Цитадель "Вихрь"

Мысль 25

Дорогие читатели!

Очень прошу не придираться к откровенному фэнтези в этом эпизоде:>

================

— Нажми кнопку вызова, — просит Север. — У меня руки заняты… тобой, между прочим.

Не удержавшись и фыркнув, девушка нажимает на вызов. Шлюз почти сразу же распахивается, на пороге появляется инженер АН-322 с личным роботом-помощником на плече. Он выглядит совсем по-домашнему: в рубашке, полосатом жилете и теплых брюках, его смена уже закончилась, и он собирается уходить, однако неожиданное появление ребят-стажеров его удивляет. Он надевает очки, изумленно всматривается в покрасневшего Севера, в лицо донельзя смущенной РИ-112.

— Проходите, проходите, не стойте на пороге! — суетится он наконец. — Дима, опусти ее в кресло. Тяжело ведь. Сейчас посмотрим, что у нас есть… Рассказывайте, что произошло.

— Упала, — нехотя отзывается РИ-112. — На лестнице. Подвернула ногу.

— Говорил я, что каблуки твои здоровья не прибавят, — ворчит старик-инженер, из недр шкафа извлекая коробку из герметичного пластика с надписью “Опасно! Не вскрывать”. В ней ровными рядами лежат длинные ампулы с тонкими носами, заполненные полупрозрачной голубоватой жидкостью, и диски с автоматизированными гнездами для игл. Север заглядывает инженеру через плечо, пока тот ищет в коробке нужное средство:

— Это что?

— Это наша секретная разработка, — подмигивает АН-322, ловко ссаживая с плеча робота-помощника и переключая его с режима отдыха на режим уборки. — Новейшая медицинская технология. Воскрешать людей мы пока не научились, зато на самом краю можем спасти их от смерти. Одна такая ампула, — инженер-химик поглаживает длинный тонкий нос пробирки большим пальцем, — может практически полностью перезапустить все жизненные процессы в организме. Остановить заражение, срастить переломы, улучшить свертывание крови, очистить ее при необходимости, обновить ткани поврежденных внутренних органов. Кладезь, а не лекарство. РИ, снимай обувь…

— Меня зовут Римма, — вдруг говорит девушка шепотом, мгновенно заливаясь краской и крепче сжимая мягкие белые подлокотники. Север довольно улыбается, а АН-322 переспрашивает:

— Что?

— Я хочу, чтобы меня звали Римма, — повторяет девушка уже смелее, взглянув ему в глаза. — Мне это нравится больше, чем просто код.

— Так нельзя, это не по правилам, — разводит руками инженер, но потом, взглянув на хитро улыбающегося Севера, обрывает фразу, не договорив. — Ну… будь по-твоему. Римма так Римма. Только между нами.

Девушка снимает с больной ноги туфельку и гольфы из легкой капроновой ткани. Север опускается у кресла и пристраивает ее ступню к себе на колено.

— Что надо сделать?

— Пять миллиграмм сыворотки разбавить кубиком лидокаина и ввести местно. Чем больше доза, тем сильнее лекарство воздействует на организм, но в здоровом теле оно может запустить обратный процесс. Не перестарайся.

Север, сосредоточенно закусив губу, нахмурившись и даже не смахивая с глаз мешающую челку, разводит раствор, набирает половину маленького шприца и дрогнувшей рукой выбивает из него пузырьки воздуха.

— Вена проходит под щиколоткой. Не бойся, в любом случае, в такой пропорции хуже не сделает, — подсказывает АН-322, присев напротив и рассеянно почесывая за ухом-локатором робота-помощника. Больше всего робот напоминает маленькую собаку, не больше двух ладоней размером, но вместо лап у него — руки-пружинки, вместо глаз — лампочки с дневным, ночным и инфракрасным режимами, вместо ушей — локаторы с динамиками, а вместо шерсти — нержавеющее белое покрытие.

Римма снова морщится от боли, когда Север устраивается поудобнее, но вскоре ее лицо преображается, смягчается, на нем явственно читается облегчение. Лекарство действует местно практически сразу: можно увидеть, как быстро спадают отек и покраснение, и спустя две минуты Римма спокойно шевелит ногой, легко на нее наступает и ходит по кабинету от стены до стены, даже не хромая.

— Спасибо! — улыбается она инженеру, а затем, снова смущенно опустив глаза, кивает еще и Северу в знак благодарности. Даже робот-помощник виляет антенной, когда инженер наклоняется его погладить. — Вам сейчас нужно чем-нибудь помочь?

— Да нет, — АН-322 пожимает плечами, рассеянно оглядывая просторы кабинета. — Можешь посидеть тут, если не хочешь идти к себе. Дима, а ты поди-ка сюда. Есть разговор.

Север подходит к маленькому дисплею личного компьютера инженера. Тот выводит на экран скриншот, сделанный накануне утром: часы с тремя изящными черными стрелками, замершими возле цифры 12. Очень удивительно, что они сделали скачок почти через половину циферблата, но если они предупреждали хозяйку об опасности, то сейчас, видимо, должно произойти что-то очень страшное. Только если уже не произошло.

— Это Тишины, — снова замечает Север, намереваясь продолжить свои утренние догадки, но инженер останавливает его легким движением руки.

— Я помню. Хотел поговорить про них и… про нее. Я не то чтобы прошу услугу за услугу, но мне очень нужна твоя помощь. Нет хуже дурака, чем старый дурак, — усмехнувшись, он устало опускается в крутящееся кресло напротив компьютера, сжимает виски ладонями, и Север опирается на высокую мягкую спинку. — Не подумай, что я сошел с ума, но мне эти часы что-то очень напоминают. Никак не могу взять в толк, что именно, — задумчиво и будто бы потерянно хмурясь, он снова по привычке скребет густую седую щетину. — Ты не мог бы… рассказать про нее?

Север задумчиво ерошит длинные волосы, теребит волнистую челку. Что он может рассказать про свою соотрядницу? Она хороший и верный друг, очень умная и веселая девчонка, хотя и немного замкнутая. Не красивая, но приятная, совсем не похожа на ту же красотку-Сойку или кукольно-хорошенькую Римму, но и в ее простой, милой внешности есть свой шарм. Любит вишневый сок, белый шоколад, имбирное печенье и чай с разными вкусами. Ой, это, наверно, не нужно… Она легко учится, много запоминает, не боится совершать ошибки и исправлять их. Ответственная, хотя часто ворчит из-за того, что ее назначают в чем-нибудь главной. Смелая и отчаянная: взять хотя бы историю ее прошлого. Потеряла всю семью, пережила страшную болезнь и все равно нашла в себе силы и решимость прийти на службу, чтобы найти последние ниточки, связывающие ее с прошлым. Про часы она тоже любила говорить, хотя эта тема была для нее не самой приятной. Говорила, что дед подарил, и часто вспоминала его с теплотой, хотя его не стало почти десять лет назад…

— Стой. Довольно, — тихо перебивает его АН-322. — Оставайся здесь и никуда не уходи. Пусть РИ… Римма тоже останется. Я должен срочно кое-что узнать.

С этими словами инженер неожиданно прытко для своего возраста поднимается с кресла и, сменив домашние тапочки на удобные кроссовки без шнурков, исчезает за шлюзом. Кабинет запирается снаружи, но ребята не волнуются: почему-то именно здесь они чувствуют себя в безопасности.

До кабинета директора инфоцентра не так уж и далеко: всего три этажа, но инженеру АН-322 коридоры и телепорты кажутся бесконечно долгими. Почти бегом он добирается до нужного кабинета, впечатывает в стену кнопку вызова. Еще раз, и еще, и еще, до тех пор, пока директор не появляется на пороге собственной персоной.

Директор выглядит устало. Под глазами залегли темные круги, между бровей пролегла морщина, волосы растрепались, идеально застегнутый комбинезон расстегнут сверху, а ремень болтается, не затянутый до конца.

— Что вам нужно? — холодно и не особенно вежливо интересуется директор, скользнув взглядом по не менее усталому и встрепанному первому помощнику. — Мой рабочий день закончился.

— Освободите тех двоих из бункера. Немедленно, — резко выдыхает инженер и, едва договорив, устало прислоняется плечом к шлюзу, держась за сердце. Директор хмурится, скрестив руки на груди и отступив на шаг.

— Что это значит?

— Я работаю на вас десять лет. Неужели вы не можете выполнить одну-единственную просьбу?

— Ваша просьба была бы исполнена без разговоров, если бы не касалась напрямую политики Системы!

— И тем не менее я настаиваю. Освободите их.

— Зачем?

— Я должен поговорить… допросить девушку, — инженер поправляется, снова чувствуя на себе гневный взгляд начальника. — Насколько мне известно, это у нее были изъяты любопытные гаджеты?

Тяжело вздохнув и возведя глаза к потолку, директор машет рукой:

— Проходите, — а в личный коммуникатор отдает приказ дежурным безопасникам спуститься в бункер.

На столе перед ним, накрытые герметичным стеклом, лежат часы с тремя черными стрелками на тонком серебряном ремешке и маленький блок с наушниками в форме капли. АН-322 бросается к столу вперед директора:

— Это ее вещи?

— Да вы присядьте, успокойтесь, — холодно приказывает директор у него за спиной. — Вам нельзя волноваться с больным сердцем. Да, это ее. Часы с бионическим механизмом, почему-то застрявшие на отметке 12, и мнемотранслирующие наушники. У кого дополнение к ним, неизвестно: среди тех, кто здесь есть — ни у кого не нашли. Впрочем, это пока неважно. Можете взять на технический анализ, это, кажется, по вашей части.

Осторожно приподняв стекло, АН-322 берет часы. Серебристый ремешок мгновенно теплеет и ложится в ладонь, как живое существо. Стрелки все разом судорожно вздрагивают, описывают полный круг и снова замирают у ярко горящего последнего числа. Инженер медленно опускается в кресло, хмурясь и потирая переносицу под очками.

Перед глазами проносится вся жизнь. Большой светлый мегаполис, трехкомнатная квартира на окраине, обклеенная забавными гифографиями, на которых и он сам, и молодая женщина с книгами, чашкой кофе и разнообразными модными платками, и высокий нескладный паренек в очках и строгом костюме, и маленькая девочка с большими глазами и густой челкой: то с охапкой пестрых цветов, то с книгами, как мама, то в нелепой шапке-ушанке, завязанной под подбородком, то у него на коленях — с очень серьезным видом трогает до боли знакомый серебристый ремешок.

“Деда, а что такое космос? Мне Женька сказал, что он большой, но его не видно!” — и он, выключая повсюду свет, выводит на прозрачный сферический дисплей карту звездного неба с рисунками созвездий, а она с восторженным визгом хлопает в ладоши, когда посреди карты включается огромное Солнце.

“Деда, смотри, это ты!” — на графическом мониторе яркими цветами изображен нелепый чудик в очках, окруженный похожими на шары пробирками и какими-то очень странными, но забавными штуками.

“Деда, покатай!” — с разбегу она прыгает ему на спину, и он, подхватывая легко, как пушинку, забрасывает ее на одно плечо и направляется гулять в ближайшую рощу, защищенную куполом, а девчушка заливисто хохочет и тянется за клейкими листочками берез.

“Деда, а ты когда еще придешь?” — из-за герметичной перегородки дрожащий голосок слышится глухо, будто из-под воды, и маленькая ладошка прижимается к стеклу по ту сторону, а он со своей стороны тоже прикладывает ладонь и, выдавливая из себя улыбку, обещает: “Послезавтра, детка”.

“Деда, а скоро весна… Как ты думаешь, я увижу весну?” — от широкой улыбки осталась лишь тень, вместо двух тугих косичек — редкий волнистый пушок, на исхудавшем бледном лице — одни глаза, огромные, полные слез и в то же время надежды. И он, силой заставляя себя улыбаться, смахивает капли с уголков глаз: “Ну что ты такое говоришь? Обязательно…”

Правда, он сомневается в том, что увидит эту весну сам. И, придя ее навестить в следующий раз, отдает ей свои часы и обещает: “Чем чаще ты смотришь на эти стрелки, тем скорее придет весна”. “Эти часы волшебные?” — спрашивает она, хотя в свои восемь лет уже не очень-то верит в сказки. “Конечно, — с самым серьезным видом кивает он. — Когда-нибудь они спасут тебе жизнь”.

Сердце болит и ноет, жизнь перед глазами мелькает, как огромное цветное полотно, и вместе с каждым кадром возвращаются воспоминания. Воспоминания о молодости, о семье, о себе, о том прошлом, которое десять лет назад так предусмотрительно стерли. Однако он понимает, что если выдаст себя сейчас — все пропало. И ребятам не поможет, и ее не спасет.

— Вам плохо? — сквозь густой туман доносится в третий раз заданный вопрос директора. Тонкие холеные пальцы щелкают перед лицом. — Может, лекарство?

— Да… пожалуй, — соглашается инженер. И устало откидывается в кресле, не сводя глаз с серебристых часов на столе.