лежащий на чужих плечах.

Она привстала на носочки, но не до конца была уверена, что делать дальше.

Йергерт не встречал такого раньше: чтобы девушка могла уверенно потребовать того, чего желает, но при том настолько слабо представляла, как же это происходит. В ее беспардонной требовательности было что-то завораживающее. Он не отводил глаза.

… не отводил, пока не понял, что они уже целуются, и он смежает веки.

Орья тихонько пробиралась в дормитер.

Уже стемнело, и колдуньям полагалось быть в постелях, но спустя так много лет она отлично знала, как пробраться незамеченной, хотя самой ей это довелось впервые.

За те дни, что миновали, в первый раз им с Йергертом случилось так увлечься, чтобы засидеться допоздна, но даже если бы ее застал кто из наставниц, она знала, что соврать, и потому их не страшилась.

Много больше ее беспокоила Йерсена. Та, конечно же, уже заметила отсутствие, и точно угадает, в чем его причина. Только не поймет, как никогда не понимала.

Наконец она скользнула в дормитер. Хотя все и легли, никто не спал; стояли шепотки и болтовня, и в паре мест зависли колдовские огоньки. Их света ей хватало, чтобы перешагивать неряшливые тюфяки, раскиданные по полу — будто назло, ей в дальний угол комнаты, где жались лавки знатных, как она и Йер.

Та тоже не спала. И слова не сказала, хотя Орья даже в темноте почувствовала ее взгляд.

Она решила молча переодеваться. Йер молчала тоже.

Орья замерла.

— Ну что? Отчитывать меня начнешь? — спросила она шепотом.

— Не собиралась.

Ей по тону было ясно, что Йер думает.

— Да неужели? Твое недовольство кожей можно ощутить.

Йерсена тяжело вздохнула. Орья хоть не видела, но представляла, как она сейчас должна была поднять глаза очень знакомым жестом.

— То, что ты творишь — большая глупость.

— О, да неужели!

Орья наконец-то шмыгнула под одеяло, и теперь они могли шептать друг другу прямо в ухо — уж давно почти вплотную сдвинули узкие койки.

— Ты считаешь, будто уязвишь так Содрехта, но только роешь себе яму.

— В самом деле? — Орью злило каждое из ее слов. — Но дело ведь не в нем. Все дело в Йергерте. Ты бесишься, что я из всех — именно с ним.

Еще один тяжелый вздох.

— Плевать мне на него. Но ты задумывалась, что из этого получится? Что будешь делать, когда Содрехт тебя опозоренной сочтет?

— Уже бы счел, если б его это заботило, но только он плевал. Все эти годы ему было наплевать на все, что связано со мной.

— И ты готова липнуть хоть к кому, едва тот скажет, что ему чуть менее плевать?

Орьяна вспыхнула.

Ее и прежде злило, но теперь до дрожи взбудоражило, что Йер никак не в силах была осознать: так много лет всем было наплевать на ее чувства и старания, так много лет она из кожи лезла вон, чтоб заслужить хоть добрый взгляд — и ничего не получала, а теперь она — хозяйка положения. Все стало по-другому с Йергертом. Все было так, как ей хотелось, как она решила. Он ее любил. Впервые ей случилось ощутить это.

И до чего несправедливо, что подруга все никак не уяснит, насколько это ценно: наконец почувствовать себя любимой.

— Ты не понимаешь, и, наверное, и не поймешь, — зло процедила Орья. — Выворачиваешь все во что-то унизительное, потому что ничего другого ты сама не знаешь.

— Это унизительно и есть. Будь это все серьезно, Йергерт бы не жался с тобой по углам, а умолял бы брата Бурхарда посвататься к твоим родителям. Но нет, ты как одна из прочих девок, каких он водил по тем углам…

Орьяна вздрогнула и зло пихнула Йер в плечо.

— Не сравнивай! — излишне громко шикнула она. — Тебе откуда знать, серьезно или нет? Тебе самой что, доводилось хоть бы раз такое испытать? Ты знаешь, как это вообще? Когда тебя готовы приласкать?

Она почувствовала, как Йер напряглась и не сдержала ликования — она хотела зацепить ее, задеть. Смогла.

— Что именно вы натворили? — тон сменился очень резко.

Орья фыркнула.

— Мы целовались. С того дня, когда я повела его в фирмарий. И ты знаешь, мне понравилось!

— Ожоги оказались интересными настолько, что их надо было щупать языком? — Йер выцедила это с ядовитостью, какую позволяла себе редко.

— А что, если да? Я слышала, что поцелуи юных дев снимают боль.

— Чего ж тогда целительницы этим методом не лечат?

— Знаешь, хватит! — Орья в раздражении уселась и теперь шипела сверху вниз. — Ты ведь завидуешь. Не представляешь, как это, когда с тобою ласковы. Ты можешь хоть представить, каково это, когда влюбленный юноша тебя целует?

Йер молчала долго, и Орьяна упивалась этой тишиной. Само собой: откуда бы Йер знать.

— Вот видишь. Тебе просто не понять. И знаешь, ты вот зубоскалишь, а я в самом деле лучше бы за Йергерта пошла!

В отблеске света было видно, как Йер разевает рот, не в силах вымолвить ответ.

— Но он друг Содрехта. И он тебе не ровня! — наконец нашлась она.

— И что? Увидишь, мы еще поженимся. За Содрехта я не пойду, он мерзкий.

— Орья… — Йер уселась и вцепилась в ее руку. Едва достающий свет чьего-то светлячка подсвечивал глаза, пронзительные и блестящие. — Орья, это плохо кончится.

Глоссарий

Упеля́нд — вид средневековой верхней одежды, похожей на плащ с широкими рукавами.