Девушка и Ворон

Глава 24. Заговор

— Куда собираешься, Феденька? — полюбопытствовала Лиза.

Федор оделся по-дорожному, натянул охотничью куртку, прикрепил к поясу шпагу, да еще и пистолетом вооружился.

— В Залесск, милая.

— По делу? Возьми меня с собой.

— Взял бы, но мне назначена встреча в доме купца Белугина, о которой меня просили не распространяться. Не волнуйся, женушка. Я хочу поторопиться, чтобы скорее вернуться к тебе, так что полечу, пожалуй. А тебе, как ты знаешь, средь бела дня летать не стоит.

— Что за встреча-то? Опасное что-то?

— Уверен, никакой опасности нет. Ну вот я и готов. До встречи, Лизонька.

Федор весело поцеловал Лизу в губы, обернулся вороном и вылетел в окно. Она смотрела, как скрывается он в небе… С легкой улыбкой коснулась пальцем губ.

— Возвращайся скорее, Феденька…

Крошечный городок Залесск был бы похож на большую деревню, если бы не довольно внушительный храм и несколько добротных двухэтажных зданий, сгрудившихся в центре. Дом купца Белугина — хоромы по сравнению с небольшими здешними домиками — располагался как раз рядом с храмом, смотрел свысока на город большими глазами-окнами и словно бы гордился подобным соседством и собственной значимостью.

Федор Лизе не солгал, он действительно не видел никакой для себя опасности. Кот Баюн предостерегал, говорил что-то про Алатырь, но при чем тут Миша Сокольский? С утра Федор получил от него письмо: «Теперь, уверен, и у вас не осталось сомнений, сударь, что дуэль между нами не может быть отложена, тем паче отменена. Я буду ждать вас в Залесске, куда приехал по делам, в доме купца Белугина, где я сейчас остановился. Надеюсь, вы дадите себе труд прогуляться до города и не станете никому распространяться об этом письме. Залесские чащобы — отличное место для тех, кто хочет сражаться не на жизнь, а на смерть».

— Ну и наглец! — возмутился Федор. — А я еще щадить его хотел…

Теперь он собирался как следует проучить Мишеньку, и привычная самонадеянность мешала призадуматься — а нет ли здесь ловушки? Но даже если бы Федор догадывался о заговоре… что может остановить дворянина, которому бросают вызов?

Правда, однако, была и в том, что измученный стыдом за поступок с Лизой и жгучей ревностью ко всем, на кого хоть раз благосклонно взглянула Зинаида Сергеевна, Миша воспринял ее повеление зазвать Федора в дом Белугина как возможность разом покончить со всеми своими терзаниями. Воронов убьет его на дуэли? Тем лучше. Но зато он отстоит наконец свою честь.

Едва Федор поднялся на крыльцо, как дверь перед ним уже распахнули настежь. Отворивший ему слуга выглядел почему-то испуганным.

— Пожалуйте, барин, вас уж заждались.

Он проводил Федора через ряд комнат в залу. И тогда Воронов замер, изумленный — перед ним была Зинаида Загорская. Он давно, уже очень давно не видел ее такой — пылкой, взволнованной… Она сама быстро к нему подошла, едва ли не подбежала, горячо схватила его ладонь обеими руками.

— Федя! Вот и ты, наконец-то…

— Здравствуйте, Зинаида Сергеевна. Что все это значит? Где Сокольский?

— Подожди же, Федя! Выслушай сначала…

Но Воронов явно не горел желанием выслушивать какие-то странные объяснения от женщины, которая оказалась там, где он вовсе не ожидал ее встретить, и теперь едва ли не вешается ему на шею.

— Вы опять с Скокольским что-то затеяли, Зина? Ты даже и сюда добралась. Никак не угомонитесь? Оставьте уже в покое Лизу, она моя жена, и я ее в обиду не дам.

— Лиза, Лиза… Только и слышно — Лиза! Федя, а знаешь ли ты, что Лизонька твоя ненаглядная великого князя коварно зачаровала малахитовым перстнем?

— Никогда у нее и в мыслях не было сделать подобное, — убежденно ответил Федор.

— Она и тебя приворожила?

— Никакой ворожбы. Я ее полюбил — вот и все.

— Полюбил… Феденька! Опомнись! Маленькая ведьма крутит мужчинами как пожелает. Я спасти тебя хочу! Ради этого и примчалась сюда из Москвы, и гордость свою забыла, и честь. В мыслях только старое, как невестой твоей была, как эти слова — что любишь! — ты мне… мне говорил.

— Понимаю, тебя, Зина, — Федор осторожно освободил руку из ее жаркой хватки. — Ты узнала внезапно, что я женился… Сокольский отписал, да? Воспоминания нахлынули, былое встрепенулось… Ревность взыграла. Но все уже прошло и забыто, и я говорил тебе о том, Зина, не раз. Давай уже навсегда наконец разойдемся, чтобы не терзать друг друга понапрасну. Мне очень жаль, что на тебя известие о моей женитьбе произвело такое впечатление. Но это пройдет…

Зинаида как будто совсем его не слушала и все рвалась обнять, несмотря на недвусмысленные протесты.

— Обвела тебя вокруг пальца колдунья… но я помогу тебе, только доверься… Люби меня, ворон мой! Целуй меня… Жена… что жена? Быть может, я одна тебе и была всегда предназначена.

— Ты с ума сходишь, Зина, — голос Воронова зазвучал холодно и властно. — Я попрошу тебя впредь не оскорблять Лизу, она моя венчанная супруга, я люблю ее и изменять ей у меня нет никакого желания. Если это все — позволь откланяться.

— Нет! — зашипела Зина. — Никуда ты отсюда не уйдешь, ворон… я помочь тебе хотела… возможность давала. Отказался — на себя пеняй. Меня еще никто не оскорблял безнаказанно. И тебе с Лизкой твоей не позволю!

И она снова потянулась к нему — но на этот раз и не пыталась приласкать. В руке графини появился откуда-то быстро ею извлеченный серебряный браслет с вделанным в него белоснежным, слегка дымящимся камнем. Федор и понять-то не успел, что происходит, как браслет уже замкнулся вокруг его правого запястья. В глазах помутилось, в висках отдалось острой болью, на лбу выступили капельки пота. Не в силах устоять на ногах, Воронов упал в парчовое кресло.

— Что это? — прошептал он, хотя уже и так знал ответ.

— А это, Феденька, Алатырь-камень! — торжествующе произнесла Зина. — Да еще особым образом зачарованный. Что ж, вот я тебе крылышки-то и подрезала.

И она ушла, одновременно торжествуя и досадуя. И вскоре после ее ухода в залу действительно вошел Сокольский. Федор с трудом поднялся ему навстречу, стараясь не обращать внимания на боль в руке, высасывающую из него волшебные силы. Алатырь-то сам по себе хорош, как река, как земля, как ветер, но река может выходить из берегов, земля содрогаться, ветер бушевать, неся разрушения… И частица чудо-камня оказалась сейчас в плену у злых чар, делала, что ей было приказано. И не снять было браслет, никак не выходило, да и ясно было, что не получится.

— Я так и знал, что вы заодно с графиней Загорской, — сказал Федор Мише, пряча боль за насмешливой улыбкой. — Вы назвали меня шулером, не имея тому доказательств, а я называю вас бесчестным человеком, имея на то все основания.

— Мы будем драться на шпагах, — сказал Сокольский, делая вид, что этих слов не услышал. — Я знаю, что вы предпочитаете шпагу пистолету. Мне недостаточно сейчас пары выстрелов, я хочу ощутить ярость схватки. И знайте же, что Зинаида Сергеевна всячески отговаривала меня от дуэли, она крайне недовольна, что я решился на это. Но она знает, что я в своем праве, и меня не отговорить. Я хочу драться с вами!

Федор поднял руку с предательским браслетом.

— Вы рассчитываете, что эта штука ослабит меня?

— Слово дворянина, я не понимаю, о чем вы говорите.

Воронов призадумался.

— Что ж… может, и не понимаете.

«Ах, Зина, Зина, что ты творишь, что за игры ты затеяла…»

— Хорошо, Михаил Платонович, — продолжал Федор. — Тогда не станем тратить времени впустую… я теперь уже и не знаю, сколько его у меня осталось. Мы будем драться прямо здесь.

— Согласен. Эта зала достаточно просторна. И я думаю, вы не станете требовать секундантов, Воронов. Я слышал, что вы довольно свободно трактуете дуэльный кодекс.

— Я или дерусь или нет, — отрезал Федор. — А все прочее наносное. Богатыри русские выходили на честный бой без расшаркиваний и секундантов.

— Вот и мы приступим, не теряя времени, — всерьез озлобился Сокольский.

Они скинули верхнюю одежду, обнажили шпаги.

Федор сразу понял, что зря он хорохорился. Телом своим он уже не мог управлять, как прежде, рука, на которой пылал осколок древнего как мир Алатырь-камня, плохо слушалась. Он перекинул шпагу в левую руку, уже уяснив, что Сокольский фехтует весьма недурно, и что надо пользоваться любой возможностью сбить его с толку. Не сейчас! Только не сейчас так вот глупо погибнуть из-за слабости, от удара шпаги, нанесенного рукой отнюдь не мастера… И мысли все исчезли. Осталось лишь сражение — жестокое, без изящества, без правил, без пощады. И все же… Когда, ловко отбив удар Миши, Федор, пользуясь тем, что противник раскрылся, сделал выпад — рука его дрогнула. Почему, он сам не мог понять. Меньше всего хотелось думать, что Сокольского он пожалел, мог бы сердце пронзить, а ранил в плечо. Но вдруг так оно и было? И он просто не захотел убивать… только сейчас Федор начинал задумываться о чужих жизнях на своей совести.

И все же Миша лежал без сознания, ранен он был опасно. Вот пусть теперь Зина им и занимается. Надо было уходить. И думать, что делать дальше, как снять с себя проклятый браслет… Но Федору почему-то казалось, что уйти ему не дадут. Так и получилось.

На этот раз дорогу преградил незнакомый человек с холодным, цепким взглядом темных глаз. Федор сразу почувствовал в нем что-то недоброе…

— Он мертв? — спросил мужчина, указывая на неподвижно лежащего Сокольского.

— Не думаю, — бросил Воронов. — А там как повезет… дайте мне пройти.

— Нет, — отвечал Салтыков. — Нам надо побеседовать, господин Черный Ворон.

— Я вас не знаю и никаких дел с вами не имею.

— Зато я знаю вас, хотя и по чужим рассказам, и имею к вам дело… Федор Иванович. Я граф Эмиль Салтыков, наставник великого князя Александра Константиновича.

— Ах вот оно что.

— Да, и я намерен получить от вас некоторые объяснения.

— Зато я не намерен их вам давать.

— Вы понимаете, сударь, о чем я хочу с вами поговорить?

— Вполне, и потому сам говорить с вами не хочу.

— Поверьте, прояснить все сейчас — в интересах вашей супруги.

Воронов вновь вынул из ножен шпагу, уже отертую им от крови Сокольского.

— Не смейте даже произносить ее имени.

— Я не буду с вами драться, — спокойно сказал чародей. И устремил на противника пронизывающий взгляд.

Федор почти физически ощутил, как его, будто стылым ветром, обвивают потоки недоброй магии. Хуже — он почувствовал, что сознания касается странная сила, готовая вторгнуться внутрь, в самую глубину души. Ничего подобного никогда с ним не происходило. Злость готова была вскипеть, но Федор понимал, что именно сейчас нельзя терять хладнокровия, и попытался противостоять наглому магическому натиску. И странное дело! Алатырь, мучавший его тело, лишивший возможности превращаться в птицу, вдруг окутал теплом душу, защищая ее, — волшебство Запределья ни с чем не спутаешь. Эта двойственность объяснялась просто — камень послушно делал то, что требовало от него заклятье, а во всем остальном поступал по своей собственной природе. И сейчас он откликнулся на острое желание Федора защитить душу и разум. По недоумению и разочарованию на лице Салтыкова стало ясно, что ничего у него не вышло.

Федор улыбнулся. И все-таки напряжение было слишком сильным. Почти машинально он добрел до кресла и рухнул в него без чувств.