Девушка и Ворон

Глава 11. Охотничий домик

Федор осторожно опустил Лизу на лавку, развернул шаль, в которую она была закутана… Спит… зачарованным сном спит… песня эта колдовская — дело нешуточное. Он засветил свечи — на столе и на большом сундуке, и вернулся к девушке. Дыхание ровное, чуть подрагивают длинные ресницы. Легкий румянец сошел со щек, кожа кажется тонкой и бледной… И губы полуоткрыты.

— Лиза… — прошептал Воронов. — Один лишь раз… только мгновение — ты и не узнаешь…

И он склонился к ее губам… Девушка вздрогнула, открыла глаза. Федор от нее в удивлении отпрянул.

— Не пугайтесь, Елизавета Алексеевна, — спокойно заговорил он, взяв себя в руки. — Я вам зла не причиню, и мне многое вам нужно объяснить.

Лиза вскочила на ноги, кутаясь в шаль, словно та могла заслонить ее от пылкого взгляда Воронова, так не вязавшегося с его бесстрастным тоном.

— Что это значит, сударь? В прошлый раз вы меня вроде бы защищали, а что теперь? Я думала — вы друг, поверила вам…

— Прошу вас, Елизавета Алексеевна…

— Отвечайте, Федор Иванович, что я здесь делаю?

— Со мной разговариваете?

— Прекратите! Это вы меня сюда притащили, зачем? Не подходите ко мне…

— Да успокойтесь, пожалуйста. Ваше любопытство понятно и вполне обоснованно, в неведении я вас не оставлю.

— Покорно благодарю, — насмешливо ответила Лиза.

— Вы бы присели, Елизавета Алексеевна. Как говорит народ, в ногах правды нет. Мне надо все вам рассказать.

— Да уж будьте так любезны.

Лиза обвела взглядом помещение, в котором очутилась. Деревянные стены без обивки, крошеные окна — за ними темнота. Кроме лавки, с которой она поднялась, — большой, ничем не покрытый стол, да пара грубо сколоченных стульев, еще сундук подпирает дверь — видимо, в другую половину дома. Вторая дверь, наверное, наружу, и, можно не сомневаться, заперта.

Лиза вздохнула и опустилась на скамью, готовая в любой миг к самым решительным действиям. Федор пододвинул к столу один из стульев, сел, облокотившись о столешницу, как-то растерянно потеребил верхнюю пуговицу сюртука… для чего-то стянул перчатку. На Лизу не смотрел.

«Да он нервничает…» — поняла она с удивлением. На сердце у нее было препаршиво, но ее охватило острое любопытство и еще какое-то чувство, названия которому в ее понимании еще не было. Чтобы успокоиться, Лиза принялась заплетать растрепавшиеся волосы в длинную золотистую косу. Уже то, что молодой мужчина видел ее в таком совсем домашнем виде, было неловко и тревожно.

— Итак, Елизавета Алексеевна, — начал Воронов. — Вы сказали сейчас, что поверили мне. От того, будете ли вы продолжать мне верить, быть может, зависит ваша судьба. Не знаю, насколько правдоподобно прозвучит, но я вас действительно спасал. А вот спас ли…

— Где мы?

— В моем охотничьем доме, сударыня, в часе езды от ваших Яблонек…

— В лесу мы, что ли?

— А что поделать, если только здесь мы с вами можем спокойно побеседовать?

— В какие игры вы втянули меня, Воронов?

Он наконец-то в упор посмотрел на девушку, и его черные глаза так странно блеснули, что Лиза отшатнулась назад и коснулась спиной деревянной стены. В его взгляде не было злобы, но мелькнуло в нем что-то уж совсем нечеловеческое.

— Кто кого и куда втянул — тут сам дьявол теперь ногу сломит. Но, Лизонька, что вы натворили?! Вы ведь не думали, будто ворожбу наводить — все равно, что с куклами в детстве нянчиться? Люди ж не просто так от подобных дел сторонятся… Но вы, положим, могли и не знать…

— Так вы еще меня и обвиняете? — наконец-то Лизе стало страшно. По-настоящему страшно. — Да чего вы все это говорите, Воронов? В ваших словах ни капли здравого смысла. Вы…

— Скажите правду. — Федор вдруг как-то… потускнел, что ли? — Вы сознательно великого князя приворожили на балу? Я вас умоляю, Лиза, скажите правду!

— Вы оскорбить меня хотите, — тихо проговорила девушка. — За что? Что я вам сделала, Федор Иванович?

— Великий князь Александр Константинович жениться на вас собрался, знаете? Только не радуйтесь. Есть одна особа, она ни перед чем не остановится, чтобы убрать вас со своей дорожки… или отомстить. Поэтому сегодня — вот сейчас! — вас должны были отвести в отдаленное, полагаю, имение Михаила Платоновича Сокольского, где уже все приготовлено к венчанию. В Луконино, возможно. Я вас похитил, да — но у ваших же похитителей.

Лиза поднялась и сделала несколько шагов в сторону Федора. Он тоже встал ей навстречу, нервно сминая в ладони снятую перчатку.

— Как забавно придумано! — Она и правда засмеялась. — Этот ягненок, Мишенька, значит, волк в овечьей шкуре? Принудить меня решил к замужеству, подлец. Но вы меня спасли, да так, что теперь я наедине с вами, ночью, в вашем доме… и вы меня целовали! И вы, конечно же, герой…

— Нет, — Воронов перехватил ее маленькую руку, уже готовую опуститься на его лицо в пощечине. — Я не герой. Именно поэтому вы здесь. Надо понять, что делать дальше. Я могу не так уж и много. Могу разговоры подслушать — не мудрено, в вашем яблочном саду я днюю и ночую, думал, скоро совсем в человека превращаться разучусь. То, что Шатун — помните, говорил вам про него? — с вашей горничной Таисьей замышлял против вас, в том ничего удивительного нет…

— С Таисьей? Теперь еще и Таю приплели!

— Тая предала вас, Лиза. Я не очень много услышал, но думаю, что Шатун мог ей угрожать, потому что он знает ее тайну.

— Да какие у нее… — Лиза осеклась на полуслове.

— Сами же видели, наверное, — сочувственно проговорил Федор, — непростая ваша Таисья. Перстень надеть не она вас подговорила? Хотя какая ей в том выгода…

— Нет, не она. Я знала, что перстень непростой, — Лиза подняла голову и посмотрела на Федора снизу вверх. Прямо в глаза. — Но знала только это. Он мне от бабушки достался в наследство — так почему было на бал не надеть? Про чары я не догадывалась.

— Но как же так? Неужели отец вам ничего не рассказывал? Еще и позволил надеть…

— Да ничего он не позволял, я сама… — проговорила Лиза с досадой. — Но а что он должен был мне рассказать? Вы-то хоть не темните, говорите как есть. Если хотите, чтобы я и дальше вас слушала.

— Так ведь деда вашего батюшки, уральского помещика, этим же перстнем и приворожили… Мне рассказывал Ворон Воронович, слыхали о таком? Он везде бывает, во всех концах света, и все знает. Чудо как хорош был собой ваш прадед, девушки по нему сохли. И нашлась одна, которая и женила его на себе, и двух дочек родила потом… Никто бы ее в жены не взял по доброй воле, даже и без венчания бы не сошелся, хотя и раскрасавица — потому что боятся, до сих пор боятся, как огня. Это прабабушка ваша.

— Да кто ж она такая-то?

— Так и не догадываетесь?

— Нет.

— Малахитница.

— Медной горы хозяйка… — потрясенно ахнула Лиза.

— Она самая. Когда прадед ваш умер, она сгинула. Так обычно и водится у тех, кто на два мира живет. Девочек растила бабушка, но осталось от Малахитницы наследство, и перстень она велела передать той, что раньше сестры замуж выйдет. Видать, чтобы мужа в узде чарами держала… Старшая-то сестра в монастырь ушла…

— Правда… — сказала Лиза. — Да… Я знаю, я чувствую, что все это правда! И зачем только я его надела!

Федор взял ее руку и мягко сжал в своей.

— Простите меня, — сказал он.

— Что же… — Лиза отняла руку и спрятала ее за спину, другой удерживая шаль на груди. — С перстнем прояснилось. Но что я здесь делаю, так и не знаю.

— А мы здесь от Шатуна прячемся, — сказал Воронов. — Вы в беспамятстве у ног его лежали в дубовой роще. А я из ворона человеком обернулся и ударил его по голове, хотя надо было бы прикончить. Да поостерегся стрелять. А вдруг его где-то поблизости сообщники ждали? С ними бы не справился. Проклятыми оборотнями я могу повелевать, когда они в зверином обличье, потому что я царевича-оборотня внук, но против мужичья с дубинами… — он пожал плечами. — И увез я вас, потому что не знал, какова опасность. Отец ваш уехал… А если нападение? Не на дворню же ваших полагаться. Да и сегодня, допустим, наша возьмет, а завтра? Здесь вы в безопасности, пока со мной. Клянусь вам.

— А поцелуй? — тихо спросила Лиза, пытливо глядя на Федора, словно желая что-то прочитать в его душе.

— Поцелуй… — Воронов глубоко вздохнул. — А с ним-то ведь интересно вышло. Но подождите немного… вернемся и к этому. Пока вот что хочу вам рассказать. Сидя на старой яблоне, я смотрел на огонек в вашем окне. В облике ворона терпения мне не занимать. Привлекла мое внимание Таисья, что блуждала по саду, как потерянная, а потом направилась в сторону рощи. Я летел за ней — с дерева на дерево. И хотя ворона сложно удивить, увидев Шатуна, я неприятно изумился. Думал, что уже все, хотя бы здесь вас оставят в покое. Ан нет. Разговор между Шатуном и Таисьей многое для меня прояснил, и мне нужно было решить, что делать дальше, прямо сейчас… Но с девушкой что-то странное стало твориться. Я вообще-то чувствовал, что с ней что-то неладно… но когда она сначала кошкой замяукала, а потом запела…

Лиза вспомнила эту песню, и у нее все похолодело внутри.

— Что же это было такое, Федор Иванович? Это Тая? Что она сделала?..

— Она ведь странная, горничная ваша?

— Многие люди странные. Таисья нелюдима, другие девушки ее не любят. Иногда так начинает говорить, словно лет сто тому назад жила. Ничего никогда себе не шьет, иголок боится…

— Вот-вот. Опасаюсь я, Елизавета Алексеевна, что ваша Таисья давно уже мертва, а то, что сейчас на ее месте — это нежить, русалка. Каким колдовством она человеческий облик на себе постоянно удерживает, понятия не имею, но песнями своими она себя выдала. Это же чистейшей воды русалочья ворожба! Вас она погрузила в непробудный сон, и я тоже поддался, даже в птичьем обличье, ничего не слышал и не знать хотел, кроме пения ее, пока не затихло. А когда опомнился — вы уже лежали в траве… а Шатун… Вот, кстати, и разгадка, почему он один пришел на встречу. Он от Таисьиного колдовства как-то защитился. Отвар полыни можно выпить заранее… Я и вас хотел полынью отпаивать, есть у меня где-то здесь … Свечи зажег именно для вас — я-то в темноту вижу. Но…

— Но что, Федор Иванович?

— Да засмотрелся я на вас, Елизавета Алексеевна… и не удержался. Очень уж вы… прелесть вы чудеснейшая, вот и все. Я вас поцеловал, простите меня за это. Так ведь от поцелуя моего вы проснулись. Не от чего другого… Но… пока довольно об этом. Просто простите. И решайте, как поступить. Не желаете ли на время укрыться в монастыре вашей тетушки? Туда никто сунуться и досаждать вам не посмеет.

— Ах, не посмеет! — Лиза вспылила. — А почему я прятаться должна, от кого? Да, сглупила я с этим перстнем, прости меня, Господи, так не со зла же… И как они смеют… пусть бы великий князь сам шел в монастырь, если искушению противостоять не смог! А я…

Она побледнела и пошатнулась.

— Что с вами, Лиза? — Федор был уже рядом, готовый ее подхватить.

— Сама не знаю… Нехорошо как-то стало.

— А что — нехорошо? Что чувствуете?

— Тошнит… словно все внутри наизнанку вывернуться хочет… голова кружится. Ох, вот искры перед глазами… и как будто зеленью мазнуло.

Воронов, ни слова не говоря, схватил девушку в охапку и поспешно вынес прочь из избы. Он уже понял, что происходит. Лиза вырвалась, но не своей волей, ее словно выдернуло из рук Федора. Ее фигурка потонула в столь знакомом Воронову мареве и дрожании воздуха, и явилась вдруг ящерица, малахитового цвета, с золотистыми прожилками на крыльях… намного крупнее обычной ящерки, но, хотя и крылата, все же не дракон. А еще была она ярко, чарующе красива — сказочное создание… но ей было неспокойно. Ящерка-дракончик гневно металась между деревьями, а Федор стоял и смотрел, готовый в любой миг превратиться в птицу и взлететь на дерево, но почему-то не делал этого. Его глаза расширились. Он не мог отвести от ящерицы взгляда. Но скоро это прекратилось. Воздух снова задрожал и затуманился, Лиза без сил опустилась на траву… Воронов был уже рядом, он присел рядом с ней.

— Не знала, что во мне такое есть, — произнесла девушка и замолчала.

— Как ты себя чувствуешь? — наконец осторожно спросил Воронов.

— Плохо… и странно. Вроде бы уже не совсем я… и в то же время… Но почему?

— Это наследие.

— Малахитница… ящерка. Крылатая?

— Нет. Но драконом, Лиза, была твоя бабушка… Варвара Дмитриевна. Это странная история. Позже я расскажу тебе ее, как рассказывал мне дед, Ворон Воронович. Ты крылата, и при этом тебе, как женщине, обличье Малахитницы передалось. Два наследия соединились.

— Ох уж… точно не дракон! Горы не сверну.

— Дракончик… но если от прабабки тебе все до капли досталось… Видишь ли, в облике ящерки Хозяйка Медной горы могла, если хотела, взглядом в камень превращать. Ее потому каменной девкой и прозвали. Но не она камнем была, а ее жертвы.

— Вот так подарок на день рождения… — прошептала Лиза. — Мне ведь девятнадцать уж поди исполнилось, думала, дома с отцом праздновать будем, пироги есть… Не хочу я никого в камень превращать…

— Ты в себе теперь много интересного откроешь.

— И ты будешь летать за мной по-прежнему?

— Теперь уж вообще не отстану.

— Ты зачем за мной следил?

— Сначала любопытно было. Когда появился в Москве сын той самой драконицы и внук Малахитницы, да еще и сосед по имению, я поспешил завести с ним знакомство. К сожалению, мы даже приятелями не стали, слишком уж разные. Но ты… я наблюдал, как ты гуляла по Москве, как гладила лошадей и кошек… а еще — обожала покупать калачи с маком. Видел, как ты высматривала из окна птицу Алконост, как молилась в храме, а потом кормила лебедей… Нередко я был рядом с тобой в человеческом облике, но ты, чем-то увлеченная, меня не замечала. Я ходил за тобой на Пасхальных гуляниях. И столько раз пытался найти повод завести знакомство… Мне казалось, что в тебе есть что-то близкое, понятное… что и ты меня поймешь. И ты всегда в моих глазах была полна прелести, Лиза. И когда случилась эта история с великим князем, я разозлился. Взревновал, наверное.

— Федя…

— И вот что я скажу тебе. Если я смог поцелуем снять злые чары, значит — люблю тебя. Без обмана. Теперь тебе решать. Могу в монастырь тебя проводить, а если хочешь… выходи за меня. Я всю жизнь оберегать тебя стану. Не отвечай сейчас. Просто подумай…

— В монастырь не поеду, — упрямо возразила Лиза. — А что до замужества…

Она вдруг засмеялась:

— Да понять бы для начала, кто я такая! И какая из меня сейчас жена? И что это будет — ворон с ящерицей сойдутся?

— В Запределье и не такое бывает, милая.

— Теперь, Феденька, я никому помыкать я собой не позволю. Ежели они все меня предали — и Миша, и Таисья, и отец ничего рассказать не пожелал — сама я по себе буду. Оборотнем стану жить. Мне бы только справиться… научиться превращаться как ты, по желанию, и вновь в человека перекидываться… Научи меня, Федя?

Воронов чуть приобнял ее — и не встретил сопротивления.

— Я научу, — ответил он. — Но ты сама к себе прислушайся. И пойдем в дом, Лиза, что на траве сидеть — простудишься. Я понимаю, ты в смятении, но и гордость в тебе говорит. Тут надо все хорошенько обдумать. И не считай себя теперь неуязвимой. Ты все же остаешься человеком. Как и я.