Девушка и Ворон

Глава 19. Остров Буян

Несколько дней у Лизы ушло на то, чтобы просто прийти в себя. Она привыкала к новому дому, к его невысоким потолкам и окнам в тюлевых занавесках, к глубокой синеве и темной зелени обитых дорогими тканями стен, к бронзе и потускневшей позолоте… А еще — к зеркалам в тяжелых вычурных рамах, таким загадочным, и к громоздкой мебели, словно дремавшей под чехлами, видя сны о прошлом, а теперь пробудившейся и с добрым скрипом-ворчанием принимавшей новую хозяйку…

К Федору она тоже привыкала. Живя с ним под одной крышей, могла видеть то, чего никогда не увидела бы раньше — например, как он в одной рубашке умывался ледяной водой на дворе или с видимым удовольствием уплетал пшенную кашу, явно предпочитая ее изысканным блюдам. Дворовые его побаивались, хотя суровым он не был, скорее сдержанным, но с Лизой обращался с неизменной нежностью, что не могло не находить отклика в ее сердце

И все же в своей новой спальне девушка все еще ночевала одна. Покои были хороши — уютная кровать под тяжелым балдахином, светло-коричневые с золотистым узором стены, кресла и мягкий диван, большие иконы старинного письма… И всегда свежие, спасибо Лукерье, цветы. Лизе тут нравилось. Даже к новой горничной — скромной и тихой Дуняше — она начинала привыкать, хотя отчаянно скучала по Таисье…

Измайлов прислал с посыльным некоторые вещи Лизы и весьма любезное письмо. Приезжать пока не собирался, но рассказал, как едва ли не силой вырвал правду у примчавшегося в тот же вечер в Яблоньки взволнованного Сокольского. Это было нетрудно, Миша вообще притворяться не умел. Теперь, писал отец, он убедился, что Федор Иванович не солгал, и все же ему сложно смириться с мыслью, что его единственная дочь покинула отчий дом так внезапно, не поинтересовавшись мнением отца. Вообще Лиза чувствовала, что папенька как будто чего-то не договаривает.

— Он просто ревнует, — сказал ей Федор. — Столько лет ты была для него всем, и вдруг являюсь я… Но, Лиза, мы будем счастливы, мне сердце это говорит. И тогда Алексей Никитич простит нас.

— Лизавета Лексевна! — появилась Лукерья и, кланяясь, протянула Лизе запечатанный конверт. — Человек из Яблонек прибыл, батюшка ваш велел передать вам в собственные руки…

В конверте — вот странность! — оказался еще один конверт. Писал явно не отец. И Лизу словно жаром обдало — она уже видела этот почерк…

«Милая, славная Елизавета Алексеевна! Лизонька… Я рискую прослыть в вашем мнении негодным человеком, назойливым и не умеющим достойно принять отказ, но в том-то и дело, что отказа от вас я не слышал. Моя мечта отчаянно цепляется за это, за возможность, за надежду, что ваше сердце все-таки откликнется моим мольбам. Я не могу без вас! Я оставил Москву, где мне нынче все постыло, и теперь я ближе к вам, чем вы полагаете. Я молю об одной только встрече, чтобы вы, выслушав меня, сказали «да» или «нет». Даю вам слово: если вы меня отвергнете, я больше никогда вас не побеспокою.

Я изучаю эти чудесные места, смотрю на красоту, которой могли любоваться и вы. Есть одно дивное место, где чувствуется печаль и в то же время умиротворение. Это полуразрушенная от времени церковь на берегу пруда и останки заброшенной деревни — на пути из Яблонек к Чудногорску. Пруд называют Птичьим, а церковь, как говорят местные, была освящена во имя Илии Пророка. Я буду ждать вас там от рассвета до заката, каждый день, и надеяться, что вы придете. Всего лишь несколько слов — и более ничего.

Целую вашу чудесную руку.

Александр Вольский».

Лиза протянула письмо Федору. На ее лице отразилось беспокойство и чувство вины.

Воронов, прочитав, пожал плечами:

— Мне ему посочувствовать бы впору, да не получается.

— Федя…

— Все хорошо, Лиза. Мы туда пойдем. Великий князь же не написал, что ты должна быть без сопровождающих.

— Одна бы я и сама не решилась. Да только все это… пустое. Он зачарован, и будет лишь сильнее страдать, когда узнает… он же не знает, что я замужем.

— Интересное место выбрал для свидания великий князь. Наверное, инкогнито здесь, боится, что его раскроют. Знаешь, Лизонька, я кое-что придумал. И прежде чем идти на встречу с Александром Константиновичем, отправимся-как мы с тобой в одно чудесное местечко…

Позади Тумарина, за полем, начинался уже другой лес. Обрамляя проезжую дорогу, он тянулся до самого Залесска. По этой дороге супруги Вороновы скакали верхом некоторое время, потом свернули на узкую тропинку, ведущую вглубь леса, и так добрались до опушки. Здесь из-под корней древнего дуба-великана бил ключ, и его переливчатое журчание вливалось в уши нежной музыкой. Лиза, придерживая подол амазонки, присела на лежащий рядом сухой ствол, опустила ладонь в холодную воду…

— Мне кажется, есть в этой воде что-то от Запределья… — девушка вопросительно, с надеждой подняла на мужа ярко заблестевшие глаза.

— Ты не ошиблась, Лизонька.

Федор сел рядом, взял жену за руку, переплел ее пальцы со своими.

— Мы отправимся туда… Прямо сейчас.

— О… а куда именно? — Лизу охватила чуть ли не детская радость.

Федор улыбнулся.

— На остров Буян, конечно.

Знаменитый Буян Лиза представляла себе веселым пестрым городом на светлых океанских волнах, с цветущими садами, разноцветными теремами — и над всем этим льется колокольный звон. А встретил их ветер… нет, ветра. Переплетающиеся, дышащие в разном ритме, легкие и буйные, свободно гуляющие по необитаемому с виду острову. Лиза и Федор обнаружили себя сидящими, держась за руки, на громадном сером камне, поросшем белым мхом. Над ними — белесое небо и сизые тучи, в которых запуталось бледное солнце, под ними — ягель и вереск, а вдалеке, куда ни кинь взгляд — море-океан, жидкий сапфир с серебром… Редкие смолистые сосны с красноватой корой видятся четкими, словно тщательно прорисованными на фоне неба. И диковинные терема здесь есть, хотя их и немного, сплошь серебристо-деревянные, с луковичными маковками и ажурной резьбой. Воздух — свежий как родник, горьковатый, пахнущий смолой. Разносят по нему ветра обрывки песни, чистый смех, крики птиц. Но никого не видно…

— Живет ли здесь кто-нибудь? — спросила Лиза Федора почему-то шепотом.

— Конечно! И невидимки, и люди-птицы — тот же Финист Ясный сокол, и духи ветра, и криницы…

— Русалки?

— Не совсем. Русалки — неупокоенные земные девушки, часто утопленницы, нежить. А криницы — изначально водные девы, не люди. Здесь они живут в воде и иногда выходят на берег.

— А невидимки… кто ж это?

— Есть такие существа. Как ты понимаешь, их никто никогда не видел. Рассказывают, что они прислуживают в зачарованных дворцах. Или помнишь историю про «принеси то — не знаю что»? Вот этот «не знаю что» и был невидимкой.

— Ой, может, они где-то рядом?

— Думаю, мы бы с тобой их почувствовали.

В самой сердцевине острова почти вплотную друг к другу росли семь необъятных дубов, тесно сплетаясь ветками. На их кронах клубились дымчатые облака, окутывающие резные кружева деревянного дворца с шатровым куполом.

— А что там? — спросила Лиза.

— А там как раз живет сам Царь-Ворон. Внутри его дворца, говорят, ветер и туманы, в которых звезды прячутся… но туда мало кто заглядывал.

Тут Лиза невольно вскрикнула и схватилась за Федора — ее едва не сорвало с камня ураганным порывом. Тень накрыла обоих — черная туча заслонила небо. Нет, это не туча, это пронеслась над головами гигантская птица, и ветер — самый сильный! — летел вместе с ней. Но закрутился в темный вихрь, не домчав до дворца на семи дубах, и вдруг сразу стих, словно и вовсе не бывало. А перед Федором и Лизой возникло лицо, зыбкое, туманное, в обрамлении серых облаков — это был лик старорусского богатыря, чья борода, разделенная на семь неровных по толщине прядей, развевалась во все стороны, способная, казалось, покрыть собой весь Буян.

Федор уже стоял на камне и кланялся своему прадеду — царю этого острова. Лиза растерялась. Она тоже хотела подняться на ноги и сделать, что ли, хоть реверанс, но муж ее удержал.

— Здравствуй, государь, — сказал он.

— Здорово, правнук. И ты, красавица, здравствуй.

— Мне бы Ворона Вороновича повидать… Здесь он? Давно уже не показывался.

— Здесь, здесь мой сынок. Коли на Руси нет, так где ж ему еще быть. Покликать его?

— Сделай милость, государь.

— Хорошо, ждите здесь. Сейчас пришлю вам царевича.

И снова огромные крылья закрыли полнеба, и вскоре уже черная птица, увенчанная сверкающей самоцветами короной, скрылась во дворце, где дуют ветры и гуляют облака.

Еще немного — и словно ниоткуда появился Ворон Воронович, во всем блеске своей ночной красоты. Он присел рядом с Лизой на широком камне.

— Здравствуйте, милая сударыня, добро пожаловать. Федя… чудесная встреча! Я тебя, любезный отпрыск, признаться, здесь не ждал. Соскучился?

— Может, и соскучился, — ответил, улыбаясь, Федор. — Сколько не виделись-то… Совсем забыл ты меня, дед.

— Вовсе не забыл. Просто решил домой наведаться, а время у нас течет иначе… засиделся тут, загостился, а на Руси-то, чай, не один год прошел? Но не называл бы ты меня дедом, Феденька. Сударыня, взгляните на меня, какой я же дед? Да и ты, вороненок, мне скорее за сына.

Федор обернулся к Лизе.

— И что я говорил…

А Лиза и без приглашения во все глаза глядела на царевича-ворона, не в силах вымолвить ни слова. Он был сказочно хорош собой, иначе не скажешь. А Федор-то и вправду похож на него…

— Не знаю, как зовут вас, прелестная, — обратился Ворон к Лизе, — но чувствую, что вы из волшебного рода. И явно знаменитого… Уж не приходится ли вам прародительницей Елена Златовласая, Морского царя дочь?

— Прабабка жены моей, Елизаветы — Медной горы Хозяйка, — ответил вместо Лизы Федор.

— Вот так новость! — царевич удивился и обрадовался. — Так ты женился на внучке Варвары Измайловой?.. Поздравляю, Федя, вижу, что выбор чудесный. Не то что в прошлый раз, и хорошо, что тогда не сложилось…

— Дед!..

— Прости, молчу.

— Времени у нас мало, — напомнил Федор.

— И правда…

— А почему же мало? — спросила Лиза. — Почему людям нельзя здесь долго быть?

— Так все дело-то как раз в людях, — пояснил Ворон. — Чем дольше человек остается в Запределье, тем сильнее привязывается к нему его душа, и вернувшись назад, он начинает тосковать. Ничто его дома уже не радует, все кажется скучным, унылым, сердце вновь просится сюда. Так-то и жизнь не мила становится. От этого спасения нет, только Богу молиться.

Лиза вспомнила, как томилась ее душа по Лебединому краю, а ведь она пробыла там совсем недолго…

— Но я, — продолжал Ворон Воронович, — могу на вас заклятие наложить, чтобы вы подольше тут задержались. Но чем же еще вам помочь? Расскажите, милые, зачем пожаловали. Не только ж со мной повидаться?

— Дед, ты ведь людям волшебную воду приносишь — живую и мертвую, — сказал Федор. — И если я верно помню, она снимает тяжелые последствия колдовства.

— Так и есть.

— И приворот может снять?

— Может.

— Дашь нам этой воды?.. И тогда я больше ни разу не назову тебя дедом.

— Я бы дал, кабы она у меня была. Сходить нужно, и за живой, и за мертвой. А что, Федя, если я тебя отправлю за мертвой водой, а мы уж с Лизонькой — за живой. Нечего супруге твоей в Подземном царстве делать.

— Согласен.

— А мы куда же, Ворон Воронович? — спросила Лиза, немного обиженная, что ее желаниями никто не поинтересовался.

Царевич улыбнулся — так мог бы улыбаться месяц.

— Куда не повел бы я никого, кроме своей внучки. К Чудо-древу самоцветному. В сердце Запределья.