Цурюк

ГЛАВА 24. ТОЧКА БИФУРКАЦИИ

— Вы желали видеть меня, Викентий Карлович? — полномочный представитель Ставки Главнокомандования штабс-капитан Галицын, войдя, вскинул руку к козырьку — и невольно поджал губы. Грузный седоусый шпак за столом был явно нетрезв.

— Присаживайтесь, князь, — подполковник Свинтидзе радушно хлопнул в пухлые ладоши, и денщик возник в дверях с привычным графинчиком на подносе. Отпустив его кивком головы, добряк гостеприимно набулькал в два стакана.

— За здоровье Его превосходительства, адмирала Колчака! И мамзель Аннет… Сигарку не изволите? Вот балычок астраханский…

— Если можно, я бы предпочёл ближе к теме, подполковник. У вас есть новые агентурные сведения о красных?

— Как же-с… — одышливо хрюкнул, закусив коньяк лимоном, Свинтидзе. — Цеппелин члена Реввоенсовета Иосифа Сталина вчера вечером прибыл в Рябиновку…

— Штаб в курсе. И что?

— Да то, мон шер, что Джугашвили-то там и там нет. Как говорят наши друзья пролетарии, был — и весь вышел.

— И где же, по-вашему, сей чудесный грузин? — штабс-капитана начинала всерьёз бесить эта декадентская многозначительность.

— Вы не поверите, князь, — но именно сейчас он нигде. Так же, как и захваченный красными бронепоезд «Единая Россия»… Скрылись в реке времён… Но в любой момент могут вынырнуть вновь, и тогда кое-кому мало не будет… пардон, князь, вам не доводилось читать Герберта Уэллса?

— Я лично встречался с сэром Гербертом в Лондоне, — поморщился Галицын, — но думаю, здесь не лучшее место, чтобы обсуждать беллетристику союзников. Меня больше волнует срыв ими военных поставок.

— О-кей, — вздохнул Свинтидзе, извлекая из сейфа чёрную клеёнчатую папку и пистолет неизвестной Галицыну системы. — В двух словах всего не расскажешь. Посему я тут подготовил подробную докладную записку на имя Верховного. Попрошу вас ознакомиться и решить — передавать ли сии материалы Александру Васильевичу. Ибо лично его они могут травмировать весьма. Единственное, на чём настаиваю — это чтобы вы прочли их немедля, сейчас. — Жандарм как-то ловко крутнул чёрный пистолет вокруг пальца на столе. — Простите за назойливость, но от этого зависит будущее России.

— Между нами, подполковник, — пыхнул сигарой Галицын, — порой мне сдаётся, что после отречения Государя будущего у России просто нет.

— Боюсь, князь, вы не вполне правы. Мне довелось встретиться с ним лично. То есть не с Государем, разумеется — но с будущим… — с этими словами Свинтидзе протянул штабс-капитану красное удостоверение с тиснёным двуглавым орлом, явно до того побывавшее в воде.

— Обратите внимание на дату выдачи — подполковник ткнул пальцем в расплывшийся текст.

— На фото — вы?

— Кажется, мне удалось вас заинтриговать, — Свинтидзе подвинул пистолет к себе, а к собеседнику полный стакан коньяку, коробку сигар и клеёнчатую папку с тесёмками…

Когда князь Галицын перевернул последнюю страницу и потянулся за коньяком, за окнами уже стемнело, графин был пуст, а пепельница полна окурков.

— Россия как сырьевой придаток Северо-Американских Соединённых Штатов? — он повернул осунувшееся лицо к Свинтидзе. — Мерзость какая-то. И вы, милостивый государь, хотели, чтобы командование поверило вашей декадентской стряпне и на этом основании атаковало Нему, не дожидаясь подхода чехословаков?

— Ваше сиятельство, — подполковник грузно навис над столом, протягивая пистолет Макарова за ствол князю, — К чёрту Портал, забудьте. У нас сейчас реальный перевес в артиллерии, живой силе и пулемётах, красные деморализованы. Один удар Офицерского полка — и завтра мы сможем рапортовать о полном разгроме будённовских банд. Пролетарии без вождя разбегутся, как тараканы. А если Сталин и пропавший бронепоезд вернутся в Нему — они попадут уже в наши руки! И всего того безобразия, что я описал в своей записке, просто-напросто никогда не случится! От Вятки — прямой путь на Нижний и Москву. Колчак победит! Это — главный выбор в вашей жизни, князь! И моей тоже… Мы с вами вдвоём можем наново переписать историю России. Теперь, если считаете меня провокатором — стреляйте.

— Вы безумец! — Галицын с любопытством повертел в руке ПМ и опустил его в карман френча. — И ваше безумье, кажется, заразительно… Выступаем с рассветом — велите трубить общий сбор! Если это было враньё, я расстреляю вас лично… За сотрудничество с красными до 1991-го года. Вахмистр — коня!

Левина заставил пробудиться чудный образ подъёма на скоростном лифте в обнимку с хорошенькой Катей Сказкиной. Оглядевшись, он понял, что лежит в каюте цеппелина абсолютно один. Не считая кучевых облаков, убегающих за окнами вниз. Получалось, что и отец Фрол, и Блюмкин, и тупой латыш с развороченным мозгом — всё это был не сон. И он стрелял промеж глаз Отцу-Саваофу в реале…

А наивная мордашка стажёрки из краеведческого музея, в последнее время так странно зачастившая в его сны, это… Лишь сны? К чему бы? — Левин попытался зацепиться за тонкую надежду остатками дрёмы, но воронёный ствол нагана глянул в его лицо апофеозом реальности.

— Гутен морген, дружище, подъём! Проспали сутки.

— Ах, Яков! — Левин демонстративно поднял руки, потягиваясь. — Вечно вы со своими метаниями. Как вечер — спасаете, а поутру вновь агрессия… Может, определитесь уже как-то?

— Делать бы жизнь с кого… — ухмыльнулся в ответ Блюмкин, невзначай заглядывая под скомканную подушку. Потом охлопал тело Левина от подмышек до щиколоток:

— Вроде чисто. Ладно, пошли в столовую — за чайком, да с крендельком — легче пройдёт… Мерси, Сяо Хуй, свободен! — отпустив китайца-стюарда, Яков чинно прихлебнул из пиалы.

— Итак, Савинков, вынужден вас поставить перед фактом: вы в говне. Ваш Джугашвили бездарно смылся. Будённый не успел — Нема взята белыми в клещи. Я с риском для жизни вывел цеппелин из-под огня — можете полюбоваться сами.

Блюмкин что-то отрывисто скомандовал в раструб командирской трубки и отворил иллюминатор.

Словно в подтверждение его слов ветер стих, и снизу донеслась полифония боя. Аппарат, заложив плавный вираж, вышел из облачности. Теперь все перемещения войск были видны сверху, как на тактической карте. Левину вспомнилась детская игра в солдатики — с той лишь разницей, что изменить здесь было ничего нельзя.

Казачья лава, смяв красную кавалерию, атаковала укрепления Рябиновки — но, отброшенная пулемётным огнём, затаилась в перелеске. Пластуны спешились и поползли в обход. В это время левый фланг будённовцев оказался прорван штыковой атакой офицерского батальона и в панике рассеялся. Будущий пионерлагерь с горсткой защитников теперь был в кольце врагов. Вот в артиллерийском разрыве захлебнулся последний красный пулемёт.

Левин, по статусу потомственного интеллигента изначально ненавидевший коммуняк, вдруг поймал себя на остром сочувствии попавшим в западню бойцам. Эти жалкие, обманутые на всю голову бедняки сейчас умрут…

— Можем, конечно, снизиться и убить бомбами нескольких русских офицеров, — считал его мысли Яков Блюмкин. — Только Петра это вряд ли спасёт… А уж Колчака точно не остановит.

Тут в конфигурации боя что-то неуловимо сместилось, и Левин различил песню, подхваченную вслед за фальцетом запевалы низким мужским хором:

С Петром Ганешиным в малиновых шароварах во главе, поющие оборванцы встали из руин и двинулись на врага цепью — в рост. Это было настолько против всех правил воинского искусства двадцатого века, что стрельба смолкла. Так, вероятно, атаковали в последний раз где-то под Бородином. Солнце холодно сияло в стали штыков — в атаку шли уже мёртвые люди.

Суматошный залп белых выбил дюжину смельчаков из сотни, остальные перешли на бег, и песня взорвалась боевым рёвом: «Ура!» Офицеры не выдержали — побежали.

Будённый, вертя шашкой над головой, обрушился в гущу врага, при этом паля с левой руки из маузера, пока не кончилась обойма. Фланг белых был смят, и части красноармейцев, прорвав кольцо, удалось скрыться в лесу.

Пётр, с рассечённым от уха до носа лицом, рубясь спина к спине с могучим люмпен-пролетарием Иваном Чуховым, пал под грудой поверженных тел…

Так Нема была взята. Выстрелы победителей в воздух ничем не могли повредить удаляющемуся на запад за пеленой облаков цеппелину. Из ступора Левина вывел стрёкот беспроволочного телеграфа.

— Кончайте киснуть, все там будем, — Яков поднёс к его дёргающимся губам стакан коньяку. — Как говорил один ныне забытый воздухоплаватель, незаменимых у нас нет. Хочется верить, что вы найдёте общий язык с новым Будённым — его, кстати, зовут Семён. Железный Феликс уже в Вятке и желает сказать вам пару слов тет-на-тет — смотрите, не разочаруйте вождя народов, — Левину почудилось, что какая-то сальная ухмылка проскользнула на обезьяньем лице Блюмкина.