Джони, оу-е! Или назад в СССР

Глава 21

— Ну, ты, хулиган, — сказала Лера, отмерев после того, как отзвучали последние звуки песни. — Ты же, вроде, маленький ещё… Ты в каком классе?

— Шестом. А в чём дело?

— Д-а-а… Смотришь ты по-взрослому как-то.

— Это песня такая, э-э-э, серьёзная, поэтому и я серьёзный, а так я оболтус, — скорчил я смешную рожицу. — И вообще у меня с головой проблемы, после того, как я этим летом утонул. Вон, Славка знает.

— Проблемы? С головой? — удивилась девушка и посмотрела на Славку.

— Да, это он придуривается, — скривился тот. — Нормальный он если его не трогать. Отвечаю.

— Так, давайте гитару слушать! — прервал пустопорожний трёп Попов. — А то уже половина девятого часов. Через фуз играешь? Из «дипов», что-нибудь знаешь?

— «Смог он зе воте»[19]…

— А ну ка⁈

Сыграл «смог».

— А что играл у трудовика? То точно твоё было?

— Найди другое похожее, дам червонец.

— Сыграешь?

Сыграл[20]. Спел.

— Клёвая музыка, пацаны! — сказал Попов корешам. — Может, сыграем?

— У нас медляков совсем мало, — пробубнил клавишник, — но ведь аранжировки нет. Одна гитара. А клавиши? А барабаны? Бас поковыряет что-нибудь по гамме, а мне партитура нужна.

Я подумал-подумал и, мысленно махнув рукой, брякнул:

— Есть у меня партитура и для барабанов, и для клавиш. В ней клавиши фоном гитаре идут. Нет в ней у клавиш ничего сложного. Две гитары бас и барабаны. Ваших клавиш, если их тихо включить.

— Ты шутишь, да?

— Ну, как, шучу? Клавиши, давайте говорить откровенно, у вас — говно. Электро, бля, пианино. Как вы на таких собрались «Дипов» играть?

— Да мы, в общем-то, и не собирались их играть, — поскучнел лицом Попов.

— Тут орган есть, — пытался оправдаться клавишник.

Я отмахнулся от клавишника, и обратился к Виктору Попову.

— А по-моему, если «Дип Пёрпл» не играть, то лучше совсем не играть.

— Ты, я вижу, поклонник Блэкмора? И манера игры у тебя схожая. И пальцы тонкие и длинные. А у меня его рифы не получаются.

— А где ты Блэкмора видел? — удивился я.

— У него плакат на всю стену этого Блэкмора, — вставила сестра.

— Но кое-что ты играешь из Дипов?

— Играю, а что толку? Ты прав. Дипов без органа не сыграть.

Я улыбнулся.

— Думаю, я смогу помочь вашему горю. Послушай, как моя гитара орган выдаёт.

— Твоя гитара? Орган? — удивился Попов. — Не пи*ди…

— Витка, не матерись! — скривилась девушка. — Маме расскажу.

— Блять, ну как тут работать? Может, выгоним её, пацаны?

— А кто женские партии петь будет? Ты, что ли? — Заржал барабанщик и ударил несколько раз в педаль басового барабана.

— Покажи орган, если не шутишь.

— Ладно, — снизошёл я. — Внимайте.

Я переключил тумблер и провёл медиатором по струнам. Динамик колонки выдал звук органа. Пальцы пробежали по струнам, и зазвучала органная мелодия из «чайлд ин тайм»[21].

— Офигеть! Никогда не слышал, чтобы гитара играла, как орган. Будешь у нас за органиста, — сказал Виктор.

— А я? — дрожащим голосом спросил клавишник.

Виктор махнул на него рукой.

— Сиди, кто тебя гонит с твоими клавишами?

— Моя гитара, как пианино играть не умеет, — сказал я и подумал: — Пока не умеет.

— И, кроме органных звуков, играет, как обычная электрогитара.

— Ну, вот. Не ссы, Сашок, не выгоним. А ну, сыграй органную партию твоей… Как ты песню назвал?

— Замок короля. Темпл оф зе кинг.

— Клёвое название! Наиграй, а…

— Я же говорю, что нет там особой органной партии.

— Ну, тогда мы её сыграем на вечере?

— Давайте сыграем, — пожал я плечами. — У меня ещё пара песен-баллад есть. Но вы их за это время не выучите. Я могу сам наиграть. На танцах в «Большом» прокатывало.

— Ты что их музыкантам в «Большой» отдал и они их играли? — раскрыл глаза Попов. — Там у них Гутман гитарист был. Ушёл этим летом. Свою группу собрал. Хорошо играет!

— Я вместо него играл, пока они себе гитариста другого не нашли.

— Пи*дишь⁈

— Виктор!

— Иди, нахер! Не видишь, мужики разговаривают.

— Ха! Мужики! Он в шестом классе! Ему тринадцать лет!

— Двенадцать.

— Во-во! А ты с ним по-мужицки разговариваешь.

— У меня, кстати, есть английская песня для певицы. Как раз под твой бархатистый тембр, Лера.

— Что за песня? Медляк?

Я показал пальцами, что-то неопределённое.

— Вообще-то сто двадцать ударов в минуту.

— Сто двадцать ударов в минуту? Это, что же за тема такая? Как под такое танцевать?

— А как вы под «Наш паровоз вперёд летит» танцуете?

— Мы не играем «Паровоз», — надул губы Попов.

— Ну, тогда песню «Мой адрес — Советский Союз» играете, поёте и под неё народ танцует, да? Или «Увезу тебя я в тундру»? Да?

— Да. Танцует народ под такую лабуду, — вздохнул Попов. — Нет же песен нормальных. В смысле — танцевальных. Сам же знаешь.

Я знал. Как мне не знать, если я вырос в этом? С середины семидесятых хоть что-то похожее на танцевальные песни появится, а пока — только марши.

— Надо спасать Россию, — подумал я. — Э-э-э… В смысле СССР.

— Я спасу вас. Есть тема одна. Про лилипута. Вы же к новому году готовите программу? Вот эта песня и прокатит! Она весёлая. Вокруг ёлки можно прыгать. Тоже на сто двадцать ударов в минуту. Сыграть?

— Давай.

Я переключил тембра, заиграл Малежевского «Лилипутика»[22] и спел.

— Тупая песня, — скривился Попов.

— Не тупее «оленей и тундры», — обиделся я. — Зато весёлая и её точно разрешит директриса.

— А мне понравилась. Я спою её. А он, если ты не хочешь, сыграет, — Лера ткнула в меня пальцем.

— Тут музыки много не надо. Барабаны — основа. И под них прыгать уже можно. Немного гитары и вашего «органа». Как раз его писк в тему.

— Ты как, отстучишь в таком темпе? — Спросил Виктор барабанщика. — Не собьёшься?

Андрей пожал плечами.

— Что тут стучать? — усмехнулся я. — Малый, хет и бочка.

— Покажи, — скептически ухмыльнулся барабанщик.

— Слазь с трона, — показал головой я. — На, подержи.

Я передал свой инструмент обалдевшему от оказанного ему «высокого доверия» Попову и взошёл на сцену, имевшую место в нашем спортзале. Андрей-барабанщик, продолжая недоверчиво улыбаться, поднялся с деревянной табуретки.

— Дрова[23] давай! — потребовал я. — Что я тебе, грузин, что ли пальцами барабанить. Да и «не лезгинка у нас, а твист».

— Шучу, — тут же вставил я, увидев недоумение на лице Попова. Правой ногой я несколько раз нажал на педаль, добившись «буханья» с темпом сто двадцать, и ударил правой палкой в «хет» с темпом двести сорок, а левой палкой в малый барабан с темпом тоже сто двадцать ударов в минуту. А голосом пропел:

— Туру-ту-ту, туру-ту-ту, туру-ту-ту…

Мои «турутуту» подхватил своей «ионикой» клавишник, а басист затумкал: 'тум, тум, тум, тум.

Почувствовав музыку я снова начал рассказывать про лилипута.

— Лилипучий лилипутик леденец лизал лиловый. Кисло-сладкий сладко-кислый, в общем очень леденцовый…

Второй припев пели вместе с Лерой, которая вдруг начала прыгать по сцене, как заяц и почему-то делая «заячьи» уши. Попов тоже не удержался и, включив мою гитару, попробовал сымитировать мою гитарную партию. Барабанщик взял гитару Попова и тоже что-то ковырял на ней, бродя пальцами по гамме.

Я пропел песню до конца. Повторов в песне было так много, что конце концов про лилипутика пели уже все участники ансамбля. Даже Славка залез на сцену, что-то орал и приплясывал вместе с Лерой, держась с ней за руки.

— Отпадно, — проговорила Лера, отдыхиваясь. — Ещё пару таких песен и народ будет валяться без ног.

— Их есть у меня, — подумал я. — Но, ребятки, не торопите события.

— Сейчас уже надо думать о выпускном вечере. Поздно вы стали готовиться к новогоднему. Сколько у вас отрепетированных песен?

Попов покраснел.

— Штук десять.

— Я скривился. Это на один час танцев. А ещё час? С медляками проще. Их у меня достаточно и их можно играть в упрощённой форме. Пара гитар и бас с барабанами.

Я обернулся к клавишнику.

— Ноты читаешь?

— У меня восемь классов музыкалки. Я с шести лет на фоно, — произнёс Александр, чуть выпятив вперёд нижнюю губу.

— О! Здорово! Значит с листа сыграешь?

— Хоть Баха!

— Баха потом, но я запомнил. Напишу я тебе партитуру. И вам, — повернулся я к басисту и гитаристу, — аккорды, аппликатуру. Та-а-ак…

Я задумался, сделав паузу.

— А я на скрипке играю, сказал Попов.

— И я, — сказала Лера, скромно потупив взгляд.

— Ну, тогда всё! — выдохнул я. — Сыграем ещё одну песню, типа «Лилипутика», только на английском. Завтра репетируете?

— Ага! До нового года осталось две недели, — грустно проговорил Попов.

— Да-а-а, — подумал я. — Две недели до нового тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года. Обалдеть! И сколько ещё впереди⁈ Мама дорогая!

— Я завтра буду. Берёте меня в свою «банду»?

Попов посмотрел на клавишника. Тот кивнул. Басист тоже кивнул.

— Клёвый пацан! — сказал барабанщик, усаживаясь на «трон». — Ты где стучать научился?

— В Караганде! — хмыкнул я.

— А это где? — удивился барабанщик.

— Ты, Андрей, точно на рифму к слову «где» напрашиваешься, — усмехнулся я, забираю гитару из рук Попова. — Как тебе инструмент?

— Мягкий. Струны фирмовые?

— Японские.

— Лежат низко. Звук — полный пи… — Он покосился на сестру.

— Ладно! Пойду я! До завтра! Всем пока!

— Пока! Пока! — попрощались мои соучастники «банд группы».

— Скрипки возьмите! — вспомнил я уже на выходе.

Дома я поужинал жареной с мясом картошкой и ушёл к себе. Мать, приученная не подрываться ко мне, пришедшему с улицы и не накладывать в тарелки еды, уже закрылась в своей комнате и, вероятно, уже спала. Она привыкла, что вечером я, или дома, или, если меня нет дома, то в школе на факультативе по физкультуре. Она знала, что с местными пацанами я не гуляю, и потому перестала за меня беспокоиться.

Поначалу, когда понял, что мне не интересно проводить время во дворе, я расстроился. Ну как же, отрываюсь от коллектива, так сказать… Потом я вспомнил, что и в моём детстве были несколько ребят, не гулявших с нами во дворе и не принимавших участие в пацанских развлечениях.

Оказалось, что и в нашем дворе имеется такой мальчишка, который, кстати, тоже ходил в музыкальную школу и тоже на класс классической гитары. Его звали Сергей Громов. Он тоже, как это ни странно, занимался радиотехникой в кружке «Дома пионеров». Там мы с ним и познакомились. И сильно удивились, когда узнали, что мы живём в соседних домах. Он жил в одиннадцатом доме.

Так вот, этот Громов совершенно не переживал, что его социализация идёт обособленно от «мальчишеского общества». Мы с ним сдружились на почве радиотехники, игре на гитаре и увлечении музыкой. Сергей был на год старше меня и, как мне сразу показалось, был мудрее своих одногодок. Он точно знал, чего он хочет. А хотел он собрать собственный усилитель, сделать приличные акустические колонки, заиметь импортный стереомагнитофон. Выпускаемые в это время советские магнитофоны, он за достойную даже обсуждения технику не признавал. Как, впрочем, и усилители с проигрывателями.

Отец у него был морским офицером, как кстати многие мужчины, поживающие в его доме, и командовал спортивной ротой Краснознамённого Тихоокеанского Флота. Или как-то по-иному руководил. Я не понял, а Громов объяснить толком не мог, ибо толком не знал, чем занимался его отец.

Сергея заинтересовали мои «разработки» в области радиотехники и он потянулся ко мне как растение к солнечному свету. Он спрашивал, как и почему, а я объяснял, честно и откровенно. Гитарные примочки его не интересовали, а вот такой же предусилитель, как я сделал на гитаре, он собрал и был рад его десятиваттным выходом. Его устраивало почти полное отсутствие шумов при включении кнопки шумоподавления.

Прослушав «лекцию» о новых тенденциях в развитии радио-строения, Громов на недели две отстал от меня, а потом пригласил к себе домой, что случилось впервые, и продемонстрировал разработанную им самим и собранную схему сороковаттного усилителя мощности. Его мы прослушали через мой, уже собранный мной тогда, комбик. Это случилось в конце октября.

Усилитель мне понравился, и я подкинул Громову идею о переделке магнитофона-приставки «Нота-303» в нормальный стерео магнитофон с двумя моими предусилителями, дающими двадцативаттным выходом. На вопрос: «почему 'Нота 303»?«, я сообщил ему, что у этой Ноты самый лучший лентопротяжный механизм с очень низкой 'детонацией».

Громов подумал-подумал и, поверив мне, принялся за работу. Я купил «Ноту-303» и отдал Громову. Присоветовав переделать трансформатор, установить стабилизатор, и немного субсидировав проект, я от Громова отстал. И вот недели, как три назад он приволок мне домой «Ноту-303» и удивил уже меня. О том, что «Ноты-303» переделывали радио-умельцы, я где-то в своё время читал, но сам этим не занимался. Зачем мне «Нота-303» в две тысячи двадцатом году?

И здесь я вспомнил про «Ноту» только потому, что она новая стоила девяносто пять рублей, а с рук не кондиционную, попадались и такие, не смотря на то, что её стали выпускать только с того года, можно было купить и дешевле. Ведь нам был нужен только лентопротяжный механизм. Радиодеталей у меня, благодаря общению с Евгением Семёнычем, было дофига и разных.

Эти радиодетали я знал плохо и потратил бы на магнитофон с доводкой кучу времени, которого у меня было в обрез. А так я, считай, задарил тринадцатилетнему мальчишке магнитофон и дал проявить себя, снабдив деньгами, нужными деталями и пищей для творчества. Магнитофон у него получился отличный, и я купил себе ещё один магнитофон «Нота-303», снова снабдил Громова комплектом радиодеталей и кое-какими мыслями по модернизации уже опробованных усилителей.

Сейчас у меня уже был готовый, вполне себе рабочий, магнитофон, который я уже опробовал на запись, и бобина с записанными на плёнке «моими» песнями. Я осознавал риск того, что если я принесу завтра на репетицию запись новых песен, и, не дай бог, оставлю её Попову, она разойдётся, как песни Высоцкого. Особенно русские, коих обществу не хватало. Но запись через те микрофоны, что у меня были, хоть и модернизированные, получалась не очень. И что делать? Вот я и не мог уснуть, решая сакраментальную задачу: «быть или не быть».