Деньги не пахнут 6

Глава 5

Америка узнала его имя в один день – Эрик Стэнли. Приехал из Либерии навестить семью в Техасе, но жар, который не спадал несколько дней, привёл его в местную больницу. Тамошние врачи, уставшие и самоуверенные, не обратили внимания на запись в анкете о месте прибытия. Услышав про Африку, просто кивнули и отпустили пациента домой – с банальным диагнозом простуды.

Два дня спустя в палате скорой помощи всё уже пахло дезинфекцией и паникой. Тело Стэнли лихорадило, кожа блестела от пота, дыхание хрипело, словно кто-то изнутри стягивал грудь железной проволокой. Только тогда пришло осознание – Эбола.

В ту же ночь все телеканалы, от утренних шоу до новостных гигантов, загудели как пчелиный рой.

"Центр по контролю и профилактике заболеваний направил спецотряд, – гласили экстренные сводки, – риск для населения минимален."

Но тревога уже просочилась в каждую кухню, в каждый бар, в каждое такси. До этого дня Эбола существовала где-то далеко – за океаном, среди пыльных африканских деревень и палаток гуманитарных миссий. Её упоминали мимоходом, рассуждая о помощи "бедным странам".

Теперь вирус ступил на американскую землю.

Слово "Техас" вдруг стало звучать угрожающе.

Система проверки путешественников и карантинные меры, которыми так гордились чиновники, треснули, как стекло под ботинком.

Страх пах потом, хлоркой и тревожными заголовками. Люди уткнулись в экраны, слушая всё новые и новые ужасы:

– Смертность доходит до девяноста процентов…

– Начинается как грипп, но переходит в внутренние кровотечения…

– Передаётся через биологические жидкости…

– А вакцины нет.

Эти фразы, произносимые холодными голосами дикторов, резали сознание, будто ржавые ножи. Публика глотала слова, как яд, и тревога росла. Всё происходящее всё сильнее напоминало голливудский триллер, где вирус сметает человечество, оставляя выжженные города и пустые супермаркеты.

Один из ведущих попытался успокоить зрителей:

– Эбола не передаётся по воздуху.

Но наутро появились новые эксперты – серьёзные, в дорогих костюмах и с тревожными морщинами.

– Мельчайшие капли слюны могут попасть на слизистые во время близкого разговора, – рассуждал один.

– Современные смывные системы унитазов создают микросплески жидкости, – добавил другой, – а вирус может сохраняться на поверхностях.

Научно это звучало маловероятно. Но общественное воображение уже работало на пределе.

В памяти всплыла сцена из популярного фильма: капля крови падает на глаз героя – и всё кончено.

И теперь, когда журналист спрашивал эксперта, возможно ли подобное, тот отвечал:

– Вероятность ничтожно мала… но не равна нулю.

Этого хватило, чтобы паника вспыхнула с новой силой.

Телеведущие улыбались в камеры, но глаза их блестели от азарта. Паника продавалась лучше, чем лекарства.

Следом начался новый виток – поиск виновных.

– Пациент сам сообщил, что прибыл из Либерии, – кричал один репортёр. – Но эта информация не дошла до дежурных врачей!

– Он два дня ходил без изоляции, делил палату с другими больными! – возмущались другие.

– Если система здравоохранения допускает подобное во время крупнейшей эпидемии, то какой же это контроль?

Всё внимание страны было приковано к одному человеку. Камеры ловили каждое слово, чиновники прятали взгляды, больница превратилась в осаждённую крепость.

Десять дней спустя короткая строка на новостных лентах поставила точку в этой истории:

– Первый пациент, Эрик Стэнли, скончался.

Вечерний воздух в Техасе был тёплым, но по спине у многих прошёл холодок – будто где-то невидимо над землёй раскрылось что-то гораздо страшнее, чем вирус.

Смерть Стэнли потрясла страну. Умер он не где-то в тропической глуши, не под шум дождей над африканской саванной, а в Соединённых Штатах – в стране, где больницы сияют стерильной белизной, а врачи привыкли верить, что им подвластно любое заболевание. Но всё это оказалось лишь началом.

***

Новостные сводки вспыхнули тревожными заголовками:

"Срочное сообщение. Подтверждены новые случаи заражения. Две медсестры, лечившие Стэнли, дали положительный результат на вирус…"

Эти женщины не были случайными людьми. Они знали, с чем имеют дело, носили защитные костюмы, следовали инструкциям Центра по контролю заболеваний. Но даже профессионалы оказались беззащитны. Эпидемия, словно насмешка над человеческой самоуверенностью, протянула свои нити туда, где царил порядок и уверенность.

– Даже строго следуя протоколам CDC, медицинские сотрудники заразились. Это доказывает, насколько опасен вирус…

Страх вспыхнул с новой силой. Люди смотрели на телеэкраны, где дикторы с холодными голосами зачитывали сводки, а за их спинами мерцали красные буквы "EBOLA".

***

Но вскоре появились ещё более тревожные сведения. Расследование выявило, что никакой внятной системы защиты попросту не существовало.

– Медсёстры, принимавшие пациента, были в тонких халатах без водонепроницаемого покрытия. Перчатки – короткие, без плотных манжет. Маски – обычные хирургические, а не защитные N-95. Лицевые щитки им даже не выдали.

– Костюмы оставляли открытой шею, и многие, опасаясь заражения, заклеивали кожу медицинской лентой, лишь бы закрыть уязвимое место.

Эти признания прозвучали из уст сотрудницы той самой больницы. Слова её были пропитаны усталостью и отчаянием – голос, как у человека, видевшего больше, чем способен вынести.

Пациент к тому времени страдал от неукротимой рвоты и поноса. Жидкости летели брызгами, а ткань халатов промокала мгновенно. Вероятность заражения была не просто высокой – она казалась неизбежной.

– Образцы крови и других жидкостей передавались через больничную пневмотрубу, хотя по инструкции они должны транспортироваться вручную, в герметичных контейнерах…

– Система, использовавшаяся для транспортировки, могла быть заражена. Значит, под угрозой оказались и лабораторные сотрудники.

Это был не кошмар – это была халатность, обнажившая уязвимость цивилизации, привыкшей считать себя неуязвимой.

***

А потом грянула новость, от которой в эфире повисла мёртвая тишина.

– Одна из заражённых медсестёр посетила родственников в Кливленде, уже имея симптомы болезни…

Позже выяснилось, что она летела туда на обычном пассажирском рейсе. Люди рядом с ней шутили, стюардессы разносили кофе, а где-то в салоне сидел вирус – невидимый, но живой.

– CDC ведёт наблюдение за 132 пассажирами, летевшими тем же рейсом…

По официальным данным, Эбола не передаётся по воздуху. Но это не успокаивало. В воображении людей оживали кадры из фильмов: мельчайшие капли, попавшие в глаза, рука, коснувшаяся поручня, дыхание рядом…

– Главное не сам перелёт. Если хотя бы один человек из этого круга заболеет, начнётся цепная реакция…

Телевизоры заполнились картами США, усыпанными красными точками. Внизу ползла подпись: "Прогноз распространения при худшем сценарии". На фоне тревожной музыки дикторы говорили о "биологической угрозе национального масштаба".

***

И всё это происходило всего за два месяца до промежуточных выборов.

Политики, учуяв запах крови и паники, ринулись на экраны, словно коршуны.

– Текущее правительство не заслуживает доверия! Их реакция – это позор для нации!

– Если бы тогда победил Ромни, до этого бы не дошло!

Телевизионные студии превращались в арены, где борьба за власть смешалась с ужасом перед болезнью. Запах дезинфекции, тревога в голосах ведущих, шорох бумаг на столах – всё сливалось в один нервный гул. Страна, привыкшая считать себя центром мира, внезапно ощутила себя хрупкой и смертной.

Паника пахла озоном от разогретых студийных ламп и едким потом репортёров, сутками не отходивших от камер. Политики, почуявшие слабость общества, как стервятники, ринулись в бой за рейтинг. Их речи звучали громко, будто приговоры, обрамлённые знакомыми лозунгами о "границах", "чужаках" и "защите родины".

– Что если боевики специально отправят заражённых в США, чтобы устроить биологическую атаку?! – крикнул в микрофон конгрессмен из Южной Каролины, сжимая кулак над трибуной.

Толпа в зале вздрогнула. Камеры поймали вспышки гнева, страх в глазах, аплодисменты, похожие на рёв.

– Время закрыть границы! – подхватил другой. – Из Мексики ежедневно приходят больные дети, улыбающиеся своими невинными лицами, но несущие заразу! Ради безопасности нации пора остановить поток путешественников!

Слова были словно искры, попадающие в пороховой склад общественного сознания. Люди у экранов телевизоров, на кухнях, в автобусах – все начинали шептаться, кивать, соглашаться. Страх оказался удобным инструментом. На нём можно было построить целую кампанию.

***

На экранах мелькнула фотография: санитарный самолёт, внутри – заражённая медсестра. А рядом, всего в нескольких шагах, мужчина без защитного костюма, без маски, без ничего.

– Смотрите! Они даже не соблюдают протоколы! – гремели ведущие. – Как можно доверять таким властям?

Фотография облетела все телеканалы и ленты соцсетей, пропитавшись возмущением. Никто не слушал объяснений.

А ведь они были. Полный защитный костюм лишал человека обзора – одно неверное движение, и ткань могла зацепиться, порваться. Поэтому, по инструкции, рядом должен был стоять ассистент без скафандра, на безопасном расстоянии, чтобы направлять взглядом.

Но здравый смысл тонул в хоре панических голосов.

– Правительство врёт! – писали на форумах. – Они скрывают масштабы!

Каждый, кто сомневался, мгновенно превращался в "наивного", "купленного" или "врага народа".

***

Затем в эфире всплыли новые, ещё более дикие истории.

– Эболу создали в США, чтобы испытать вирус на африканцах! – вещал самодовольный эксперт с грозной бородой.

– Посмотрите, где происходят вспышки! Совпадение, что это страны с нефтью и рудой?

– Это стратегия против Китая! Сделать континент больным, а потом продавать им лекарства американских корпораций!

Конспирология цвела, как плесень в тёплом подвале. В неё верили не все, но заражённость недоверием росла – не к вирусу, а к людям у власти, к самим соседям, к миру.

***

А потом пришла новая новость.

–Подтверждён случай заражения в Нью-Йорке. Врач, вернувшийся из Африки, получил положительный результат…

Слова диктора звучали как приговор. Не где-то там, а здесь – в сердце страны.

Доктор, участник "Врачей без границ", не сидел дома. Он успел сходить в боулинг, поужинать в ресторане – прямо в центре города. Ленты в интернете вспыхнули гневом.

– Не врачи без границ, а врачи без мозгов!

– Нечего было ехать туда! Хотели помочь – теперь заражайте друг друга!

– Едят летучих мышей, а потом возвращаются сюда! Пусть остаются там и умирают!

Комментарии кипели, как раскалённое масло. Люди сжимали телефоны, пульсирующие от новостных уведомлений, и чувствовали, как страх превращается в злость.

***

По всей стране начали происходить сцены, достойные абсурдного театра.

Самолёт, летевший в Вашингтон, срочно повернул назад – у пассажира пошла кровь из носа. Ни температуры, ни поездок в Африку у него не было. Но кровь – это ведь симптом, не правда ли?

В новостях:

– Школа закрыта – родители требуют, потому что директор недавно вернулся из Южной Африки.

До очага эпидемии оттуда было больше шести тысяч километров. Но расстояние не имело значения, когда паника шептала в ухо: "А вдруг?"

А где-то в другом штате человек позвонил в скорую, пожаловался на ломоту и озноб. В разговоре упомянул, что родом из Мали – и через час к его дому подъехали люди в белых костюмах, блестящих под прожекторами.

Так страх, бесшумный и липкий, расползался по стране, оседая на ладонях, новостных лентах и стеклах телевизоров. Эбола давно перестала быть вирусом. Она стала зеркалом – отражением того, как легко цивилизация превращается в толпу.

В метро Нью-Йорка, среди запаха металла, старого бетона и сквозняков, пахнущих пылью и человеческим страхом, случилось странное. Женщина из Гаити внезапно согнулась пополам и её вырвало прямо на плитку перрона. Через несколько минут станцию оцепили, объявили карантин, и шум подземки затих, словно кто-то выключил звук у живого города.

Эта сцена, случайная и вроде бы мелкая, стала искрой, подожгшей целую страну. В новостях заговорили о новой болезни, о "заражённых с юга", о "чёрном континенте". Люди перестали различать Африку, Центральную Америку и Карибы – всё слилось в одно тревожное пятно. В людских умах Африка превратилась в источник заразы, а страх перед чернокожими стал едва ли не повседневным.

Но ведь почти тринадцать процентов жителей страны – темнокожие. И чем громче росла паника, тем острее становилось это безумие.

В сети разлетелись фотографии. Одна из них стала символом нового страха – женщина в метро Вашингтона, полностью закутавшаяся в защитный костюм, плотный, шуршащий, будто пластиковая броня. Позже выяснилось: на ней был настоящий химзащитный костюм, такой, какие носят специалисты при утечке токсинов.

Она была не единственной. В аэропортах начали мелькать фигуры, похожие на пришельцев – люди в герметичных комбинезонах, в масках, с очками, запотевшими изнутри. Конечно, таких было немного, но фотография врезалась в память, и уже через неделю костюмы расходились в интернет-магазинах как свежие пирожки. Цена превышала две тысячи долларов, но склады пустели быстрее, чем успевали подвозить новые партии.

Тогда правительство сделало громкое заявление:

– Назначается премия в один миллион долларов за лучший проект защитного костюма нового поколения…

Пока массы паниковали, были и другие – те, кто смотрел на происходящее с холодным интересом. Люди из мира финансов, у которых в памяти ещё звучал голос Сергея Платонова, прозванного "Пророком пандемий".

– Как такое возможно?.. – удивлялись они, вспоминая его предупреждения.

Когда-то Платонов говорил о первых признаках грядущей болезни, но тогда ему не поверили. Казалось, крупная эпидемия в США – невозможна. И формально скептики были правы: в тот момент было подтверждено лишь четыре случая заражения – первый пациент по имени Стэнли, две медсестры и один врач.

Четыре человека. Смешно называть это пандемией.

Но Платонов и не говорил, что пандемия начнётся "сейчас". Он называл это "предупреждением". И его внимание было направлено не на медицину, а на экономику – на то, как страх и паника двигают рынком.

И угадал.

Акции двух фармацевтических компаний, занятых разработкой вакцины от Эболы, взлетели почти на пятьдесят процентов. Авиакомпании и отели, наоборот, потеряли десять. Всё закономерно, предсказуемо.

Но был и один неожиданный победитель – малоизвестная фирма, производившая защитные костюмы. Её акции, ещё недавно стоившие семь долларов, за день поднялись до тридцати. По всей стране мелкие предприятия по производству масок, фильтров и перчаток выпускали пресс-релизы о "двукратном росте производства", словно хор робких голосов, стремящихся не упустить волну.

Крупные инвесторы не спешили считать прибыль. Они понимали, что дело не в ней. Платонов не называл это "шансом заработать", он говорил о тревожном знаке. О том, как рынок реагирует даже на крошечный толчок страха.

"Через несколько лет, – говорил он на той встрече, – может начаться настоящая воздушно-капельная пандемия. И тогда рынок качнёт, как во время финансового кризиса."

Если при четырёх пациентах всё рушится до такой степени – что будет, когда придёт "настоящий" шторм?

Сергей Платонов предупреждал: когда это случится, капитал будет лихорадочно метаться между паникой и спекуляцией. Нужно готовиться заранее. Увеличивать инвестиции. Держать нерв.

Игнорировать такое предостережение никто уже не мог.

Когда появилась весть о первом пациенте, телефоны в инвестиционных фондах начали разрываться. Крупные игроки требовали увеличить ставки, вкладывать больше, сильнее, быстрее. Целевой фонд в 2,3 миллиарда долларов был превышен ещё до того, как кто-то понял, что происходит.

И всё это началось с одной женщины в вагоне метро, где пахло ржавчиной, потом и холодным страхом, распространившимся быстрее любой болезни.

***

– Как насчёт продлить срок до трёх недель? – спросил человек с обеспокоенным лицом.

Перед глазами стоял Грей – исполнительный трейдер, тот, кто не придумывает стратегию, а механически превращает приказ в сделку. Его задача – аккуратно и незаметно "влить" крупную позицию, чтобы не потрясти рынок. Руки его были в паре тонких перчаток, под пальцами шелестели распечатки с котировками; в уголке комнаты дёргалась стрелка настенных часов.

Ранее Грею было поручено незаметно накапливать пять процентов в "Аллергане" – фармацевтической мишени Акмана. Это был первый ход в подготовке к столкновению с ним.

– За неделю двигаться почти нереально, – ответил Грей, голос ровный, но в нём слышалась усталость от вечных сроков.

Щёлканье языком – недовольный звук. В мыслях пробежала тёплая, горькая вспышка воспоминаний о Хаксли – о человеке, который в прошлой жизни был лучшим "правой рукой": инстинкт у него был точный, движения – молниеносные. Сейчас Хаксли всё ещё "набивал руку" на Морган Стэнли; сюда не привлёк его – рано. Пока что опорой служил Грей, рекомендованный "Голдманом".

– Так ты утверждаешь, что совсем невозможно? – прищурился работодатель.

– Не совсем. Если цель только накопить – можно, – признал Грей. – Есть экстремальный вариант – смести бумаги через дарк-пулы. Но тогда кто-то наверняка заметит.

Возможность оказаться "пойманными" мелькнула в воздухе, как искра. Их ловкость не должна была привлекать чьего-то взгляда – особенно такого, как у Акмана. Но мысль о том, что обнаружение может сыграть на руку, вызвала тихую улыбку.

– Тогда оставим неделю, – прозвучало спокойно.

– Простите? – удивлённо переспросил Грей.

– Пусть будет неделя. Поймать – тоже вариант. Только чтобы поймали не те, — добавил хозяин кабинета.

В этот момент в дверь постучали. Секретарь выглянула, губы сжаты в деловой улыбке:

– Из Катарского инвестиционного управления прибыли. Ждут в переговорной.

Встав, хозяин кабинета бросил короткое распоряжение Грею:

– Пояснения потом. Важно, чтобы заметили не другие силы. Выполни распоряжение.

Грей кивнул; вокруг пахло кожей кресел и лёгким шлейфом одеколона. Никого не было времени задерживать – с тех пор как разгорелся кризис с Эболой, паузы не существовало: институты и суверенные фонды стекались, как птицы на корм.

Войдя в переговорную, взгляд упёрся в мужчину с загнутыми уголками толстого досье – представитель Катарского инвестиционного управления. Лист бумаги в его руках шуршал, словно лен; глаза пробежали по столу, затем мужчина сделал попытку встать и подать руку в знак приветствия.

Но приветствие было отмахнуто лёгким жестом – деловитым, почти безэмоциональным. В комнате запах бумаги и лёгкой хвори деловой борьбы смешался в густую ноту, предвещающую торг.

– Всё в порядке. Продолжайте читать, – прозвучало спокойно, почти лениво. – Разговор будет продуктивнее, когда закончите.

– Хорошо, так и поступим, – кивнул собеседник и вновь опустил взгляд на стопку документов.

Тонкие страницы шелестели, словно сухие листья на ветру. Бумага пахла свежей типографской краской и лёгкой примесью кофе, пролитого где-то по пути. В документе, распахнутом перед ним, лежал подробный отчёт об инвестициях фонда в период эпидемии Эболы – со схемами, таблицами, графиками, цифрами и аккуратными комментариями, будто кто-то тщательно подбирал каждое слово под дыхание читателя.

– Неожиданно детализировано… гораздо глубже, чем ожидалось, – пробормотал мужчина, уголки губ чуть дрогнули в удивлении.

Редкость для хедж-фондов – раскрывать подобные материалы до такой степени. Обычно стратегии держат под замком, словно семейные реликвии. Стоит только показать всё слишком ясно – и инвесторы быстро поймут, что платить бешеные комиссии уже не за что. Секретность – часть игры.

Но этот отчёт был другим. В нём не скрывали – напротив, всё выставили напоказ.

В этом был расчёт.

Для крупных игроков Уолл-стрит важнее не просто покупать акции, а распространять идею. Создать шум, атмосферу доверия, где каждая цифра обретает вес пророчества. Лишь так растёт общий пирог.

Всё строилось по одной схеме: написать доклад, сплести из фактов убедительную ткань, замаскировать это под логику, добавить щепоть математической строгости – и позволить миру уверовать.

Лист за листом переворачивались с мягким треском. Глаза катарца постепенно загорались, в них мелькало одобрение.

– Значит, вы пошли этим путём…, – проговорил он, чуть кивая.

Большинство фондов во время кризиса заняли очевидные позиции: длинные по фармацевтам, короткие по авиалиниям и туризму. Простейшая математика. Но в этом отчёте прослеживалось больше – внимание к деталям, которых другие не видели.

Помимо биотехнологий и вакцин, упоминались компании, производящие медицинскую упаковку, термокамеры, защитные костюмы, лабораторное оборудование. Всё, что может стать нужным в момент паники.

– Доходность пока около пяти процентов, – прозвучало с лёгкой усталостью, – но к декабрю кривая пойдёт вверх. Правительство планирует масштабное обновление инфраструктуры.

После эпидемии, разбудившей страну, вспыхнул страх. Сюжеты о заражённых медсёстрах облетали телеканалы, запах антисептиков стоял даже в вестибюлях гостиниц. Государство не могло оставаться бездействующим: срочно выделялись экстренные средства, утверждались списки госпиталей для приёма потенциальных пациентов, закупалось новое оборудование.

Рост акций производителей защитных костюмов стал логичным продолжением этой лихорадки. Теперь их закупали не только больницы – они стали частью обязательного медицинского инвентаря, как перчатки или маски.

Планирование наперёд – вот что выглядело предвидением.

– Значит, двадцать процентов фонда направлены на подготовку к следующей пандемии? – спросил катарец, подняв взгляд.

В голосе слышался интерес, будто между строк он вычитывал больше, чем было написано.

– "Чёрные лебеди" – это системные риски, – последовал спокойный ответ. – Пандемии, редкие болезни, любые вспышки неизвестного происхождения… Всё это часть защиты портфеля. Время потребуется, но именно такие шаги позволяют удерживать баланс между безопасностью и прибылью.

В отчёте мелькнуло слово "редкие заболевания" – будто случайно, но с тщательно выверенным смыслом.

Каждая строчка отчёта имела цель. Он был написан не просто ради демонстрации успеха, а чтобы выстроить доверие. Когда доверие станет крепким, можно будет инвестировать даже в убыточные направления, вроде исследований синдрома Каслмана – и никто не задаст вопросов.

Фундамент заложен. Осталось сделать последний ход.

Но у катарского представителя был иной интерес. Эта встреча открывала путь к нужному человеку – через него можно было дотянуться до круга, куда доступ имеют единицы.

И приманка уже была закинута.

– Кстати, – поднял катарец глаза, – можно узнать, почему вы не вложились в гонку за вакциной?

Вопрос прозвучал ровно так, как и ожидалось.

Во всём мире кипела борьба: лаборатории соревновались, кто первым создаст спасительное средство. Акции то взлетали, то рушились в зависимости от утечек, слухов и пресс-релизов. На экранах новостных агентств мелькали графики, имена компаний и стран, ставки делались почти как на скачках.

И сейчас в этой гонке оставалось шесть претендентов – шесть надежд, шесть возможных катастроф.

Воздух в комнате стал плотнее, как перед грозой. Шорох страниц, тихое тиканье часов и запах кофе переплелись в единый ритм – будто сама атмосфера ждала, какую карту выложат на стол.

– Но… почему? – голос мужчины прозвучал сдержанно, но в нём сквозил неподдельный интерес. – В отчёте же ясно сказано, что GSK – наиболее вероятный кандидат. Почему этой компании нет в списке инвестиций?

Вопрос был не праздный. У Катарского инвестиционного фонда имелась крупная доля акций GSK – фармацевтического гиганта, некогда сиявшего на вершине рынка. Но сейчас ситуация складывалась иначе. Акции медленно ползли вниз, словно усталые мухи по оконному стеклу.

Компания первой бросилась в гонку за вакциной против Эболы, опередив конкурентов, но рынок отнёсся к этому без особого восторга. Для таких колоссов решающим остаётся не то, что ещё в разработке, а то, что уже приносит прибыль. Старые продукты, обременённые сроками и сложными цепочками поставок, тянули показатели вниз.

Катары, конечно, хотели понять, стоит ли удерживать долю или лучше отступить. Но как объяснить им, что истинная причина отказа кроется не в цифрах, а в людях?

– Пока не найден главный переменный фактор. Без него слишком велик разброс, – прозвучал ответ, спокойный, почти равнодушный.

– И что же это за фактор? – уточнил собеседник, слегка подавшись вперёд.

– Люди. В этой гонке решающим станет лидерство.

– Люди? Разве речь о Юсефе Янссене?

Имя это заставило многих насторожиться. Янссен – глава вакцинного подразделения GSK, человек, известный смелыми решениями и неожиданными реформами. Под его началом компания творила чудеса. Когда вирус вырвался из-под контроля, именно он за рекордные сроки провёл первую фазу клинических испытаний. Всего год – и результаты были готовы.

Такое раньше казалось невозможным. Но мировые институты – NIH, ВОЗ, FDA – в панике пошли на беспрецедентные уступки, закрывая глаза на бюрократические барьеры. И среди всех участников гонки только Янссен сумел пройти этот путь до конца. Его талант был неоспорим.

– Вы хотите сказать, нужно увидеть этого человека, чтобы оценить шансы?

В ответ прозвучал тихий смех. И всё же в нём сквозила усталость.

– Это просто фигура речи. Добиться встречи будет нелегко. Янссен сейчас даже не в США. И вряд ли у него найдётся время на разговор с каким-то управляющим фондом в разгар кризиса.

В действительности шансы были ничтожны. Кому придёт в голову тратить часы на беседу о деньгах, когда мир захлёбывается в панике?

Но затем катарец задумчиво провёл пальцем по краю бокала и произнёс:

– Если встречу организую я?

В ответ промелькнула лёгкая улыбка. Так бывает, когда карты неожиданно складываются идеально. Янссен вскоре станет фигурой огромной важности – руководителем научной программы в рамках "Operation Warp Speed", тем, кто поведёт весь мир к вакцине от новой заразы. В этом человеке заключён был ключ к будущему.

***

Встреча состоялась раньше, чем кто-либо ожидал. Едва неделя прошла – и приглашение уже лежало на столе.

Высокий ресторан в центре города, стены мягко подсвечены янтарным светом, воздух пропитан ароматом карамелизованного лука и дорогого вина. За столом уже сидели двое – представитель катарского фонда и сам Янссен. Разговор прервался сразу, как только в зале послышались шаги нового гостя.

Пауза была выразительнее любых слов. Несомненно, обсуждали именно его – процент удачных прогнозов, теорию "чёрных лебедей", невероятное совпадение предсказаний.

И догадка подтвердилась почти сразу. Янссен поднял глаза и сказал с лёгкой усмешкой:

– Говорят, вы довольно точно предсказали эту вспышку. И у вас, кажется, восемьдесят процентов успеха по одобрению FDA в медицинском секторе?

Слова вроде похвалы, но в голосе сквозила ирония. Сомнение читалось в каждом движении губ, в прищуре глаз.

Ответ прозвучал спокойно, почти мягко:

– Похоже, вам трудно поверить.

– Не скрою – да. Трудно представить, чтобы человек из финансов мог предугадать подобное без доступа к разработкам.

Катарский представитель попытался вмешаться, но был остановлен жестом.

– Пусть будет так. Убеждать никого не намерен.

Молчание затянулось. Янссен, учёный до мозга костей, наблюдал пристально, словно перед ним находился экспериментальный образец, а не человек из мира инвестиций. В воздухе чувствовался запах чёрного кофе и металла – от холодных приборов, от денег, от решений, от которых зависит судьба миллионов.

И где-то в этой тишине рождалось предчувствие: из этой встречи вырастет нечто большее, чем просто разговор.

Бросаться поверхностными знаниями при встрече с таким человеком значило бы выставить себя дураком. Этот тип людей мгновенно чувствует фальшь, а разговор с ним напоминал шахматную партию, где каждое слово – ход, за которым следит ум, наточенный, как скальпель.

В зале стояла тишина. Только тихий звон бокалов да негромкий шелест скатертей разбавляли воздух, пропитанный ароматом лимонной цедры и дубового вина. Представитель катарского фонда, покашляв, решил наконец перейти к сути.

– Просто подумал, что вам, обоим интересующимся темой пандемий, могла бы быть полезна беседа, – произнёс он осторожно, словно проверяя почву.

Он хотел свести двух людей, чтобы, может, между строк уловить контуры будущего GSK.

Но Янссен явно чувствовал себя не в своей тарелке. На лице застыло вежливое раздражение.

– Не представляю, о каком разговоре может идти речь. Большая часть данных, с которыми приходится работать, засекречена. Ничем, касающимся разработки вакцины, поделиться не могу.

– Жаль, – отозвался катарец. – Надеялся услышать хоть примерные сроки клинических испытаний.

– Это невозможно.

Тон Янссена был твёрд, как сталь под льдом.

Разговор будто застыл. Однако это молчание не вызывало разочарования – напротив, в нём чувствовалось напряжение, как перед выстрелом.

– Не стоит, – прозвучал спокойный голос. – Рассказывать ничего не нужно. Достаточно просто выслушать.

Взгляды встретились. Серые глаза Янссена, холодные и цепкие, как хирургические щипцы, впились в собеседника.

– Может показаться странным, – продолжил голос, ровный, почти медитативный, – но если верить алгоритму, отсутствие у GSK масштабных испытаний третьей фазы уже сейчас означает одно – вероятность успеха ничтожна.

Янссен усмехнулся.

– Фаза три? Совсем недавно завершена лишь первая. Кажется, вы не в курсе.

Смех его прозвучал сухо, как треск бумаги в пустом зале.

– При нынешней ситуации, когда счёт идёт на дни, велика вероятность, что вторую и третью фазы объединят в одно крупное испытание. Именно поэтому это было сказано.

На мгновение воздух словно сгустился. Янссен замолчал.

Слова попали в цель. Ведь втайне от мира FDA действительно дало разрешение на совмещённую фазу 2/3.

Никто за пределами узкого круга знать этого не мог. А значит… этот "алгоритм" угадал невозможное.

На лице учёного мелькнуло лёгкое удивление. Скепсис не исчез, но к нему примешалось что-то ещё – интерес.

– И всё-таки… почему уверены, что испытания провалятся?

Ответ последовал без колебаний:

– Потому что вирус уже достиг США. С этого момента Запад будет действовать иначе.

Эбола перестала быть далёкой африканской бедой – теперь она стояла у порога западных домов, врывалась в телевизоры, сжимала горло страхом.

– Если прогноз верен, правительство США выделит от двадцати до двадцати пяти миллиардов долларов на борьбу.

Настоящая цифра – двадцать пять.

– Кроме того, количество задействованных специалистов увеличится в пять-шесть раз.

Американская армия уже направила пятьсот человек в Африку, и к концу года их станет три тысячи.

– Будут спешно возводиться центры лечения, изоляционные зоны, развернутся системы отслеживания больных. И с этой поддержкой число заражений обрушится уже к началу 2015 года.

Темпы падения окажутся такими, что вакцину попросту не на ком будет испытывать.

Янссен сухо рассмеялся, не веря своим ушам. В его представлении Запад всегда двигался медленно – с заседаниями, отчётами, осторожными шагами.

Но слова звучали слишком уверенно.

– Через несколько месяцев число больных в Африке пойдёт вниз, – прозвучало без тени сомнения.

Это было не пророчество, а утверждение, выстроенное как формула. Запад не бездействовал из-за бессилия – просто пока не видел угрозы себе. Теперь страх станет катализатором.

Янссен по-прежнему не выглядел убеждённым, но в глазах его блеснуло что-то похожее на уважение.

В ответ на стол легла визитка.

– Как уже сказано, верить не обязательно. Но если позже появится желание проверить – свяжитесь.

Пройдут месяцы, и всё, о чём было сказано, сбудется до последней цифры. Тогда и алгоритм, и человек, стоящий за ним, станут куда весомее любой вакцины.

Тихий внутренний голос шепнул: "Этого достаточно."

Подготовка к грядущему – к той пандемии, что потрясёт весь мир – завершена. Эбола стала лишь первой страницей в толстой книге под названием "COVID".

В тот же миг в ухе щёлкнул сигнал:

"Покупка завершена"

Сообщение от трейдера.

Пора было сменить поле боя.

Время шло – и на очереди стоял Акман.