В этом году конференция Context Summit проходила в роскошном отеле "Boca Raton Resort Club" – на берегу Атлантики, среди белоснежных колоннад и терракотовых крыш, будто сошедших со старинных испанских открыток. Воздух пах морской солью и жасмином, а лёгкий шум прибоя перекликался с плеском фонтанов во внутреннем дворе. Райское место, как говорили в проспектах, уголок, где не хочется думать о делах.
Но времени на наслаждение этим "раем" не оставалось.
Стоило лишь переступить порог мраморного вестибюля, как взгляд наткнулся на знакомые лица.
– Сергей, вы приехали. Надо было встретить вас в аэропорту…, – сотрудник "Голдмана" подошёл первым, с вежливой улыбкой, чуть склонив голову.
Когда-то этот парень бегал в отдел слияний и поглощений, лишь бы обсудить идею, а теперь держался подчеркнуто официально. Забавно, но закономерно: теперь он видел перед собой не коллегу, а клиента.
Такова сила статуса "прайма".
Prime – это не просто слово, а особая брокерская услуга для хедж-фондов и крупных инвесторов. С тех пор как "Голдман" стал моим "праймом", всё изменилось: теперь он был моим посредником, а не работодателем.
Рядом с сотрудником стоял парень с растрёпанными каштановыми волосами и очками, блестевшими от влажного воздуха. Он махнул рукой и, не скрывая радости, воскликнул:
– Сергей! Как по расписанию!
Добби. Недавно ушёл из "Голдмана", чтобы присоединиться к новому фонду одним из первых. На эту конференцию он поехал не случайно – специально был приглашён.
– Заселимся, а потом обсудим план, – сказал он, когда чемоданы уже укатили в лифт.
Номера достались просторные, но совещание решили провести в моём – в самом большом, с видом на океан. Сквозь приоткрытые балконные двери тянуло тёплым ветром, пахнущим морем и дорогим деревом. На столе – кофе, блокноты, айпады.
– Завтра с десяти начинаются индивидуальные встречи, – напомнил Добби, листая планшет.
Главная цель поездки – привлечь инвесторов. Ради этого и был рядом представитель "Голдмана": в рамках прайм-брокерских услуг банк занимался "capital introduction" – своеобразным сводничеством в мире финансов. Он сводил фонды и инвесторов, подбирая тех, кто подходил друг другу.
В ближайшие три дня планировалось десяток встреч – одни за другими.
– Сначала Пенсионный фонд служащих Сан-Диего, потом – Фонд госслужащих Миссури…, – перечислял Добби.
По моему запросу Пирс, куратор из "Голдмана", организовал встречи с пенсионными фондами. Но список вызывал сомнение.
– Слишком мелкие, – прозвучало сухо.
Активы фонда из Сан-Диего – девять миллиардов. Для простого обывателя сумма звучит баснословно, но по меркам индустрии – крохи. Калифорнийский пенсионный фонд, например, управлял четырьмястами шестьюдесятью миллиардами. Контраст очевиден.
Сотрудник "Голдмана" чуть замялся:
– С крупными фондами трудно договориться.
– Это решение Пирса?
– Да… пока что.
Осторожность понятна: финансовые посредники не рискуют своей репутацией, назначая встречи, которые, скорее всего, провалятся. Но создавалось ощущение, будто Пирс просто не верит в успех.
"Или просто боится", – мелькнула мысль.
Разберусь позже.
Брифинг продолжался ещё с четверть часа. Когда разговор подошёл к концу, сотрудник спросил:
– Как планируете провести оставшийся день?
– Отдохну немного, – прозвучал ответ.
Он улыбнулся:
– Как скажете. Завтра в девять, внизу.
Когда они ушли, в комнате повисла тишина, наполненная лишь шорохом занавесок и ровным гулом кондиционера. Снаружи, за стеклом, медленно садилось солнце, окрашивая крыши отеля в медный цвет. Внизу в бассейне плескались отдыхающие, пахло солью, кокосовым маслом и дорогим ромом.
Вечер на "земле обетованной" только начинался.
– Звучит отлично.
Сотрудник "Голдмана" и Добби поскорее двинулись к выходу, но Сергей Платонов вдруг поднялся и направился к двери. Оба замерли, словно кого-то подловили на горячем, и, наклонив головы, спросили с удивлением:
– Куда это?
– Выйду немного прогуляться, – прозвучал спокойный ответ.
– На улицу…? – сотрудник осмотрел гостя сверху донизу, в глазах промелькнула лёгкая тревога.
Потом, сглотнув сухо, уточнил:
– Вы не переоденетесь?
Костюм был строгий, далёкий от пляжной рубашки, и в их взгляде читалось: "Неужели прямо так?"
Честность оказалась уместной:
– Планировалось пройтись по саммиту, раз уж оказался здесь.
Первый день намеренно оставлен пустым по программе: помимо официальных встреч, были и свои дела. Но эта фраза как туча повисла над лицами собеседников.
– Разве не говорилось, что это свободное время…, – пробормотал Добби, недоверчиво сжимая ручку чемодана.
– Пойдёте одни, отдохнёте, – подтвердил Сергей, пытаясь разрядить атмосферу. Но скепсис в их лицах не исчез.
– Ты опять собираешься наделать дел? – тихо проронил Добби, и в голосе его скользнула искра страха.
Видно было: мысль о предоставленной свободе в окружении инвесторов – сценарий, от которого у партнёров мороз по коже. Постоянно быть спасателем после чужих провалов – тяжёлое бремя, поэтому реакция понятна.
– Никаких поджогов, спокойствие и только спокойствие. Просто осмотрюсь, – последовало невозмутимое заявление.
К слову, грандиозные планы поджечь новую "Теранос"-уровневую сенсацию действительно существовали – но не сегодня. Для большого огня нужна подготовка: сначала собрать правильно костёр, разложить искры, обеспечить страховку и только потом подлить бензин в нужный момент. Сейчас же – разведка и подготовка.
– Ничего не случится, обещаю, – прозвучало искренне, но доверия это не вызвало.
После короткой паузы сотрудник, словно смирившись с неизбежным, произнёс:
– Ну ладно… тогда я тоже приду.
– …И я, – добавил Добби, хотя глаза его всё ещё выражали недовольство.
– Вам вовсе не обязательно…, – попытались отговорить, но решимость уже взяла верх.
Собравшись, небольшая группа направилась к бизнес-центру: прогулка занимала всего пять минут. Под ногами скрипел песок с ближайшего пляжа, в воздухе витал аромат кокосового масла и влажной листвы, а в лёгком бризе слышался далёкий плеск волн и приглушённый шум кондиционеров отеля. На подступах к конференц-центру слышались приглушённые голоса участников саммита, стук каблуков по мраморной плитке и редкие звонки телефонов – город деловых встреч оживал, готовый принять новую историю.
Контекстный саммит – вершина финансового мира, место, где собираются акулы инвестиций и тихие титаны фондов, чтобы показать миру, кто на самом деле двигает глобальные рынки. Едва войдя в огромный конференц-центр, можно было ощутить пульс этого мира – густой, звенящий, как статическое электричество перед грозой. В воздухе стоял лёгкий аромат свежего кофе, смешанный с холодным металлом кондиционированного воздуха и дорогими духами.
Регистрационная стойка сияла золотистыми лампами, улавливающими каждое движение. Пакет участника приятно хрустел в руках – плотный глянец бумаги, эмблема саммита, бейдж, расписание. В брошюре, переливавшейся от обилия логотипов и фамилий, строки бросались в глаза: "Context Summit– ведущий форум мировой финансовой элиты. Главная тема: поиск альфы в стремительно меняющемся мире."
Альфа – слово, вокруг которого вращался весь этот праздник денег и ума. Не просто прибыль, а сверхприбыль – результат, превосходящий рынок, математическая магия, за которую инвесторы готовы платить миллионы. Если индекс SP вырос на десять процентов, а фонд дал пятнадцать – эти лишние пять процентов и назывались альфой.
Но в этой игре важно не просто обогнать рынок. Важно доказать, что успех – не случайность, а стратегия. Ведь хедж-фонды берут двадцать процентов от прибыли, и никто не станет платить за удачу, если такую доходность можно получить, просто вложившись в "техи" по наитию. Настоящие инвесторы хотят не случайной удачи, а системы, гения, способного извлекать прибыль вопреки волнам рынка.
Потому альфа стала мерилом силы, таланта и интуиции управляющего – почти божественным показателем. Вокруг этого понятия строились все выступления, круглые столы и кулуарные разговоры. Люди в дорогих костюмах, с идеально выглаженными лацканами, спорили тихо, но жёстко – словно шахматисты, знающие цену каждой фразе.
Сергей Платонов листал программу, но не для того, чтобы выбрать лекцию. Гораздо важнее было ощутить сам воздух, понять расстановку сил, оценить, кто здесь наблюдает, а кто – действует. Не лекции привели его сюда, а люди, их взгляды, намёки, реакция.
После истории с "Теранос" имя Сергея мелькало на всех американских телеканалах. В этом зале, где лица сливались в серый поток деловых костюмов, он выделялся мгновенно – характерная внешность, резкая осанка, уверенность, не требующая громких слов. И довольно скоро нашлись те, кто узнал его.
– Погодите… это ведь тот парень с "Теранос"? – кто-то из инвесторов улыбнулся, протягивая руку.
– Сергей Платонов. "Парето Инновейшн Кэпитал", – прозвучал ответ, ровный, почти музыкальный.
– Знал, что вы появитесь и здесь, – послышался смешок.
Публика подходила одна за другой, но в их глазах не было восторга. Любопытство – да. Расчёт – несомненно.
– Какая у вас стратегия по генерации альфы? – этот вопрос повторялся снова и снова, как пароль.
Ответ был готов заранее:
– Наш подход сочетает алгоритмическую модель с точностью до восьмидесяти процентов и активистскую стратегию. Алгоритм анализирует поведение участников рынка, прогнозируя точки роста, а активное участие позволяет использовать возникающие катализаторы для максимизации прибыли.
Слова ложились ровно, убедительно. Никто не должен был знать, что реальный секрет скрыт глубже – в умении предвидеть, в расчетах, которые невозможно объяснить логикой сегодняшнего дня.
Реакции собеседников варьировались: кто-то кивал с уважением, кто-то сдержанно улыбался, кто-то просто уходил, не уловив сути. Среди участников легко можно было различить типы. Первые – семейные офисы, хранители старых капиталов. Их заботило не столько мгновенное приумножение, сколько преемственность, стиль мышления управляющего, его философия и связи. Для них альфа – не цифра, а признак ума, которому можно доверить фамильное состояние.
Пульс зала продолжал биться ровно, но в глубине этого ритма чувствовалось напряжение. Каждый пришёл сюда за альфой, но у каждого – своя цена.
Среди стеклянных стен конференц-зала клубился ровный гул разговоров, похожий на гул пчелиных сот. Воздух был густ от запаха кофе, духов и перегретого металла проекторов. У каждой группы – свои темы, свои тональности: одни говорили резко и быстро, словно спорили, другие – тихо, с прищуром, будто взвешивали каждое слово.
Публика здесь делилась на несколько пород. Первыми были владельцы фамильных капиталов, старые семьи с собственными фондами – те, кто привык видеть в деньгах инструмент власти. Их интересовали не формулы и не проценты, а истории: кто стоит за проектом, какую легенду можно будет потом рассказывать на приёмах.
Следом – богачи-одиночки, охотники за новыми чудесами финансового мира. Они искали следующего "гения инвестиций", кого-то, кто мог бы превратить риск в искусство. Для них смелость была синонимом прибыли.
Третью группу составляли институциональные инвесторы – пенсионные и страховые фонды, университетские эндаументы. Эти пришли не ради мечтаний, а ради цифр. Им нужна была устойчивость, холодный расчёт и уверенность, что их капитал не растворится в чьей-то авантюре.
И, наконец, стояли представители фондов – те, кто строил паутину из вложений, разбрасывая риски, как рыбак сеть. Их стратегия заключалась не в победе, а в выживании.
– Это любопытно. Какой объём капитала уже закреплён? – раздался вопрос с приподнятой интонацией.
– И как быстро стратегия начинает приносить результат?
Семейные офисы и частные инвесторы слушали с живым интересом. Институционалы же хранили осторожную вежливость.
– Есть ли результаты тестов? – один из них наклонился вперёд, глядя поверх очков.
Добби, предугадав момент, шагнул вперёд:
– Шон управлял капиталом в Goldman целый год. С тем же алгоритмом доходность превысила четыреста процентов годовых.
Он произнёс это ровно, без пафоса. Слова легли в воздух тяжёлым камнем, но вместо всплеска – лишь приглушённый шорох недоверия.
– Всего один год данных? – переспросил кто-то из институционалов.
В их взглядах не было враждебности – только холодная осторожность. Одного года им было мало.
В памяти всплыло: Пирс оказался прав. Репутация, полученная после сделок с Genesis Investment, после шумных историй с "Эпикурой" и "Тераносом", всё ещё не открывала двери в мир крупных игроков. Богатейшие по-прежнему медлили, словно ждут доказательств, что перед ними не очередная звезда на один сезон.
И всё же – это был не провал. Даже сам факт, что они слушали, задавали вопросы, означал: интерес уже пробудился. Нужно было лишь подтолкнуть.
На запястье тихо щёлкнули стрелки часов – время подбиралось к двум. Стекло корпуса отразило свет прожектора, будто напоминая: пора двигаться дальше.
Когда шагнул к выходу, зал вдруг всколыхнулся. Кто-то из соседей ахнул, Добби громко сглотнул. Повернув голову, взгляд упёрся в фигуру, что шла навстречу.
Мужчина средних лет, с мягким лицом и глазами, острыми, как лезвие. Улыбался так, будто встречал давнего приятеля.
– И ты здесь, вижу, – произнёс он.
Сергей Платонов узнал его мгновенно. Декс Слейтер. Белая Акула. Тот самый, кто стал жертвой обвинений в расизме во время истории с "Эпикурой", а потом всплыл вновь – в скандале с "Тераносом".
Его появление не было неожиданностью: имя значилось в программе как у одного из спикеров. И всё же от этой улыбки по коже пробежал холодок. Она была слишком естественной, чтобы быть просто маской.
– Не против поговорить наедине? – спросил он.
Гул в зале будто стих, уступив место странному напряжению. Улыбка Слейтера не дрогнула.
Что он хотел обсудить – осталось загадкой, но смысл предложения притягивал как магнит. График на запястье мелькнул одним взглядом, потом голос вырвался ровный и деловой:
– Через тридцать минут предстоит сессия. Подойдёт ли такой срок?
Декс Слейтер лишь кивнул, и в его улыбке промелькнула хитрость:
– Этого хватит. Пройдёмся, выйдем на воздух?
Значило это одно – разговор в стороне, подальше от чужих ушей и камер. По дорожке, обсаженной бугенвиллиями и ароматными цитрусовыми деревцами, двинулись вдоль зелёных изгибов сада. Влажный морской бриз приносил запах соли, цветов и лёгкий дымок от дальних барбекю; под ногами шуршали мелкие камушки.
– Слышал, вы занялись активизмом, – заговорил Слейтер первым, голос его был приглушён, но в нем звучала искра интереса.
– Верно, – последовал короткий ответ.
– Эта ниша для вас будет непроста. Зачем выбираете такой путь? – брови собеседника сдвинулись, глаза блестели, словно лезвия.
Суть объяснения была отрепетирована: активизм как инструмент давления на менеджмент, как способ добиваться реальных перемен. Но в глубине умысла мерцала и другая цель – влияние, возможность не только приумножать капитал, но и менять правила игры. Слейтер улыбнулся со вкусом цинизма:
– Деньги – это одно, но влияние вам не менее важно.
Холодный расчёт оказался метким: активистские фонды действительно держат в руках серьёзную власть, а власть необходима для реализации амбициозных планов — от лоббирования нормативов ФДА до стратегических партнерств с фармкомпаниями. Под контролем нескольких компаний можно ускорить разработку лекарств и влиять на рынок.
– Амбициозно, – усмехнулся Декс, прищурив глаза.
Пульс сада оставался ровным: где-то чирикали птицы, вдалеке слышался плеск бассейна, только разговоры обоих тонко катились между листьев. Затем Слейтер перешёл к делу:
– Есть предложение.
Минута тишины, а потом – неожиданность: он признал, что в мире активизма возможны столкновения интересов. Мишени могут пересекаться, стратегии – сталкиваться.
– Перед серьёзным столкновением лучше предупредить, – предложил он.
Смысл прост: уведомлять наперёд о выбранных целях. "Звонок сигнализации", – лучший перевод метафоры. Если сообщать о намерениях, можно скоординироваться, согласовать шаги или даже объединиться, если интересы совпадут. В активистской тактике часты совместные атаки – синхронные требования, давление на совет директоров, голосование по доверенностям.
Предложение звучало как невинный жест доверия и одновременно как возможность для взаимной выгоды: "Поделитесь целями – и, возможно, появится шанс действовать вместе." В воздухе зазвенела мысль: союз или контроль – выбор всегда был стратегическим.
Конечно, предложение Слейтера вовсе не было актом бескорыстия. Усмешка слегка коснулась губ Сергея Платонова, но наружу не вышла – эмоция тут же утихла, как всплеск в аквариуме.
– Так вы боитесь, что вновь окажетесь застигнутым врасплох? – мысли, казалось, читались в его глазах.
В истории с "Теранос" Декс действительно попал под снежную лавину общественного внимания, когда даже не ожидал удара. Похоже, теперь предпочёл бы предупреждение, а не грязный шквал в лицо.
– Каково твоё мнение? – поинтересовался он, глядя прямо в лицо.
Платонов недолго раздумывал и ответил взвешенно, без лишней спешки:
– Просить раскрыть стратегию до её оглашения – рискованно. Это значительная утечка.
Слейтер невольно ухмыльнулся:
– В этом есть и твоя выгода. Но откажешься – и….
Голос стал тихим, почти шёпотом:
– …получишь лишнего врага.
– Звучит как угроза, – прозвучал ровный, спокойный комментарий.
– В этой сфере избегать врагов не менее важно, чем заводить друзей.
Фраза была простая, но веская: лучше иметь рядом потенциального союзника, чем лобового противника.
Взгляд встретился с взглядом. Платонов ответил лёгкой, хитрой улыбкой:
– Морковка лучше кнута.
На словах об условии глаза Слейтера загорелись интересом.
– Есть ли у тебя конкретная "морковка"?
– Если интересы совпадут – информация будет обоюдна.
В мире инвестиций "совпасть интересам" означает лишь одно: деньги и доля риска.
– Ты предлагаешь вложиться в свой фонд? – тон Декса стал недоверчивым.
Платонов кивнул едва заметно, как будто подтверждая простую аксиому: если Слейтер инвестирует в фонд, то риски утечки информации становятся и его рисками – в случае потерь он разделит ответственность. Разделив риск, разделить и цель – логика очевидна.
Слейтер прыснул коротким смешком:
– Думаешь, у меня достаточно причин, чтобы зайти так глубоко?
Безмятежный жест плечом – сигнал:
"Условия поставлены. Принимать решение – твоя прерогатива, мистер Слейтер."
В этой игре уязвимым он не был.
– Даже если пути пересекутся и цели совпадут, ущерб для меня будет ограниченным – разберусь по-своему.
– Тем не менее предпочёл бы избежать конфронтации, – попытался Слейтер.
– Возможно, – последовала тихая пауза, затем Платонов улыбнулся с лёгкой хитростью и произнёс фразу, которую трудно подделать:
– Есть такая народная мудрость: "не стоит бояться грязи." Были в этих словах и насмешка, и предупреждение – не всякий конфликт измеряется силой; иногда важнее быть "неудобным" противником, от которого всё идёт наперекосяк.
И в этом – тонкий намёк: проще инвестировать в фонд и стать клиентом, чем влезать в игру и испытывать на себе непредсказуемые последствия.
– Предложение – простое. Подумай, – заключил Слейтер, и в этот момент циферблат часов напомнил о деле: на запястье мелькнуло сообщение – восемь минут до сессии.
Улыбка Декса потянулась в сторону:
– Наверное, действительно не хочется пропускать сессию.
– Расписание – закон, – холодно и коротко прозвучал ответ.
В воздухе снова повисла деловая тишина, где каждое слово взвешивалось, как ставка на аукционе.
А потом….
– Не может быть…, – Декс Слейтер на мгновение замялся, роясь в кармане пиджака.
Из-под ткани выскочила программа саммита; страницы шуршали, звук разрезал влажный воздух сада. Шурш-шурш. Глухой стук. Рука остановилась. Глаза Слейтера округлились.
Он поднял брошюру и протянул её вперёд, словно требуя ответа:
– Цель… это не я?
– В чём дело? – прохладно раздался ответ, но внутреннее удивление осталось незамеченным.
Несколько взглядов на запястье – и всё стало ясно оппоненту: по частым взглядам на часы он уже сделал вывод о следующей цели.
– Как и ожидалось, Белая Акула остался самим собой, – мелькнула мысль, но знать это ничего не меняло. Молодость – весомый минус в мире активистских фондов, где уважают возраст, связи и громкие победы. А план на преодоление этого недостатка был прост: свергнуть укоренившегося гиганта.
Если публично одолеть такую фигуру, как Декс Слейтер, можно моментально переместиться в число лидеров. По-видимому, Слейтер подозревал с самого начала, что прицел направлен на него, поэтому и утащил в сторону для "разведки". Теперь же понимание сверкнуло в его взгляде, и презрение на лице смешалось с недоумением:
– Думал, ты сумасшедший – но не до такой степени.
Ответ последовал спокойно и хладнокровно:
– От сумасшедших тоже убегать не стоит.
Прямой взгляд, лёгкая, намеренная улыбка. Смысл этой улыбки был прост: не каждый соперник в бою выигрывается силой – бывают и те, с кем взаимодействие неизменно идёт наперекосяк. В таком матче Декс мог стать именно тем "неудобным" оппонентом.
– Если заинтересован в инвестициях – обращайся, – прозвучало невозмутимо.
Предложение было очевидным: вложи деньги в фонд, стань клиентом – и тогда риск предательства сведётся к совместному риску. Но Слейтер фыркнул и отвернулся, будто оскорблённый даже мыслью о союзе.
– Подумай, – послышалось во след, и фигура быстро растворилась в потоке участников.
По дорожке, где шуршали листья, ветер играл с брошюрой в руке: цель оказалась конкретной. У входа в конференц-зал сияла табличка: "Discovering Hidden Value: Creating Alpha through Activism – William Ackman".
Уилл Акман – следующий объект. На сцене его присутствие ощущалось почти тактильно: интонации выступления, легкие тики в жестах, привычные манеры – всё это собиралось в цельную картину. Зал слушал, воздух был напряжён, как струна; каждое слово падало и отдавалось эхом в голову.
Пальцы по глянцу программы пробежали в последний раз, потом шаг в толпу – и работа начиналась.
Всё это – мельчайшие штрихи, которые вскоре станут ценными подсказками. Харизма Уильяма Акмана была ощутима физически: даже седина в волосах не старила, а, напротив, придавала лицу юношескую остроту – как будто время на его лице застыло в расцвете. Вокруг него витал лёгкий аристократический ореол: выпрямленная осанка, уверенный шаг, манера говорить так, будто каждое слово взвешено на весах.
На сцене его присутствие напоминало малый спектакль – шорох бумаги программы, лёгкий писк микрофона, приглушённый гул зала, и вдруг тишина, в которой звучал только его голос. За этими внешними деталями скрывался настоящий источник силы – послужной список, от которого захватывало дух. Акман вошёл в историю не просто как инвестор, а как человек, способный переворачивать компании с ног на голову.
История с канадской железной дорогой – классика жанра: покупка 14% акций, сметающая чистка правления, замена топ-менеджмента, и в результате – взлёт цены с застоявшихся сорока до более чем двухсот долларов. Счет в прибыли – три миллиарда. Голос в зале, обсуждая этот кейс, звучал почти как легенда: взрывные аплодисменты, скольжение кресел, шорох костюмов, люди разглядывали друг друга с оттенком восхищения.
Другой пример – Burger Kings: 29% акций, агрессивная экспансия, ребрендинг и трёхкратный рост котировок. Эти истории не просто рассказы о деньгах – это был театр власти, где Акман выступал режиссёром и одновременно актёром. В мире активистских фондов его имя нередко ставили в пятёрку лучших; рейтинг, чуть ли не эталон.
И вот мысль: уничтожив такого титана публично, можно мгновенно подняться в ту же пятёрку. Представить себе спектакль – новый фонд бросает вызов титану, побеждает и на глазах у всей индустрии собирает бешеную прибыль. Кто вспомнит тогда о миллиардах, потраченных на исследования по болезни Каслмана? Никто – внимание станет монополией победителя.
Но одной искры мало: чтобы разгорелось нечто уровня "Теранос", нужен не один поджигатель, а целая сеть искр. Вокруг Акмана таились ещё четыре потенциальных пламени – слабые места, уловки, старые скандалы, которые в прошлой жизни вспыхивали поодиночке. Что если объединить их, полить бензином и поджечь одновременно? План манил, но его реализация требовала тщательной подготовки: расчёта переменных, идеальной синхронизации шагов, страховки каждой операции. Препятствий – масса. Вознаграждение – пропорционально велико.
Модератор обрывает поток дум: секция вопросов и ответов. Залы поднимают руки, шум превращается в каскад голосов. Суть – не просто задать вопрос, а заявить о себе. Поднятые руки – первые ноты длинной мелодии, которая, возможно, станет дуэтом с Акманом или же начнёт самый горячий конфликт в карьере новичка. В конце концов, приветственное слово – просто начало долгой игры.
Конец пятой книги. Следующая книга: https://author.today/work/501871