— Что там? — кажется, Соколов по настоящему удивлен. Пожалуй — даже сильнее, чем готов это показать…
— Бьюсь об заклад, что пока мы с вами развлекаемся светской беседой — ирония откровенна, — господин Смирнов приказал разворачивать полевую хлебопекарню, — кивок в мою сторону, — Галина может подтвердить, — откуда знает? Разве что, его тоже спрашивали о далеких перспективах «грибной индустрии»…
— Я… только сказала полковнику, что из грибной муки вполне можно попробовать выпекать хлеб, — уже?
— Как видите, — Соколов явно растерян, — Пока одни качают права, другие стараются держать нос по ветру.
— Пожалуй, мне пора… — начальник экспедиции движется к выходу. Солдаты победно переглядываются…
— Галина, вы позволите вас проводить? — разве разговор не окончен?
Мимо ярко озаренной светом стройплощадки, где на глазах поднималась очередная палатка, наподобие использованной для мельницы, мы проследовали без разговоров. Молчали до самого «жилого модуля»… Всё?
— Ну, высказывайте, что наболело. Здесь нас никто не услышит. Обещаю ответить честно…
— Это… что тут сейчас происходит — глубоко неправильно! Так вообще не должно быть! Так нельзя жить!
— Всё вы, девушка, правильно говорите. Ходить — вредно. Сидеть — вредно. Лежать — вредно. Пить и есть — вредно. Даже дышать — вредно. И вообще — жить вредно. Никто не выдерживает — умирают… Спокойной ночи!
— Что ещё скажете? — ожидала услышать очередную нотацию. Неужели обошлось?
— Рекомендую завтра, до обеда, к берегу даже носа не совать
— Почему?
— Часам к десяти утра, по прикидкам, приплывут обратно «блудные морпехи». Возможны инциденты…
— Галина Олеговна! Подъем! — так, вчера меня предупредили о смене порядка подчинения. Как пищевик, я поступаю в распоряжение нового завхоза. Выдвиженца из «космонавтов». Говорят, почти мой коллега. Химик.
— Дайте мне хотя бы полчаса! — все мои прежние боссы контролировали время прихода на работу и ухода с работы, но не покушались на полный контроль распорядка дня… Вот он, звериный оскал тоталитаризма!
— Хорошо, буду через полчаса… — ушел. Придется вставать. Обложили! Сверху — музыка, вокруг — начальники.
Санузел приятно удивил текущей из крана теплой водой… Похоже, объявленный круглосуточный режим работ, не пустые слова. Мелочь, а приятно. К накопительному баку ночью приделали газовую горелку, его дно теперь лижет бледное пламя… Интересно, а можно, нечто вроде, соорудить и для отопления «жилых модулей»? Потолочная лампа светит, но не греет, а встроенная печка, как мне кажется, рассчитана на электричество… Не! К чертям собачьим. После вчерашних разговоров про угарный газ — боюсь. Лучше проснуться замерзшей, чем уснуть навечно в тепле и уюте… У входа переминается с ноги на ногу невысокий лысый тип семитского вида, источая аромат горелых гренков из стоящей у ног сумки. Через просвет молнии выглядывает крышка термоса. Завтрак?
Понимаю, что всем сейчас плевать на посторонних, но глубоко внутри неприятно кольнуло. Второй день как я вдова, а вокруг «опустевшего гнезда» уже вовсю вьются мужики… И я их принимаю. А «модуль», между прочим — двухместный. В условиях скудости быта, могли бы и «уплотнить с подселением»… Хотя, наверное, в моем одиночестве на просторной жилплощади свой резон. Палаток осталось много. Гораздо больше, чем есть в лагере людей. А вот женщин, по сравнению с мужчинами — мало… Логично предположить, что такая свобода — намек на известную вольность отношений, обостренную «фронтовой обстановкой»… Вот уж кем никогда себя не представляла, так это «военно-полевой женой» в худшем смысле этого слова. Володя б убил за один намек… С другой стороны — мне выдали пистолет… Сразу. И Ленке филологине — выдали. Той, которая бегает на склад к саперу Кротову… Почему-то револьвер. Она мне вчера показала. А кормящую маму Голдан, от греха, вообще спрятали на этом складе от всех. Намек прозрачный — «насилие недопустимо, но, если по доброму согласию…» А куда одинокой девушке деваться? Разве, постепенно привыкать… к перспективе скоро стать «падшей женщиной».
К счастью, новый завхоз сразу показался мне приличным человеком. Не потому, что начальник. Плевала я на всех начальников (дома тоже плевала, кстати, отчего и карьера — ёк…), позиция Ахинеева в этом вопросе мне даже симпатична. Но, он-то мужик! Так вот, этот самый Лев Абрамович (господи, даже к нам в дыру пролезли евреи), тоже мужик. В самом житейском смысле слова. Во-первых, он принес пожрать. Без всяких ужимок сходу вручил два теплых свертка с, как он сам выразился, «хлебцами». Завтрак и обед. Во-вторых, поделился «чаем» (который не чай, а та трава, что мы вчера пили в штабе). В-третьих, вручил солдатскую фляжку с тем же самым «чаем», а то из лесных ручейков воду пить не рекомендуется. В-четвертых, рассказал новости… Хорошая — печево, из грибной муки, с добавкой лука и жира, можно есть. После первой пробы (её отведали сами пекари) все до сих пор живы. Плохая — вчерашние запасы грибов за ночь смололи в ноль. Поэтому, сегодня все свободные руки (включая мои) брошены на заготовку даров природы. Погоду обещают хорошую, но дорог каждый час. Страшная — возможно, с рассветом лагерь попытаются атаковать вернувшиеся из неудачного похода «завоеватели». Все лишние для его обороны люди — отправляются в лес. Подходы — минируются. Канат «для проезда пассажиров» уже перетянули так, что он позволит быстро отправить грибников к месту работы. Удастся ли разрешить инцидент без стрельбы — пока не ясно.
В принципе, трапеза прошла гораздо душевнее, чем я опасалась. Дяденька старательно пытался меня хоть немного развеселить… и преуспел. Прекрасно владея русским языком — специально корчил «классического старого одессита». Под горелые лепешки (действительно съедобные) и несладкий отвар. А на прощанье — выдал «информацию к размышлению». Закатанную в пластик пожелтевшую бумажку. Древнюю, как говно мамонта и когда-то распечатанную в типографии тиражом в сто тысяч экземпляров, армейскую суточную «Норму N 1», образца 1990 года. Не иначе, в каком-то сейфе с БДК раскопали…
Наименование продукта и его кол-во на сутки:
1. Хлеб ржано-пшеничный — 350 г
2. Хлеб пшеничный — 400 г
3. Мука пшеничная (высшего или 1 сорта) — 10 г
4. Крупа разная (рис, пшено, гречка, перловка) — 120 г
5. Макаронные изделия 40 г
6. Мясо — 150 г
7. Рыба — 100 г
8. Жир животный (маргарин) — 20 г
9. Масло растительное — 20 г
10. Масло сливочное — 30 г
11. Молоко коровье — 100 г
12. Яйца куриные — 4 штуки (в неделю)
13. Сахар — 70 г
14. Соль — 20 г
15. Чай (заварка) — 1,2 г
16. Лавровый лист — 0,2 г
17. Перец молотый (чёрный или красный) — 0,3 г
18. Горчичный порошок — 0,3 г
19. Уксус — 2 г
20. Томат-паста — 6 г
21. Картофель — 600 г
22. Капуста — 130 г
23. Свёкла — 30 г
24. Морковь — 50 г
25. Лук — 50 г
26. Огурцы, помидоры, зелень — 40 г
27. Сок фруктовый или овощной — 50 г
28. Кисель сухой (сухофрукты) — 30/120 г
29. Витамин «Гексавит» — 1 драже
— Ничего этого, Галина — сказал он на прощанье, — больше нет. Начинать — предлагаю со старого, проверенного десятилетиями, «советского» армейского рациона… Общество, в моем лице, глядит на вас с последней надеждой. Что вокруг — всё ваше… А давайте, не будем помирать, вот так сразу и попробуем совсем немного похимичить? Закрыть недостающие «позиции» — эквивалентами… или суррогатами… Если возможно — не применяя черную магию.
Никогда не читайте на ночь фентези! И вообще её не читайте… От столкновения с реальностью сказки о средневековье делаются только противнее. В принцессы выбиться не удалось, но трудную участь деревенских девок «в старые добрые времена» все участники грибного марафона прочувствовали в полной мере. Сплошной сбор дикоросов, это не легкомысленная прогулка по лесу с лукошком… Это труха, сыплющиеся сверху хвоя и противный мелкий хлам (над кронами деревьев гуляет ветер), сучья и приличных размеров стволы, преграждающие путь (ступать на них ногами категорически запрещено — легко поскользнуться на подгнившей коре и сломать ногу), мельтешение световых пятен и грибы. Грибов много. Сборщики идут (правильнее сказать ползут на корточках гусиным шагом) цепью с интервалом в несколько метров. Полные сорокалитровые пакеты остаются за спиной. Пустыми набиты карманы. Чтобы не ломать строя или не потерять кого-нибудь в обманчиво прозрачном лесу, рекомендовано перекрикиваться. Хорошо ещё, что мы не собираем малину. Говорят, в таких случаях сборщиц заставляли петь. Двойная польза… Не едят задарма барский продукт и попутно распугивают лесное зверьё.
Вчера вооруженных сборщиков в цепочке было много. Сегодня, таких — трое. У ползущих на флангах — по пистолету. Солдат, постоянно обходящий строй и стаскивающий к центру пройденной полосы полные грибов пакеты, снабжен автоматом. Я — правофланговая… Проклятый «Макаров» оттягивает карман и весит уже килограммов пять. Теоретический медведь, могущий подкрасться сбоку, видимо понимает моё настроение и, чуя неминуемую погибель, близко подходить не хочет, убедительно доказывая реальность телепатии. В результате, сорвать злость мне совершенно не на ком…
Научная организация труда предписывает пятиминутный перерыв каждые полчаса и десятиминутный — через каждые два часа. За спиной неопределенность. Лес гасит звуки. Что происходит в лагере — непонятно… Впрочем, в моем положении есть и положительная сторона. Если вдруг захочется «в кустики», не обязательно делать это прилюдно, рискуя угодить на глаза коллегам. Можно просто взять немного правее… Где так удачно растопырил корни здоровенный пень «выворотень». И кратковременно насладиться полным одиночеством…
— Тихо! — когда это тебе неожиданно говорят свистящим шепотом в затылок, посреди дремучей тайги — не подчиниться крайне трудно, — Куда? — за бумажкой, вестимо. Знал бы умник, так такие сюрпризы прослабляют. Одна радость, что успела приспустить штанины комбинезона. Не испачкалась…
— Не стыдно? — первый испуг прошел моментально, а злость осталась. Понятно, что сзади свои… Медведь бы меня уже задрал, а тунгус — зарезал, — Не могли подождать, когда оденусь?
— Вы бы тогда закричали… — тут он прав. Ещё бы и побежала. А то и попыталась стрельнуть из пистолета.
— Повернуться можно? — возможно это светская условность, но говорить с незнакомцем оборотившись к нему голым задом…
— Медленно и молча… Галина Олеговна. Не делая резких движений, — вот как, оказывается, берут «языка»…
Да-с… Солдатику, который должен нас охранять от медведей и врагов, как теперь выяснилось, повезло меньше моего. Сидит с кляпом во рту и скрученными за спиной руками. Уже без автомата… Нападающих двое. Напряженные лица, усыпанные лесным мусором маскировочные накидки. Разведка. Логично… Высадились на берег и обошли лагерь по дуге. Скорее всего, долго наблюдали за ним с заросшего кедровым стлаником склона. Теперь — кульминация. Проверка «материала» допросом.
— Полковник Ибрагимов жив? — блин, с трудом вспомнила, что именно такая фамилия у меня по паспорту «прикрытия».
— Убили… Вчера на рассвете… — я жалуюсь или информирую? Кто мне эти двое, враги или союзники? Сдается, они и сами не определились. Иначе разговаривали бы не в пример грубее.
— За что? — вот и у меня никак в голове не укладывается. Что ответить?
— Просто убили. Из засады… — не хочется такое говорить, но когда на тебя смотрит черная дырка ствола, что-то стимулирует откровенность, — Когда он вернулся за мною…
— Вас репрессировали? — что за бред, — Вам угрожали? — а… видимо, он пытается нащупать словесный контакт.
— С чего такие мысли? — тупо обыскать справляющую нужду женщину им в голову не пришло. Пацаны…
— Над лагерем поднят красный флаг… Там мятеж? — угу, значит, со стороны, моё текущее занятие смотрится, как принудительные «общие работы»… А что? В принципе — логично. Жена «врага народа»? Из чистенькой лаборатории — марш в лесное говнище.
— Не-а… — надо попробовать улыбнуться, — Это у нас — «Продовольственная программа» (ну и словечко).
— А, зачем? — удивление в голосе звучит вполне искренне. Интересно, морпехи действительно не в курсе ситуации?
— Отплывая, вы утащили с собой весь наличный запас продуктов. «Дыра» — закрылась навсегда… Что же нам теперь, с голода подыхать? — моргает глазами…
— Мы не знали! — ага, тон изменился, — Нам не сказали, — похоже, меня по-прежнему считают начальством. А скорее всего — запомнили в обществе настоящих начальников.
— И что теперь? — хороший момент привстать с корточек, одновременно поддернув брюки. Получилось…
— Значит, у вас тоже совсем есть нечего? — непроизвольное движение кадыка скрывает голодный глоток.
— У нас — уже есть кое-чего, — передразнила в тон, — А у вас? — хотят казаться большими и грозными, а сами — сущие школьники…
— Вот… — автомат доверчиво отведен в сторону. На грязной ладони небольшая размятая шишка, — Нарвали. Там орехи… Маленькие, вроде семечек, — новое дерганье кадыка, — они не ядовитые? — м-м-да, «дети асфальта».