Цитадель "Вихрь"

Мысль 7

— Когда люди считают, что они достигли высшей точки своего развития, они начинают искать новые и новые пути, возможности. И часто эти возможности переходят все границы моральных принципов, ведь мало кто думает о других, стремясь к всему самому лучшему для себя — и хорошо, если еще для своих близких, но в большинстве случаев…

Вой сирены химической тревоги перебивает лектора на полуслове и взрывает полусонную тишину в аудитории. Все, кто дремал на задних партах, вскакивают, как ужаленные, хватают рюкзаки, мечутся по рядам, опрокидывая стулья и мешая друг другу. Преподаватель, немолодой уже добродушный психолог, тщетно размахивает микрофоном: испуганных новичков практически невозможно утихомирить.

— Всем построиться по отрядам! Без паники! Ребята, главное — без паники! Двигайтесь строго за мной!

Проходя мимо огромного затемненного окна, я успеваю заметить разыгравшуюся метель: снег не просто белый, он фосфоресцирующий и кислотно искрящийся. Уличное освещение быстро гаснет у нас на глазах, хозяйственный двор и полигон погружаются в темноту, в корпусах тоже расползается мрак, оставляя только приглушенные светодиодные дорожки. Преподаватель включает фонарь, но его, невысокого и довольно щуплого, плохо видно среди крепких широкоплечих парней, только белое пятно света скользит по стенам, а следом за нами ползут темнота и страх. У меня на руке холодеет посеребренный ободок часов. Непроизвольно бросаю взгляд на циферблат: стрелки остановились, только цифра 1 еще светится.

Разумеется, никакого “строго” не получается. Ребята напуганы и встревожены, сирены не умолкают, становятся лишь громче, и толпа новичков ломится во все закрытые двери, даже если черным по белому написано “Не входить” или “Третья ступень доступа” — туда могут попасть только наставники. Тревоги добавляет беспрерывный писк шлюзов, то и дело открывающихся. Мы шумим, толкаемся, врезаемся друг в друга в темноте, мне уже оттоптали все ноги, и я давно не вижу соотрядников. Только пару раз мелькнули где-то неистово рыжие волосы Часовщика и Сойкины кудряшки. Профессор и вовсе пропал из виду, его скрыла толпа, только фонарь выхватывает из темноты одиноких “потеряшек”, жмущихся по стенам.

— Все за мной! С лестниц не спускаться! Вперед, не отставать!

На переходе мы мешаемся с другим, старшим потоком — второй или третий курс. Эти ребята двигаются почти организованно, без лишних движений и шума. А вот наши… Кто-то не слышит профессора и сбегает с лестницы: тройка ребят решает, что там путь короче.

— Остановитесь! Вернитесь! — профессор вдруг теряется, то ли бежать за ними, то ли вести дальше нас. Однако шлюз герметично захлопывается прямо перед носом у троих безалаберных новичков, и мы все вздыхаем с облегчением: все-таки хорошо, что на базе предусмотрены и такие случаи.

В суматохе меня едва не толкают на пол, кто-то случайно дергает за руку, и я чувствую легкий холодок на запястье, а потом шестым чувством слышу шорох на крыльце. Машинально хватаюсь за запястье. О нет!

У самой двери чьи-то сильные руки перехватывают и не пускают. Рвусь из стальной хватки, пытаюсь разомкнуть цепкое кольцо — бесполезно.

— Часы! Мои часы!

— Назад! — кричит кто-то над самым ухом.

Наконец меня отталкивают: отлетаю к стене и вижу своего наставника. В защитной маске и перчатках, серьезный и бледный, он уже не смотрит на меня, машет напарнику и личной ключ-картой сам блокирует главный вход и ближайшее окно. А потом, когда охрана занимает свой пост у дверей, он вместе с коллегой исчезает в темноте.

Профессор приводит нас в бункер и предлагает ждать окончания тревоги. Здесь уже и многие другие, среди людей не так страшно, но мне все равно не по себе. Как же так, что сама природа делает с нами? Разве мы не защищаем ее?

В укрытии тихо. За мощными стенами бункера внешнего мира совсем не слышно, даже сирена словно бы примолкла. Возле шлюза — отсек дезинфекции, мы все по очереди проходим через него, получаем дозу антисептика и чистой воды, сильный вентилятор быстро приводит в порядок одежду и остужает разгоряченное от волнения лицо. В углу, рядом со мной, кто-то тихо всхлипывает, сжавшись и уткнувшись лицом в колени. Кто-то шумно спорит, кто-то проверяет вещи, но в основном все молчат, подавленные необъяснимой жестокостью и страшной бессмыслицей случившегося. Преподаватели, чьи лекции были сорваны, собрались у большого стола и вполголоса обсуждают происшествие, стараясь не оглядываться на нас. До нашего угла доносятся лишь обрывки приглушенного разговора:

— …Так долго продолжаться не может!

— …Четвертая жертва…

— …Не успеем ничему обучить!

Хрупкая девчонка в форме поднимает голову и размазывает слезы по щекам. Я сажусь рядом и обнимаю ее, глажу по спине, чувствую, как она дрожит в моих неловких объятиях.

— Перестань. Слезами тут не поможешь. Видимо, здесь это нормально.

Цинично, но факт.

— Я понимаю, — всхлипывает она и утыкается мне носом в плечо. — Но все равно это так страшно…

Не знаю, что тут сказать. Просто утешаю ее и стараюсь не смотреть, как двое медиков осторожно спускают по лестнице носилки, от которых за километр пахнет спиртовой обработкой. Тяжело. Ошибка может стоить кому-то жизни. И хотя мне по-прежнему тревожно, я все-таки хочу узнать, что произошло. Поднимаюсь, иду за врачами, заглядываю одному через плечо и тут же отлетаю в сторону, с трудом сдержав крик. Тимур…

Старшие ребята, уже прошедшие инициацию и распределение в прошлом году, работают наравне с наставниками: помогают новичкам, замещают тренировки или уроки, дежурят на атаках. И погибают тоже наравне со взрослыми.

Время идет, но мы не знаем, как. Минуты стекают по глухим стенам тягучими каплями, словно издеваясь. Многие уже притихли, первая волна страха отступила, и моя знакомая незнакомка уже не плачет, а дремлет, прислонившись к моему плечу. Стараюсь не шевелиться, чтобы не потревожить ее, но тревога мучительно тянет внутри, пробираясь холодом под сердце и оставляя в груди пустоту. Наши наставники сейчас работают наверху вместе с экологами и биологами, устраняют последствия неожиданной катастрофы, которое, как я понимаю, не редкость в краях базы. Если это не первый раз, то у них наверняка есть опыт, но…

Просто вспоминаю глаза Ветра. Его страшный, полубезумный взгляд в тот момент, когда он с трудом удержал меня на месте и отшвырнул от двери. Его стальную хватку и злой охрипший голос. "Назад!" — и резкий запах кислоты, и дым, и лицо Тимура — бледное, искаженное страхом и болью. А я так хотела найти его, поговорить, попросить вернуться домой, чтобы Даша и его родные больше не изводили себя… Из Цитадели просто так не возвращаются. Это становится понятно только сейчас. А он теперь не вернется никогда, даже если бы захотел.

Сейчас, когда в бункере становится тихо, снаружи доносятся глухие звуки стрельбы. Редкие короткие очереди чередуются с длинными, от каждого сухого треска едва не вздрагивают непробиваемые стены. Еще на предыдущих испытаниях нас научили ничему не удивляться и ничего не бояться, и теперь я боюсь признаться в самом обыкновенном страхе. И облегченно вздыхаю, когда подходят Север, Варяг и Сойка: все трое выглядят усталыми, но от одного вида живых и невредимых ребят мне сразу становится легче.

— Мы тебя потеряли, — Сойка садится рядом, приобнимая за плечи, как будто между нами никогда не искрило ни из-за тренировок, ни из-за беспорядка в комнате, ни из-за ее нескончаемой болтовни. Она смотрит с искренним беспокойством. — Когда того мальчишку… ну… когда он… мы долго звали тебя, но не нашли.

— Ты в порядке? — Север присаживается с другой стороны, оттесняя от меня спящую незнакомку. Молча киваю. Я-то в порядке. А вот Тимур… И Даша — когда узнает правду, и его семья…

— Что за стрельба?

— Дежурные отстреливают дроны с химикатами, — Сойка тут живет дольше всех нас, она приехала еще в осенний набор, но подхватила простуду, и ей пришлось ждать очереди зимнего. — Беспилотники прилетают из-за Грани. Большинство база сбивает на подходе, но радары не всегда бывают точны, и часть все равно прорывается. Кислотный снегопад — еще не самое страшное, что может принести химическая атака. Посидим три дня в карантине, а потом все будет по-старому. Токсические выбросы куда опаснее. Если снег можно искусственно растопить, то газ ничем не разгонишь. После токсинов мы сидим в карантине месяц, за время моей практики такого еще не было.

Варяг молчит, но кивает в поддержку Сойке. Я вообще не помню, чтобы он сказал хоть слово. Оглядываюсь в поисках Часовщика — тот клюет носом над конспектом по программной инженерии. И только сейчас понимаю, по какому принципу формировались отряды: Варяг и Сойка — превосходные бойцы, Север — будущий медик, Часовщик — инженер-программист. Только вот при чем здесь я, да и вообще зачем на базе гуманитарии, пока непонятно.

Не успеваю толком предаться размышлениям о бренности гуманитарных наук, как шлюз бункера громко пищит, пропуская отряд наставников. В защитных костюмах они выглядят как пришельцы — не могу сдержать кривоватой улыбки. По очереди скидывают в очиститель у входа комбинезоны, куртки, маски, выбрасывают перчатки и становятся похожи на людей. Я пытаюсь привстать и разглядеть в полумраке хоть что-нибудь, кроме силуэтов. Ветер подходит, как всегда, неожиданно. Он в одних брюках, а штормовку и рубашку держит под мышкой. От всей одежды сильно пахнет кислотой. Снова бросается в глаза страшный шрам, тянущийся через ребра, и я тихо опускаю голову, чтобы не разглядывать. Ненадолго задержавшись возле нас, Ветер вдруг молча бросает что-то мне на колени и быстро уходит в отсек дезинфекции. А я не могу поверить глазам: он нашел мои часы.

Дождавшись отчета от младшего инструктора по безопасности, преподаватели собирают свои отряды и потоки и разводят всех обратно по аудиториям. Лекции, как оказалось, разрешают сдвинуть на час, и мы продолжаем, только понятно, что практически никому уже не до психологии человека в современных реалиях. Несомненно, это важно для того, чтобы понимать противника, изучать его намерения, тактику, различные паттерны поведения, но это дело по большей части относится к разведчикам и переговорщикам, то есть, дипломатам, поэтому из присутствующих здесь лекции по психологии мало кому пригодятся в деятельности. Я слушаю и записываю, чтобы отвлечься: если не буду думать ни о чем, то мысли неизменно будут возвращаться к Тимуру, лежащему на носилках, к кислотным пятнам на его одежде, в полнейшей тишине внутри меня снова будет эхом отдаваться одинокий крик боли и страха. Еще больнее от того, что он был и моим другом тоже. Сжимаю виски ладонями и пытаюсь сосредоточиться на лекции. Хватит впечатлений на сегодня.

Часы мои снова оживают и едва слышно тикают секундной стрелкой. Все цифры подсвечиваются, как и обыкновенно — почему только единица тогда осталась гореть, непонятно. Чудеса техники, не иначе. Не могу не задуматься об их ценности, вспоминая, как Ветер сначала не позволил мне подобрать их, а потом принес сам. Не забыл в суматохе и всеобщей панике, обработал от кислотного снега и вернул. Пожалуй, теперь они будут вдвойне дороги — не только как память о прошлой жизни.

Во время обеда стоит странная подавленная тишина, только слышен негромкий стук посуды и электронный писк откидных стульев. В столовой успокаивающе пахнет чаем, кофе, свежеподжаренными тостами, но ни у кого нет сил ни есть особенно, ни обсуждать произошедшее, тем более что после перерыва старшие наставники собирают нас в общем зале — и все догадываются, о чем и о ком пойдет речь. Сойка рядом подкладывает себе добавки, а мне и кусок в горло не лезет: чудится, что все вокруг пахнет кислотой, и стоит прикоснуться, как ядовито-фосфорное свечение распространится по всей коже и задымится, как кислотный ожог.

— Ты чего не ешь?

— Не могу, — я отодвигаю тарелку, и она тут же проваливается в механический ящик для грязной посуды. — Мне нехорошо.

— Ужин нескоро, — Сойка вливает в себя вторую порцию апельсинового сока и тянется за второй булочкой. — А до него еще лекция и две тренировки. Ты свалишься!

Пожав плечами, по ее примеру набираю себе стаканчик сока, закрываю нос, делаю глоток. Ярко-желтый цвет тоже напоминает кислотные оттенки светящегося отравленного снега. Вскакиваю, едва не опрокинув стакан, пулей вылетаю из столовой. Нет, придется сегодня дожить до вечера голодной. Может, пройдет. С содроганием вспоминаю, как в бункере утешала плачущую девочку, а сейчас накрыло меня саму. Неужели так каждый раз? А каждый раз — это сколько? Можно ли привыкнуть к боли, к смерти, к тому, что люди убивают друг друга, даже не зная, на кого направлено оружие?

Наверняка те, кто отправлял эти кислотные дроны из-за Грани, понимали, что наставники и старшие, те, кто давно живет на базе, уже научены горьким опытом. Против кого тогда эти атаки? Против новичков, которые только недавно приехали и помешали людям только тем, что пришли служить в Цитадель? Неужели там, за Гранью, знали, что жертвой отравленного снега станет мальчишка, вчерашний школьник, который просто хотел жить и работать?

Меня жутко тошнит от одной мысли о кислотном снегопаде. Не в первый раз жалею, что пришла на базу, но других вариантов найти близких и получить высшую ступень не было. Умываюсь холодной водой и смотрю в зеркало: припухшее бледное лицо, красные от слезы глаза и искусанные губы — видок у меня тот еще. Лысая три года назад после облучения, и то лучше была. Всхлипываю уже по инерции и умываюсь снова — хочется, чтобы вода смыла напоминание о едко пахнущем снеге, о беде, такой внезапной и от того еще более страшной.

Дверь-шлюз тихо пищит, пропуская кого-то, и я, глядя в зеркало, узнаю ту самую девушку, с которой Ветер разговаривал по видеосвязи. Невысокая и тоненькая, с короткими светлыми косичками, она совсем не похожа на остальных наставников, суровых и крепких. В ее голубых глазах — нежность.

— Ты из отряда Ветра, да? — она берет меня за руку, и от одного ее прикосновения становится теплее и спокойнее. — Тишина или Сойка?

— Тиша, — с трудом выдавливаю сквозь всхлипы. Отставить слезы!

— Тиша, — мягко повторяет тренер и подталкивает меня к выходу. — Пойдем. Ты опоздаешь на сбор.

— Чего я там не слышала? Опять будут говорить про…

— Будут говорить про безопасность, — терпеливо повторяет девушка, и я вдруг вспоминаю ее кодовое имя: Мелисса. — Поверь, нам всем очень жаль его, но вы должны понимать, что служба в Цитадели — это не только учеба и тренировки. Это не первая и далеко не последняя… — “смерть”, хотела сказать она, но, помолчав, добавила: — Ситуация. А если ты не узнаешь техники безопасности в таких случаях, следующая атака может стать последней и для тебя.

С этим не поспоришь. Молча киваю и даю себя увести.