Деньги не пахнут 6

Глава 7

Когда приходит просьба о встрече, принято сначала учитывать удобство другой стороны. Но Аккман, как всегда, выбивался из всех норм.

– Он говорит, что свободен только завтра в четыре пополудни. Просит, чтобы вы приехали к нему в офис…

Холодная, деловитая интонация секретаря выдавала лёгкое напряжение. Не просто назначил время и место без согласования – потребовал личного визита.

– Отказать? – в голосе прозвучала осторожность, будто опасение, что начальнику не понравится подобный тон вызова.

Однако вместо раздражения возникло странное чувство интереса. В этом приглашении слышался вызов, достойный внимания.

Когда-то, в прежние годы, Аккмана не довелось увидеть даже мельком. Всё, что было известно о нём, приходило со страниц газет и экранов новостных каналов.

– Всё в порядке. Поеду сам, – прозвучал ответ.

Любая встреча с таким человеком – источник информации, которую невозможно получить иначе. Хотя одно приходилось признать: планы на день теперь рушились наполовину. Что ж, не впервой.

***

Утро следующего дня началось в привычной суете. Встреча назначена на четыре пополудни, но прежде следовало завершить дела в госпитале Пенсильванского университета.

Стоило лишь переступить порог, как воздух, пропитанный антисептиками, хлором и металлом, ударил в нос. Запах стерильности и боли, знакомый до дрожи. По спине пробежал холодок – память тела о бессонных ночах, о гуле аппаратов, о белом свете, от которого слезились глаза.

Но цель не позволяла останавливаться. В этот раз путь лежал к палате пациента по имени Дилан – второго участника программы "Русская рулетка". В отличие от первой пациентки, его состояние выглядело иначе.

Колебания креатинина и уровня IL-10 были слишком резкими – то взлёт, то падение. Жизни это не угрожало, но симптом казался знакомым. Слишком знакомым.

Память подсказала: точно такие же скачки наблюдались после приёма рапамицина в прошлой жизни. Доступа к старым медицинским записям не было, однако сходство поражало.

Возможно, Дилан принадлежал к той же категории больных, что и тогдашний пациент Сергей. Тех, кому стандартное лечение не помогало, и требовалось третье, экспериментальное средство.

Если удастся выявить общее между этими случаями – те самые маркеры, по которым можно предсказать исход, – медицина сделает шаг вперёд.

Дилан сидел на койке, сутулившись, взгляд настороженный. Разговор начался спокойно, но вскоре вопросы посыпались один за другим.

– Случалось ли ощущение, будто сердце проваливается? – прозвучало тихо.

– Проваливается?.. – переспросил он, нахмурившись.

– Словно орган вырывают изнутри, толчками, каждые пару секунд…

Мужчина растерянно моргнул, не зная, как ответить на столь странное описание. Чтобы снять сомнение, последовало разъяснение:

– Окончено медицинское.

– Ах вот как… – облегчённо выдохнул он. – Не знал.

Напряжение ушло, и рассказ стал спокойнее.

– Это редкое чувство… Боли нет, но будто что-то выдергивает, как вы сказали. Иногда бывает.

Минут двадцать тянулась беседа – аккуратно, по пунктам, с уточнениями. С каждым ответом вырисовывалась всё яснее картина, похожая на ту, что уже когда-то наблюдалась.

Когда разговор подошёл к концу, Дилан вдруг замялся и осторожно спросил:

– Эти симптомы… они нормальные? Это хороший знак или… плохой?

В воздухе повисло тяжёлое ожидание. Где-то вдалеке загудел лифт, медсестра катнула тележку, звякнули металлические инструменты. А между этими звуками, как нить, тянулась тишина, наполненная страхом и надеждой.

Платонов долго молчал, уставившись в окно, где серый рассвет разливал тусклое свечение по безликим стенам корпуса.

– Трудно сказать наверняка. Сейчас идёт лишь сбор данных, сравнение с прошлыми случаями, – произнёс он наконец, глядя куда-то поверх плеча собеседника.

– Прошлыми случаями…? – переспросил Дилан, прищурившись. – Что случилось с тем пациентом?

В груди будто что-то щёлкнуло. Под "тем пациентом" подразумевался он сам – человек, который уже однажды умер.

Ответа не последовало. Молчание натянулось, как струна, и именно это молчание Дилан воспринял по-своему.

– Понятно, – тихо сказал он, глядя с лёгкой, почти примирённой улыбкой. Но в глазах его таилась тень, едва уловимая, как след дождя на стекле.

– Делать выводы пока рано, – проговорил Сергей, словно опомнившись.

Он и сам не был до конца уверен, что Дилан страдал тем же недугом. Схожие симптомы могли быть всего лишь побочкой рапамицина. Шанс на исцеление всё ещё оставался.

Но чем жестче становилась реальность, тем сильнее хотелось, чтобы лекарство не сработало. Только тогда можно было бы собрать нужные данные – те, что, возможно, спасут жизнь другому.

Если всё пойдёт по задуманному сценарию, Дилану придётся сыграть в русскую рулетку с неизвестным препаратом, шанс выжить – ничтожный.

Целью было не само его спасение, а смерть, из которой можно будет извлечь знания. Смерть – как последняя формула, что подарит кому-то ещё дыхание.

– Не стоит так хмуриться, – вдруг мягко сказал Дилан. На лице его застыла печальная, но тёплая улыбка. – Даже не знаю, как выразить благодарность. Одна только финансовая помощь стоит целого мира, а ведь ты относишься к этому так, будто это твоя собственная судьба.

Позже, выйдя из палаты, Сергей остановился у автомата. Металл кнопок был холоден под пальцами. Банка колы с тихим шипением вскрылась, и горьковато-сладкая прохлада прокатилась по горлу.

Металл газа обжёг нёбо, но неприятное чувство внутри не исчезло.

"Что-то не так…"

Каждый раз, когда пациенты русской рулетки благодарили, внутри всё сжималось. Лицемерие давалось легко, но сухость во рту становилась почти физической болью.

Вторая банка щёлкнула, когда позади раздался звонкий голос:

– О? Шон?

Сергей обернулся. В нескольких шагах стояла Рейчел – как всегда, энергичная, с круглыми, чуть удивлёнными глазами.

– Давно не виделись, – сказал он, пряча усталость за вежливой улыбкой.

– Да уж! Больше двух месяцев, наверное. Не думала, что ты появишься сегодня!

– Сегодня ведь среда? Разве ты не должна быть на работе, в "Голдмане"?

Рейчел засмеялась, отмахнувшись.

– Взяла личный выходной.

Редкость для американских инвестбанков, где люди порой умирают от переработки. Но у Рейчел всегда были особые привилегии.

– Пришла к Джейн?

Джейн была третьей пациенткой русской рулетки. С началом первой клинической фазы испытаний число участников увеличилось, и она вошла в этот список.

Сергей планировал встретиться с ней днём, но теперь понял – не успеет.

– Хотел, но не получится. Срочные дела.

– Жаль. Ты, наверное, совсем загружен…

– А ты зачем здесь, Рейчел? – спросил он, вдруг уловив странную ноту в её голосе. – Дэвид ведь говорил, что уведомления о побочных эффектах будут рассылаться дистанционно.

Рейчел на секунду задумалась, будто выбирая слова, и лишь затем ответила. В воздухе всё ещё витал запах колы, смешанный с больничной антисептикой и тенью того, чего никто не решался произнести вслух. Она когда-то пообещала сама сообщать пациентам о возможных побочных эффектах, но дорога до Филадельфии каждый раз превратилась бы в мучительную трату сил и времени. Поэтому всё должно было решаться иначе – дистанционно, без поездок и суматохи.

– Да, всех уже предупредила по Скайпу, – сказала она, поправляя выбившуюся из прически прядь. – Но всё же… в первый день хотелось быть рядом, лично поддержать.

Её поступок не входил в обязанности, но, кажется, она просто не могла иначе. В Рейчел всегда кипела какая-то тихая страсть – живая, человеческая, почти наивная.

– С таким рвением трудно совмещать обе роли, – заметил Шон, глядя, как свет от окна ложится на её волосы золотистой дымкой.

– На самом деле я скоро уйду из компании, – ответила она неожиданно. – С галереей всё движется быстрее, чем думалось.

Оказалось, за эти месяцы многое успело перемениться.

– Нашёлся крупный покровитель! Если всё пойдёт как надо, галерея откроется раньше срока.

В слове "покровитель" прозвучало что-то большее, чем просто инвестор. Деньги у Рейчел были, и немалые. Речь шла о человеке с влиянием – владельце одного из вашингтонских музеев, который пообещал организовать выставки для художников, которых она поддерживала.

– Этот музей, случаем, не принадлежит семье Мелн? – спросил Шон, прищурившись.

– О? Ты о них слышал?

Конечно, слышал. Старинный род, пахнущий благородной пылью, коллекциями, именами на мраморных досках. Для таких, как Мелны, связь с Рейчел была не просто сделкой, а возможностью блеснуть общественной добродетелью.

Шон лишь коротко кивнул. В голове уже мелькала мысль: всё это может обернуться выгодой. Чем быстрее Рейчел откроет галерею, тем шире станет круг нужных знакомств, тем проще будет использовать ситуацию в своих целях.

– О! Время летит, – спохватилась она, взглянув на часы. – Подожди буквально минутку, забегу к Дилану, поздороваюсь.

– Боюсь, не получится. Надо ехать в аэропорт, – сказал Шон, бросив взгляд на экран телефона. – Вылет в час, опоздать нельзя.

Улыбка вышла чуть натянутой. Разговор с Рейчел был приятен, но график неумолимо подгонял. Встреча с Акманом – лишь в четыре, но на регистрацию и контроль уйдёт уйма времени.

Мысль мелькнула, колкая и капризная: пора бы уже обзавестись личным самолётом. Или хотя бы вертолётом – чтобы не зависеть от расписаний и чужих решений.

– Передам твои чувства, – сказала вдруг Рейчел, глядя с неожиданной мягкостью.

– Что? – не сразу понял он.

– Для Джейн. Тебе ведь жаль, что не успеваешь навестить её лично?

Ошиблась. Жалко было только потерянное время и отсутствие личного борта.

– Шон, ты невероятен, – продолжала она. – Я прихожу к пациентам, потому что это моя работа. А ты… просто из доброты.

Ещё одно недоразумение. Цель визитов к Джейн и Дилану была вовсе не сочувствием. Нужно было проверить, совпадают ли их симптомы с собственными, и добыть хоть крупицу данных, способных продлить жизнь.

Но озвучивать это было нельзя.

– Давай лучше встретимся, когда вернусь в Нью-Йорк, – сказал Шон, оборвав поток слов. – Можно поужинать где-нибудь, спокойно поговорим.

Если открытие галереи близко, пора восстанавливать связи – особенно с теми, кто может пригодиться.

– С удовольствием! – ответила Рейчел, вновь улыбнувшись. – И не переживай, я всё передам.

После короткого прощания он снова подошёл к автомату, взял банку колы. Холодный металл приятно обжёг ладонь. Газировка зашипела, и сладковатая прохлада на миг притупила напряжение.

На секунду мелькнула мысль: стоит ли всё-таки заглянуть к третьей участнице русской рулетки – просто показаться, на минуту? Но быстро ушла, как вспышка.

Бессмысленно. Короткий визит выглядел бы притворством.

Всё внимание следовало сосредоточить на главном.

Сейчас начиналась самая важная часть игры.

Время стремительно подбиралось к встрече с Акманом.

***

Тем же утром, в Нью-Йорке, за стенами одного из сверкающих стеклянных небоскрёбов Манхэттена, воздух в переговорной будто звенел от напряжения. На длинном, отполированном до зеркального блеска столе лежали распечатки графиков, цифры, пометки маркерами. Акман сидел, чуть подавшись вперёд, пальцы барабанили по столешнице с глухим металлическим ритмом.

– Линия защиты не проседает? – спросил он, не отрывая взгляда от монитора.

– Нет, сэр. Удерживается на отметке в пятьдесят долларов. Ни падения, ни признаков слабости, – ответил портфельный менеджер, глухо кашлянув в паузе.

Морщины на лбу Акмана углубились. Он ожидал, что Herbalife уже рухнет, как карточный домик. Обвинения в создании пирамиды, громкие заявления, отчёты, расследование Федеральной торговой комиссии – всё это должно было пробить брешь. Но акции просели всего на десять долларов.

Если бы не вмешательство Айкана…

Сейчас всё должно было бы быть иначе. Вместо этого компания стояла на ногах, будто подпитанная упрямой уверенностью противника.

– Значит, затяжная война, – произнёс он вполголоса.

– Похоже на то.

Это не радовало. Акман не из тех, кто распыляется – его фонд работал узко и точно, как хирургический скальпель. Менее десятка активов, зато каждый под жёстким контролем. Но в прошлом году с торговыми домами вышла осечка – убыток, тяжёлый и громкий. Теперь нужно было победить, отыграть позиции. Herbalife застыла, не двигаясь ни вверх, ни вниз, и время уходило, будто песок сквозь пальцы.

Он уже собирался задать следующий вопрос, когда через прозрачную стену конференц-зала заметил, как у дверей появились двое – менеджер и трейдер, отвечавшие за Allergan.

– Заканчиваем на этом, – бросил Акман, отодвигая бумаги.

Следом за хлопком закрывающейся двери в воздух ворвался новый отчёт – и запах свежей бумаги, и лёгкая дрожь в голосе аналитика.

– Ситуация тревожная, сэр. Кто-то активно скупает пакеты акций Allergan. Ежедневно проходят крупные ордера, цены растут – уже плюс шесть процентов, а теперь подключились импульсные трейдеры, и рост ускоряется.

На стол легли распечатки графиков с зелёными свечами, тянущимися вверх.

– Поначалу закупались осторожно, через опционы, скрытно, – продолжил менеджер, – а теперь действуют открыто, будто нарочно поднимают шум. Готовы терять деньги, лишь бы толкнуть рынок вверх. Неясно, зачем.

Акман замер. В голове вспыхнуло одно имя. Сергей Платонов.

– Следите за движением акций. И держите взгляд на Pareto Innovation. Скоро они проявятся, – произнёс он негромко.

Менеджер колебался.

– Вы уверены, что это Платонов?

После саммита за ним наблюдали особенно пристально. Всё, что касалось его черного лебедя, инвестиций в Эболу и прочих рискованных выходок, было известно вдоль и поперёк. Но как раз из-за этого вера в его здравомыслие таяла.

– Его инвестиции в Эболу были чистой авантюрой, – осторожно заметил менеджер. – Просто повезло.

Акман усмехнулся.

– Повезло, говорите?.. – в голосе звучала едва заметная насмешка. – В этом деле нельзя недооценивать удачу.

Он знал таких, как Платонов. Людей, которые смотрят в самую пропасть и делают шаг вперёд. Обычные инвесторы ждут, пока вероятность успеха поднимется до девяноста девяти процентов, а такие, как он, делают ставку на один единственный шанс. И этот один процент способен взорвать рынок.

Платонов рискнул открыто, выставив на всеобщее обозрение свою ставку. Малейшая ошибка – и его бы растерзали в прессе, превратили в посмешище. Но ставка сработала.

– И всё же, – пробормотал аналитик, – шанс провала был выше. Просто удача…

– Удача, – повторил Акман и медленно покачал головой. – Везение – самое опасное оружие на Уолл-стрит.

Холодная улыбка едва тронула его губы. Слишком уж настойчиво этот русский врывался в поле зрения, как тень, скользящая за плечом. С каждым шагом становилось яснее – их пути пересекутся вновь. И в этом столкновении нельзя было позволить Платонову разрушить планы по Allergan.

Информационная война начинается задолго до первого выстрела. Кто первым получит сведения – тот и победит.

Решение уже созрело. Пора встретиться лицом к лицу.

В этот момент дверь в переговорную приоткрылась, и в комнату просунулась голова секретарши.

– Господин Платонов прибыл.

В воздухе повисла короткая пауза – густая, как перед грозой. На лице Акмана мелькнула тень улыбки.

Охота начиналась.

***

Ровно в четыре пополудни на Седьмой авеню выросла перед глазами стеклянная громада – небоскрёб, в котором обитал один из самых известных хищников с Уолл-стрит. Воздух вокруг дрожал от осенней прохлады и гула машин, а с верхних этажей, где солнце уже пряталось за стеклом, веяло холодным светом и безупречной властью. Именно здесь располагался офис фонда "Мэверик", принадлежащего Биллу Акману.

От блестящих панелей вестибюля отражались шаги – звонкие, уверенные, как удары секундной стрелки. Взгляд сразу нашёл табло этажей: "Maverick Investment, 40F". Название будто само дышало самоуверенностью. "Мэверик" – вольный дух, тот, кто идёт наперекор стадности. В этом слове таилась суть хозяина здания.

Лифт мягко вздохнул, когда двери раскрылись, выпуская на сороковом этаже облако прохладного воздуха с лёгким ароматом полированного дерева. Перед глазами раскинулась просторная приёмная: стеклянные стены до потолка, за ними – мраморный горизонт Нью-Йорка, сверкающий под хрупким октябрьским солнцем. На стене – крупная инсталляция из металла и света, сдержанная, но безупречно дорогая, как галстук, подобранный к безупречному костюму.

Навстречу шагнула женщина – секретарь Акмана, высокая, аккуратно собранные волосы, холодная вежливость в голосе:

– Господин Платонов?

– Да, верно.

– Пожалуйста, подождите здесь.

Она исчезла, оставив запах духов с нотками жасмина и стеклянную тишину, нарушаемую только низким гулом кондиционеров. Ожидание тянулось лениво, как растянутый аккорд. Всё происходящее чувствовалось нарочно: показать, кто задаёт темп, кто здесь хозяин пространства.

Наконец, секретарь вернулась:

– Можете пройти.

Следом за ней – коридор, пропитанный запахом бумаги, кофе и денег. Не в буквальном смысле, но именно денег – того особого их аромата, который источают успешные сделки и человеческое тщеславие.

Она остановилась у стеклянных дверей. За ними находился кабинет генерального директора – не просто кабинет, а почти сцена. Прозрачные стены делали всё внутри видимым, будто Акман наслаждался ролью под светом прожекторов. Внутри он разговаривал с подчинёнными.

Картина выглядела безупречно продуманной. Всё – от позы до расстановки людей – будто было частью спектакля. Очевидно, о визите уже сообщили, но он не стал прерывать разговор. Слишком уж демонстративная небрежность, чтобы быть случайностью.

Когда дверь наконец отворилась, секретарь произнесла:

– Господин Платонов прибыл.

Однако хозяин кабинета не поднял глаз. Он лишь бросил короткий взгляд на своих аналитиков, словно ловил в их лицах едва заметное дрожание – страх, удивление, растерянность. Проверял, не сорвало ли кого-то.

Смысл происходящего становился ясен: проверка на утечку. На прошлой встрече Сергей Платонов успел намекнуть, что кое-что знает о тайнах Акмана. Тот, похоже, решил удостовериться сам.

В воздухе повисла густая тишина, пропитанная запахом свежего кофе и тонким электрическим гулом. Всё внутри подёргивалось лёгким напряжением, будто перед грозой. И казалось – вот-вот что-то начнётся.

Акман выстроил сцену с холодной точностью – словно режиссёр, наблюдающий за труппой сквозь стекло. Каждый взгляд, каждое движение подчинённых под прицелом его внимательных глаз. Всё ради одного – поймать тень сомнения, слабое дрожание зрачков, едва заметный след утечки. Но игра вышла пустой. Все нужные выводы он сделал ещё до этого дня.

Когда кабинет опустел, воздух стал гуще, будто в нём остались следы чужого дыхания. Акман наконец повернулся и с сухой вежливостью произнёс:

– Давненько не пересекались. Присаживайтесь.

Жест в сторону дивана у стены был почти небрежным, но выверенным до миллиметра. Здесь, а не за длинным столом, где виден только торс, можно было рассмотреть собеседника целиком – позу, движения, мельчайшие реакции. Всё это Акман собирал, как аналитик – данные.

На низком столике рядом, среди идеально сложенных журналов, стояла рамка с надписью "Giving Pledge". Бумага, за которой стояло обещание миллиардеров пожертвовать большую часть состояния. Баффет, Гейтс… и вот теперь Акман.

– Так вы и в этом участвуете, – прозвучало с лёгким удивлением.

Уголки его губ дрогнули.

– Пустяки. Всё равно не успел бы потратить всё до конца жизни, так пусть принесёт пользу.

Невозможно было понять – лицемерие это или подлинная вера. Но рамка стояла на виду, словно специально предназначенная для того, чтобы каждый посетитель замечал её первым. Образ добродетеля, поданный с изысканной небрежностью.

– Интересно только одно, – прозвучало ровно, как остриё ножа, входящее в ткань разговора. – Зачем тогда вся эта гонка? Если в итоге всё отдать, к чему такие усилия?

Невидимый удар лёг на воздух. На мгновение улыбка на лице Акмана застыла, как тонкая трещина на стекле.

– Всё дело не в том, как зарабатываются деньги, – ответил он медленно, – а в том, как они тратятся. Если просто оставить их наследникам, они спустят их на ерунду. А пока жив, могу направить их туда, куда считаю нужным. Чтобы изменить мир. Но для этого нужно много. Очень много.

В его словах звучала искренность, сплетённая с хищным тщеславием. Желание не просто оставить след, а перекроить действительность по собственному чертежу.

Он откинулся на спинку кресла, переплёл пальцы.

– Хватит вступлений. Это вы?

Вопрос прозвучал без всяких пояснений, но смысл был очевиден. Аллерган. Тот самый загадочный игрок, скупавший акции и раскачивавший рынок.

– Уточните, что именно имеете в виду, – прозвучал ответ ровно, почти лениво.

– Значит, отрицаете?

На лице Акмана мелькнуло лёгкое презрение. Он не любил туманных фраз, особенно когда дело касалось денег.

– Не отрицаю. Просто точность формулировок полезна для точности ответов.

Пауза. Затем спокойное признание:

– Если речь об Аллергане, да. Это мои покупки.

На губах Акмана появилась тень усмешки.

– Забавно. Ведь именно вы на саммите утверждали, что тайное накопление акций нарушает права акционеров. И вот теперь сами играете в то же самое.

– Возможно. Но ведь это вы тогда сказали, что "если цель достаточно велика, можно позволить себе шаг в серую зону".

Ответ ударил обратно, точно по траектории, рассчитанной до миллиметра. Улыбка на лице Акмана застыла. Он попытался было вернуть равновесие, но голос стал чуть суше.

– На том саммите вы упоминали странный союз. "Троянский конь, где фонды объединяются с корпорациями." Откуда вообще появилась эта идея?

Вопрос, как выстрел, разорвал воздух. Это был уже не обмен колкостями — проверка на знание секретов.

Ответ прозвучал тихо, но отчётливо, как щелчок выключателя:

– Из будущего. Из десяти лет вперёд. Просто помню, что вы уже сделали.

В кабинете наступила тишина, такая плотная, что слышно было, как щёлкнула лампа над стеклянным столом. Запах свежесваренного кофе перемешался с чем-то металлическим – напряжением, граничащим с неверием.

Акман долго смотрел прямо, словно пытаясь угадать, в какой момент перед ним начнётся комедия. В его взгляде – смесь недоверия, раздражения и лёгкой насмешки. Ответом послужило лишь лёгкое пожатие плеч.

– Полагаю, это значит, что отвечать вы не хотите, – произнёс он, холодно скользнув по лицу собеседника глазами.

Такая реакция всегда одинакова. Скажи правду – не поверят. Скажи ложь – начнут внимать. Так устроены люди: правда для них всегда слишком проста, чтобы быть правдой.

Пора было перейти к запасной версии.

– На самом деле, всё дело в особом алгоритме, – прозвучало спокойно.

– Алгоритме? Вы хотите сказать, что именно он предсказал операцию "Троянский конь"?

– Точнее, он показал, что время подходит для появления подобного союза. А вывод о том, кто именно его возглавит, был чисто логическим.

– И почему, интересно, выбор пал именно на меня?

Акман чуть прищурился, будто ожидал комплимента, и не ошибся.

– Потому что столь дерзкий манёвр по силам только тем, кто не признаёт рамок. А вы – именно такой человек. В этом нет сомнений.

В глазах Акмана вспыхнула искра удовлетворения. Признание его "вольного нрава" явно пришлось по вкусу. Этот человек любил, когда его называли оригиналом.

Считать его реакции оказалось удивительно легко. Большинство акул с Уолл-стрит прячут мысли за холодными масками, но он – наоборот. Честолюбие и уверенность в собственном благородстве проступали сквозь каждое движение, каждый взгляд.

– Придётся признать, вы правы, – сказал он с лёгкой улыбкой. – Мы действительно ведём переговоры о приобретении Аллергана вместе с одной компанией.

Такое признание прозвучало неожиданно. Он не назвал партнёра, но и этого хватило, чтобы многое стало ясно.

А потом последовал ход, к которому невозможно было подготовиться.

– Что ж, может, стоит объединить усилия?

Предложение прозвучало просто, но воздух в комнате стал ощутимо плотнее. Союз? С ним?

Впрочем, логика в этом была. Любой, кто держал существенный пакет акций, мог оказаться полезен. Но то, что Акман протягивал руку человеку, который едва ли считался его равным, удивляло.

– Уверяю, вы ничего не потеряете. Мы обеспечим вам место за стратегическим столом при поглощении. Для первой серьёзной кампании – редкий шанс, – продолжил он ровным голосом.

Слова его звучали как шелест купюр – мягко, но с весом. Для молодого фонда подобное предложение стоило целого состояния.

– Кроме того, – добавил он, чуть наклонившись вперёд, – стоит понимать, что публичное партнёрство со мной имеет цену, выходящую далеко за пределы денег.

Имя Акмана в связке с новым игроком – и репутация взлетит до небес. Очевидно, начинал он с пряника. Значит, кнут в запасе отсутствовал.

Не трудно было догадаться, почему. Ситуация с Herbalife застопорилась, позиции шатались. Вероятно, Акману нужно было выиграть время и снизить издержки при слиянии с Аллерганом. Всё указывало на одно – человек напротив испытывал давление. Настолько сильное, что был готов заключить союз с тем, кто едва не насмехался над ним в открытую.

– Почему вдруг такая щедрость? – прозвучало спокойно.

– Лучше объединить влияние, чем дробить его, – последовал ответ. – Да и врагов у меня хватает. Иногда полезно завести друзей.

– Звучит неожиданно. Насколько известно, врагов у вас и правда немало, – прозвучало с лёгкой усмешкой.

Имелся в виду старый конфликт с одним из титанов Уолл-стрит – Айканом. При этом имени лицо Акмана чуть напряглось, взгляд стал холодным, голос – резче.

– Не было намерения становиться его противником, – произнёс он коротко.

Словно каждое слово приходилось вытаскивать через силу.

– Но ведь именно вы подали иск, – напомнили ему.

Речь шла о старой истории, десятилетней давности, когда в суде столкнулись два финансовых гиганта.

Акман не отступил ни на шаг:

– Защищал интересы своих инвесторов. Контракт был чётким, я лишь потребовал, чтобы условия соблюдались.

– Контракт был странным, – прозвучало с оттенком сомнения.

– Всё, что было прописано, выполнялось в точности. После трёх юридических проверок они вдруг решили, что нашли лазейку. Поздно. Суд признал правоту моей стороны.

Интонация его сменилась с оборонительной на ледяную уверенность. Видимо, этот эпизод был для него принципиальным – доказательством собственной правоты, которую он никогда не позволит поставить под сомнение.

И где-то в глубине этого уверенного голоса ощущалась усталость человека, который слишком долго боролся с миром, чтобы теперь позволить себе слабину.

Фраза в контракте, запутанная и скользкая, скрывала в себе простор для толкований, но Акман, похоже, предвидел это заранее и оставил брешь намеренно. В каждой детали чувствовалась его юридическая изворотливость – холодная точность человека, привыкшего не оставлять случайностей. Вопрос лишь в том, было ли это заранее просчитано или просто удачно обернулось в его пользу.

– Похоже, вы не собираетесь принимать моё предложение, – голос Акмана прозвучал жёстко, а взгляд стал колючим, как натянутый провод.

Он, конечно, старался сохранять самообладание, но раздражение проступало на лице. Имя Айкана, едва прозвучавшее в разговоре, задело его больнее всего. Выражение глаз стало ценнее сотни слов – вот она, реакция, которую можно использовать.

Он скрестил ноги, откинулся в кресле и заговорил с менторским оттенком:

– Сейчас эти ваши активистские фонды растут, как грибы после дождя. Но тех, кто добивается настоящего успеха, – единицы. Это поле жестокое, ошибающихся тут не прощают.

И правда, инвестиционный активизм уже стал новой модой – блестящей, шумной, притягательной. Громкие имена, щедрые прибыли, публичные драмы. Но за фасадом лежала изнуряющая борьба, требующая не только денег, но и нервов из стали.

– У вас, конечно, сильное влияние в СМИ, – продолжил он, – но не путайте известность с доверием. Одно не равняется другому. Люди могут знать ваше имя, но не значит, что отдадут вам свои деньги. В конце концов, мы же работаем не на публику, а на акционеров.

Говорил он спокойно, с лёгкой наставительной интонацией, будто преподаватель, читающий лекцию неопытному студенту.

– И не забывайте, – добавил Акман, – в этой игре скрытые издержки огромны. Битвы за доверенности, армия юристов, пиарщики, советники – счета растут, как сорняки.

Слова тонули в гулком воздухе комнаты, но смысл оставался острым, как лезвие.

– Для первой кампании разумнее выбрать безопасный путь, – произнёс он уже мягче, будто предлагал совет из добрых побуждений.

Платонов лишь чуть усмехнулся, уголком рта, почти незаметно.

– Это звучит как тонкая угроза.

– Угроза? – Акман приподнял брови. – Всего лишь совет. Стоит быть рациональным.

– Рациональным…, – эхом повторил Платонов, вглядываясь прямо в собеседника. – Самое рациональное решение – поддержать сторону, которая победит.

– И вы полагаете, что проиграю?

– Да.

Взгляд Акмана на мгновение остекленел. Он не привык слышать подобные слова в лицо. Тогда никто ещё не знал, что в битве за Allergan он действительно потерпит поражение, пусть и с прибылью, которая вскоре станет легендарной. Но выигранные деньги не меняли сути – проигрыш останется в истории.

– Скажите, – Платонов наклонился вперёд, – вы по-настоящему верите, что это слияние принесёт пользу Allergan?

– Разумеется, – без тени сомнений ответил Акман. – Повышение акционерной стоимости – мой главный приоритет.

Слова прозвучали искренне, даже с воодушевлением. Глаза его засветились тем же светом, что и тогда, когда он рассуждал о благотворительности и своей "смелой натуре". Настоящая вера – не поза. Он действительно думал, что действует во благо.

Он не знал. Не представлял, что через несколько лет его союзник – Valeant – рухнет под тяжестью махинаций и скандалов. Что его благородная вера обернётся ловушкой.

Акман поднял глаза и спокойно спросил:

– Так каков ваш ответ?

Пауза повисла густая, как дым. Всё, что нужно было узнать, уже стало ясным. Линии напряжения обозначены, слабые места найдены. Оставалось сделать финальный ход.

– Отказываюсь, – произнёс Платонов тихо, но с твёрдостью холодного металла.

– Можно узнать причину?

– Не хочется садиться на корабль, который идёт ко дну.

Лёгкая тень прошла по лицу Акмана. Улыбка осталась, но потеряла теплоту.

– Подумайте. Второго такого шанса может не быть.

– Разумеется. Обдумаю как следует.

Вежливое кивание – формальность, за которой скрывалось окончательное "нет".

А вечером, когда над городом уже зажглись огни и на экранах новостных агентств заплясали строки срочных сообщений, появилась короткая вспышка текста:

"Сергей Платонов подал уведомление 13D"

Эта сухая строчка стала выстрелом. Молнией, разрезавшей биржевое небо.

Так началась война – тихая, отчётливая, с запахом бумаги, кофе и бензина на улицах. В воздухе повисло предчувствие битвы: не словесной, а рыночной, с выкриками трейдеров, скрежетом аукционов и шорохом великих контрактов.