Деньги не пахнут 6

Глава 1

Победить в схватке можно лишь тогда, когда соперник изучен досконально – каждое движение, интонация, пауза между словами. Именно поэтому этот блок вопросов и ответов представлял собой не просто формальность, а настоящую арену наблюдения. Ответы Акмана могли выдать куда больше, чем он сам подозревал: привычки в момент давления, способ парировать неудобные вопросы, реакцию на намёки. Всё это – материал для будущих шагов.

Проблема крылась в очевидном: желающих задать вопрос оказалось слишком много. Человек тридцать подняли руки почти одновременно, и воздух над залом задрожал от едва заметного волнения – шелест рукавов, скрип стульев, щелчки микрофонов. Обычно такие сессии длятся не более пятнадцати минут, и удача улыбается трём-четырём счастливчикам. Простая арифметика давала не более двенадцати процентов шанса быть замеченным – недостаточно даже для азартного игрока.

Решение пришло само собой. Медленным движением рука поднялась, пальцы на миг застыли в воздухе. Затем последовало смущённое движение, лёгкий смешок, неловкий жест – словно ошибка. Лицо покраснело, взгляд растерян, и тело снова опустилось в кресло. Этот небольшой спектакль подействовал мгновенно.

– Слушай, это ведь тот парень… ну, из дела "Теранос", да?

– Кто, этот? Ага, точно он…

Шёпот пополз по рядам, как лёгкий ветерок, колыхнувший занавес. Несколько голов обернулись, камеры поднялись, вспышки коротко блеснули. За последние недели фотография успела облететь весь интернет – так что узнавание было неизбежным. Главное же – теперь и модератор обратил внимание.

– Господин там, на третьем ряду.

Прогноз оправдался. Указующий жест, и микрофон плавно перекочевал в руки. Взгляд со сцены – внимательный, чуть прищуренный, настороженно-дружелюбный.

– Благодарю за выступление, – прозвучало в зале. – Особенно впечатлило, как вы подчеркнули важность приоритета интересов акционеров. Сергей Платонов, Pareto Innovation Capital.

Имя, едва прозвучав, вызвало новую волну шёпота – теперь уже громче. Несколько человек вскинули головы; кто-то снял очки. Даже Акман, стоявший под светом софитов, на миг оживился, уголки губ дрогнули.

– Ах, тот самый разоблачитель "Теранос", – произнёс он с лёгкой усмешкой.

Контакт установлен. Теперь это уже не формальный обмен репликами, а разговор двух фигур, узнавших друг друга.

– В последнее время всё чаще появляются случаи, когда фонды используют лазейки в системе прозрачности, – прозвучал вопрос ровно, но с лёгким нажимом. – К примеру, при помощи деривативов или опционов инвесторы незаметно накапливают пакеты акций, откладывая подачу формы 13D.

В зале послышался лёгкий ропот – тема щекотливая. Суть правила 13D проста: если инвестор приобретает более пяти процентов акций компании, он обязан в течение десяти дней раскрыть цель покупки и планы на участие в управлении. Это необходимо, чтобы остальные акционеры и рынок понимали намерения игрока, способного повлиять на будущее компании.

Но прозрачность – враг внезапности. И именно поэтому активистские фонды нередко обходят правило, прибегая к производным инструментам: опционам, форвардам, свопам. Так можно заранее зафиксировать контроль, отложив юридическую покупку, а вместе с ней – и момент раскрытия информации. Закон не нарушен, но дух его уже попран.

– Подобная практика, по сути, серый приём, позволяющий вводить в заблуждение рынок, – прозвучало заключение. – А ведь это напрямую угрожает тому самому акционерному доверию, о котором вы говорили, господин Акман. Интересно услышать ваше мнение.

Тишина затянулась ровно на одно дыхание. На лице Акмана не дрогнул ни один мускул. Только пальцы едва заметно постучали по трибуне. Улыбка осталась той же – спокойной, уверенной, отточенной за годы публичных боёв.

Но внутри этой невозмутимости, вероятно, шевельнулся холодок. Ведь речь шла именно о той самой схеме, которой он пользовался сейчас.

Получалось, что этот момент отнюдь не был простым разоблачением – речь шла о веренице намёков и ловких перекрёстных ударов. В зале гул дыханий и негромкие шорохи одежды перемежались со звоном микрофонных стоек; в этот фон вписался вопрос, будто кинжалом втиснутый в ткань диалога.

Суть обвинения была ясна: аккуратно, через опционы и другие деривативы, аккумулировались акции компании, причём официальное раскрытие по форме 13D откладывалось – игра на опережение, граничащая с серой зоной. Когда этот фактик оказался брошен в воздух, казалось, что под софитами даже температура на мгновение упала. Но Уильям Акман не дрогнул.

– Интересный вопрос, – последовала спокойная реплика; пальцы лектора постукивали по трибуне, подбородок лёг на ладонь.

Пауза длиной в секунды тянулась, как натянутая струна. На лице – невозмутимость, в голосе – ровная уверенность.

Выбор у него был прост: разоблачить приём или защитить его. Разоблачение обернулось бы последующей этической зарубой – сам Акман мог бы получить ярлык лицемера, если когда-то сам прибегал к аналогичным ухищрениям. Защита же подрывала бы риторику о приоритете акционеров, которой он только что пылко апеллировал. В этой шахматной позиции Акман сыграл быстро и умно.

– Опционы и деривативы – всего лишь инструменты. Нельзя путать средство и цель. Иногда ради большой цели приходится пользоваться неудобными методами – вести войну ради мира. Если защита акционеров является высшей целью, стоит рассматривать и "серые" стратегии, – прозвучало без запинки.

Реакция зала – тихий вздох, шелест бумаг, обмен взглядами. Но внимание сдвинулось не столько на содержание ответа, сколько на скорость и точность реакции. На это и следовало обратить внимание: три секунды – и контраргумент готов, без мямления и манёвров. В мире публичных боёв это умение иногда дороже самой правоты.

Попытка продолжить в другом направлении – упоминание союзов и коалиций – тут же была пресечена:

– Извините, но по времени каждому только по одному вопросу.

Модератор обрубил нишу, словно аккуратно подчистив ветку. В тот же миг поднялся вихрь рук; сцена снова наполнилась звуками – щёлканьем фотокамер, шорохом одежды, легкими смешками.

Сергей Платонов не сдался: вместо сидеть и ждать следующего круга, он подошёл к женщине с микрофоном, её лицо выражало недоумение от внезапного вторжения. Голос Платонова звучал ровно и деловито:

– У меня важный вопрос к господину Акману. Не уступите ли мне ваше время?

Женщина сморщила лоб, взгляд её метнулся между модератором и протягнувшей руку сумкой.

– Хм? – послышался тихий протест.

Платонов добавил, словно бросая в чашу весов монету:

– Взамен – десять тысяч долларов.

Сумма пролила на моментальную паузу масляный блеск практичности.

Модератор вмешался мягким, но твёрдым голосом:

– Сессия вопросов и ответов предназначена для широкого круга мнений. Если есть дополнительные запросы – можно договориться о приватной беседе позже. А сейчас лучше предоставить слово даме.

В зале снова зашевелилось: шёпоты, вздохи, скрип стульев.

Эта сцена – недолгий, но выразительный фрагмент стратегии и психологии: манипуляция вниманием, ставка на жадность и на мгновенную реакцию, проверка границ дозволенного. И в то же время – демонстрация того, как тонко и быстро в публичной арене улаживаются споры о моральных и правовых границах торговли.

Со сцены раздался спокойный, уверенный голос – это был Акман.

Он говорил без спешки, улыбаясь с той лёгкостью, которая мгновенно гасила любое напряжение в зале. Казалось, воздух сам становился мягче, а взгляды публики, только что настороженные, теперь потеплели. Всё происходило естественно, будто это был заранее отрепетированный жест.

Но куда важнее было не это.

Акман ловко переиграл ситуацию, пообещав ответить на вопрос позже, наедине. Не отмахнулся, не ушёл от темы, а, напротив, проявил уверенность, сохранив достоинство. И сделал это молниеносно – будто слова заранее лежали у него на языке, ждали только момента, чтобы сорваться.

Такую реакцию трудно было предсказать. Кто бы ожидал, что он спокойно отреагирует на покупку чужого вопроса – поступок дерзкий, выходящий за рамки приличий? Но даже в этом неожиданном повороте Акман не потерял равновесия, ответил точно и уместно.

На губах промелькнула невольная усмешка. Противник выдался непростой.

Интересная игра только начиналась.

Когда сессия подошла к концу, к месту подошла молодая женщина лет двадцати с небольшим – строгий костюм, гладко убранные волосы, в руке планшет.

– Господин Акман просил передать, – произнесла она ровным тоном. – Если оставите контактные данные, мы организуем встречу для личного обсуждения вопроса.

В ответ ей протянули свежую визитку – плотную, с золотистым тиснением.

– В ближайшие дни график полностью расписан, – прозвучало вежливо, но с холодком. – Если предупредите хотя бы за час, смогу внести коррективы.

Послание было очевидным: не стоит внезапно назначать встречу, а потом изображать сожаление, если договорённость не состоится. Теперь ответственность лежала на ней. Девушка кивнула и, опустив глаза, отошла в сторону.

Едва шаги затихли, кто-то ухватил за рукав.

Резко обернувшись, можно было увидеть Ассо и Добби – оба с тревожными лицами, глаза метались, как у людей, почувствовавших беду.

– Шон, подожди секунду…

– Тебе лучше вернуться в номер. Сейчас же.

Они стояли по обе стороны, цепко держали за руки, будто боялись, что собеседник сбежит.

– Но ещё есть дела…, – попытка освободиться встретила каменное сопротивление.

Ассо нахмурился:

– Произошли изменения в расписании.

Такое объяснение звучало слишком неубедительно, чтобы быть правдой. Никакие "изменения" не могли пройти мимо организатора. Однако ни один не собирался отпускать, и устроить сцену перед коллегами было бы глупо. Пришлось идти с ними.

Дверь люкса тихо захлопнулась – и сразу же вспыхнул гром раздражения.

– Ты обещал, что не устроишь ничего подобного!

– Говорил, что всё пройдёт спокойно, а теперь весь зал гудит!

Они обрушились с упрёками, будто изрыгая накопившийся страх. В ответ звучало спокойно:

– Никто не ожидал, что большая белая акула сама подплывёт ближе.

Несколько секунд – тишина. Потом Ассо хлопнул ладонью по столу:

– Причём тут это?! Зачем нарываться на Акмана?

– Разве вопрос – это провокация?

– Ты купил чужое время, чтобы задать его!

– Без этого невозможно было продолжить.

Добби нервно провёл рукой по волосам:

– Ты не понимаешь! Со стороны всё выглядело так, будто ты его публично вызвал на дуэль!

Усмехнулся, было невозможно сдержаться.

Выходит, именно так и восприняли – не как диалог, а как открытый вызов.

Акман постарался смягчить инцидент, выдав из себя вежливую улыбку и представляя всё как недоразумение, но для двоих присутствующих это выглядело как чистая прямолинейная конфронтация.

– Собираешься подраться? – резко выпалил Добби, голос резал воздух, будто зацепил края костюма.

В этом упрёке не было лжи: задуманное было именно публичным вызовом. Цель – устроить сцену, достаточно яркую, чтобы отвлечь инвесторов и подменить повестку.

Ассо выдохнул тяжко, как будто сдавив комок в горле, и словно мерил словами риски:

– Ты теперь публичная фигура. Любой жест будет подхвачен, перевёрнут и распиарен. Как собираешься с этим справляться?

Страх в голосе был искренним – страх за репутацию, за возможную волну негатива. Но в том самом страхе таилась и цель: чтобы конфликт жил долго, он должен оставлять пространство для толкований. Чем больше интерпретаций – тем насыщеннее сюжет, тем дольше внимание публики удерживается на нём.

– Цель – не столько победить, сколько разжечь интерес, – прозвучало спокойно, почти шёпотом.

Для того чтобы дуэль действительно взволновала публику, соперники должны казаться равными; в противном случае исход очевиден, и зрелище теряет смысл. Сравнение с Акманом выглядело устрашающе: масштаб, связи, медиавлияние – всё это работало против новичка.

– Но влияние в медиа есть, – возразили, и в комнате зашуршали документы, как будто сами бумаги пытались подискутировать.

Ассо и Добби мотнули головами в унисон:

– Этого недостаточно. В активизме решающую роль играют институциональные инвесторы – пенсионные и страховые фонды, эндаументы университетов. Их поддержка определяет исход голосований акционеров. Они склонятся к опыту Акмана, а не к молодой авантюре.

Мозг сходил по стратегии: очевидно, что одна лишь публичная потасовка не даст нужного эффекта. Эмоции – кровь любого противостояния; от них рождаются легенды. Потому нынешняя провокация против Акмана была задумана как первая искра. Но реакция мэтра оказалась слишком хладнокровной, не хватило драматизма. Вывод – встреча повторная и более прицельная, чтобы разжечь не рационал, а чувство: месть, обида, соперничество.

Слова о Herbalife упали, как холодный дождь. Добби выдавил из себя:

– Ты только не говори, что полезешь в Herbalife?

Ассо побледнел, губы дрогнули, в голосе тут же появилась паника:

– Нет, это исключено!

Название компании шевельнуло в воздухе целую сеть воспоминаний – старые скандалы, длительные расследования, медийные бури. Для команды этот вариант выглядел слишком опасным: слишком много полюбившихся СМИ сцен, слишком мала гарантия контроля.

В комнате запах кофе смешался с металлическим привкусом напряжения, пальцы стучали по столу, порой слышался скрип кресел. Голоса шли волнами – резкие, затем затихающие. План всё ещё жил: рассчитать, разжечь, повторить в другой форме, чтобы эмоция взяла верх над расчётом, а публика заговорила. И если искра попадёт в нужное место – пламя охватит аудиторию, оттеснив куда-нибудь в сторону рассудок и сомнения.

Причина яростного сопротивления Ассо крылась вовсе не в эмоциях, а в здравом расчёте. Компания Herbalife занималась производством и продажей протеиновых коктейлей, батончиков, добавок для контроля веса – мир блестящих баночек, пластика и сладковатого запаха ванили, далёкий от привычного круга медицинских разработок и биотехнологий, где строилась репутация фонда.

Ассо почти повысил голос:

– Стоит только вложиться в такое предприятие – и случится стилевой дрейф. А это смертельно опасно!

Под "стилевым дрейфом" подразумевается то, чего боятся все управляющие капиталом: уход от собственной стратегии. Репутация фонда держалась на невероятной точности прогнозов в медицинском секторе – восемь из десяти компаний приносили прибыль. А теперь – диетические коктейли? Это уже другая вселенная.

– На этом этапе подобный шаг просто губителен, – добавил Ассо, нервно барабаня пальцами по столу.

Он был прав. Даже если сделка принесла бы доход, это выглядело бы как предательство собственного принципа – будто на вывеске красуется "Холодная лапша", а на столе – котлета с подливой. Может, вкусно, но доверие к вывеске исчезнет навсегда.

Слова прозвучали спокойно, почти с лёгкой усмешкой:

– Переходить в другие отрасли рано. Пока стоит сосредоточиться на медицине.

Ассо всё ещё хмурился:

– Уверен?

– Более чем. Любая неосторожность в сторону – и потери перевесят возможную выгоду. Здесь хватает здравого смысла, чтобы не совать нос куда не следует.

– Ну… если так…, – пробормотал он, но тревога в голосе осталась. Недоверие словно витало в воздухе, холодным туманом.

И вдруг, будто из-под тени плеча Ассо, вынырнул Добби:

– Шон, а твой алгоритм… он только для медицины работает? Или, скажем, можно применить и к чему-то вроде Herbalife?

– Что за странный вопрос? – вспыхнул Ассо.

Добби пожал плечами:

– Просто любопытно. Ведь даже в случае с Epicura область была смежная. Вот и интересно – разве не так?

Ассо замолк, и на лице промелькнуло то же любопытство.

– Ну? Что скажешь? "Лонг" или "шорт"?

Долгая или короткая позиция – суть проста: первая означает веру в рост, вторая – ставку на падение. Добби хотел понять, как поведёт себя цена акций Herbalife – вверх или вниз.

Интересно было не только ему. Тогда, на Уолл-стрит, этот вопрос будоражил всех. Чтобы разобраться, нужно было знать предысторию.

В конце 2012 года Акман громогласно объявил, что открывает короткую позицию против Herbalife на миллиард долларов. Он обвинил компанию в том, что её бизнес-модель – не что иное, как пирамида, прикрытая продажей протеиновых коктейлей. Призывал регуляторов вмешаться, громыхая на всех площадках.

Казалось, обычное дело – очередной шорт против сомнительной компании. Но вскоре появился человек, способный перевернуть весь сюжет. Карл Айкан, легендарный "корпоративный рейдер" восьмидесятых, вмешался в конфликт. Его голос прозвучал как выстрел:

– Многоуровневый маркетинг не запрещён законом. Нарушением это становится, если прибыль строится на привлечении новых агентов, а не на продаже продукции. Herbalife продаёт товары, значит, никакой пирамиды нет.

Айкан не ограничился словами. Он вложил собственный миллиард и выкупил семнадцать процентов компании. Теперь всё стояло на кону: если акции вырастут – победа его; упадут – триумф Акмана.

Так началось противостояние титанов, где каждый ход наблюдался миллионами глаз. Биржи звенели, как натянутые струны, аналитики спорили до хрипоты, воздух пропитывался запахом кофе, бумаг и напряжения.

Это было не просто сражение инвесторов – целая драма, разыгранная в прямом эфире, где ставки измерялись не только миллиардами, но и человеческой гордостью. И весь мир наблюдал, кто первый моргнёт.

Схватка между двумя гигантами не ограничивалась цифрами и графиками – в ней пульсировала давняя личная вражда, тянувшаяся годами. Когда-то они уже пересекались в зале суда, и с тех пор их имена звучали рядом только в контексте конфликта. Новая битва вокруг Herbalife стала продолжением старой дуэли – вторым раундом спустя десятилетие.

– Так что, длинная позиция или короткая? – не унимался Добби, вытянувшись вперед, будто хотел вычитать ответ в лице собеседника.

Тот только усмехнулся.

Исход уже был известен заранее: ставка на рост победит, а на падение – проиграет. Другими словами, Акману суждено было потерпеть поражение.

Вот только случится это не скоро – лишь спустя четыре года, в 2018-м.

– Ты ведь не собираешься ввязаться в эту войну? – встревоженно переспросил Ассо, и в его голосе звенело напряжение.

Ответ прозвучал спокойно, твердо, без колебаний:

– Нет, не собираюсь.

И это была чистая правда. Влезать в разборку между двумя финансовыми китами значило стать креветкой, зажатой между взбешёнными китами. Да, может, не раздавит насмерть, но толку от участия в такой буре – как от капли дождя в океане.

Однако отступать совсем – тоже не вариант. Слишком уж громко и красиво звучала эта грядущая история.

Воздух в комнате был густым, чуть сладковатым от запаха, оставшегося с утра. Часы на запястье мерно тикали, отражая в полированной стали мягкий свет люстры.

– Если не вмешиваться напрямую, можно всё равно извлечь выгоду, – мелькнула мысль.

А что, если устроить Акману ещё одну схватку – не вместо, а вдобавок к текущей? Заставить его отбиваться на два фронта? Тогда сражение, растянувшееся в прошлой жизни на четыре года, можно было бы завершить за несколько месяцев. Маленькая камушек в ботинке, решающая исход битвы китов – звучит почти поэтично.

Вот только одно препятствие вставало на пути. Акман не станет принимать вызов просто так. После недавней встречи стало ясно: этот человек умен, осторожен и не растрачивает силы попусту. Значит, нужно заставить его сыграть – так, чтобы у него не осталось выбора.

Рука поднялась к запястью – стрелки часов убежали далеко вперёд.

– Подожди минутку! – воскликнул Ассо.

– Куда это собрался? – добавил Добби, прижимая к спинке дивана.

Пахло кожей, пылью и лёгким ароматом сигарного дыма, впитавшегося в мебель.

– Через пятнадцать минут начинается встреча с господином Киссинджером, – прозвучал спокойный ответ. – Если не появиться хотя бы на минуту, он обидится. Это ведь не то, что вы хотите?

***

Конференция Context Summit гудела, словно улей. По коридорам струился аромат кофе и свежей типографской краски от разложенных буклетов. Воздух звенел от голосов и щелчков клавиатур. Главная тема этого года – скандал с Theranos, потрясший всю индустрию здравоохранения.

Организаторы поспешили пригласить Киссинджера – опытного, тяжеловесного спикера – чтобы он провёл камерную беседу у "камина", так сказать, на тему "Уроки дела Theranos и корпоративная прозрачность".

Но старик начал с неожиданного поворота. Голос звучал мягко, с хрипотцой, будто из глубины десятилетий:

– Главной фигурой в этой истории был молодой человек. Он не просто заметил проблему – он, оставаясь всего лишь младшим аналитиком, решился выступить против неё открыто. Наш долг – сделать так, чтобы такие смельчаки могли проявлять себя на ещё более высоких уровнях…

Люди в зале слушали затаив дыхание. Тихое потрескивание динамиков напоминало пламя, для которого и придумали название этого формата – "fireside chat" – беседа у воображаемого очага, где вместо дров горят идеи.

Хвалебная лента на сцене тянулась слишком уж долго – будто ведущий растягивал сладкий сироп слов, и воздух в зале становился густо-сладким от них. Аплодисменты, похожие на далёкий прибой, стихали и воскресали вновь; запах кофе и потёртой бумаги буклетов впитывался в костюмы присутствующих. Даже самому герою похвал это казалось чрезмерным – слишком много слов, уводящих в сторону от сути.

После окончания беседы – небольшой коридор за сценой, мягкий ковёр под ногами, приглушённый свет ламп и тихое гудение кондиционеров. Дверь в комнату ожидания распахнулась, и Киссинджер встретил Сергея тёплой, искренней улыбкой. Рука ветерана дипломатии – твёрдый, сухой рукопожатие; голос – бархатный, с привкусом табака и многолетних встреч.

– Шон! Рад, что пришёл, – произнёс он, и в этой фразе слышалась не только вежливость, но и благодарность.

– Как дела? – добавил, глядя в лицо так, будто пытался уловить настроение по мимике.

– Благодаря тебе всё отлично, – ответ последовал быстро; Киссинджер сжала руку чуть крепче, улыбка была тёплой, почти отцовской.

Причина уважения была проста: в разгар скандала с Theranos, когда свидетельство казалось рискованным и Киссинджер тянул до последней минуты, в нужный момент поступила информация от Сергея – словно вовремя поданная свеча. Новость о готовящейся публикации в Wall Street Times должна была выйти послезавтра, и эта маленькая искра времени позволила Киссинджеру взойти на трибуну в самый подходящий миг. От возможного позора – к образу национального героя; тонкая грань, и судьба качнулась в нужную сторону. Для Киссинджера этот поступок навсегда остался актом благодеяния.

– Как идут дела с фондом? Удалось собрать капитал? – вежливо поинтересовался Киссинджер.

– Да, благодаря тебе, – последовал ответ. Пять миллиардов, собранные благодаря престижной рекомендации, гремели цифрами в отчётах и разговорах, но пахло в основном семьями инвесторов и личными капитальными потоками: большинство вложивших оказались семейными офисами и богатыми частными лицами. Институциональные же инвесторы держали дистанцию.

В кабинете повисла лёгкая пауза, как перед ударом струны. Сергею хотелось немного пробить тему – тонко, не давя. Скользнула еле заметная усмешка, взгляд чуть потемнел, на лице появилась тень раздражения, но выражение оставалось сдержанным. Киссинджер моментально уловил этот натяг – в дипломатии такую мелочь улавливают мгновенно.

– Что-то не так? – спросил он, тонко улыбнувшись.

В ответ последовала лёгкая, почти виноватая отмашка.

– Нет-нет, ничего…, – так звучало притворное замешательство, но затем звучала и осторожная прямота: институциональные инвесторы пока не верят, опыта и публичных данных недостаточно, доверие придёт только с результатами.

Киссинджер рассмеялся тихо, как человек, давно видевший превратности рынка:

– Они такие – медлительны, не двинутся, пока не увидят. Но не переживай, признание придёт.

Слова эти были уверенными, но обещания – отложенными: помощи сейчас не предлагалось, лишь уверенность в будущем.

План требовал не только денег; нужна была репутация, та самая институциональная вера, которую нельзя купить силой – её нужно заслужить. Вбивать в инвесторов инвестиции, вынуждать их вложиться с помощью авторитета великого человека – так можно, но недолговечно; ощущение принуждения породит сопротивление. Становилось ясно: лучше получить сцену, позволяющую разжечь интерес в нужном месте, чем толкать деньги силой.

И тогда наступил сакральный момент: разговор перевёл тему к делу, к той самой причине, зачем Киссинджера пригласили – к обсуждению уроков скандала. Голос спикера звучал будто вполголоса у камина, формат "fireside chat" оправдывал себя: слушатели склоняли головы, ловили интонации, в зале царила полумягкая тишина, уши напрягались, словно ловя последние слова.

– Со временем все признают твой вклад. Терпение – союзник, – сказал Киссинджер, и эти слова, пропитанные ароматом старых бумаг и утончённого портвейна, отложились в мыслях как ориентир.

Когда голос дрогнул, словно тонкая струна, старик нахмурился, настороженно подняв глаза из-под очков.

Сергей Платонов, всегда уверенный, невозмутимый, вдруг словно потерял внутренний стержень.

– Что-то случилось? – осторожно спросил старик.

– Нет… ничего особенного. Просто услышал кое-что… и с тех пор не даёт покоя.

– Что именно? Расскажи.

Сергей чуть замялся, прикусил губу, будто опасался, что слова, вырвавшись наружу, станут чем-то большим, чем просто звуками.

– Говорят, будто мой успех – всего лишь случайность. Что не стоит тешить себя иллюзиями. И… что отсутствие приглашения на "Welcome Party" – лучшее тому доказательство.

Эта "Welcome Party" считалась чем-то вроде церемонии посвящения для избранных. Туда приглашали лишь тех, кто уже стал именем, легендой или хотя бы тенью от большой фигуры в мире финансов.

Сергея среди приглашённых не оказалось.

Услышав это, Киссинджер резко распрямился, в голосе звякнул металл недоверия.

– Что? Ты не получил приглашение?

– Фонд у меня пока молодой. Всё закономерно, – ответил Сергей с вымученной усмешкой, будто оправдывался перед самим собой. – До их уровня мне ещё далеко.

Даже на сессии "Theranos" докладчиком был Киссинджер, а не он. Всё логично: пока не время, не место, не тот масштаб.

– В сущности, ерунда, – тихо добавил Сергей. – Просто некоторые люди любят перекручивать факты. Распускают сплетни. Мне всё равно.

Но взгляд выдавал другое. В глубине зрачков тлела усталость и какая-то затаённая грусть, как у человека, привыкшего держаться, но измотанного борьбой.

Киссинджер помолчал. Потом коротко кивнул, глаза его сверкнули решимостью.

– Нет, здесь ошибка. Её надо исправить.

Через несколько минут его секретарь уже звонил куда-то, торопливо записывал имена, подтверждал списки. Голос Киссинджера звучал уверенно, твёрдо, с той интонацией, которой не принято возражать.

Он давил авторитетом, как стальным прессом.

Что ж… усилия по превращению старика в союзника явно не были напрасны.

***

Час спустя палуба роскошной яхты звенела музыкой и смехом.

Сияющие гирлянды рассыпали блики по чёрной воде, ветер с моря приносил солёный привкус, смешанный с ароматом дорогих духов и шампанского. Официанты скользили между гостей с подносами, на которых звенели бокалы, отражая свет как крошечные луны.

Толпа гудела, как улей. Здесь собрались титаны мировой экономики – лица, знакомые по обложкам журналов и новостным лентам.

– Позволь представить, – произнёс Киссинджер, положив руку Сергею на плечо. – Это Шон, тот самый, кто сыграл ключевую роль в деле "Theranos".

Гул голосов, рукопожатия, звонкий смех, короткие взгляды с подтекстом.

Сергей искусно продолжал игру, начатую часом ранее, изображая лёгкую уязвимость, будто присутствие здесь было не заслуженным подарком, а случайной милостью судьбы.

И это сработало. Киссинджер представлял его всем подряд, словно гордился находкой.

Теперь Сергей говорил с теми, к кому при иных обстоятельствах не смог бы даже приблизиться: управляющими крупнейших хедж-фондов, президентом МВФ, главой JPMorgan Chase, генеральным директором Amazons.

Каждый разговор был как партия в шахматы – точные формулировки, осторожные шаги, лёгкая усмешка.

Рядом Киссинджер, в своём неизменном костюме с безупречным галстуком, не уставал повторять:

– Этот молодой человек способен перевернуть финансовый мир. Редко встретишь того, кто умеет зарабатывать, оставаясь честным.

Сергей лишь кивал, поддерживая тон.

– Когда запуск фонда? – спрашивали одни.

– Говорят, стратегия активистская. Уже выбрана цель? – интересовались другие.

Поддерживая беседу, он одновременно скользил взглядом по залу, выискивая нужное лицо.

Всё это общение, все эти рукопожатия были лишь прикрытием.

Настоящая цель была одна.

"Где он?.. Где Акман?"

И вот – взгляд зацепился за знакомую фигуру.

Мужчина в дорогом костюме замер, заметив Сергея. Лёгкая тень недоумения мелькнула на лице.

Акман.

Сергей позволил себе короткую улыбку и тихо толкнул Киссинджера локтем.

– Господин, там кто-то, с кем хотелось бы поздороваться.

– Кто именно?

– Вон тот, – едва заметный жест в сторону Акмана.

Киссинджер посмотрел, рассмеялся от души, с той простодушной радостью, которой нередко прикрывают интерес.

– Ха-ха! Ну что ж, пойдём, познакомимся!

И оба двинулись сквозь толпу, в шуме музыки, под звон бокалов и солёное дыхание моря, где огни отражались в воде, как разбросанные монеты.