— Я не одета!
— Я не одет!
Почти синхронно крикнули мы с Карлыгаш. Пауза, и дверь забилась пойманной рыбой на крючке!
— Я ещё тут! — поспешно крикнул Бейбут, чтобы сгладить неловкость.
— Вы там втроё-ё-ём? — ахнула Ленка таким восторженным тоном, что я понял — она не уйдёт.
— Заходи! Только быстро! Раздевайся! — командую я.
— Зачем? — уставились на меня Ленкины глазищи, а рука уже схватилась за пуговицу халатика. — Ах ты, кобель!
— Шучу! Шучу я! — уворачиваюсь от Ленкиных кулачков.
— Гад!
— Подарок свой примерять будешь? — пришла мне в голову гениальная мысль.
— Ты не забыл? Всё купил? — озаботилась сразу Ленка, не забывая изредка тыкать меня в бок, но уже по-доброму.
— Руки! Сам достану! — строго говорю я и наугад достаю пару колготок, или чулок, не понять в темноте.
— Ах! — соседка схватила прозрачную упаковку и стала пытаться понять что там.
— Чулки это, хорошие, немецкие! «Дедерон», — сказала вдруг Карлыгаш.
— Я тебе потом покажу, — услышал я двусмысленность от исчезающей в дверях Ленки.
— В смысле, я издалека покажу! И не полностью! — появилась в дверях Ленкина мордочка и тут же исчезла опять.
Игнорируя просящую физиономию Карлыгаш, я завалился на кровать и уснул, а когда проснулся, её уже в комнате не было.
— Ленка приходила два раза, спасибо хотела сказать, а сама на сумки косится, — проинформировал Бейбут. — Она, кстати, со взрослым парнем задружила, из политеха, он к ней даже в окно лазил!
— О, друг мой! Тут настоящие сокровища, — и я стал доставать вещи, коих набралось много. — Это цветомузыка, это плейер, это видеоигра. Включай телик, покажу, как играть.
— Пистолет! — восторженным голосом малыша из сказки про Карлсона сказал сосед.
— Это тоже для игры, — отмахнулся я, опустошая сумки. — Жвачка, упаковка двадцать штук, тебе, «швепс», пару бутылочек возьми, джин, и бальзам пусть в сумке останутся, — вслух говорю я и неожиданно спрашиваю. — Кто побил тебя?
— Это я их! — врет Бейбут, а врать он не умеет.
— Ну-ну.
Вздохнув, Бейбут рассказывает печальную историю. На Новый Год почти все уехали, и Карлыгаш пригласила его к себе на квартиру, где тоже осталась одна. Всё было клёво, но ночью пришёл бывший ухажёр нашей поварихи с друзьями. Слово за слово, и четверо парней прилично побили моего друга, могли и покалечить, но Карлыгаш кричала так громко, что вышли соседи, бухие как водится, и прогнали хулиганов.
— Обещали мне голову оторвать, да я их не боюсь! Пусть приходят. Они меня железяками били, так бы я… — оправдывался Бейбут. — Они, правда, и Карлыгаш угрожали, она тут и ночует поэтому. А давай ей тоже «декамедерон» подарим? Я отдам потом деньги!
— Там другое слово, вроде, было, но дари, конечно, твоё дело, и денег не надо, зачем друзей обижать? — сказал я, наугад вытащив ещё пачку чулок.
— О, спасибо! А эти парни, пусть только придут, — радуется сосед.
— Слушай друг, есть у меня одно правило по жизни. Ничего не ждать, а самому всё брать. Чего мы будем трястись и ждать пока нас подкараулят? Надо найти их и отмудохать самим, желательно без свидетелей, так, что помощь Карлыгаш в поиске отпадает, — твёрдо сказал я.
— А если они в милицию? — спросил, в общем-то, не возражая против такого плана, мой криминальный, в будущем, друг.
— Но ты не заявил же, да и не будем мы их убивать, напугаем только. — Слушай, а что за директор новый у нас, и вахтёр? — спросил я, вспоминая сегодняшнее утро.
— Сан-Саныч заболел, уехал в санаторий, и вообще, увольняется, вместо него гниду взяли какую-то — Константина Михайловича. Он на полставки ещё и воспитатель, — скривился сосед. — А директора нового пока не понять, слушает всех, но себе на уме. Этот… как его… Николай Сергеевич! И фамилия у него такая… нерусская, которые собак едят!
— Ким, я его помню, виделись же в колхозе, — задумываюсь я. — В мафию с нами играли, потом он нам дискотеку разрешил проводить, даже задание такое дал, а не разрешил.
— Вроде да, но Аркашу чуть из школы не выгнал, это… как его… Фарца ты, говорит, а не комсомолец! А чего он фарца? — ну продаёт что лишнее, удивлялся наивный Бейбут.
— Ладно, давай на завтрак, — решаю отложить выяснение обстоятельств я.
— А игра? — напоминает сосед, но я отмахиваюсь, мол, потом.
По пути на завтрак я опять столкнулся с «гнидой», он только что сменился, и встречей со мной был изумлён.
— Ты как тут? Отвечай! — схватил за руку меня вахтёр-воспитатель.
— Нахер пошёл, — шепнул ему доверительно я, вывернув свою кисть в сторону его большого пальца и легко освободившись от захвата.
Я уже понял — дружбы нам не видать, я ему утрешнюю встречу не прощу, да и он не выглядит адекватным. Так что я могу с ним что угодно делать, главное — без свидетелей, по-тихому.
— Мальчишка, стой! — заблажил мордатый, не ожидавший такого четкого и прямого ответа.
Захожу в столовую одним из первых, завтрак у нас с восьми до без пятнадцати девять, а потом — занятия. Костян убежал, наверняка к директору, но у меня с собой козырь из козырей. Берём вместе с Бейбутом завтрак. Эх, как я соскучился по местной еде, вроде, в Венгрии всё богато и необычно, а тут лучше. Молочный суп с лапшой! Булочка с повидлом и маслом, яичко, сваренное вкрутую и белый хлеб. Входящие в столовую приветствуют меня, все без исключения, даже подлец Пашка, комсорг, руку протянул. Пожал. А чего — мне не в падлу, настроение с утра хорошее, хотя щас мне его испортят. Вон Ленка ко мне идёт! А может и не испортит, ведь на ногах у неё чулки! Так-то их не видно, но Карлыгаш сказала чулки — значит не колготки.
— Толя, я так соскучилась! А остальное ты привёз мне? Что я заказывала — жвачку, картинку на стену красивую, духи, газировку чешскую…
— Венгерскую, поправляю её я, — удивляясь, что весь список у меня в наличии, а я ведь его даже не разворачивал! — Всё купил, сверялся трижды со списком. Не знаю только отдавать тебе или нет? Кто там к тебе в окно залазил?
— Сам дурак!
Взметнулась короткая юбочка в горошек, обнажив для всех край чулок. Теперь всем видно — это чулки! Закончился мой эксклюзив. Все эти мысли вылетели из головы через пару секунд — в столовую заглянул новый директор и вахтёр.
— Штыба, срочно ко мне в кабинет, — негромко сказал Ким.
— Позавтракаю и приду, — спокойно сказал я, приступая к чистке яйца.
— Ты что, оглох! — подтявкнул из-за спины директора Костя.
— Я что, потом холодное есть должен? Или вообще не есть? Я спортсмен между прочем, у меня режим питания.
— Ты в первую очередь комсомолец и ученик, и вообще, ты ещё ребенок, по сути, — подставился директор. — И обязан выполнять все мои распоряжения и Константина Михайловича тоже.
— В таком случае, я напишу жалобу в комитет партийного контроля, на ваше самодурство, и не знаю, что вам ваши партийные товарищи скажут на то, что вы детей еды лишаете, — я встал и спокойно отодвинул булочку, нелупленное яичко и чай в сторону Бейбута.
Бейбут, разумеется, ни разу не сомневаясь, стал чистить яйцо, засунув булочку себе в рот. Столовая затихла от такого наезда. Раз этот Ким правильный я буду тоже правильным.
— У нас срочный разговор, а поесть ты потом сможешь, — побагровел кореец.
— Холодное? И если не сожрёт никто, — я с возмущением показал пальцем на соседа. — У вас что там, пожар? Ну, пошли тушить, но жалобу я напишу на вас обоих сегодня.
— Наглость — второе счастье? — иронично спросил Ким, идя со мной в свой кабинет. — Ну ладно, я тебя от еды оторвал, а Константин Михайлович в чём виноват? В том, что ты его матом послал, когда он тебя застукал за проникновением на режимный объект через окно?
— «Наглость второе счастье» — это про вас, ну или товарищ вахтёр вам соврал. Жалобу я напишу на то, что он меня ночью, когда я приехал на такси из аэропорта, в общежитие не пустил, и я зимой замерзал на улице. Как вы думаете, так с ребенком поступать можно? — жестко поставил акценты я.
Ким аж остановился у себя перед дверью!
— Как не пустил? — спросил он.
— Ну а чего бы мне лезть в окно этого режимного объекта, в котором я по несчастию живу? Лес кругом, я час мерз как собака, потом плюнул и залез через окно, — вру я, заходя в кабинет.
А тут многое поменялось! Нет удобного кресла Палыча, много личных фоток Кима, целые стенды на стенах.
— Он утром рано приехал, а у нас с семи тридцати проход разрешен по вашему же приказу, — перевел стрелки Костя.
— Это для всех, а жильцов надо пускать в любое время, — не выдержал невозмутимый директор.
— Позвольте, вы сами сказали — проход в общежитие даже для жильцов до десяти вечера и с семи тридцати! До этого у меня приказ вообще двери не открывать.
— Николай Сергеевич, — возмутился я. — Вы бы версии согласовали, а то будет допрашивать вас следователь, а вы будете разное говорить.
— Да какой следователь! — чуть ли не заорал Костя.
— Ты палку не перегибай, — недовольно поморщился новый начальник, только сейчас понимая, что оставлять детей на морозе — преступление, по факту, пусть даже они и провинились и опоздали, или даже, страшно сказать, раньше пришли.
— Не знаю, у меня в груди хрипы, температура была, пришлось таблетку пить и тошнит. Думаю из-за переохлаждения, — не иду на мировую я.
— Да не замерз бы ты, — сказал вахтёр.
— Надо было ещё раз попросить, — предположил Ким.
— Да вот попросил ещё раз, и ещё, и всё равно не пустил, и замерз я как раз вопреки вашим словам. Если со мной что случится, бегите сразу в тайгу, батя мой вам не простит, — пугаю я их теперь родителем. — Что вы хотели мне срочного сказать, из-за чего мне поесть не дали?
— Иди, доедай, нам поговорить надо, — секунду поразмыслив, сказал Николай Сергеевич.
— У вас совесть есть? Вы же видели, что Казах слопал мою порцию, он парень простой и всегда голодный.
— Неэтично называть людей по национальности, — задумчиво сказал директор.
— Это фамилия, а не национальность, — сказал я и ушёл.