Девочка и луна

41 Яз

— ИТАК, ТЫ ХОЧЕШЬ собрать части разбитого кувшина вместе, чтобы его восстановить? — спросил Эррис.

— Да. — Яз, сосредоточенная на глазах Наблюдателя, кивнула. — За исключением того, что все части должны быть установлены на место одновременно. И все это происходит в моей голове. И все части вращаются. Кувыркаются вокруг всех своих осей. И ни одна из этих частей не хочет находиться рядом с другими.

Эррис поймал один из глаз, когда тот пролетал мимо:

— Помогает ли то, что они кружат вокруг тебя? Я бы хотел, чтобы они были в покое. Как кусочки головоломки.

— Это так не работает. — Яз наблюдала за звездой, горящей в руке Эрриса, слишком большой, чтобы потеряться в его хватке. — Тебе не больно?

Эррис встретил ее взгляд, улыбаясь, но с грустью в уголках глаз.

— Я пытался построить тело, подобное тому, которое у меня было, только лучше. Но оно получилось не очень-то человеческим, верно? Боль и усилия получились хуже всех. Я не напрягаюсь. Я либо могу что-то поднять, либо не могу. Мне не больно, но я чувствую. Я чувствую лезвие или удар, но это не то страдание, которое, насколько я помню, испытывало мое первоначальное тело. Что является многословным способом сказать: «Да, это больно, но означает только одно: я знаю, что это наносит мне вред». — Он опустил взгляд и кивнул в сторону трех корабль-сердец, плававших дальше в туннеле. — Первоначального меня они бы сломали.

Яз ничего не сказала, просто смотрела на звезды, пытаясь найти решение загадки, которую они представляли. Скоро она призовет корабль-сердца, чтобы обострить восприятие и увеличить силы. Она будет гореть, как свеча, зажженная с обоих концов, неистово расплескивая свое топливо. Но цена, которую она заплатит, позволит ей приобрести ясность, которая может показать то, что ей нужно. Однако пока она работала в одиночку. Она просто боялась привести к себе три корабль-сердца одновременно. Это — способность противостоять звездам — и делало ее особенной. Вот почему на нее возлагалось так много надежд. Но это было тяжело. Очень тяжело. И она была напугана.

— У нас мало времени. — Яз пробормотала эти слова, как будто чем громче она их произносила, тем правдивее они могли быть.

— Да, — согласился Эррис.

— Этот червь может вернуться к Сеусу. Может быть, он может рассказать ему, что здесь произошло, даже не возвращаясь назад.

— Может быть.

— И Сеус пошлет своих наемников и монстров убивать всех, кто мне дорог.

Эррис кивнул.

— Скажи что-нибудь, черт возьми.

— Я могу сказать «нет» и «может быть». Если ты хочешь, чтобы я паниковал или упрекал тебя, я мог бы попробовать.

— Я должна была использовать время-звезду. Она дала бы мне столько времени, сколько мне нужно, чтобы собрать эти кусочки вместе. Я была дурой. Я могла бы потратить месяцы и никому не причинить неудобств.

— Иногда больше времени — не то, что тебе нужно, — сказал Эррис. — Некоторые задачи всегда решаются в последнее мгновение. Это то давление, которое заставляет тебя идти на необходимый риск, принимать необходимую боль.

Яз освободила глаза Наблюдателя от орбит вокруг нее, направив их перед собой, где они стали вращаться вокруг друг друга. Полдюжины постоянно меняющихся траекторий, каждая пронизывает другие и огибает их, никогда не соприкасаясь, но не в силах отклониться слишком далеко. Яз это показалось прекрасной метафорой для нее самой, Эрриса, Турина и даже Квелла, который, хотя и остался позади, тоже каким-то образом был с ней, перенесенный через тысячи миль пустого льда. Она покинула север, но север не покинул ее. Лед и ветер никогда не покинут ее, даже если она отправится в плавание по черному морю, пока сам Абет не станет просто еще одной звездой, висящей в пустоте позади нее.

Яз отвернулась от светящейся массы и посмотрела на Эрриса, свет остался за ее спиной.

— Это правда, — сказала она. — Некоторые вещи мы откладываем, избегаем делать их до тех пор, пока не останется времени, пока не останется единственный выбор — действовать или потерять шанс навсегда. — Она сделала шаг к нему, другой, каждый раз встречая бо́льшее сопротивление, чем тогда, когда она боролась в зубах магического ветра Йелны. Теперь она была слишком близко, прижимаясь к тому же барьеру, который должны были преодолеть две звезды, прежде чем притяжение взяло верх и они стали одним целым. Близость Эрриса покалывала ее кожу, и когда она подняла к нему лицо, темные глаза, встретившиеся с ее глазами, горели не только отраженным сиянием. Ее сердце бешено колотилось, даже когда она поворачивалась — теперь оно колотилось в груди, как будто она пробежала милю.

— Яз…

— Эррис? — Она прикусила губу, отпустила ее и наклонилась к нему, так медленно, что смогла убедить себя, что расстояние между ними не изменилось.

— Я не создан… — Его руки были на ее плечах, достаточно нежно, чтобы она могла почти представить, что он не удерживает ее. Почти.

— Как мужчина? — Она миновала тот момент, когда гордость можно было спасти, и ей было все равно.

— Я такой старый, Яз.

— Ты не выглядишь старым.

— Я умер до того, как лед пришел к Весте. Я старше, чем эти туннели. Я не буду стареть. Я не выгляжу старым… — Он отпустил ее и поднес руку к лицу, проведя пальцами по лбу, щеке и подбородку. Очень человеческий жест. — Я не выгляжу старым, но у меня за плечами слишком много лет, чтобы быть тем, кто тебе нужен.

— И кто мне нужен? — Яз нахмурилась, глядя на него, в ней бурлила странная смесь эмоций.

— Тот, кто может восхищаться новизной каждого мгновения с тобой.

— Теперь ты разговариваешь со мной как с маленькой.

— Тот, кто может создавать жизнь. Тот, кто может изменяться вместе с тобой. Тот, кому не придется смотреть, как ты стареешь, потом увядаешь, потом умираешь, все время оставаясь таким же… таким…

Яз приподнялась на цыпочки и прижалась губами к губам Эррис. Он не отвернулся — какая-то маленькая, но драгоценная частичка могла бы умереть внутри нее, если бы он это сделал. Его руки сомкнулись вокруг нее, не с силой страсти, а близко, защищая. Когда она поцеловала Квелла на льду в темноте, во временном укрытии двух капюшонов, сведенных вместе, они раскрыли свои губы, так и не узнав, кто из них проявил инициативу. Эррис не стал ее целовать. И Яз, чувствуя, что рот под ее губами не был ни таким теплым, ни таким мягким, каким должен быть, тоже не стала. То, что произошло между ними, не нуждалось ни в словах, ни в языках; это было понимание, пропитанное старой печалью, крепкие объятия, когда каждый, прижавшись головой к голове другого, говорил о чем-то другом: привязанности, уважении, другом виде любви.

Некоторое время они стояли, держась друг за друга, но пришло время вернуться к предстоящей работе, и ни один из них не нуждался ни в каких подсказках.

ВДОХНОВЕНИЕ, ОХВАТИВШЕЕ ЯЗ, когда она смотрела на светящуюся головоломку из множества движущихся частей, поднялось — как и все по-настоящему новые идеи — из скрытых глубин ее сознания, куда мысли, обрамленные словами и образами, никогда не проникают. Оно поднялось из того места, где первобытные страхи и животный инстинкт борются с более темными эмоциями, — битва, из которой в редких случаях вырывается яркое прозрение. Она подозвала к себе сине-зеленую звезду, пыль-звезду, которую с таким трудом изготовила еще в монастыре. То, что осталось после половины, которую она отдала Мали, было едва ли крупнее горошины, которую послушницам иногда подавали к столу.

Яз мог бы отдать Мали всю звезду. Она должна была это сделать, но звезда казалась слишком драгоценной, чтобы расстаться с ней полностью, ее свет и блеск были результатом стольких часов труда. Это было поле битвы, на котором выковалась бо́льшая часть ее понимания звезд. Она освободила армию Эулара от рабства с помощью крупинок звезда-пыли и с тех пор узнала, как много можно увидеть в горстке пыли.

Зажав звезду между большим и указательным пальцами, она произнесла слово уничтожения и сжала. Свет звезды изменился, превратившись в мгновение ока в пестрое радужное свечение от пыли, которая теперь покрывала ее пальцы.

— Что ты… — Эррис замолчал, когда Яз, предельно сосредоточившись, подняла зернышки в растущее облако сверкающих пылинок и отправила их присоединиться к танцу глаз Наблюдателя. Каждое зернышко двигалось своим собственным курсом, спиралью рассекая воздух в одну из полудюжины ярких нитей, каждая нить следовала за одним из глаз. В течение нескольких мгновений весь ансамбль продолжал двигаться по своим переплетающимся орбитам, за каждой крупной звездой тянулся тонкий хвост пыли. И, крупинка за крупинкой, Яз присоединяла пылинки к глазам, увеличивая каждый глаз на мельчайшую долю, недостаточную для того, чтобы быть замеченной или изменить качество их света.

— Я добавила к каждой из них части того, что раньше было единым предметом, который я сделала и понимала до конца, — сказала Яз. — Нити, которые все еще связывают эти пылинки с памятью об их прежнем единстве, помогут направить бо́льшие части в бо́льшее целое. — Она сделала медленный, глубокий вдох. — Или, по крайней мере, это моя теория. А теперь тебе, вероятно, стоит отойти в сторону, потому что, если все пойдет не так, на довольно большом расстоянии от меня мало что останется. Наверное, лучше всего бежать.

— Яз… Может быть, тебе стоит…

— Ожидание — не ответ. Не для чего-то подобного. Ты сам сказал.

Настоящий фокус, решила Яз, заключается не в том, чтобы найти точное решение и собрать свои ресурсы для действий — хотя увидеть возможное решение необходимо. Настоящий фокус — действовать в тот момент, когда возможность представится. Потенциал для объединения глаз Наблюдателя в одну большую звезду, казалось, появлялся и появлялся снова, как рыба, мелькавшая под волнами, которая иногда подплывала ближе, иногда ныряла из поля зрения, но никогда не оставалась неподвижной, никогда оказывалась в идеальном положении. Каждый икта знал, что, если ждать гарантированного момента прежде чем вонзить копье, ты либо умрешь с голоду в своей лодке, либо море замерзнет. Были просто возможности — достаточно хорошие, чтобы ими воспользоваться, — и этими возможностями нужно было воспользоваться, а не мучиться из-за того, что они исчезают. Это тоже был урок на всю жизнь. Тот, о котором напомнил ей Эррис.

Яз с кряхтением потянулась, вытаскивая из-за спины три корабль-сердца. Сопротивление было настолько велико, что она сдалась и попыталась выдвинуть только одно. Казалось, что простое присутствие двух других каким-то образом привязывало третье к его месту в мире, и что задача едва ли будет легче, если она потащит одно за раз. С натужным криком она потащила всех троих вперед, и Эррис отступил от их ауры.

Объединенный свет всех трех обжигал кожу и делал даже стены туннеля прозрачными для ее взгляда, открывая сырую землю за кирпичами. Голоса в ее голове быстро нарастали, шепот превращался в бормотание, бормотание превращалось в мнение. И в этом свете глаза Наблюдателя раскрывали свои секреты, раскручивался водоворот их тайн.

Яз потянулась к реке, текущей сквозь все сущее, и погрузила в нее руки по локти. Яростный порыв потока грозил унести ее прочь, и, даже сдирая плоть с костей и разматывая каждую составляющую, вместе являвшихся ею, он обещал пронести ее через странные новые миры.

Крик вырвался у нее, когда она отдернула руки, обе сияли невыносимым блеском, как будто окунулись в свет са́мой белой звезды. Сила Пути затопила ее тело. По ее приказу танец глаз Наблюдателя ускорился, пока не стало видно ни одной звезды, только жужжащую пульсацию, твердое яркое ядро, окруженное дымкой эллиптических орбит. Потоки энергии дрожали в воздухе, протягиваясь от раскаленного тела Яз, чтобы быть втянутыми в водоворот звезд, сила текла из нее в смесь.

Яз широко раскинула руки, как будто ее пронзила стрела между лопаток. А затем, с рычащим стоном, который неуклонно становился все громче и громче, она начала поднимать свои раскрытые ладони навстречу вихрю звезд.

На одно мгновение звезды одновременно достигли самых удаленных точек на каждой из своих орбит, а затем с грохотом, более громким, чем обрушение туннеля, они развернулись навстречу своему неизбежному столкновению в центре. Руки Яз прибыли точно в тот момент, который требовался, чтобы сдержать сталкивающиеся звезды и вложить в их воссоединение огромное количество энергии — больше, чем она когда-либо владела, и достаточно, чтобы превратить целый лес в древесный уголь.

Отдача заставила ее развести руки в стороны и швырнула ее, пылающую, в противоположную стену.

Закованная в броню Пути, Яз лежала среди обломков измельченных кирпичей и смотрела на то, что она сотворила.

В отличие от других звезд — бело-золотого корабль-сердца Атоана, ядовито-зеленого и красного бывших время-звезд — это корабль-сердце было темным, иногда его темнота углублялась до черноты пространства между настоящими звездами, а затем беспорядочно вспыхивала вспышками индиго, которые становились ярче, вплоть до болезненного фиолетового, прежде чем снова погрузиться во тьму сферы.

Яз стояла, и в ее голове какофония голосов звучала так громко, что она едва могла слышать свои мысли. На данный момент, однако, доминировал один голос: Я это сделала. У меня есть четыре корабль-сердца.