Несмотря на воскресный день и позднюю литургию, в Преображенском храме, что в Лебяжьей роще, прихожан было немного. Этот храм был самым удаленным от сердца столицы, и только жители ее восточной окраины собирались в нем по воскресениям и праздникам.
Лиза эту церковь очень любила. Маленькая, деревянная без позолоты, со скромным иконостасом… Икон здесь немного, но все большие, старинные и совершенно неотмирные. Лиза любила молиться, глядя на потемневшие от времени и при этом такие светлые лики… Но сегодня молитва не шла. Совсем.
Да и как тут молиться, когда в самом темном углу храма стоит великий князь — и глаз с нее не сводит? Лиза зарекалась, что ни разу больше не обернется. Но оборачивалась — и видела его взгляд… отводила глаза, и все равно его чувствовала. Но разве так можно? Разве за этим ходят в храм? Как он только может…
Она была сама не своя с того бала. Вообще-то неприятности начались еще раньше, когда, удобно устроившись рядом с дочерью в выездном экипаже, Алексей Никитич негромко поинтересовался, как в ее ушках и на пальчике оказались украшения его матери, хранившиеся запертыми в столе.
Лизе стало досадно. Сам однажды при ней убрал шкатулку в потайной ящик, и теперь считает, что дочь глупая, не могла до нее добраться? И почему вообще прячет все эти прелестные вещицы, они же ее, Лизины, по праву! Из-за этой, возможно, несправедливой досады, а еще чтобы не выдавать Яшку, познакомившего ее с отмычками, Лиза и ответила, придавая голосу как можно больше загадочности:
— Может быть, малахиты сами нашли меня…
К ее большому удивлению, отец слова в ответ не произнес, но задумался и как будто помрачнел. А она огорчилась.
Но на балу Лиза забыла об этом разговоре. Все произошло как в цветном, раззолоченном воображением сне. Бальная зала сверкала, музыка, казалось, благоухала — такой она была цветочно-воздушной. Великий князь вел Лизу в вальсе, а в ней что-то взыграло, как от вина, — словно даже чужое, не ее… а он смотрел… смотрел… вот как сейчас. Тогда ей было весело, светло, словно в сказке с придуманными чудесами. У князя Александра глаза такие… бархатные, и он был так мил с ней! Но Лиза думала, что все это останется там, в сказке, а за порогом графского дома — развеется как дым.
Она и не жалела на следующий день о том, что все прошло. Но Александр неожиданно ей написал. И теперь искал встречи…
А Лиза рассердилась. Она не была честолюбивой, тем более не желала стать темой для пересудов. Хотя этого уже не избежать. Достаточно! Ни одним взглядом, ни одним движением она больше его не поощрит.
Девушка демонстративно отвернулась от великого князя… чтобы найти новый повод отвлечься от икон. В противоположной стороне храма стоял мужчина в черном длиннополом, наглухо застегнутом сюртуке. В руке он держал шляпу. Темные блестящие волосы, тщательно расчесанные на косой пробор, падали на лоб густой волной. На этом молодом человеке девушка невольно задержала взгляд — слишком уж, как-то резко он был красив, казалось, еще чуть-чуть посмотришь — глаза заболят. Лиза поскорее отвернулась. Вот напасть-то, и не помолишься спокойно.
Наконец-то вынесли крест для целования. Служба завершилась. Алексей Никитич и Лиза вместе с другими богомольцами неспешно направились к выходу из церкви. В притворе великий князь поравнялся с девушкой в том миг, когда она оказалась позади отца, и шепнул ей:
— Где я могу теперь увидеть вас?
— Это невозможно, — ответила она холодно и поспешила поскорее выйти из храма вслед за Измайловым. К ее радости, Александр Константинович от них отстал.
Лиза взяла отца под руку. В храм они всегда ходили вместе, пешком, и так же возвращались. Но сначала, по недавно установленной Лизой традиции, следовало прогуляться к Майскому пруду. Лебеди уже вернулись, девушка была в предвкушении и специально захватила хлеба из дома.
Этот апрельский день выдался теплым, погожим. Солнечный и звонкий, весна — сама жизнь — наконец-то восторжествовала над затянувшимися холодами. Древняя, просторная Лебяжья роща на окраине Москвы — место благонравных дневных прогулок… впрочем, москвичи не слишком-то в нее углублялись. Ведь с пугающим упорством разносились слухи об облюбовавшем рощу ночном разгуле и разбое, о тайных поединках, и кто знает, с чем можно невольно столкнуться даже днем…. Но сегодня, благодаря славному деньку, о таком думать вовсе не хотелось.
Лиза в который раз поправила шляпку, подергала рукав редингота, и так ничего не придумав, спросила у отца без обиняков:
— И что мне теперь делать, папа?
Алексей Никитич и сам бы хотел знать ответ на этот вопрос. Происходящее ему сильно не нравилось. Внезапная влюбленность великого князя в его дочь, теперь вот эти преследования… Но пока Александр Константинович не выходит за рамки приличий, он ничего не может предпринять. Но и делать вид, что ничего не происходит, невозможно.
— Давай вернемся в Яблоньки, — попросила Лиза. — Ну ее, эту Москву.
— Ты это сейчас так говоришь, — возразил Измайлов, — а потом соскучишься…
— А ты женись на Катеньке Вересовой, — лукаво улыбнулась ему дочь. — И куда как веселей нам всем тогда будет.
— Вот, значит, как ты придумала! А почему бы тебе самой не выйти замуж?
— За Сокольского? И слышать не хочу.
— Дело твое, конечно, а жаль. Потому что…
Алексей Никитич не договорил. Проходили они через тенистый уголок рощи, рядом никого не было. Тишина… Но словно ниоткуда поднялся ветер, его мощный порыв едва не сбил с ног Лизу. А потом появились… они. То ли люди, то ли звери. Их было… пять… шесть… семь… Они выходили из-за деревьев, окружали отца и дочь. Лиза не вскрикнула, не бросилась бежать Она сжала руки, пытаясь справиться со страхом. Смотрела на людей в простых кафтанах, стоптанных сапогах и крестьянских шапках, которых приняла бы за разбойников, не будь у них у всех обильно заросшие буро-зелеными волосами лица, словно вырезанные из древесной коры. Лешие! — поняла девушка, замирая от ужаса. Все сходилось, ветрами дуют, из невидимости приходят, тени не отбрасывают… Приближаются!
— Пресвятая Богородица, спаси нас! — прошептала Лиза.
Между тем уже свершались два события — одновременно. Первое — черный ворон с ближайшей березы камнем упал на девушку, закрывая ей глаза крылом. Заклубилось марево, и на месте Лизы никого не стало. Исчез и ворон.
А второе… Алексей Никитич не увидел, что случилось с дочерью. Замелькали золотые искры, по глазам словно зеленью полоснуло, по телу прошла острая боль… и мощная, дикая, величавая сила, дремавшая внутри, вырвалась наружу. Измайлов перестал осознавать себя, оборачиваясь крылатым змеем, изумрудно-золотистым, с узкой головой и длинным гибким хвостом. Он ринулся на врагов, яростно ударил срывающимся с крыльев вихрем, и лешаки попадали, побросали дубинки, а вскоре и вовсе исчезли. Змей снова стал человеком. Приняв свой облик, Алексей не устоял на ногах, кровь хлынула у него из носа, и он упал без памяти на талый снег, все еще хранимый тенью берез.