деньги не пахнут 5

Глава 13

На дороге в Филадельфию воздух дрожал от предвкушения – не громкого, не заметного со стороны, но ощутимого, как лёгкий ток под кожей. Вместо привычного поезда в этот раз был выбран чёрный седан с мягким, будто бархатным, гулом мотора. В салоне пахло свежей кожей, полированным деревом и дорогим ароматом, который водитель, видимо, наносил слишком щедро.

За окном проносились осенние пейзажи: ветви деревьев цепляли воздух, как кисти, разбрасывая по дороге золотистые и багряные листья. Внутри царила почти тишина – приглушённое урчание двигателя и редкий шелест шин по шершавому асфальту.

Последние месяцы привычные поездки на общественном транспорте превратились в нечто невозможное. Слишком много взглядов, слишком много приветствий. Люди, узнав, останавливали прямо посреди улицы – улыбались, начинали разговоры, будто встретили давнего знакомого. В кофейнях, лифтах, даже в холлах бизнес-центров — повсюду. Любая прогулка превращалась в нескончаемую череду любезностей, вынужденных улыбок и сдержанных ответов.

Вот почему в этот день поездка в арендованной машине казалась благословением. Никто не узнает, никто не подойдёт с сияющими глазами. Только дорога, лёгкий запах бензина, ритмичные толчки подвески и собственные мысли, упорядоченные в ровном шуме мотора.

Но покой длился недолго.

– Невероятно, конечно! – Рейчел говорила быстро, с живостью, от которой стекло чуть дрожало от её голоса. – Запустить фонд меньше чем за год… Когда ты тогда сказал про два года, никто не верил!

Слова её текли без остановки, как ручей после весеннего дождя.

Хотя поездка теряла в тишине, от разговора с ней было больше пользы, чем от сотни случайных встреч. Рейчел относилась к тем редким людям, с кем каждое слово имело смысл, даже если звучало просто.

– Повезло, что всё сложилось, – ответ прозвучал спокойно, почти буднично. – А ты сама? С Голдманом останешься?

Она улыбнулась, взглянув в окно. Город мелькал отражением на её щеке, глаза блестели, словно в них играли огни проезжающих машин.

– Да. Доработаю двухлетний контракт. Опыт пригодится, когда открою свою галерею.

Ответ звучал мягко, но уверенно. Значит, уходить она не собиралась – и это, как ни странно, было выгодно. Оставшись в компании, она могла передавать то, что не попадало в пресс-релизы. К тому же, их связывал Фонд Каслмана – ещё один невидимый канал информации.

– Кстати, я ведь обещала вложиться в твой фонд, – добавила она, понизив голос. – Но отец сказал, что уже всё обсудил с тобой….

В памяти всплыло то самое соглашение – полмиллиарда долларов, заключённых ради приличия, но превратившихся в реальную цифру. Когда Раймонд узнал, что отказ от контракта обошёлся бы ему в пятьдесят миллиардов, лицо его, обычно каменное, изменилось мгновенно.

Полмиллиарда. Сумма, от которой у большинства дрожали бы руки, для семьи Мосли была скорее поводом для ужина, чем тревоги.

– Обсудим с ним ещё раз, – прозвучало без спешки.

– А ещё мама интересовалась тобой, Шон, – добавила Рейчел.

– Очень мило с её стороны. Давненько не видел её. Как она, кстати? И как Джерард?

Рейчел усмехнулась, но в её взгляде мелькнула тень усталости.

Разговор тёк легко – полезный, как и всегда, когда речь шла о Рейчел и её семье. Из таких бесед рождались связи, а связи стоили куда дороже любых инвестиций.

Пока слова перемежались с мягким шумом дороги, седан плавно замедлил ход. Сквозь стекло мелькнуло знакомое здание – мраморное, холодное на вид, с зеркальными окнами. Университетская больница Пенсильвании.

Вестибюль больницы встретил лёгким запахом антисептика и приглушённым звоном шагов по глянцевому полу. Белые стены, яркий свет ламп, ровное гудение вентиляции – всё казалось стерильно-чистым, словно мир здесь был вычищен до последней пылинки. Стоило только переступить порог, как пространство ожило шепотом, звоном голосов и вспышками узнавания.

– Касатка! – воскликнул кто-то у стойки регистрации.

– О боже, не ожидала вас увидеть здесь…, – прошептала медсестра, зажав в руках планшет.

Слова и взгляды посыпались со всех сторон, словно мелкий дождь. Врачей и медсестёр переполняло что-то вроде благоговейного восторга, смешанного с благодарностью.

– Всё ещё не верится, что то оборудование было подделкой…, – сказал пожилой терапевт, снимая очки и устало потирая переносицу. – Хорошо хоть вы разоблачили эту аферу, иначе пострадали бы тысячи.

– Скажите, а как нам убедиться, что остальные аппараты безопасны? После этой истории тревожно даже смотреть на приборы.

Для людей, доверявших технике без оглядки, этот скандал стал ударом. В ответ прозвучал спокойный, уверенный голос:

– Бояться нечего. Всё, что стоит в больницах, прошло проверку FDA. Проблема была в обходных лазейках, которыми пользовалась "Теранос". Такие устройства сюда просто не попали.

Постепенно напряжённые лица смягчились, в глазах мелькнуло облегчение. И в этот момент позади раздался знакомый голос, с лёгкой усмешкой:

– Да ты теперь настоящая знаменитость.

Дэвид подошёл неторопливо, в его походке чувствовалось спокойствие врача, привыкшего к любой суете. Оба направились к лифту – впереди ожидала встреча с очередным участником проекта "Русская рулетка".

***

В палате стояла особая тишина – не больничная, мёртвая, а какая-то наполненная: шорох одежды, редкое покашливание, тихое посапывание аппаратуры. На кровати, под белоснежным одеялом, лежал молодой парень, не старше двадцати.

– Дилан Хейс, – представился он, голос дрогнул, но взгляд был ясный.

В его лице угадывалось что-то до боли знакомое – юношеское упрямство, то самое выражение, когда жизнь только набирает обороты и кажется, будто впереди ещё вечность. Но окружение было совсем иное.

Палата была полна людей: родители, сестра, друзья, – все собрались вокруг, будто боялись, что стоит отвернуться, и парень растает в воздухе. Кто-то узнал пришедшего мгновенно.

– Касатка? Не может быть… Что вы здесь делаете?

На лицах мелькнуло недоверие, потом восторг, потом почти благоговение. Взрослые бросились к нему – мать с заплаканными глазами, отец с дрожью в руках.

– Спасибо… Спасибо вам за то, что оплатили лечение нашего сына…

Слова срывались, будто боялись не успеть сказать всё.

Дилан не входил в официальную программу испытаний, но болезнь не оставляла ему времени ждать. Решение оплатить лечение было принято мгновенно, без формальностей и бумаг. И всё же, глядя на друзей, стоявших у стены, стало ясно: слухи вспыхнут, стоит лишь одному из них заговорить.

– Прошу, – прозвучало тихо, но твёрдо, – не рассказывайте никому, что оплату взял на себя.

– Но почему? – спросила мать, всё ещё сжимая его руку.

Ответ прозвучал сдержанно, почти устало:

– Сегодня одни благодарят, завтра другие начнут искать подвох. Стоит людям усомниться в мотивах – и помогать станет невозможно. Любая доброта превратится в повод для пересудов.

Он повторил просьбу несколько раз, пока в глазах родных не появилось понимание.

Потом подошёл к кровати и внимательно осмотрел юношу. Руки и ноги Дилана были распухшими, кожа на запястьях чуть натянулась, словно от внутреннего давления, но пока не лопалась от отёков. Воздух в палате был густым, тёплым, пах немного железом и лекарствами.

Аппарат тихо мерцал зелёными огнями, отсчитывая пульс. За окном медленно оседал вечерний свет, превращая больничное окно в зеркало. Всё вокруг замерло – будто само время затаило дыхание, наблюдая, как надежда и страх стоят рядом, разделённые лишь тонким слоем стерильного воздуха.

Живот юноши заметно вздут, натянутая кожа словно готова лопнуть при малейшем прикосновении – классический признак асцита. Белки глаз приобрели желтоватый оттенок, словно подсказка о начинающейся печёночной недостаточности. Каждый вдох даёт слышимый хрип, а слова сопровождаются лёгким бульканьем в груди – признаки отёка лёгких.

"Срочной угрозы жизни вроде нет, но…?"

По словам Дэвида, состояние Дилана критическое: уровень тромбоцитов крайне низок, нарушение свёртываемости, постоянная температура и воспалительные процессы.

"Это другая разновидность болезни, чем у меня?"

Мысли автоматически начинают складываться в математическую цепочку: поможет ли рапамицин? Или, как и в моём случае, придётся искать третий вариант? Этот пациент – Дэвидов или моя "Русская рулетка"?

Ответ может дать лишь один способ: начать с рапамицина и внимательно наблюдать за эффектом. Но отличие от случая с Амелией было очевидно: если препарат не сработает, следующая попытка будет напрямую связана с моей жизнью.

Пока мысли строят цепочки, Рейчел наклоняется над кроватью и спокойно объясняет:

– Рапамицин блокирует путь mTOR, поэтому может остановить судороги, вызванные гиперактивностью иммунной системы. Но это иммуносупрессант, повышающий риск инфекций. Печёночное повреждение Дилана уже значительное, риск гепатотоксичности высок. Если печёночная токсичность усилится, это может привести к печёночной энцефалопатии и нарушению функций мозга…

Слова Рейчел точны до мельчайших деталей. Она почти наслаждается тяжестью информации. Если бы это делалось по-настоящему, мониторинг печени шёл бы непрерывно, а об энцефалопатии сообщили бы лишь при первых признаках. В этом медицинская строгость: лечение всегда несёт риск побочных эффектов, но отказ от него – гарантированная бездействующая катастрофа.

– Рапамицин пока не первый выбор терапии. Теоретические обоснования есть, но клинически доказано мало. Один человек полностью избавился от судорог, другой умер от воспаления, которое стало побочным эффектом. Шанс примерно пятьдесят на пятьдесят, – продолжает Рейчел.

Лоб непроизвольно морщится. Слишком много информации, слишком мрачно. Всего два случая применения препарата – и один закончился смертью.

– Мы считаем, что лечение имеет потенциал. Но… это, возможно, опасная надежда, рожденная отчаянием. Мы хотим, чтобы это был настоящий выход. Но твёрдых данных пока нет. Результаты таких пациентов, как ты, создадут эти данные, – почти признаётся, что Дилан – лишь статистическая точка.

– Так что решение не о наших надеждах, а о тебе, Дилан. Ты должен решить, идти ли на риск, зная последствия.

Дилан осторожно спрашивает:

– Значит, в итоге, либо умру от судорог, либо от побочных эффектов?

– Верно. Но доказательств эффективности препарата всего два случая.

– Значит, я буду третьим.

– И даже это не гарантировано. Ты либо станешь третьим подтверждением эффективности, либо первым, опровергающим теорию.

Словно холодный ветер пронесся по мыслям: возможно, Рейчел была слишком честной, слишком прямой для такого пациента. Слишком много мрачных деталей, которые могли спровоцировать страх. Кто согласится на риск после такого откровенного предупреждения?

Но… это была лишь мысль, на которую можно было позволить себе потратить время, пока здоровье позволяло.

Дилан принял решение.

– Попробую всё-таки, – его губы скривились в лёгкой улыбке. – Посмотрим, сможет ли эта чёртова таблетка действительно остановить эти судороги.

***

Из палаты Дилана мы вышли далеко за одиннадцать вечера. Ужин был упущен, поэтому путь лежал в ближайшую закусочную. В воздухе столовой повисла тяжёлая тишина, как густая дымка после дождя.

Рейчел первой нарушила молчание.

– Я останусь до выходных. Думаю, Дилану нужно больше времени.

В её глазах горела решимость, спокойная и сильная, словно тихий огонь, не дающий угаснуть даже в ночной мгле.

– Решения такого рода нельзя принимать за одну ночь. Нужно дать шанс изменить мнение.

Как всегда, её советы исходили из заботы о пациенте, с аккуратностью хирурга и теплотой друга.

Все кивали в знак согласия, но ощущалось, что только один присутствующий чувствует лёгкое напряжение.

"Если он действительно передумает… это станет проблемой…"

Однако оставаться здесь, чтобы убеждать, никто не собирался. Это решение должно исходить только от Дилана.

Снова наступила странная тишина. На этот раз её нарушила Джесси.

Стирая слёзы с лица, она тихо сказала:

– Почему вдруг так накатывает? Так эмоционально…

– На самом деле, я чувствую то же самое…

Голос Рейчел дрожал, но в этом дрожании слышалась искренняя эмпатия. Девушки неловко вытерли глаза, улыбнулись, а даже Дэвид кивнул с влажными глазами.

Это не было печалью или жалостью. Никто из нас не испытывал жалости к Дилану. Просто улыбка, которую он подарил, когда сделал свой выбор, оставила глубокий след. Его спокойствие перед лицом неизбежного…

Но сейчас не время для сентиментальных размышлений. На часах уже было 23:45.

С учётом завтрашнего расписания, нужно было уходить сразу после ужина. Повернувшись к Дэвиду, прозвучали слова с чёткой уверенностью:

– Заключение контракта по RP Solutions и акции будет завершено в течение шести недель. Сроки не проблема.

– Понятно.

– Дизайн клинического исследования завершён? Это как-то повлияет на текущий проект?

Дизайн клинических испытаний был поручен профессиональной компании, их опыт был необходим. Обычно испытания первой фазы включают от двадцати до восьмидесяти пациентов, оценивая безопасность, переносимость, дозировку и фармакокинетику.

Изначально планировалось 50 участников, но из-за ухудшения состояния Дилана количество сократилось до 49. Осталась лёгкая тревога о том, как это изменение скажется на графике.

– Серьёзных проблем не возникнет, – ответил Дэвид.

– Вот это облегчение.

Видимо, всё шло по плану. Глубоко выдохнув, прозвучал следующий вопрос:

– Известен ли ожидаемый общий срок проведения?

И тут почувствовалась лёгкая тревога. Вопрос простой, но выражение Дэвида слегка застыло.

– Ну…

– Похоже, это займёт около года.

– Целый год?

Брови непроизвольно приподнялись, прежде чем успела осознать сказанное.

Обычно фаза 1 клинических испытаний занимает от шести месяцев до года.

Но…

– Даже с ускоренным процессом одобрения?

С введением в 2012 году Закона о безопасности и инновациях FDA система "ускоренного одобрения" набирала обороты. И вот, 2014 год. Даже в разгар внедрения этой системы полный год только на первую фазу казался… трудно воспринимаемым.

Увидев реакцию, Дэвид нахмурился и объяснил с серьёзным выражением лица:

– Болезнь Каслмана – идиопатическое заболевание, и это главный препятствующий фактор. Нужно назначить суррогатную конечную точку, но это оказалось крайне сложной задачей…

Слушая его, постепенно вырисовывалась картина.

"Так вот в чём проблема…?"

FDA внедрило упрощённый процесс ускоренного одобрения для решения неохваченных медицинских потребностей, и один из ключевых принципов — использование "суррогатных конечных точек".

Конечные точки – это своего рода финишная черта, критерии, определяющие завершение клинического испытания.

Обычно они измеряют показатели вроде выживаемости, частоты рецидивов или времени без прогрессирования заболевания.

Вот почему одобрение FDA занимает почти десять лет: испытания продолжаются до полного устранения симптомов.

Однако в ускоренном процессе эта конечная точка заменяется "суррогатной".

Вместо того чтобы ждать окончательных результатов, решения принимаются по промежуточным показателям.

Для болезни Каслмана конечной точкой может быть, например, "считать испытание успешным, если уровень CRP (С-реактивного белка) достигнет определённого порога".

Как только порог достигается, испытание считается завершённым, независимо от полного восстановления пациента.

Но…

– Существует мнение, что, поскольку болезнь Каслмана всё ещё таит слишком много неизвестного, суррогатную конечную точку нужно определять с крайней осторожностью.

Болезнь Каслмана – идиопатическая, то есть "болезнь, о которой мы почти ничего не знаем".

Когда точные причины и механизмы развития неизвестны, как определить биологический маркер для "конечной точки"?

Это должно быть огромным бременем для разработчиков клинических испытаний.

В итоге они выбрали самый безопасный путь – установить конечную точку как можно ближе к реальному результату, а не полагаться на ненадёжный промежуточный показатель.

– Если задать произвольный критерий, а последующие испытания покажут другие результаты, одобрение может быть отозвано. Это приведёт к ещё большей потере времени и денег. И поскольку это напрямую связано с безопасностью пациентов, выбирается более консервативный подход.

И в этом была логика. Безопасность всегда должна быть приоритетом.

Но…

"Времени терять нельзя."

Эффективный и безопасный препарат уже был на руках. Тщательно проверять каждый шаг "на всякий случай" теперь было непозволительно, особенно в этих условиях.

– Если фаза 1 задерживается, фаза 2 неизбежно сдвинется, – продолжил Дэвид. – Это сделает практически невозможным достижение цели одобрения в течение трёх лет…. А как уже говорилось, если так произойдёт, найти второй способ лечения будет почти невозможно.

Вот в чём заключалась настоящая проблема.

Нужно было найти не одно, а два лечения.

Чтобы воспользоваться аналогией Дэвида, это как эстафета: первый бегун, рапамицин, должен получить одобрение, прежде чем следующий – третье лечение, то, что действительно необходимо – сможет выйти на трассу.

"Это проблема."

– А как насчёт ожидаемой продолжительности фаз 2 и 3?

– По самым оптимистичным расчётам – около восьми лет.

Всего было десять лет. И один из них уже ушёл.

Оставшиеся девять лет казались будто приговором – восемь из них должны были уйти только на первую фазу. Почти смертельная перспектива.

– Тогда стоит рассмотреть вариант с другой компанией, – предложил тихо, почти вполголоса.

– Мы уже запрашивали предложения у пяти фирм, – ответил Дэвид, – но все ответили одинаково.

Дизайнеры клинических испытаний держались безопасного пути. У них не было стимула жертвовать безопасностью ради скорости.

На мгновение воцарилась тишина, обострённая шуршанием бумаг и тихим гудением кондиционера. Затем снова заговорили.

– Были ли в прошлом году случаи, когда ускоренное одобрение получали методы лечения идиопатических заболеваний?

Смысл вопроса был ясен: найти прецедент, когда лечение загадочной болезни уже получало одобрение. Те, кто проектировал такие испытания, уже рисковали, назначая сомнительные суррогатные конечные точки, значит, они скорее пойдут на риск снова. Всё, что оставалось – найти их и нанять.

Даже после этих слов лицо Дэвида не просветлело.

– Таких случаев было пять, – начал он, нахмурившись. – Мы связывались со всеми.

Судя по выражению, результат был неутешительным.

– Все пять компаний проводили проектирование испытаний внутренними силами.

– В чём проблема? – удивился.

– Это значит, что дизайн испытаний не был аутсорсирован, а выполнялся штатными сотрудниками.

– Отлично! Если их удалось идентифицировать, нанять их не составит труда.

Дэвид моргнул несколько раз, глядя с недоумением, словно спрашивая: "Серьёзно?"

– Разве нанять нужного человека не решает проблему? – продолжил спокойно. – Наша основная цель – ускорить процесс клинических испытаний. Для этого нужен кто-то, кто уже создавал быстро продвигающиеся испытания.

Дэвид замялся, лицо нахмурилось.

– Дело не в этом… Все, кого я упоминал, работают в крупных фармацевтических компаниях. Маловероятно, что они оставят стабильное место ради маленького стартапа с фондовой поддержкой. Попробуем, но… реалистично…

Ах, вот оно что.

Лёгкий смешок сорвался наружу. Взгляд прямо в глаза Дэвиду:

– Кажется, вы забыли, что я сказал раньше.

– …Что?

– Я с самого начала говорил – решать эту проблему будем деньгами.

На мгновение лицо Дэвида застыло. Потом понимание медленно вспыхнуло в его глазах.

– Предложите им двойную зарплату. Если откажутся – удвоить снова. Продолжайте повышать, пока не согласны.

– Пока… не согласятся?

Не хотят работать в маленьком стартапе? Не хотят оставлять стабильное место в крупной корпорации? Тогда просто недостаточно высока цена. При правильном предложении все сомнения исчезнут мгновенно.

"Сам бы справился быстрее… но на ближайшие шесть недель даже спать не придётся.

Поэтому за это придётся отвечать Дэвиду лично.

"Слишком экономить – тоже проблема."

Тишину в комнате нарушал только тихий скрип стульев и ровный ритм кондиционера, словно напоминая о неизбежной гонке времени.

То, как настаивание на работе в тесном кабинете ради экономии копейки превратилось в привычку, ещё полбеды. Но если такой подход закрепится у долгосрочного бизнес-партнёра, последствия могли стать серьёзными.

"Об этом придётся поговорить серьёзно позже…"

Сейчас же нужно было действовать конкретно.

– Установи временные рамки и повышай предложение шаг за шагом, – спокойно раздался голос. – Так дело решится быстро.

– Временные рамки? – переспросил Дэвид, морща лоб.

– Сначала предложи удвоить их зарплату и дай минуту на раздумья. Если откажутся – увеличь в четыре раза и оставь тридцать секунд. Отказ снова – восемь раз на пятнадцать секунд, шестнадцать раз на семь, тридцать два раза на три секунды.

– До… тридцати двух раз? – шея Дэвида дернулась при глотке, глаза округлились.

Волнение висело в воздухе, но голос оставался ровным:

– В итоге это не превысит десяти миллионов долларов в год. Если такая сумма сократит срок клинических испытаний на пять лет – это дешёвый вклад.

Время не купишь за деньги – так считают обычно. Но здесь правила менялись. Редкий случай, когда время можно буквально приобрести.

"Если нанятый специалист сможет сократить испытания с восьми лет до трёх…"

Тогда стоимость в десятки или сотни миллионов не имела значения.

– Но всё равно… разве это не слишком дорого? – Дэвид попытался возразить. – Ты серьёзно предлагаешь в тридцать два раза увеличить зарплату?

Рядом Джесси выглядела не меньше поражённой, глаза задавали молчаливый вопрос: "Ты правда это сделаешь?"

Но деньги не были ключевой проблемой.

– Это сработает, – прозвучало спокойно.

– Логически…, – запнулась Джесси, обводя взглядом Рейчел в надежде на поддержку.

Однако Рейчел оставалась невозмутимой.

– Сработает, – твердо произнесла она.

– Нет, дело не только в эффективности…

– Я уже взяла на себя полную финансовую ответственность. Речь идёт о деньгах, значит, решение моё. Действуйте так, как сказано.

Разговор был закрыт.

В этот момент в поле зрения всплыло полупрозрачное окно:

"Время Смерти: 11 марта 2023"

"Оставшееся время: 3202 дня"

"Процент выживания: 11.9% (+3.1pp)"

***

После ночи в «Four Seasons» в Филадельфии на следующий день был рейс во Флориду. На этот раз – не странный бизнес-класс, организованный Голдманом. Первый класс оплачен лично.

Личный самолёт пока оставался недосягаем, так что приходилось мириться с коммерческим рейсом.

Сиденье первого класса показалось чуть более терпимым, но…

– Ах…, – вырвался тяжёлый вздох.

Даже в первом классе комфорта было недостаточно. Пространство для ног хоть и было, но соседство с другими пассажирами приносило постоянные отвлечения: шепот за два ряда, частые объявления капитана:

"…Для вашей безопасности, все пассажиры должны оставаться на местах с пристёгнутыми ремнями…"

Каждое новое вмешательство разрушало покой, отдаваясь резкой болью в висках. Попытка откинуть спинку кресла для отдыха почти не приносила облегчения.

Шум и холодный кондиционированный воздух создавали странный коктейль раздражающих ощущений. Каждый вздох, каждое движение рядом будто напоминали о том, что даже здесь – время нельзя купить полностью.

"Это всё?"

Даже кресла первого класса, способные почти полностью раскладываться, не могли сравниться с настоящим матрасом кровати, созданным для сна.

Широкие и удобные на вид, они всё равно не достигали уровня комфорта обычного дивана, на котором тело расслабляется без усилий. Единственное утешение – терпеть неудобство оставалось недолго. До пункта назначения оставалось всего два часа тридцать минут полёта.

– Ах… – вырвался тяжёлый вздох, тихий, почти растворяющийся в гулком шуме двигателя.

Сгорбившись в кресле, скрестив руки, мысли устремились вдаль, к вчерашнему сообщению о смерти.

"Этот скачок…"

После скандала с Theranos уровень выживаемости уже поднялся на 2,5%, достигнув 8,8%. Это было событие огромной важности, поворотный момент, закрепляющий положение – и всё же, даже с этим приростом составил лишь 2,5%.

А вчерашний день… прибавка составила 3,1%.

Две возможные причины: либо Дилан был абсолютно ключевым пациентом, либо решение о найме отдельного дизайнера клинических испытаний дало значительный эффект. Возможно, оба фактора. Время покажет.

На данный момент оставалась только одна задача – обеспечить финансирование.

Эхо слов Дэвида с вчерашней встречи всё ещё звучало в мыслях:

– Если ускоренный процесс одобрения позволит нам завершить фазу 1 за шесть месяцев, мы сразу перейдём к фазе 2… Это устроит?

Если удастся сократить фазу 1, следующая преграда возникнет мгновенно: один миллиард долларов для фазы 2, три миллиарда для фазы 3. Конечно, средства имелись. Одного лишь инцидента с Theranos хватило, чтобы обеспечить как минимум десять миллиардов долларов.

Проблема заключалась в том, что это были не мои деньги – это были средства инвесторов. Планировалось вложить колоссальные суммы в RP Solutions: четыреста миллионов долларов за шесть недель, затем миллиард за шесть месяцев. Всего 1,4 миллиарда долларов.

Но каким бы образом ни называлась эта операция "инвестициями в будущее", ни один инвестор не был бы в восторге от того, чтобы вливать такие гигантские суммы в проект без мгновенной отдачи. Особенно если вложения происходили одновременно с запуском фонда.

Оставался единственный вариант – "отвлечение".

Нужно было создать событие, полностью захватывающее внимание. Инвесторы, вероятно, ожидали очередного шоу уровня Theranos.

"Тогда придётся оправдать их ожидания."

Сценарий был ярок и грандиозен, настолько, чтобы полностью монополизировать внимание: на фоне этого отвлечения выполнялось бы инвестиционное решение по Castleman. Увеличивая эффект отвлечения, можно было обеспечить достаточную прибыль, чтобы затуманить их суждения. Любое принятое решение инвесторами прошло бы через фильтр этого зрелища, и они следовали бы слепо.

План уже был выстроен. Оставалось лишь воплотить его.

В этот момент резкий звон объявления прорезал гул двигателя:

"Пассажиры, вскоре мы приземлимся в Майами."

На этот раз пункт назначения – Майами. Следующие три дня там проходило особое мероприятие – Context Summit. Престижное событие в мире инвестиций и финансов, где собирались менеджеры хедж-фондов, инвесторы, семейные офисы, пенсионные фонды и управляющие активами, чтобы обменяться стратегиями и наладить связи.

Внимание всего финансового мира было сосредоточено здесь. Могла ли быть сцена более идеальная для отвлечения внимания и управления повествованием?