Деньги не пахнут 6

Глава 13

После формального распределения ролей наступала самая интересная часть спектакля – разжечь пожар, который заметят все. На глазах у публики планировалось сначала вступить в открытую конфронтацию с Акманом, а затем подлить топливо в пламя – так, чтобы ссора превратилась в всенародное шоу. Пока что была лишь декларация в 13D, но этого было мало – требовалось эскалация до полноценной войны; именно поэтому и присутствовал на встрече Сергей Платонов.

В зале стоял запах бетона, свет от люстр падал жёлтым пятном на стол, по которому стучали чашки и ручки – идеальная сцена для слов, что должны были вспыхнуть как искры. Платонов спокойно предложил один из самых рискованных ходов – потребовать полной оплаты сделки наличными. Эксцентричный вызов:

– Оплатите всю сумму полностью наличными, и только тогда совет рассмотрит ваше предложение иначе, – прозвучало ровно, как удар по столу.

Акман сначала растерялся, затем быстро собрался – лицо сморщилось, эмоции моторно проскользнули по чертам: раздражение, сжатая улыбка, желание дипломатии. Ответ последовал в деловом тоне: дорогая однократная сделка целиком за наличные для фармы – редкость; недавний прецедент в технологическом секторе подсказал возможный путь, однако фармацефтическая специфика и ликвидность "Вэлеанта" — ключевые проблемы. В воздухе повисла пауза, в которой слышалось легкое шуршание бумаги и приглушённый гул кондиционера.

Платонов, не меняя выражения, ткнул в больное место:

– Именно – у "Вэлеанта" сейчас нет такой денежной подушки. Обмен акциями выгоден продавцу только при уверенности в будущем росте котировок. А мы не верим в это будущее – считаем, что котировки скоро обесценятся.

Слова упали тяжёлом звуком; Акман сохранял лицо профессионала, но в глазах мелькнуло что-то вроде внутреннего сжатия. Любой хороший торговец будто бы может вырубить противника одним точным замечанием – так сделано было и сейчас.

Разговор скользил от аргумента к аргументу – политики речи, деловые отмазки, намёки на риски. Платонов не столько вел спор, сколько подталкивал к выбору: продолжать дипломатические торги и тратить силы на объяснения, или же принять принципиальную, чистую форму расчёта – наличные. В кресле у окна, где лёгкий ветер играл шторой, пространство между ними становилось ареной: кто первым уступит – тот проиграет инициативу в общем шоу. Стук костяшек пальцев по столу, шёпот помощников за стеклом – всё это превращалось в преддверие громкого столкновения, которое должно было разгореться совсем скоро.

Акман, словно воспитанный джентльмен, аккуратно сменил тактику и обратился к генеральному директору Беккетту с целой стопкой финансовых выкладок. Бумажный шелест отчетов, шуршание страниц и тихий треск ручки по бланку заполнили комнату – пахло крепким кофе и кожаной обивкой кресел. Он с энтузиазмом декламировал преимущества Valeant:

– Портфель продуктов, высокий уровень рентабельности, нишевые рынки с минимальной конкуренцией, – подкрепляя слова графиками и таблицами Excel, которые отражались холодным блеском на экране ноутбука.

Такой прием – обрушить на оппонента цифры и расчеты – уже неоднократно срабатывал в прошлом. Однако цель в данный момент была иной: не спор о мультипликаторах, а сцена для публики. Публичная аудитория не восхищается балансами и коэффициентами – её интересует человеческое: борьба, предательство, яркие лица и понятные архетипы. Именно поэтому неожиданное вмешательство имени Айкана стало идеальным ходом для разжигания драматургии.

Резкая пауза, и в комнате прозвучала фраза:

– Вам, должно быть, известно, что Айкан предложил полную оплату наличными? – ложь, спроецированная как факт.

Реакция Акмана мгновенно застыла: в глазах мелькнуло знакомое "так и думал", он поверил – по крайней мере на секунду. Подмена вины на старого соперника удалась: внимание перескочило с утомительных таблиц на привычный для всех сюжет "Айкан-против-Акмана".

Акман попытался разжечь сомнение:

– Айкан – охотник за быстрым возвратом, он не строит долгосрочной ценности; после своего заработка он уйдет, а Аллерган окажется внизу вместе с обанкротившимся Valeant. Неужели забыли историю с TMA? – голос его стал жестче, память о прошлых рейдах вызывала у некоторых на лицах тень беспокойства.

Рассказ об операциях прошлого – кредиты под дивиденды, распродажа активов, последующее падение качества – звучал как приговор.

Но ставка была сыграна по-другому: спокойный ответ:

– То было тридцать лет назад, Айкан изменился; кроме того, решения в нашем совместном фонде принимаются 50 на 50, и ни один из нас не допустит беспощадного рейдера – прозвучал твердо, сдержанно, как удар по колоколу.

Речь сопровождалась легким ударом ладони по столу, крошечным звуком, который показал уверенность в словах. Беккетт, сидящий рядом, поддержал:

– Не соглашусь с методами прошлого, но в оценке Valeant мы склоняемся к той же точке зрения – искренность его позиции была скорее враждебностью к самой компании, чем в полном доверии.

Комната наполнилась напряжением и запахом вскомканых салфеток; присутствующие ощутили, что спор перешел из сухой экономики в человеческую арену – туда, где выигрывает не тот, кто прав на бумаге, а тот, кто умеет управлять вниманием.

Зал заседаний наполнился лёгким шумом – приглушённый шелест костюмов, тихое постукивание ручки о стол, запах свежесваренного кофе, от которого в горле появлялась горчинка. Важнее всего было одно: на чьей стороне теперь оказалась сила, способная переломить ход игры.

– Наша позиция остаётся прежней. Полная оплата наличными, – прозвучало громко и ровно, голос директора Беккетта резонировал по комнате, словно удар колокола. Холодный свет люстр бросал на стол отпечатки рук и блеск конвертов с материалами.

Акман на мгновение потерял привычную уверенность; глаза его сузились, губы сжались в тугой улыбке. Он сцепил пальцы, и в этой жесткой позе почувствовалась угроза.

– Надеялись избежать борьбы на двух фронтах… но, похоже, выбора больше нет, – произнёс он, словно ставя шахматную фигуру на доску.

Его взгляд скользнул от Беккетта к Сергею Платонову – новым, но уже заметным игроком в этой партии.

– В войне на двух театрах нужно быстро ликвидировать более слабого противника и сосредоточить ресурсы. Между Herbalife и Allergan, по моему мнению, проще действовать против Allergan. Уверены, что не пожалеете? – это была не просьба, а ультиматум, который пахнул металлом и дымом возможного конфликта.

Сергей Платонов ответил спокойно, голос был ровным, но в нём слышался стальной отблеск.

– Раз уж настаиваете, – предложил он, – пойдём на уступку: 99% наличными.

Мгновение тишины, словно пауза перед грозой. Один процент – не уступка, а приманка; это был ход, рассчитанный на реакцию соперника.

Акман рассмеялся коротко, горько.

– Понимаете, к чему это приведёт, – тихо проговорил он.

В этом смехе скользила предвкушающая ядро борьбы уверенность.

– Скоро услышите новости, – добавил он, и эти слова, выпущенные в пространство, уже несли на себе клеймо грядущей бури.

Через неделю заголовки врезались в ленты:

– Акман пытается осуществить враждебное поглощение Allergan… Обращение к акционерам с офертой.

Пространство общественного внимания превратилось в арену. Правила войны – теперь понятны: Акман собрался переманивать акционеров, предлагая деньги напрямую, а ответной задачей становилось удержать их верность любой ценой.

Сущность тендерного предложения – предельно проста и хладнокровна: убедить владельцев пакетов акций продать их. Объявленная сумма, формула обмена акциями Valeant – всё это начало открытой кампании. В итоге победителем окажется тот, кто сможет завоевать сердца и умы пайщиков – та самая сцена, в которую так хотелось вывести конфликт.

Акман сделал первый ход: следующего дня после оглашения оферты прошёл масштабный публичный показ с онлайн-трансляцией. Его выступление было отточенной картинкой – доброе лицо, уверенные фразы, он говорил о "поиске мирного решения" и упрекал совет директоров Allergan в якобы нежелании торговаться по-честному.

– Allergan отказался принять что-либо, кроме 100% наличных, руководствуясь нелепыми заявлениями о скорой утрате стоимости Valeant, – акцентировал он с бровями, поднятыми для драматического эффекта.

Так начался отборочный тур публичной войны, где вместо отчетов и таблиц решает риторика, а победа приходит к тому, кто сумеет громче и убедительнее заговорить с народом акционеров. Зал слушал, воздух стал плотнее, и каждый звук — скрежет стула, приглушённый вздох – напоминал о том, что битва только разгорается.

Зал был пропитан дорогого лака для мебели, где-то в глубине сцены тихо потрескивали лампы, и камеры уже жужжали, ловя каждое движение Акмана. Его голос звучал с холодной уверенностью, будто отточенный инструмент, играющий на нервах публики.

В искусстве манипулировать мнением толпы всегда существовало одно безотказное правило – говорить то, что слушатели жаждут услышать. А сейчас аудитория жаждала лишь одного – обещания роста акций.

Акман не подвёл. Его слова текли плавно, как блестящее машинное масло, обволакивая цифры, графики, проценты.

– За последний квартал доходы компании выросли на тридцать три процента. А за шесть лет цена акций поднялась с девяти долларов до ста сорока – рост более чем в тысячу процентов!

В зале послышался лёгкий шорох – кто-то поправил очки, кто-то тихо вздохнул. Звучало так, будто перед ними рассказывали не о фармацевтическом концерне, а о новом золотом руднике. Даже валютчики на Уолл-стрит позавидовали бы такой динамике.

Он предлагал каждому акционеру сделку, от которой, казалось, отказываться было глупо: пятьдесят восемь с половиной долларов наличными и доля в "биткоиноподобных" акциях "Валианта". Сочетание живых денег и миража стремительного роста действовало на публику, как запах жареного хлеба на голодного – одурманивающе.

Но Акман не остановился. Он заранее знал, какие возражения могут последовать, и мягко расставил защитные барьеры:

– Некоторые сомневаются, что такие темпы устойчивы… но это недопонимание. "Валиант" – не просто производитель лекарств, это платформа, создающая ценность для каждого своего подразделения."

Он произнёс это слово – "платформа" – с особым нажимом, будто говорил о чем-то возвышенном, почти мистическом. Затем плавно перешёл к сравнению с "империей Баффетта":

– Посмотрите на "Беркшир Хэтэуэй". Там дочерние компании работают как единый организм, делясь опытом, капиталом, связями. "Валиант" устроен так же – он создаёт среду, где каждая часть усиливает другую."

Сравнение с Баффеттом оказалось ходом безупречным. В сознании слушателей компания сразу засияла ореолом величия.

– И чтобы доказать уверенность в будущем "Валианта", – продолжил Акман, – двадцать процентов средств нашего фонда вложено именно туда."

Он говорил это тоном человека, рискующего личным состоянием ради идеи, будто рыцарь, ставящий жизнь на кон в бою за корону.

А затем, когда публика уже проглотила приманку, наступила вторая часть спектакля – демонизация врага.

– Но Айкан и Сергей Платонов – другие. Особенно Айкан… Ему нельзя доверять.

В голосе Акмана появилось тягучее, почти трагическое звучание. Он понизил тембр, взглянул вниз, будто заново переживал воспоминания.

– Десять лет назад, – сказал он, – в самый трудный период жизни, судьба столкнула меня с ним. Тогда пришлось закрывать первый фонд, возвращать средства инвесторам. Мы заключили соглашение – передача акций в обмен на долю будущей прибыли. Эти акции принадлежали не мне, а вкладчикам. Обязан был защитить их интересы.

Он замолчал на секунду. В зале стояла такая тишина, что слышно было, как трещит пластик микрофона под пальцами.

– Но вскоре компания была поглощена, и Айкан продал акции с тридцатипроцентной наценкой. Когда настал момент рассчитаться, он отказался, заявив, что договор касался только обычных биржевых доходов. Извратил суть сделки.

Акман превратил соперника в безжалостного ростовщика, и публика, как зачарованная, следила за каждым словом. Его голос слегка дрогнул:

– Он не слушал, не отвечал. Для него я был никто – неудачник, проигравший управляющий. Но отступить не мог. Подал в суд. Был должен своим инвесторам.

История завершилась торжествующим аккордом: суд обязал Айкана выплатить девять миллионов долларов компенсации.

– Для него это были крохи, – произнёс Акман, сжав пальцы, – но посмотрите, что он делает теперь!

В его тоне звучала настоящая горечь. И вдруг стало ясно – человек перед камерами не притворяется. Каждое движение, каждое слово дышало искренностью. Этот порыв не просто убеждал, он вызывал сочувствие.

– С тех пор, – добавил он, – Айкан затаил обиду. Его участие сейчас – не ради акционеров, а ради мести.

Плечи его расправились, подбородок поднялся. В каждом жесте чувствовалась роль героя, прошедшего через предательство и вернувшегося победителем.

– Прошу всех помнить – факты решают, а не эмоции. Слияние "Аллергана2 и "Валианта" – шанс, который изменит фармацевтический рынок навсегда. Личные счёты не должны разрушить будущее.

С этими словами Акман завершил своё выступление.

Атака получилась впечатляющей. Он заманил аудиторию обещанием стремительного роста, выставил себя праведником и возложил на Айкана роль злодея. Даже акционеры почувствовали себя мишенями чужих интриг.

Голос, жестикуляция, личная драма – всё работало на него.

Но один просчёт всё же остался – Сергей Платонов. Тот самый, кто стоял по одну сторону с "злодеем".

В воздухе повисло ощущение близкой схватки. Платонов уже готовил ответ. И знал наверняка: по части харизмы и доверия уступать Акману не придётся. На сцену вот-вот выйдет другой рассказчик, чей голос уже покорял толпу в делах "Эпикура" и "Теранос".

***

Утро выдалось прозрачным и звонким, как монета, только что покинувшая пресс. В воздухе висел лёгкий привкус озона от утренних дождей. На экранах биржевых залов по всей стране мелькали знакомые буквы программы "Squawk Talk" – священного ритуала для каждого трейдера, того утреннего колокола, что возвещает начало нового рыночного дня.

В студии царила почти храмовая тишина, нарушаемая лишь ровным гудением аппаратуры. Яркий свет софитов стекал по лакированному столу, а на экране появился Акман – подтянутый, уверенный, с тем спокойствием человека, привыкшего к публике и миллионам зрителей.

Он говорил мягко, но чётко, словно хирург, вскрывающий аргумент за аргументом:

– Allergan – выдающаяся компания, но её стратегия роста зашла в тупик. Эпоха, когда можно было расти за счёт безудержных инвестиций в исследования, закончилась. Настало время создавать реальную, ощутимую прибыль.

Слова ложились ровно, как гладкие камешки на дно пруда. Смысл его речи был прост – не мечты о будущем, а выгода сегодня.

Он не размахивал руками, не кричал. Лишь спокойно перечислял цифры:

– За последние пять лет "Аллерган" тратил семнадцать процентов выручки на исследования, но продажи росли всего на восемь процентов в год. "Валиант", ограничивая эти расходы до трёх процентов и скупая уже проверенные продукты, добился роста выручки на двадцать три процента и увеличения прибыли на акцию наполовину.

Голоса биржевых аналитиков, наблюдавших за трансляцией, загудели, как пчелиный рой. Цифры сверкали – неоспоримые, хищно-логичные. Акман предлагал простую сделку: обменять акции "Аллергана" на доли в "Валианте" – и вместе с ними получить билет на экспресс, мчащийся к богатству.

– Зачем держаться за бумагу с вялым ростом, если перед вами – стремительный взлёт? – именно это звучало между строк.

Каждая фраза тянула слушателей в сладкую западню, шептала в ухо: "вложи – и разбогатеешь".

Он даже предвосхитил возражения Айкана и Сергея Платонова:

– Они скажут, что такой рост невозможен. Но это всего лишь догадки. Смотрите на реальные цифры, а не на страхи.

Холодная уверенность и стальные формулировки делали своё дело. Уже через час после эфира акции "Аллергана" подскочили на двадцать два процента. Рынок откликнулся, как зверь на запах крови.

Достаточно было убедить ещё сорок одну часть владельцев акций – и победа достанется Акману.

Но в игре оставался другой участник, тот, кто не собирался позволять случиться этому исходу.

На следующий день у дверей той же студии, где ещё вчера звучал голос Акмана, зазвучали шаги Сергея Платонова. Коридоры CNBC пахли озоном и свежей бумагой, свет от мониторов холодно отражался на стекле.

У стойки регистрации его встретила женщина с ярко-рыжими волосами и лёгкой улыбкой:

– Шон? Прошу вас, сюда, в комнату ожидания.

Координатор программы – Николь. Лицо, мелькавшее однажды во время дела "Теранос".

– Николь… Мы уже встречались, верно? – произнёс он спокойно, и на лице женщины мелькнуло удивление.

– Вы… помните моё имя?

– Конечно. Такое не забывается.

На самом деле Сергей помнил всех – от операторов до ассистентов. Особенно тех, кто решал, кого пригласить в эфир.

Николь рассмеялась, искренне польщённая. Голос её прозвучал мягко, как шелест бумаги:

– У вас удивительная память! И манера говорить – прямая, открытая. Люди вам верят, это редкий дар.

– Возможно. Но камера всё ещё заставляет волноваться.

– Правда? А не скажешь! – улыбнулась она, поворачивая к коридору, где пахло кофе и светом ламп.

– Придётся привыкать, – ответил он. – Так что если вдруг понадоблюсь в эфире, звоните прямо мне. Не обязательно через секретаря. Хоть просто поговорить – всегда рад.

Эти слова прозвучали просто, без нажима, но в них скользнула уверенная нотка.

Никаких официальных заявок, никаких протоколов – только личные связи. Такие тонкие нити, что связывают людей за кулисами эфира, потом решают, кого покажут миллионам.

Пахло эфирным маслом из гримёрки, где-то хлопнула дверь, и кто-то шепнул в наушник: "Пять минут до выхода".

Новая сцена была готова. Свет зажёгся, как рассвет над городом, и Платонов шагнул в неё, зная – теперь очередь за ним.

Смех зазвенел лёгко, как бокал, ударившийся о край стола.

– Ха-ха, если продолжишь так говорить, стану звонить тебе каждый раз, когда кто-то отменит встречу!

– Звони хоть ночью. Пока ноги держат в Нью-Йорке и график не трещит по швам, приеду без разговоров.

– Правда?

– Совершенно серьёзно. Вот, держи личный номер…

Пока цифры перекочёвывали из руки в руку, лифт скользнул вверх, и стальные створки мягко разошлись, открывая путь.

– Приехали. Вернусь минут за пятнадцать до эфира.

В гримёрке пахло пластиком от новых микрофонов. Под светом ламп, отливающих жёлтым, уже сидел Беккет – генеральный директор "Аллергана". Обычно спокойный, с лицом, словно высеченным из камня, теперь он выглядел не лучшим образом: губы побледнели, пальцы теребили край бумаг, взгляд метался между столом и экраном.

– Что-то вид слишком тревожный.

– Тревожный, да…, – Беккет тихо усмехнулся, глядя в пол, где отражались тени прожекторов. – Теперь понятно, почему Акмана зовут мастером общественного давления. Смотрел его трансляцию и поймал себя на мысли – почти поверил каждому слову. Не знаю, сможем ли переиграть такого человека…

– Сможем. Сегодня не один ведь.

Беккет поднял взгляд, в котором сквозило сомнение, и после короткой паузы осторожно произнёс:

– А господин Айкан не собирается выступить на телевидении?

Скрытый смысл витал в воздухе: не слишком ли дерзко выходить против Акмана в одиночку?

Стоило задержать на нём взгляд, как он торопливо добавил:

– Не пойми неправильно, Шон. Уважение к тебе полное. Просто… твой голос сильнее звучит среди обычных людей, а не в среде акционеров и финансистов. Публика с Уолл-стрит мыслит по-другому. Против неё Акман может иметь преимущество…

Аргумент был весомым. Имя Шона действительно сияло в массах – за справедливость, за честность, за то, что шёл против гигантов. Но в глазах инвесторов, привыкших считать не сердца, а проценты, это могло выглядеть как театральная поза.

Тем не менее губы тронула уверенная улыбка.

– Общественное мнение – сила, которой пренебрегать опасно. Сделаем так, что спор о поглощении выйдет далеко за стены фондовых бирж. Пусть вся страна заговорит.

– Страна? – Беккет моргнул несколько раз, будто не расслышал.

Вопрос повис в воздухе, но ответа не последовало. Только тихое жужжание камер за стеной, запах пудры и свет прожектора, пробивающийся из-за двери, предвещали начало боя.

***

– Эфир через пять… четыре… три… две… одну!

Вспыхнули мониторы. В воздухе запахло горячим металлом осветительных приборов.

– Сегодня у нас в студии Беккет, генеральный директор компании "Аллерган", и Шон, член совета директоров и глава "Парето Инновейшнз". Господа, что вы думаете о предложении Акмана?

Сценарий был заранее прописан: первым говорил Беккет. Его голос звучал ровно, чуть глухо, будто пробивался сквозь вату.

– Модель, предложенная Акманом, крайне рискованна. Стоит вспомнить корпорации восьмидесятых и начала девяностых, что погнались за безудержным расширением через слияния и поглощения – почти все рухнули…

Но что-то в его речи не срабатывало. В ней не было жизни.

Слова звенели сухо, как пустые коробки, – без ритма, без огня. На мониторе лицо Беккета выглядело усталым, взгляд ускользал от камеры. Он говорил о процентах и схемах, тогда как Акман уже превратил себя в символ, в героя борьбы против "жадных консерваторов".

В студии стояла сухая жара, пахло гримом, свет обжигал кожу. Где-то под ногами тихо тикали часы, отсчитывая секунды до момента, когда придётся вступить в игру самому.

И воздух дрожал – предчувствием грядущей схватки.

Ошибку Беккета можно было почти услышать – не резкую, не громкую, а глухую, как треск пересохшей ветки под ногой. Он упирался в числа, в отчёты, в экономику, а суть ускользала, будто песок сквозь пальцы. Сражение за мнение масс – это не война аргументов, а поединок историй. Выигрывает тот, чья история звучит убедительнее, красивее, сильнее.

У Акмана с этим всё было отточено. В его сказке трудолюбивый инвестор мечтал соединить компанию бурного роста "Вэлиант" с "Аллерганом", но на пути стоял злодей Айкан – человек из прошлого, движимый затаённой обидой. Широкая публика жадно глотала эту драму: доблестный герой против мстительного противника, страсти, деньги, обещание сверхприбыли. Всё как в хорошем романе.

А что противопоставлял Беккет? Сухие цифры, скучные сомнения, критику "Вэлианта" за фальшивый рост. На первый взгляд, стратегия разумная – но ведь, оспаривая чужую правду, сам невольно остаёшься внутри чужой истории. Акман писал сценарий, а остальные, сами того не замечая, играли по его нотам.

Нужна была не контратака, а своя легенда. Новая, более сильная. Та, в которую поверят даже те, кто устал верить.

Когда ведущий повернулся в сторону Шона, в воздухе будто щёлкнула невидимая пружина.

– Значит, и господин Айкан сомневается в росте "Вэлианта"? Вы ведь ближе всех к нему, Шон, расскажите.

Вопрос звучал не про него – имя Айкана вытесняло всё остальное, словно чужая тень на светлой стене. Так сработала акмановская ловушка: главная роль отдана "злодею", а все остальные – лишь статисты.

– Это не Айкан считает, что "Вэлиант" переоценён. Это моё мнение. Он лишь прислушался.

– Он… сомневается? – ведущий поднял брови.

– Айкан всегда сторонился медицины. Пришлось уговаривать долго. Даже сейчас он не до конца уверен, стоит ли влезать.

В зале пролетел лёгкий ропот.

– Значит, Акман ошибается? Его обвинение в личной мести – выдумка?

– Совершенно верно. Чтобы он согласился, пришлось потратить немало сил.

– Тогда выходит, вы – тот, кто ведёт за собой?

Фраза прозвучала тихо, но словно ударила по экрану током. Картина сместилась. Айкан больше не злодей. На сцене появился другой герой – тот, кто заставил старого хищника двинуться в бой ради идеи.

– Но почему выбрали партнёром именно его? – ведущий чуть прищурился. – Айкан ведь… ну, мягко говоря, человек с репутацией.

– С репутацией злодея? – улыбка блеснула, как лезвие.

– Именно. Его нельзя назвать мягким человеком.

– С злодеями сотрудничают лишь по одной причине – чтобы свергнуть злодея покрупнее.

– А под этим вы имеете в виду Акмана?

– Не назвал бы его злодеем… но кое-что подозрительное в его поступках всё же есть.

Пальцы сцепились на столе, голос стал ровным, уверенным:

– Акман всегда проповедовал прозрачность. Но теперь действует тайно, с юридическими рисками. Странное поведение для героя, не находите?

Так создавалась новая история: "падший герой" Акман и компания, за которой тянулся запах чего-то тухлого – "Вэлиант".

– Их союз показался любопытным, – продолжил Шон. – Тем более что "Вэлиант" давно был под наблюдением. У них слишком ровный рост, будто нарисованный линейкой. Для фирмы, живущей на одних поглощениях, это невозможно. Алгоритм не сходится. А когда алгоритм не сходится – это всегда тревожный знак.

Ведущий наклонился вперёд.

– Как тогда, с "Теранос"?

– Именно. Тогда всё началось с того же – с нестыковок. Не утверждаю, что "Вэлиант" мошенники. Но присмотреться стоит.

Теперь картина сложилась. Не просто делец – разоблачитель. Тот, кто чуял фальшь на расстоянии. Против него – падший герой Акман и подозрительная компания. А союз с Айканом выглядел теперь как вынужденная мера: борьба двух меньших зол против одного большого.

И всё же не хватало последнего акцента – того, что вытащит историю из деловых новостей в первые полосы страны.

– Проблема в том, – сказал Шон, глядя прямо в камеру, – что их прибыль строится на повышении цен на лекарства. Иногда – чудовищном. Препарат от болезни Вильсона, "Купримин", подорожал у них на тысячу процентов. Для компании это цифры, для пациентов – приговор.

Ведущий откинулся в кресле.

– Это, конечно… неприятно.

Холодная вежливость в голосе – ни капли сочувствия. Редкие болезни не трогают сердца. Они чужие. Чтобы всколыхнуть страну, нужна боль, знакомая каждому.

– Если же "Вэлиант" поглотит "Аллерган", – произнёс Шон тихо, почти шёпотом, – цены на все их препараты взлетят. В среднем на пятьсот процентов. В том числе… на "Ботокс".

Слова легли в тишину, как капля чернил в воду. Мир на мгновение застыл. А потом по лентам новостей пошли первые заголовки.

"Акман и "Вэлиант" готовят повышение цен на "Ботокс"."

Вот теперь началось настоящее сражение.

Конец книги. Следующая книга: ссылка будет позднее.