Девичник в космосе

Глава 14

…Сегодня моя привычка прятаться от всех, чтобы заполнить очередную страничку моего дневника, принесла совершенно неожиданные, ошеломительные и пугающие результаты. Я никогда не использую дважды подряд одно и то же место для уединения. В личных комнатах стоят камеры, мы всегда под наблюдением. Но камер нет в чуланах, где хранится инвентарь для уборки, в уборных, в комнатах для релакса, парочке крохотных пустых закутков непонятного для меня предназначения и душевых. И если в последние в одежде, чтобы спрятать дневник, не пройдешь, то во все остальные вполне.

Сегодня я спрятался в дальнем полутемном закутке у выхода, в котором иногда уборщик оставляет мешки с мусором. Здесь неприятно пахло и было холодно до такой степени, что изо рта вырывался пар. Но зато я точно знал, что до утра здесь никто не появится. А потому устроился в уголке за мешком с мусором, опираясь на него спиной. Особых событий в моей жизни не происходило уже более полугода. И если в первые дни я еще старался детально описать все, со мной происходящее, то теперь жизнь стала настолько однообразной, что я уже больше десяти дней не открывал дневник. В него просто нечего было записывать. Все разнообразие — это смена блюд в общей столовой. Или кто какую пробирку разбил в лаборатории. Но сегодня все же кое-что произошло.

Я почти сразу понял, что эта лаборатория не имеет ничего общего с правительством не то, что Земли, а вообще любой планеты или союза. После осторожных расспросов я осознал, что работавшие здесь ученые все как один были похищены с разных мест. Я уже давно перестал удивляться разнообразию рас и даже «подружился» с пожилым киллом по имени Фадор. Наши с Фадором жилые модули были рядом, рабочие места в лаборатории тоже оказались по соседству, да и работали мы над одной и той же проблемой закрепления индуцированной мутации и ее последующей репликации в дочерних ДНК. Фадор, в первые дни молчавший и косо смотревший в мою сторону, к концу первой недели совместной работы оттаял и взял надо мной своеобразное шефство. Как я узнал позднее, сам Фадор находился в этой лаборатории третий год. А до этого еще пять трудился в другой, такой же подпольной, как и эта. Но на нее совершили налет представители службы безопасности звездного альянса. Охранникам удалось эвакуировать не более трети сотрудников. Остальные, увы, погибли. В их числе и постоянный напарник Фадора. С тех пор он сменил более десятка помощников, но ни с кем сработаться не смог. Я первый чем-то ему приглянулся. И Фадор взялся меня опекать.

Фадор по-своему относился ко мне хорошо. Но после предательства Элен я был не в состоянии довериться ему. Мне теперь казалось, что предать может любой. Так что своим открытием, антимутагеном, я делиться не стал. Уж лучше пусть он пропадет совсем. Скорее всего, рано или поздно, до этого же додумается кто-то еще и откроет антимутаген заново. Но отдавать свое детище в руки этих существ я не хочу. Хотя уже сейчас вижу, что кое-какие аспекты моей научной работы могли бы помочь Фадору решить его проблему. А бился Фадор уже далеко не первый год над проблемой закрепления необходимой мутации и ее последующей репликации на дочерние клетки. Попросту говоря, после придания живому организму необходимых свойств путем мутаций ДНК, Фадору необходимо было «научить» эти клетки воспроизводить себе подобные, не теряя новых качеств и свойств. Но у него ничего не выходило.

То есть, простейшие, вполне вписывающиеся в видовые особенности подопытного организма, мутации без проблем приживались. И даже передавались потомству. А вот то, что старался приживить Фадор, вызывало резкие негативные реакции со стороны подопытных организмов. Организмы очень быстро изнашивались, подопытные гибли. Про воспроизведение мутаций и речи быть не могло. Однако, я снова отвлекся. А ведь собирался записать совершенно не то. Дело в том, что, придя в этот тихий и неудобный уголок, чтобы доверить дневнику свои эмоции и сомнения по поводу Фадора, я нечаянно стал свидетелем одно любопытного разговора.

Чуть дальше по этому коридору находился вечно запертый выход из лаборатории. Хитрая система электронных ключей гарантировала, что никто из находящихся здесь ученых не вскроет дверь. Да и куда идти? Слева от двери находились пустолазные скафандры для открытого космоса, непрозрачно намекающие на то, что атмосферы за мощной дверью нет. А потому, а может быть и для того, чтобы скрывать какие-то темные делишки, здесь было весьма скудное освещение и отсутствовали камеры видеонаблюдения. Приходя заполнять дневник сюда, я всегда приносил с собой крошечный фонарик, который держал в зубах, пока писал.

Сегодня я только и успел найти более-менее удобное место позади мешка с мусором (чтобы в спину ничего не врезалось), как услышал чьи-то шаги в коридоре. От ужаса быть обнаруженным в неположенном месте немногочисленными охранниками лаборатории сердце истерически забилось где-то в горле. А сам я весь покрылся холодным липким потом. Больше всего я переживал за флешку, которую по-прежнему таскал за собой, и за дневник. Себя жаль не было. Мне кажется, я уже успел смириться с тем, что моя жизнь закончится на этом кошмарном обломке мертвой скалы. Но, прежде чем я в панике принялся искать, где бы спрятать свои сокровища, я услышал негромкие голоса:

— И зачем ты меня привел сюда? — скептически поинтересовался первый голос. Я его знал. Он принадлежал самому «пожилому», если так можно выразиться, охраннику, обладателю смуглой и уже покрытой сеточкой первых морщин кожи, и каких-то мертвых, темно-карих глаз.

— Здесь можно без помех поговорить, не опасаясь быть подслушанными, — коротко отозвался второй, мне незнакомый голос. — Наши ученые сюда не ходят, опасаясь подцепить какую-то гадость, — хохотнул он. — Как маленькие дети, ей-богу! Сами же пакуют отходы в герметичные пластиковые контейнеры. Но речь сейчас не об этом. Пейтон, ты слышал, Дуран погиб?

— И что? — равнодушно отозвался тот. По его ответу не было понятно, знает он о гибели идейного вдохновителя исследований в этой лаборатории или нет.

— А то, что финансовый ручеек иссякнет. Без Дурана мы никому не будем нужны. — И помолчав, уже совсем другим тоном добавил: — Не будет больше кораблей с припасами. Ни еды, ни энергоносителей, ни естественно, денег. Сдохнем тут, как крысы в банке.

По ту сторону мешка воцарилась опасливая, настороженная тишина. А я вновь ощутил, как по телу ползет холодный пот. Вот и все. Наша песенка, как говорится, спета. Мы живем до тех пор, пока работают генераторы, дающие тепло и свет, и установки, синтезирующие воду, готовящие нам еду. Как только закончатся энергоносители, мы все умрем. И, как мне кажется, скорее от холода, чем от обезвоживания.

— Откуда такая информация? — вдруг совсем другим, заинтересованным тоном спросил Пейтон.

— Экипаж того корыта, что доставил наши заказы, в дороге получил сообщение, — охотно сдал «источник» информации его более молодой товарищ. — Вот парни теперь и думают, если смысл лететь на последнюю точку. Или лучше оставить все как есть, а самим затеряться где-то на просторах космоса пока не поздно.

— И что ты предлагаешь? — снова повторил Пейтон. — Убить их и захватить корабль? Так мы не умеем им управлять. А присоединиться к команде вряд ли получится. Насколько я знаю, ресурс подобных жестянок строго рассчитывается, допускать перегруз смерти опасно.

— Есть у меня идея, — хитро ухмыльнулся в ответ молодой.

Следующие странички тетрадки почему-то оказались склеенными и не хотели переворачиваться. Промучившись некоторое время, я все-таки сумела их разделить. И подозрительно уставилась на странные пятна неправильной формы, кое-где покрывающие бумажную страницу. Словно кто-то зачем-то побрызгал на тетрадь водой. Я поняла, что это за пятна, когда начала читать.

Спустя десять часов.

Даже не верится, что прошло всего десять часов после того, как я сделал в дневнике предыдущую запись. И вот мне снова понадобилось доверить бумаге впечатления от пережитого. Пока я еще все помню. Пока ужас перед предстоящим не затмил разум, не превратил меня в дрожащее, беспомощное существо, в ужасе ожидающее своей смерти…

Оторвавшись ненадолго от исписанной странным, словно пьяным почерком тетради, я в нехорошем предчувствии уставилась в пространство перед собой. Судя по всему, записи в дневнике подходили к концу. А я так и не сумела разобраться, на что мы наткнулись на заброшенном астероиде. Описание быта нескольких десятков ученых, запертых в ограниченном пространстве, никак не способствовало понимаю предназначения найденной лаборатории. Поглазев немного в пустоту и так и не придя к какому-то определенному выводу, я снова опустила глаза в тетрадь.

…После того как мне удалось подслушать разговор наших охранников, я еще пару часов никак не мог решить, нужно ли что-то говорить Фадору или стоит подождать начала каких-то действий со стороны охраны, чтобы иметь на руках доказательства слов. Или про такое вообще лучше молчать в тряпочку. Я дергался и нервничал. Фадор подозрительно косился в мою сторону. Но все решил случай безо всякого усилия с моей стороны.

Из рук Фадора в самый неподходящий момент вывернулась лабораторная крыса и юркнула в угол комнаты, в который хранились клетки с будущими подопытными животными. На самом деле это существо называлось далеко не крысой и жило отнюдь не на Земле, но сути это не меняло. Бегало оно так же шустро, как и его земные сородичи. От злости напарник выдал целую тираду, которую мой электронный переводчик не смог перевести. Мы переглянулись и бросились ловить беглянку. Которая на свободе, не ограниченная клеткой, могла наделать очень много беды. Не буду описывать весь процесс поимки и то, на что нам с Фадором пришлось пойти ради этого. Скажу только одно: так уж вышло, что в погоне за сбежавшим существом, мы забрались в самый дальний угол нашего зверинца. От выхода нас не было видно. И когда внезапно открылась входная дверь и послышались чьи-то тяжелые шаги, мы с напарником не сговариваясь предпочли затаиться.

— Что ты здесь забыл? — послышался чей-то сердитый голос.

— Свет горит, — пробурчал в ответ уже знакомый мне Пейтон, — здесь кто-то может быть.

— И что? — не сдавался первый. — Максимум через час нас уже здесь не будет. Какая разница, есть здесь кто-то или нет?

Пейтон что-то невнятно пробурчал. А потом уже четче добавил:

— Ты циник! Это же такие живые разумные, как ты и я! Неужели тебе их ни капельки не жалко? Их смерть легкой назвать будет нельзя!

— Если выбирать, они или я, то я выберу себя, — неожиданно жестко отрезал собеседник Пейтона. — С самого начала было понятно, что живыми их никто отпускать не будет! А теперь вообще Дурана больше нет, защищать проект и отстаивать наши права перед Альянсом больше некому. И что? Добровольно отправиться в газовую камеру смертников? Или подставиться под более удачливого конкурента Дурана? А вдруг пощадит и возьмет к себе! К твоему сведению, Пейтон, всем здесь, даже нам с тобой, не говоря уже про этих ученых крыс, впрыснули мутаген. Сказать, что тебя ждет, когда попадешь в лапы официальных властей? А что с тобой сделает конкурент Дурана?

Вот не умею я контролировать выражение своего лица! Фадору хватило всего одного ошарашенного, потрясенного взгляда в мою сторону, чтобы все понять. И линия челюсти пожилого килла будто окаменела. Он ничего не сказал. Но я понял: как только мы останемся вдвоем, меня ждет непростой разговор.

— Я понял, — глухим эхом моих мыслей отозвался Пейтон. — И все же считаю гораздо более гуманным решением пустить отравляющий газ по системе вентиляции…

— Некогда с этим возиться! — перебил Пейтона собеседник. — Если ты уже договорился со своей совестью, то давай уже выходить! Времени все меньше и меньше. И как ты понимаешь, ждать нас с тобой никто не будет.

Секунда тишины лично мне показалась бесконечной и тяжелой, как надгробие. А потом до нас с Фадором донесся чей-то тяжелый вздох и Пейтон пробурчал:

— Слишком молод ты еще, Стейн, молоко на губах не обсохло. Отсюда и твоя бескомпромиссность. Однажды она будет стоить тебе жизни. Нельзя так с живыми. Все в этой Вселенной подчиняется принципу бумеранга. Однажды кто-то и твою судьбу решит вот так, походя. Пошли!..

Тетрадка с глухим звуком упала мне на колени, а я ошеломленно уставилась в пространство. Стейн?! Да быть того не может! Сколько веков прошло со времен смерти хозяина этого дневника? Думаю, не одна сотня. А мой бывший ненамного старше меня. Хотя… Что ему мешает быть сыном или даже внуком Стейна, упомянутого в дневнике? Ничего. И тогда вполне объясним его интерес к генетике и незаконным исследованиям. Видимо, с детства про это знал. Как и то, что с помощью подобных изысканий, если они окажутся удачными, можно обогатиться до конца своих дней.

— Оля?.. — неожиданно раздалось откуда-то сбоку вопросительное. — Что случилось? Ты уже минут пять смотришь перед собой с таким видом, словно увидела собственный призрак.

— Не собственный, — сорвалось у меня с губ раньше, чем я смогла подумать, а стоит ли вообще поднимать эту тему. — А бывшего.

— Вот как? — Донельзя удивленный Шрам вынырнул из полумрака соседней комнаты и подошел ко мне поближе. — Поделишься?

Я отрешенно покачала головой:

— Нечем пока делиться. Сама еще ничего не понимаю. Просто наткнулась в дневнике на упоминание Стейна и теперь думаю: я собиралась замуж за сына или внука того, кто упомянут в дневнике?

Шрам положил теплую ладонь мне на плечо, ласково погладил, задумчиво хмыкнул:

— Почему ты так думаешь?

— В дневнике упомянут Стейн, а это имя очень и очень редкое. Я помню, мой бывший как-то хвастался, что если где-то будет упомянут другой Стейн, то с вероятностью в девяносто процентов, это будет он. Но ведь не мог мой бывший прожить столько лет, чтобы юнцом служить в охране подпольной биолаборатории?

— Если он модификант с подходящей модификацией, то мог. Еще и как.

Меня словно током ударило от этих слов. Расширившимися от шока глазами я посмотрела в лицо буканьеру:

— Нет, это абсолютно невозможно!

Мой выпад Шрама никак не задел. Он только коротко хмыкнул:

— Почему ты так думаешь? Судя по твоим рассказам, ты вообще ничего не знала про этого Стейна. Он вполне мог оказаться и модификантом…

— Да как ты не понимаешь! — нервно вскочила я на ноги, тем не менее бережно откладывая в сторону тетрадь с недочитанным дневником. — Стейн служил в закрытой правительственной лаборатории, где каждый чих контролировался военным ведомством! Каждый из нас дважды в год проходил медицинскую комиссию, раз в месяц у нас брали кровь на наличие мутагена в крови! Я уже молчу про сканеры, выявляющие модификантов, во всех подходящих для размещения поверхностях! Стейн модификантом просто не мог быть! Его бы не только не допустили к работе, он бы вообще даже уборщиком не мог бы работать в лаборатории!

Вот теперь задумались мы оба. Не знаю, какие мысли крутились в черепушке у Шрама, а я вдруг неожиданно поняла, что судьба сейчас в очередной раз все переиграла по-новому. И хочу я или нет, но новой встречи с бывшим мне не избежать. Так или иначе.

Несмотря на то что кончики пальцев практически зудели закончить начатое, дневник я не стала дочитывать, отложила. Слишком уж была взбудоражена упоминанием в дневнике имени бывшего и бродившими в голове догадками, одна другой фантастичнее. Шрам, посмотрев, как я дергаюсь, не зная, чем себя занять, а работа просто валилась у меня из рук, хмыкнул, взял меня за руку и потащил за собой.

Я уже настолько привыкла к буканьеру, привыкла ему доверять, что безропотно позволила вытащить меня в хвост корабля, где располагались ниши для хранения скафандров и находился выход из корабля. Увидев, куда Шрам меня привел, я вытаращила от удивления глаза:

— Что мы здесь делаем?

Сиреневые глаза модификанта загадочно блеснули в неярком освещении технического прохода:

— Собираемся идти на свидание.

Я чуть не села там, где стояла:

— Прости, куда?! Мне послышалось…

— Ничего тебе не послышалось, — Шрам одним шагом покрыл разделявшее нас расстояние, положил руки мне на плечи и, слегка надавливая, провел ими вниз до локтя, а потом снова вверх, вернув ладони мне на плечи:

— Здесь нет кафе и ресторанов, куда я мог бы пригласить тебя на свидание. Да и погулять, строго говоря, негде. И все же я приглашаю тебя на экскурсию по астероиду. Согласна?

— А… Ага… — Стыдно, но это оказался максимум, на который я была сейчас способна. Другие звуки просто не желали покидать мое горло. Настолько Шраму удалось меня ошарашить.

Что такое романтика в суровых условиях космоса? Это помощь дорогому существу с надеванием скафандра и попутно, словно случайно, ласковые прикосновения и поглаживания по всем доступным участкам тела. Это взгляд такой горячий, что температуры хватит не только чтобы стало жарко в скафандре, но и обогреть тот злосчастный обломок скалы, что служить сейчас нам пристанищем. Это предупредительное поддерживание под локоток, когда я неуклюже перебираюсь через неустойчивое нагромождение камней. Это дыхание и биение сердец в такт.

Наверное, дежурный в рубке умирал от хохота, наблюдая за нами. Но мне на это было плевать. Я смущалась как девчонка-подросток на первом свидании. И откровенно наслаждалась происходящим. Мы не могли обниматься и целоваться на поверхности астероида. Но от каждого взгляда Шрама внутри меня разливался жидкий огонь. И казалось, что не скафандр, а тело буканьера обнимает и защищает меня со всех сторон. Мне было так хорошо, так уютно и так безопасно рядом с ним, что я забывала о том, что мы находимся практически в открытом космосе, в огромных и неуклюжих пустолазных скафандрах, а наши головы из-за шлемов похожи на спутник Земли — Луну.

При всей сдержанности Шрама он кидал на меня такие взгляды, особенно когда думал, что я их не вижу, что я очень скоро начала опасаться, как бы датчики, следящие за состоянием моего тела, не подали сигнал бедствия на корабль. Потому что температура тела у меня точно вышла далеко за пределы нормы. Закончилось все тем, что по возвращении я едва дождалась, пока мы вернемся в свою каюту, почти повизгивая от нетерпения. Мне пришлось прикладывать недюжинные усилия, чтобы сдержаться и не наброситься на буканьера прямо в коридорах корабля. И что он со мной сделал? Пропитал мой скафандр изнутри афродизиаком? Или подлил мифическое приворотное зелье?

Какие бы цели Шрам ни преследовал, затевая эту странную прогулку, результат превзошел все, даже самые смелые ожидания. Едва закрылась за моей спиной дверь в нашу каюту, как мы набросились друг на друга, будто одичавшие, оголодавшие звери. Возбуждение затмило воспаленный разум, и реальность для меня превратилась в руки и губы, откровенные, не всегда нежные ласки, каменный член Шрама, не желающий покидать мое тело, и бесконечную череду ярких оргазмов. После которых в один прекрасный момент я провалилась в уютную и мягкую черноту…

Проснулась я резко. Будто кто-то меня столкнул с кровати. И некоторое время не могла понять, где я и что вокруг происходит. В каюте было достаточно темно и тихо. Рядом едва слышно дышал во сне Шрам, лежа на спине и запрокинув за голову правую руку. Он не удосужился одеться или как-то прикрыться после секса, и сейчас по его обнаженному, скульптурно вылепленному телу бродили блики от работающей аппаратуры, завлекательно скользя по кубикам брюшного пресса, литым плитам грудных мышц и жесткому кусту лобковых волос. Я сглотнула сухим горлом. Это тело стало моим наваждением, моим персональным наркотиком. И лекарством от всех бед. Вот только общего будущего у нас с ним не было. Мы с буканьером были словно из разных миров. И от этого я ощущала жуткую, сосущую пустоту внутри.

Настенный хронометр показывал четыре часа утра по внутреннему времени корабля. Вставать было еще очень рано. Но, перевернувшись на другой бок, я так и не смогла избавиться от ощущения близкой потери. Правда, повозившись немного на месте, я сообразила, что сосущее чувство — это всего лишь голод. Вздохнув с облегчением, я аккуратно перебралась через спящего мужчину и натянула на себя футболку Шрама, слишком широкую для меня, особенно в плечах, но зато прикрывающую все, что нужно, и создающую впечатление защищенности. Стесняться, в общем-то, мне было некого. Но принимать пищу в обнаженном виде было неловко.

Меня терзал настолько интенсивный голод, что я выбрала в автомате лазанью, которую не особо любила, но которая хорошо и надолго насыщала мой организм, и белково-витаминную болтушку. Для очень раннего завтрака сойдет. А ожидая, пока автомат приготовит еду, прислонилась головой к стенке рядом и задумалась над тем, что меня ждет впереди. Наверное, впервые с момента попадания на корабль Шрама.

До сих пор я не отдавала себе отчета в том, насколько я стала зависима от буканьера. И это был не только быт, защищенность и забота, которых я не знала после смерти родителей. Сегодня я внезапно осознала, что значит для меня тело Шрама, секс с ним. Осознала, что непозволительно привязалась к тому, с кем общего будущего просто не могло быть. Он — модификант, явно участвовал в незаконных операциях. То есть, у него проблемы с законом. А я… Служащий Тайного отдела Звездного флота Альянса. И…

Я трусливо обрадовалась, когда пискнул пищевой автомат, извещая меня о готовности завтрака и давая возможность отложить на потом пугающие размышления. Нет, я понимала, что решение придется принимать все равно. И, возможно, гораздо быстрее, чем я надеюсь. А к этому тоже нужно быть готовой психологически. Но здесь и сейчас я отмахнулась от пугающих дум, подхватила контейнеры с горячей едой и отправилась в соседнюю комнату. Меня там ждал недочитанный дневник. И если мне повезет, то хотя бы некоторые ответы на скопившиеся вопросы.

…— Ты знал! — со злобой выплюнул мне в лицо Фадор, едва за пришельцами закрылась дверь.

Пойманная крыса в его руках пискнула, дернулась и навеки застыла со свернутой шеей. А я содрогнулся. Я понимал, что Фадор, скорее всего, отреагирует агрессивно, когда узнает о происходящем. Но не ожидал, что агрессия выльется в желание убивать. Сглотнув сухим горлом и потрясенно глядя на трупик животного в руках напарника, потому что смотреть ему в лицо мне не хватало мужества, я кивнул. А потом осторожно, опасаясь разозлить Фадора еще больше, добавил:

— Нечаянно подслушал сегодня утром у выхода из лаборатории. Они говорили о том, что некий Дуран погиб и теперь не будет больше поставок продуктов, энергоносителей и сырья. А наши исследования больше никому не нужны. И обсуждали возможность сбежать, бросив нас на произвол судьбы. Тот, что постарше, колебался. И вот, видимо, решился, наконец.

Взрыв со стороны Фадора, которого я так опасался, не произошел. Килл выслушал меня с окаменевшим лицом и не издал ни звука. Видимо, что-то обдумывал. Спустя пару долгих, практически бесконечных минут, так же молча он начал пробираться между клетками на выход. А добравшись до шкафов, где содержалось все необходимое для ухода за лабораторными животными, и стояли баки для биологических отходов, Фадор вдруг остановился, будто не зная, что дальше делать и куда идти. Я наблюдал за ним, стоя у клеток, сам не зная почему, опасаясь подходить ближе. Однако килл оказался гораздо сильней, чем я о нем думал. Спустя непродолжительное время он сумел все-таки взять свои чувства и эмоции под контроль. Вздохнул, будто проснулся. Посмотрел на зажатый в руке трупик и с отвращением зашвырнул его в бак. Огляделся по сторонам, заметил меня, все еще жмущегося к клеткам. Встретившись взглядом с Фадором, я неожиданно испытал стыд за свою трусость, и вообще за свое поведение.

Я отлепился от клеток и сделал шаг навстречу киллу. Фадор вдохнул:

— Все, значит? Финишная прямая?

Я неопределенно передернул плечами в ответ. У самого в голове еще не уложилось то, что мы обречены. Но Фадору хватило и такой моей реакции. Он кивнул, приглашая следовать за ним:

— Пошли осмотримся. Потом решим, как правильнее поступить.

Спустя два часа…

Мы с Фадором, не обращая внимания на удивление попадавшихся навстречу коллег, облазили всю лабораторию. Выводы оказались неутешительными: ученые остались в полном одиночестве. Ни охраны, ни обслуживающего персонала. Хотя последних мы все-таки нашли в самом дальнем углу. Запертыми в бытовой комнате. Охрана же исчезла.

Беспрецедентная жестокость тех, кто обязан был нас охранять, поразила меня так, что я впал в состояние, близкое к депрессии. Но жалеть себя было некогда. Никто из нас не знал, насколько хватит ресурсов для автономного существования лаборатории и когда наступит жуткий, но закономерный финал. А ведь смерть от удушья нельзя назвать легкой…

— Один из охранников предлагал второму пустить в систему вентиляции удушающий газ, — уныло сообщил я Фадору, когда с обысками помещений было закончено и стало совершенно понятно, что избежать смерти нам не удастся. — Но второй не захотел тратить на это время.

— Такая смерть ненамного легче смерти от нехватки кислорода и отравления угарным газом, — мрачно зыркнул на меня исподлобья Фадор. И чуть подумав, сообщил: — Но я могу в наших условиях синтезировать такой газ, который не только убьет всех незаметно и безболезненно, но и позаботится о том, чтобы после смерти наши тела не гнили здесь зловонной кучей.

Я криво усмехнулся в ответ. Думать в таком ключе о собственной смерти не получалось. Мозг отказывался верить в то, что приговор уже вынесен, и повлиять можно только на скорость и качество смерти. Даже несмотря на понимание того, что нас здесь бросили подыхать как пауков в банке, несмотря на понимание безысходности сложившейся ситуации, в глубине души продолжал теплиться огонек надежды. А вдруг это все лишь дурной сон? Я проснусь, и окажется, что все в порядке, что ничего и не было: ни Элен, которая, скорее всего, никакая и ни Элен, ни похищения, ни лаборатории на отдаленном астероиде.

— Не могу принять решение, — в конце концов, бессильно выдохнул я, повесив голову. — Кажется, что мы допускаем ошибку, что все еще обойдется.

Я ожидал насмешки, что Фадор меня жестко одернет и поставит на место после того, как я расписался в собственной трусости и бессилии. Но мне на плечо неожиданно легла сильная рука и крепко сжала:

— Я понимаю, инстинкт выживания и самосохранения всегда очень силен в живых существах. Нам необязательно запускать газ в систему сразу же, как его синтезируем. Вполне можно подождать, пока подойдут к концу энергоносители. Думаю, еще несколько месяцев в запасе у нас есть. Ведь корабли не так уж и часто посещали наш астероид.

— Это при условии, что прилетевший в этот раз корабль все-таки выгрузил доставленное, не забрал назад с собой, — выдавил я внезапно онемевшими губами, сообразив, что времени у нас может и не быть.

Фадор спорить не стал. Поджал и без того тонкие губы, задумался. Потом предложил:

— Можно поговорить с коллегами, обсудить сложившуюся ситуацию. Может, кто-то разбирается в том, как планировать расход энергоносителей. А после этого уже принимать решение…

Спустя примерно полтора месяца…

Это моя последняя запись. Я долго не открывал дневник. Записывать было нечего. Да и не хотелось выплескивать на бумагу всю ту грязь, что за это время скопилась в моей душе. Тогда мы с Фадором все-таки провели общее собрание, на котором объяснили коллегам и немногим работникам из обслуги весь ужас произошедшего. Оказалось, что один, низкий даже для собственной расы, маленький и сморщенный шурф из обслуживающих умеет обращаться с системой жизнеобеспечения. Проведя с его помощью ревизию запасов, мы с ужасом поняли, что улетевший корабль не выгрузил привезенные припасы. Имеющихся энергоносителей при самом экономном использовании должно было хватить максимум на три месяца. Это был шок.

Слегка придя в себя после сделанного открытия, на новом всеобщем собрании постановили отключить от системы все лишние помещения. В том числе и комнаты, в которых содержались подопытные животные. Это в теории давало нам еще несколько лишних недель жизни. Фадор засел за синтез газа, который должен был в конце оборвать наши мучения. Остальные исследования пришлось прекратить ввиду экономии энергоносителей. И мы не сразу смогли определить, какая в этом кроется для нас опасность. А ученые, умы которых ежедневно были заняты решением проблем и задач по генетике, неожиданно оказались не у дел, им нечем было занять свои головы, кроме как думать о приближающемся конце и вспоминать былое. И это оказалось еще более гибельным, чем малое количество энергоносителей.

Первый звоночек прозвенел спустя примерно неделю: один из яоху, потомков рептилоидов, имевших наибольшее отличие по геному от человеческой расы и наибольшую продолжительность жизни, вдруг начал заговариваться. А когда ему задавали какой-то прямой вопрос, нес сущую ерунду. Меня до костей пробрал ужас, когда я, наконец, сообразил, что ученый попросту впал в детство. Ушел мысленно туда, где ему было хорошо, а над головой не висел дамоклов меч приближающейся смерти.

Потом было еще пару случаев тихого помешательства. Один арлинт просто превратился в какое-то подобие овоща: тихо лежал на кровати и ни на что не реагировал. А соотечественник моего напарника в какой-то момент начал вдруг безостановочно разговаривать с каким-то невидимыми собеседниками и перестал узнавать своих товарищей по несчастью. Но это все были мелочи. Цветочки, так сказать. Потому что сегодня утром яоху по имени Михеон вдруг вытащил откуда-то длинное, острое лезвие, предназначенное для нарезки некоторых материалов, и набросился на угрюмо завтракающих пленников астероида.

Прежде чем мы опомнились, Михеон успел буквально искромсать троих из сидевших поблизости от него. И смертельно ранил Фадора, который пытался его остановить. Самому Михеону кто-то в пылу драки проломил череп чем-то тяжелым. Яоху тихо умер спустя несколько минут. Но последствия его выходки оказались поистине ужасными: закончив перевязывать хрипящего Фадора и оглядевшись по сторонам, я с ужасов увидел тлеющий огонек безумия в глазах у большей части бывших коллег. Приходилось признать, повторение сегодняшнего не за горами. Заглянув в уже подернутые пеленой близкой смерти глаза Фадора, я принял непростое решение: сейчас я допишу последнюю букву, поставлю точку и нажму кнопку. Синтезированный Фадором газ попадет в вентиляцию, и мы все быстро и безболезненно умрем. До того, как сойдем с ума и потеряем человеческий облик. Я очень надеюсь, что газ сработает так, как было задумано, и не только быстро нас убьет, но и растворит наши тела, и все биологическое, что есть в помещениях лаборатории. Дневник я обработаю консервирующим составом, надеюсь, это убережет его от лизиса. Если кто-нибудь, когда-нибудь найдет это место, прошу сообщить моим родным на Землю, что со мной произошло. Также прошу зарегистрировать мое изобретение. Я понимаю, что с моей стороны глупо надеяться, что премия за открытие достанется моим родным. Но может быть тот, кто найдет флешку и дневник, окажется достаточно благородным и не бросит их без поддержки.