Дарт Мол: Взаперти

39 ПОЛЗУЧАЯ ТВАРЬ

Смайт бежал.

Когда доносившиеся из дежурного помещения вопли в конце концов затихли и наступила тишина, он поднялся на ноги и понесся по наклонной технической шахте — бежал изо всех сил во тьму, опустив голову. Он не знал, куда бежит и что будет там делать, но прямо сейчас это было не так важно, как увеличить насколько возможно расстояние между собой и преследующими его бандитами.

В висках стучала кровь, легкие горели. Он шмыгнул за угол и привалился к холодной стене, не в силах сделать ни шагу, пока не отдохнет, и глубоко, прерывисто вздохнул. Действие глиттерстима уже окончательно выветрилось, и он чувствовал себя выжатым, неуклюжим, его сотрясала дрожь такая сильная, что едва держался на ногах: колени угрожали предать и подогнуться в любой момент.

«Рассмотрим факты».

Факт 1: он безоружный охранник, застрявший в недрах тюрьмы, полной одержимых убийствами чудовищ, любое из которых с удовольствием воспользуется подвернувшимся шансом прикончить его.

Факт 2: он не может вернуться к Джаббе и попросить о помощи, даже если бы существовал какой-нибудь способ связаться с ним.

Вывод: он ходячий мертвец.

Смайт боролся с почти непреодолимым желанием упасть на пол, завыть, зарыдать. Ничто из этого сейчас ему не поможет. Тихий-тихий голосок внутри его шептал, что, если возможно, он мог бы пробраться в свою комнату и нюхнуть еще чуток глиттерстима, припрятанного среди вещей, — он может помочь прояснить некоторые вещи, — но даже это казалось безнадежным. Отойдя от спайсовой эйфории, молодой охранник в очередной раз убедился, насколько сильна его зависимость. Он не знал, где находится и куда направляется.

Он чувствовал, как растет в нем досада. Жалость к себе облепила его с головой, словно знакомый ветхий плащ. Он не сумел выполнить задание Джаббы и этим подтвердил: все, что он втайне подозревал о себе, правда — трусость, некомпетентность, несоответствие поставленной задаче. Что же тогда, есть ли смысл жить дальше?

Затем в туннеле, в отдалении, что-то шевельнулось.

Смайт прислушался к шороху. Его издавала чудовищная гора мускулов, огромная скользкая масса, непохожая ни на что, с чем он сталкивался в этих стенах. Он фактически мог слышать липкое пощелкивание ротового придатка.

Волкочервь.

Он слышал россказни о сайроксе — все их слышали. Существо, обитавшее в трубопроводах и туннелях «Улья-7», питавшееся кровью, проливаемой на поединках, растущее и жиреющее на ней. Кое-кто из охранников даже клялся, что видел его, хотя никогда не находилось убедительных доказательств.

И вот — он услышал что-то еще. Не ушами. В мыслях.

Голоса...

«...помогитепомогите...»,

...слова...

«...убьюзарежузадушувсех...»

...возникали у него в мозгу...

«...отпустииасотпустинасЕДА...»

Смайт еще сильнее прижал висок к стене, зачарованный против собственной воли. Ничего подобного он даже представить не мог. Голоса проникли в его сознание — клубок ужаса, сплетенный из слов тысяч различных языков, человеческих и нечеловеческих: все они кричали, молили, ревели о милости, избавлении, мести.

По природе Смайт не был особо сообразительным, но он знал достаточно, чтобы доверять своим ощущениям, даже когда они приходят в противоречие с тем, что, по его мнению, было правдой. И ощущения, которые он в данный момент испытывал, были кристально ясны.

Сайрокс не только реален, он еще и разумен.

Его разум — погребальная песнь жестокости и боли, взятых от всех без исключения арестантов, чьи тела пожрала тварь, ползущая в недрах тюрьмы, и слитых вместе. Их коллективный разум, пусть и мертвый, каким-то образом все еще живет в ней.

Взглянув вверх, Смайт уловил лишь неявный образ чего-то настолько ошеломительно огромного и жирного, что заняло собой весь туннель, — лоснящееся, бледное, слепое, надвигающееся на него с разинутой пастью, раскрытой, словно лепестки какого-то отвратительного цветка-альбиноса. Смайт заметил, как мелькнуло что-то розовое, и узрел зубы в десять рядов. Жуткий запах, хлынувший из пасти, не поддавался описанию — вонь массового захоронения.

Его сердце подскочило к самому горлу и застыло там, сжавшись от ужаса.

Он развернулся и побежал.

Страх сделал его невесомым, выжег все сознательное до самых базовых рефлексов. Общий эффект оказался гаков, что глиттерстим по сравнению с ним был жалок. Сила, которую он даже не представлял, взорвалась в его йогах, швырнула в противоположном направлении; адреналин пульсировал в каждом нерве.

Он слышал, как тварь протискивается по коридору за его спиной: теперь она двигалась быстрее, с каждой секундой сокращая дистанцию. Охранник пригнул голову и побежал, ориентируясь в коридорах чисто инстинктивно, серые стены превратились в размытые пятна. Отдаленный громоподобный скрежет приближавшейся твари заглушался беспрестанным стуком его сердца, чей ритм оптимизировался для одного лишь выживания.

Он побежал быстрее. Он сможет бежать вечно, если понадобится.

Завернув за угол, Смайт врезался головой во что-то твердое, но не настолько прочное, чтобы быть стеной, и упал. Подняв взгляд, беглец увидел, что на него, прищурившись, смотрит Васко Нейлхед. Главарь, как и остальные «короли», сгрудившиеся за его спиной, вымазался в крови с головы до ног.

— Так-так. — Рядом с Нейлхедом стоял Страбон, «короли» и «силы» сомкнулись теснее. — Похоже, ты опять влип.

Смайт не шевелился. Не мог дышать.

— В чем дело, слизняк? — Нейлхед вытер ладонью рот: стер алую полосу запекшейся крови и размазал ее ребром ладони по бороде. — Нет бластера, чтобы наставить на меня? Нет «дропбокса», чтобы вбить мой номер? — Он схватил Смайта за грудки и вздернул его на ноги. — Что случилось, подонок? Тебе нечего мне сказать?

— Ну, — выдавил Смайт; голос его прозвучал едва узнаваемо. Он снова слышал, как оно приближается, как его шелест становится громче. — Есть одна вещь...

— Да? И какая?

Охранник указал в коридор:

— Лучше посмотрите сами.

Нейлхед поднял голову и вгляделся во тьму. Стоявший за его спиной Страбон тоже всмотрелся. Когда их лица изменились, Смайт почувствовал, как вернулось ощущение его присутствия: огромного, теплого, обуреваемого голодом.

А затем раздались вопли.