Джони, оу-е! Или назад в СССР

Глава 6

Здесь и сейчас я планировал развить именно эту тему. Уже сейчас. Прямо сейчас. Кормить-то семью надо. Мать, брата-студента, себя. Кормить, одевать. Да и постепенно строить бизнес. Этот способ зарабатывания денег в той жизни мне дал не только очень приличный стабильный доход, но и огромный опыт практической реализации знаний, полученных в институте.

Даже в зрелом возрасте, я какое-то время посвятил восстановлению старой японской радиотехники. Просто из спортивного интереса — помню-не помню — перебрал и восстановил несколько купленных на японском аукционе «убитых» усилителей, магнитофонов, проигрывателей и акустических колонок, собрав себе в загородном доме на Истре отличный комплект звуковой аппаратуры и прекрасную фонотеку «вениловых» пластов. Да-а-а… Сейчас бы эту аппаратуру можно загнать тысяч за двадцать. Жаль, радиодеталей в СССР нужных нет. При их наличии я собрал бы любой усилитель. Даже с улучшениями.

Почему бы сейчас приложить свои знания и умения в том направлении, которое точно принесёт пользу не только мне,но и обществу. Даже в отдельно взятом городе. Те технологии что известны мне настолько отличаются от настоящих, что упрекнуть меня в плагиате не получится. И моих собственных разработок, реализованных в лабораториях Политехнического института, предостаточно, чтобы уже сейчас получить Нобелевскую премию.

Но нам этого не надо. Нам надо просто нормально жить самим и давать жить другим. Санкций я не боялся. Пока наше правительство в лице КГБ, поймёт и поверит, что творец супертехники конкретный человек, а не группа товарищей, я уже вырасту и скорее всего, куда-нибудь свинчу. Закончу тот же «политех» и свинчу в Новосибирск.

Так вот про музыкальную школу… Я пялился в пыльное трамвайное стекло и, вспоминая фильм «День сурка», думал, куда пойти учиться. У нас на Русской была музыкальная школа. Других таких образовательных учреждений я не знал. Но ведь они должны быть почти в каждом районе города. Вспомнилось, что кто-то из родни, проживавший на Баляева, учился игре на аккордеоне в «английской» школе номер пятьдесят семь. Значит и в Первомайском районе, к которому относилась улица, где проживал Женька, тоже должна иметься своя музыкальная школа. Государство рабочих и крестьян заботилось о гармоничном развитии молодого поколения строителей коммунизма.

— Извините, — обратился я к сидящей справа рядом со мной женщине. — А вы не знаете, где ближайшая музыкальная школа?

— Музыкальная школа? — чему-то удивилась женщина, разглядывая меня недоверчиво.

Мой вид явно диссонировал с моей заинтересованностью.

— Зачем тебе?

— Хочу записаться.

— Да? — ещё больше удивилась женщина. Потом она, зачем-то, посмотрела на стоящую рядом с ней подругу с которой до этого разговаривала. Та в ответ на взгляд пожала плечами и дёрнула губами.

— Ну, ладно, извините, что потревожил, — буркнул я и отвернулся к окну.

— Да вон она, — вдруг сказала женщина, ткнув пальцем в сторону кирпичного строения. — На этой остановке выходи и будет тебе счастье.

Я посмотрел на неё и понял, что это настоящая цыганка. И подруга её — цыганка. И рядом стоят цыгане.

— Я выйду, — сказал я, протискиваясь мимо ней, так и не поднявшуюся с кресла, а лишь развернувшую ноги в проход. Почувствовав, как по карманам моих спортивных штанов пробежали мягкие пальцы, сказал, глянув ей в карие глаза:

— Денег у меня нет.

Она улыбнулась.

— Ты наш. Посмотри, Клава, какие у парня глаза. Тёмные, как глубокий колодец. И какие волосы! К нам приходи. Мы тебя научим на гитаре играть, петь, плясать. Весело у нас.

Я улыбнулся ей.

— Куда к вам? Где вас можно найти?

— В городе мы до конца лета будем. К Зелёным Кирпичикам[6] приходи. В центре. Знаешь где?

— Знаю, — усмехнулся я. — Приду, если время будет. Спасибо за приглашение.

— Какой добрый мальчик, — сказала Клава, а на меня посмотрела девчонка, сидевшая на одиночном сиденье. Посмотрела и поразила в самое сердце.

— У-у-х! — сказал я сам себе, дрогнув всем телом.

По коже пробежал озноб. Не помня себя и видя перед собой только девчачьи глаза, я выбрался из остановившегося трамвая. Сунув руки в карманы, я вдруг нащупал какую-то бумажку. Вытащил. Оказалась зелёная трёшка. Я поднял глаза на тронувшийся трамвай и увидел смеющееся лицо попутчицы цыганской наружности. Ну надо же! Кому сказать, что цыганка деньги в карман сунула, а не вытащила, не поверят.

Улыбнувшись ей в ответ, я развернулся и перешёл улицу по пешеходному переходу.

В музыкальной школе у меня проверили наличие музыкального слуха. Он, слава Богу, присутствовал. Честно говоря, у Женьки с пением имелись проблемы. Пел он неважнецки. Не строил голос. Не слышал он себя, поющего. Какая-то анатомическая аномалия. Зато клавиши я нажимал правильные. И даже «подобрал» на рояле чижика-пыжика. Мог бы и бетховена с Бахом забабахать, но время ещё непришло.

Длинные Женьки пальцы, сложенные «яблочком», очень понравились преподавателю фортепиано и она с радостью записала мне вторым инструментом его, моего будущего чёрного друга. Гитарный класс был только классический. Другого в это время не существовало. Да и Бог с ним! Мне же формально…

Очень довольный собой, я поехал дальше, думая, что купить на «найденный» трояк. До остановки Строительная продовольственная корзина у меня в голове не сформировалась и я вышел из трамвая задумчивый. Вместе со мной на остановку вышли несколько мальчишек со спортивными сумками наперевес.

Они перешли улицу и я перешёл улицу. Они зашли за дом, и я зашёл за дом. Они вошли в крайний правый подъезд, и я проследовал за ними. Вариантов не было. Спустившись по лестнице и открыв дверь я попал в довольно просторное удлинённое помещение с длинным рядом зарешётчатых железным прутом изнутри окон.

— Это значит чтобы изнутри не разбили мячом. Нормально. Правильное решение, — отметил я.

Ковёр, затянутый брезентом, пустовал. Справа в раздевалке слышались мальчишечьи голоса. За почти таким же как у Полукарова столом сидел грузный черноволосый кучерявый мужчина, сильно похожий на цыгана. У него было крупное лицо. На вид ему было лет шестьдесят.

— Ничего себе тренер, — подумал я. — Да и пофиг!

— Извините, можно записаться?

Мужчина оторвался от газеты.

— Записаться? А ты где живёшь?

— На Космонавтов тринадцать.

— С отцом приходи, или с матерью.

— Мама работает.

— Без выходных? — удивился тренер.

— Один выходной в воскресенье, а по воскресеньям секции не работают. Вы работаете?

— Нет, мы не работаем, — сказал тренер и улыбнулся. — Записку от матери приноси. Справку от врача и приходи. Куртка есть?

Я покачал головой.

— Без куртки приходи.

Он ничего не сказал про мою худобу и я был ему за это благодарен. Надоело.

— Зовут тебя как?

— Дряхлов Евгений.

— А меня — Городецкий Георгий Григорьевич. — Всё, ступай. У нас сейчас тренировка.

Я с радостью вышел. Снова кувыркаться у меня не хватило бы сил.

По дороге домой покупать ничего не стал. Во что? В руки? Отнёс деньги домой, отдал матери, сказав, что нашёл возле стадиона Динамо.

— Ты что там делал? — удивилась мать.

— В секцию бокса записался.

— Бокса⁈ — испугалась мать. — Зачем бокса? Не надо в бокс. Там по голове бьют.

— Так и на улице по голове бьют, — усмехнулся я. — Так в боксе хоть перчатками. Не больно.

— Дядя Серёжа, тёти Светин, в тюрьме сидел. Ударил кого-то. И на три года загремел. БАМ строил.

— БАМ, мама, комсомольцы строят.

— Ага, ага… Рассказывай. Знаем мы, кто строит БАМ.

Мать вдруг, закрыла рот ладошкой.

— Я ничего не говорила, а ты ничего не слышал! Понял!

— Понял! Я ничего не слышал, а ты мне пишешь записку тренеру, что согласна, чтобы твой сын научился уворачиваться от ударов в голову.

Я улыбнулся увидев округлившиеся глаза женщины.

— Шуту! Шучу! Я не Павлик Морозов. Своих не выдаю! — сказал и провёл по губам пальцами «закрывая» рот на замок-молнию.

— Да, ну тебя! — махнула на меня рукой мать Женьки.

Ну не осознавал я её своей матерью. Не о-соз-на-вал!

— Вымогатель! Ты же в дом Пионеров ездил в радиокружок записываться. Записался?

— Записался. И в музыкальную школу записался.

— Ку-ку-ку, — заквохтала от неожиданной новости мать.

— На класс классической гитары и фортепиано.

— Фо-фо… Какая гитара?

— Классическая, мама. И фортепиано классическое. Я даже Чижика-Пыжика сыграл.

— Какой Чижик-Пыжик? — возмутилась женщина, прижав руки к гркди. — Ты едва на второй год не остался. Сейчас школа начнётся, а ты и четвёртый класс не помнишь. Да что там не помнишь? Ты не знаешь ничего из четвёртого класса. Ни писать и делить умножать… Какие тебе секции. Совсем задурил матери голову.

— Я у бабушки занимался, мам.

— Не ври. Ты и учебник специально выложил. Я положила в чемодан, а ты, паразит, выложил.

— Так чемодан и так тяжёлый был. А я в библиотеку записался и там учебник брал. И занимался.

— Бабушка не видела.

— А я занимался.

Мать с негодованием смотрела на меня.

— Тебе учебники специально оставили, чтобы ты позанимался, а ты? И я забыла. Как ты приехал, не заставила сесть за математику, хотя бы. Дальше ведь хуже будет.

Женькина мать быстро сбегала в комнату, щёлкнула дверкой секретера и тутт же вернулась с учебником серого цвета с надписью Математика' и большой цифрой пять.

— Ух ты! — восхитился мысленно я. — А я и не помню такой.

— В этом, — мать полистала и, найдя в конце оглавление, продолжила, — площадь круга, треугольника, деление и дроби, а в другом сложнее задачки. Так ты и этого не решишь.

Она потрясла учебником.

— Пока не принесёшь четвёрку по математике, никаких боксов и радио.

— А музыки? — улыбнулся я.

— Музыки, — мать заколебалась. — А ты чего лыбишься! Смеётся он над матерью. Надсмехается. Сейчас быстро перетяну тебя ремнём-то!

Она метнулась за орудием наказания.

— Стойте, женщина! — вырвалось у меня.

Женькину мать словно обухом ударили по затылку. Она резко остановилась и, медленно обернувшись, посмотрела на меня.

— Как ты меня назвал?

— Женщина.

— Какая я тебе «женщина»? Я — мать тебе!

— Да? Ну, тогда, как мать, ты можешь мне поверить, а если не поверить, так проверить. Дай мне из этого учебника решить что угодно. Любую задачу. И, если я соврал, тогда берись за ремень и пори. Наказывай. А так просто пороть своего ребёнка мать не может.

— Ты… Ты… Ты, что такое говоришь? Ч-ч-то случилось? Что произошло?

Женщина стояла, прижав руками учебник математики, а мне её совсем не было жалко. Что делать? Не мать она мне. Хотя и не грубил я ей вовсе. Не хамил. Но нужны были «красные линии». Для обоих. И для неё, и для меня. Я, раз меня назначили в её помощники и охранители, брал на себя соответствующие обязательства, и она возьмёт, хотя ещё об этом не знает.

Я подошёл ближе и взял из её ослабевших рук учебник. Пролистнул, посмотрел оглавление. Понятно. Ткнув пальцем в строчку оглавления, сказал:

— Длина окружности равна произведению числа «Пи» и длины диаметра. Пи равна три целых, четырнадцать сотых. Площадь круга равна произведению числа «Пи» и квадрата радиуса.

Передвинув палец, продолжил.

— Сумма внутренних углов треугольника равна ста восьмидесяти градусам, прямоугольника — триста шестидесяти. Площадь прямоугольного треугольника равна половине произведений его катетов. И, кстати, квадрат гипотенузы, равен сумме квадратов катетов. Это уже из шестого класса. Прочитал я и учебник за шестой класс. Кое, что помню. Проверять будешь?

Женщина подошла к кухонному столу, села на табуретку и заплакала. Я немного постоял молча, потом пересилив себя, зашёл к ней за спину и положил ладони ей на плечи. Постоял немного и поцеловал её в макушку седеющих и редеющих волос.

— Извини, мама, но не бей меня больше никогда, хорошо?

Она кивнула. Порола она Женьку сильно. Женька тоже не подарок был. С первого класса учиться не хотел, «быковал» на родительницу. Не зря ремень висел на гвоздике, ох не зря…

— А я обещаю, что учиться буду хорошо. Честное слово. Если тройки будут на спортивные секции ходить не буду, пока не исправлю. Это же не ради спорта, а ради здоровья. Хочу — буду ходить, не захочу — не буду.

— Ты про бокс говоришь, — спросила она, нахмурив лоб, — или про что-то ещё? Какие такие спортивные секции?

— Я ещё и на самбо записался. Хочу научиться бороться.

Мать посмотрела на меня. Я сделал мордашку-милашку. Похлопал ресницами. Она улыбнулась.

— Поросёнок, — сказала она, встала и, обняв меня, прижала мою голову к своей груди.

— Я ещё и английский учил, — пробулькал я выплёвывая её пуговицу от самосшитого халата.

— А ну ка? — она оттолкнула меня и удержала мои плечи на вытянутых руках. — Скажи что-нибудь.

— Май мазе из верив вел, — сказал я с Лондонским акцентом. — Ай вели лав хё. Май бразе из вери вел энд я лав ю ту, бат хи донт лав ми. Ви ар ливин ин Владивосток. Владивосток из зе кэпитал оф Приморский регион. Оуэ хаус стэндс он зе шор оф зе Пасифик оушен.

Мать мысленно перевела сказанную мной фразу и захлопала ресницами.

— А что такое «шор»?

— Берег, — уверенно сказал я.

— Обалдеть, — сказала мать и села на табуретку.

— Можно переводами, подрабатывать. Английский я знаю, — подумал я и мысленно хохотнул. — Или английское посольство грабить. Хотя, английского посольства или консульства никогда во Владивостоке не было. Американское консульство было. А сейчас, интересно, есть?

В голову лезла всякая фигня. К Мишке надо было идти. Хотя его отец, скорее всего, приходит вечером, а Мишка, скорее всего, со Славкой на море. Тут деньги надо зарабатывать, а они купаются, паразиты.

— Я погуляю, мам?

— Погуляй. Только на море не ходи.

— Почему?

Купаться я не хотел, но ради принципа за свою свободу надо было бороться.

Мать сразу поняла абсурдность приказа и махнула рукой, но посмотрела на меня и спросила:

— Что ты помнишь из шестого класса?

— Молодец, — подумал я и сделал себе зарубку на память.

Оглавление алгебры за шестой класс этого времени я не помнил, зато помнилл за дветысячи двадцатый. Со средним внуком задачки решали. Хе-хе…

— Про одночлены и многочлены помню, — ответил я. — Но там сложновато, я не до конца разобрался. Путаюсь ещё. Э-э-э… Потом ещё про линейные функции помню… Системы уравнений…

— И что ты помнишь про системы уравнений?

— Ну… Две переменные… Значение одной зависит от другой. Пара значений приводящих уравнение в верное равенство — это и есть решение. Как-то так…

— Ничего не поняла, но поняла, что не врёшь. Читал и даже кое-что понял. Иди, гуляй.

Забежав к Мишке и не обнаружив его дома, я побежал через свалку в сторону моря. Там на краю громадной кучи технического мусора, свисающей над лодочными гаражами, можно было увидеть есть ли кто на рифах. Там мы обычно кололи острогами ленков. Пробегая мимо небольших горок вываленного мусора, подобрал моток тонкой медной проволоки, пригодной на изготовление катушек индуктивности, кусок алюминиевого прутка, кусок листового алюминия, кусок медного листа толщиной миллиметра два. Это всё прикопалось в укромном месте. Свалка, официально закрытая, продолжала функционировать и являлась для пацанов «клондайком»

На рифах никого видно не было и я побежал на дамбу. Там все и были.

Раздевшись, я тоже залез в воду и принял участие в переворачивании огромной спасательной — как оказалось — шлюпки, плавающей внутри ковша дамбы кверху килем. Шлюпка была тяжёлой и переворачиваться не хотела. Однако, в конце концов, мы победили её.

Почему я участвовал в этом баловстве? Да потому, что это была реальная работа на все группы мышц. Попробуйте ка держась на плаву поднять борт на полтора метра. Лично я вымотался в хлам.

А потом ещё мы раскачивали её, выплёскивая воду. Потом воду вычерпывали… Охренеть работка! Оказалось, что у этой шлюпки вместо вёсел имелись рычаги, соединённые в общий механизм, вращающий винт. Во как! И толкать эти вёсла было очень тяжело. Мы толкали и тянули. Винт закрутился и шлюпка поплыла. Победа, тоже бодрит. Хоть какая!

Постепенно закончился день. И мы пошли домой. Мишка, узнав, что я заинтересовался радиоделом и даже записался в радиотехнический кружок, согласился поговорить с отцом, и если тот не будет сильно усталым и захочет пообщаться, позовёт меня к себе.

— Отлично. День потерян не зря, — подумал я и пошёл домой.

Обмывшись под душем и перекусив пшеничной кашей, я завалился на диван и, незаметно для себя, уснул.