Цитадель "Вихрь"

Мысль 16

В инфоцентре настал долгожданный выходной: директор второй раз за год с чувством выполненного долга покидает свое кресло и возвращается в пустую квартиру. Конечно, там никто не ждет, кроме робокошки и шести компьютеров, но за последние два месяца директор особенно сильно устает и хочет если не вернуться в теплый уютный дом, то хотя бы ненадолго отвлечься от работы.

Квартира, заблокированная на шлюз, милостиво пропускает внутрь, когда срабатывают сенсорный сканер и фейсконтроль, и директора с порога окутывают мягкое тепло, запах сандала и ванили. Распылитель постарался, жаль только, что все это — очередная суррогатная смесь, а не выпечка, например, или не настоящие веточки восточного дерева. Сменив спортивный гермокомбинезон на домашние брюки и флисовую рубашку, директор устало опускается в кресло-капсулу, отдает команду голосовому помощнику:

— Кларисса, включи четвертый канал и активируй режим антистресса!

— Будет сделано, — моментально отзывается безэмоциональный женский голос из встроенных в стену динамиков. Телевизор напротив включается на нужном канале, кресло-капсула теплеет и принимается мягко вибрировать, то усиливая, то ослабляя работу, в зависимости от ощущений директора. Бесшумно подкатившись из темноты коридора на своих амортизированных колесах, робокошка с разбегу въезжает в кресло-капсулу и устраивается на директорском животе. Подмигивает всеми четырьмя глазами, подергивает хвостом и тоже вибрирует — мурлычет, значит, от удовольствия. Рассеянно гладя прохладный металл, директор смотрит на экран: там показывают очередные достижения ребят из главного учебного центра. Команда мальчишек и девчонок лет пятнадцати проектирует новых роботов-герметизаторов, которые смогут не только закрывать трещины на Грани, но и полностью устранять повреждения, не оставляя золотистых швов. А также они за счет увеличения размера и количества возможных датчиков во много раз мощнее, то есть они способны закрывать гораздо большие разломы, чем нынешние роботы общепринятого стандарта. Директор скептически хмыкает, не сдержавшись: взрослые матерые инженеры годами не могут придумать, как укрепить Грань и уберечь ее от поломок, а тут детишки из девятого класса изобретают всего лишь коробочку размером побольше. Один из них, скорее всего, непосредственный автор проекта, полноватый паренек в забавных фиолетовых линзах, бойко вещает на камеру:

— За счет расширения внутреннего пространства робота мы сможем улучшить его механизм так, чтобы туда помещались не только локальные герметизаторы, но и геолокаторы, и счетчики расстояния: таким образом роботы смогут действовать самостоятельно, проверять стену и по мере необходимости закрывать трещины и прочие повреждения. Мы считаем, что это намного эффективнее, нежели человеческое дежурство…

— Кларисса, смени канал на первый, — командует директор. Тошно видеть, как малыши-школьники ловко обыгрывают инженеров с зашоренным взглядом, а ведь всего лишь надо расширить коробку, а не ломать голову, изобретая велосипед и пытаясь пристроить новые датчики и функции в слишком тесном пространстве. Про себя директор замечает, что в этот учебный центр надо бы заехать после работы, пообщаться с командой юных изобретателей и привезти разработки в технический отдел инфоцентра: там уж сотрудники наверняка разберутся.

По первому каналу молодая и искусственно встревоженная информантка вещает последние политические события. Президент поехал с проверкой в западные регионы: там Грань крепче, потому что не находится под вечным ударом баз Цитадели. Проверка принесла неутешительные результаты: на самом деле Грань уже не так устойчива, как предполагалось еще месяц назад. Даже независимо от человеческого фактора на ней появляются трещины, разломы и пустоты, и далеко не все роботы с ними справляются. В некоторых местах, правда, отдаленных от столицы, но все равно потенциально опасных, Грань так и не закрылась, особенно крупные трещины остались, и никто из инженеров пока не может придумать, что с ними делать и как бороться.

Когда Грань только поставили и протянули на сотни километров, все были уверены в ее полной безопасности. Никто и подумать не мог, что в разломах будет виноват не только человек с той стороны: природа также со временем стала вносить свой вклад, бури и ураганы пробивали стену, в приморских городах шторм и волны крушили тонкую материю, в горах страшные лавины и камнепады заставляли Грань дрогнуть и прогнуться. Ничто не вечно, а ведь так хорошо все начиналось…

Задумавшись, директор и не замечает, как кукольно накрашенная информантка перескакивает с одного на другое, и вот уже вместо вечно моложавого лица президента и толпы его охранников камера на дронах-передатчиках показывает заснеженный лес. Недавно выпали кислотные осадки: снег где-то неестественно белый, где-то желтоватый, отдельные деревья дымятся, скорчив обожженные кислотой ветви. А по неразличимым тропинкам неровными рядами двигаются люди: на их касках и шапках горят фонари, все они облачены в непроницаемые гермокостюмы и в них слегка похожи на пришельцев. Кто-то руками в перчатках ощупывает прозрачную стену: она искрится, пульсирует, трещины ползут уже хаотично, как будто кто-то долго и упорно бил по Грани чем-то тяжелым. Недавняя разведка со стороны Системы, очевидно, не пошла ей на пользу, хоть и принесла достаточно интересные сведения: Грань трещит по швам, и этого не избежать и тем более не скрыть.

— Трещины и разломы в Грани с каждым днем все заметнее, они расширяются и становятся основанием для новых повреждений, — механическим безэмоциональным голосом рассказывает информантка, и хотя на ее лице нарисованы тревога и волнение, очевидно, что ей совершенно все равно и на Грань, и на происходящее в целом: вполне возможно, что она даже не понимает толком, о чем говорит, просто заучив предложенный журналистами текст. — Несмотря на то, что у Системы не выстроены мирные дипломатические отношения с Цитаделью, служащие баз Цитадели также, как и мы, заинтересованы в сохранении прочности Грани. Отряды добровольцев, вооружившись карманными герметизаторами, анализируют масштаб повреждений…

Директор, приподнявшись в кресле, броском пульта отключает на полуслове равнодушную информантку. С обиженным механическим мяуканьем робокошка сваливается с хозяйских колен, приземляется, как положено всем котам, на четыре колеса и, поняв, что в доме сейчас не до нее, бесшумно укатывается на подзарядку.

— Кларисса, соедини меня с АН-322!

— Соединяю, — мгновенно отзывается не менее равнодушная голосовая помощница. В динамике над капсулой слышны длинные гудки, а потом сквозь них пробивается усталый хрипловатый голос старшего инженера:

— АН-322 на связи.

— Директор инфоцентра на связи, — обозначает абонент. — У нас выдалось весьма подходящее время для новой атаки.

— Вы с ума сошли? — простецки любопытствует инженер. — Новый год на дворе! Все дежурные заняты, у остальных законных выходной.

— Я никогда не отдыхаю! У нас с вами нет законных выходных, Системой не положено! Вы слушали последние новости с первого канала?

— Нет, — недовольно ворчит АН. — У меня и без того дел по горло. А что там?

— Подождут ваши дела. У нас с Гранью ЧП. Трещит по швам со всех сторон, даже там, где люди не особенно присутствуют. Получается, в этом не только Система и Цитадель виноваты. Но сейчас не об этом, а о том, что с лесной базы Цитадели вышли несколько отрядов, вроде бы пять или шесть по восемь человек. У них там вроде как свое дежурство, они проверяют Грань и пытаются закрыть трещины. Бесполезная работа, в общем-то, но нам на руку.

— Почему?

— Соображайте, АН! Артиллерийских атак у нас давно не было! Они залезли в свою невидимую скорлупу и там сидели полгода, не высовывались особенно, а тут такая большая группа. В канун этого их суррогатного праздника никто и не подозревает об атаке. Редкая возможность.

— Химическую атаку отбить они сумели, — парирует инженер.

— Химическая атака была почти месяц назад! И то — почти бесполезная, когда они сидели в своем здании. Сегодня атака может быть поинтереснее. Не спорьте с начальством!

— Я понял, — с тяжким вздохом отзывается АН-322. — Будет сделано.

— Пяти расчетов, думаю, на сегодня достаточно, — уже гораздо спокойнее добавляет директор. — Связь кончаю.

— С наступающим вас, — успевает пиликнуть динамик, прежде чем Кларисса останавливает связной канал. Директор ничего не отвечает, только нажимает кнопку вызова кухонного робота и передает запрос на чашку кофе и три свежих бутерброда.

АН-322 так и не ушел домой: когда общая смена заканчивается, он закрывает свой шлюз на личную ключ-карту и остается в кабинете, только на этот раз уже не с директорским заданием. Его интересует с недавних пор повторяющееся явление: изредка, примерно раз в две недели, на всех четырех экранах его компьютерного кабинета появляется большое изображение часов. На нем три тонкие черные стрелки дергаются, как прошитые током, цифры тускнеют, и остается только одна: сначала это была единица, светящаяся во всю мощность хорошего фонарика, затем двойка, не так давно, а сегодня с утра — четверка.

Она то появляется, то исчезает, но скринить изображение циферблата инженер не рискует: все сохраненные файлы на компьютере инфоцентра могут быть просмотрены директором, а он отчего-то думает, что эти часы — это что-то личное, такое, о чем всему инфоцентру знать необязательно. Впрочем, он и сам пока не может сообразить, что это такое. Циферблат с разными мигающими цифрами, которые появляется в совершенно непредсказуемое время, а потом исчезает столь же внезапно — настоящая загадка техники. И пусть он сам больше знаком с принципами работы нейросети, чем с новыми технологиями, внедренными только в Системе, разобраться с таинственным циферблатом он считает своим долгом. Так и сейчас: четверка снова назойливо горит перед глазами, куда не повернись, на всех четырех широкомасштабных экранах.

Странный сегодня выдался денек: в канун Нового года не ощущается совсем никакого праздника, пожалуй, даже наоборот. Директор хочет, чтобы инженер-биотехник как его первый заместитель передал в центр обороны приказ о выступлении с десантной атакой: насчет артиллерии, конечно, сказано громко, но и механизированные ракеты, и хорошо обученные стрелки могут нанести базе Цитадели ощутимый урон. Однако АН-322 на время даже забывает о переданном ему распоряжении и, решившись на риск, делает скриншот всех четырех экранов.

А пока циферблаты не исчезли, он подходит к одному из них, недолго подумав, прикладывает ладонь к экранному сенсору. Вздрогнув в последний раз, стрелки вдруг замирают на месте, и цифры начинают светиться совсем по-другому: надрывно пульсирующая четверка тускнеет, остальные становятся ярче, равняясь на нее. А потом экраны медленно гаснут, и на них снова появляются разные изображения, оставленные до странной цифровой аномалии: схема локальной нейросети инфоцентра, уровень температуры, влажности, давления и радиации в кабинете и две разных трансляции с дронов-разведчиков.

На одной из них четко видно, как двигаются пять точек вдоль поблескивающей Грани: на первый взгляд совершенно хаотично, но если приглядеться, то можно угадать узор змейки: стандартный способ передвижения разведчиков, путающих следы. Три точки покрупнее, две поменьше — вероятно, мужчины и женщины. Жаль, что дроны не способны запеленговать оружие: лазер и радиация давно запрещены, а обыкновенное огнестрельное датчиками не считывается.

Двигаясь медленно вдоль разрушающейся Грани, каждый из пяти человек прикладывает что-то к прозрачной стене и запускает. На экранах видно, как части стены вздрагивают и вибрируют, а по ним вдоль трещин и разломов скользят крохотные красные точки — всего лишь роботы-герметизаторы. Вскоре второй дрон, поднявшись немного выше, охватывает более широкое пространство и показывает еще три таких же отряда: в одном также пять человек, в двух других — по шесть, и все они такими же запутанными дорожками подходят к Грани с разных точек, тщетно пытаясь закрыть громадные трещины…

Связной браслет пиликает на запястье: сообщение от директора. Вот не спится человеку в новогоднюю ночь и единственный выходной!

“Вы передали сигнал в оборонный центр?”

Вот черт.

“Передаю”, — набирает АН-322, а затем, набрав приказ от лица директора, копирует его, направляет на горячую линию оборонного центра и отключает связь. Никак не дадут поработать в личном вакууме.

Под ногами хрустит и искрится первый новогодний снежок. В гермосапогах по такому ходить безопасно, но ноги мерзнут за первые же пять минут и отказываются двигаться быстрее. Впрочем, как и руки, и все тело: даже специальная резина, как бы ни была плотна и хороша для биологической безопасности, нисколько не спасает от холода. Единственное, что грело ровно до этого момента — раскаленные часы в нагрудном кармане, но вскоре и это жгучее покалывание вдруг прекращается.

— Ты чего? — оборачивается Мелисса, такая забавная в огромном, не по размеру, гермокостюме.

— Сейчас, — отмахивается Ветер, замерзшими пальцами в неуклюжей перчатке пытаясь расстегнуть верхнюю молнию. — Идите, я догоню.

Слева услужливо подсвечивает трескающаяся Грань, но старшему наставнику сейчас не до роботов-герметизаторов: от маленькой трещины уже ничего не случится, стоит только вспомнить, какие огромные разрывы прячутся по направлению юго-востока. Ветер достает часы, которые уронила Тиша еще в общем зале, и, щурясь, вглядывается в циферблат. Только что часы вели себя максимально странно, и он не ошибся в том, что они отсчитывают катастрофы, вот только сейчас снова погасли, и единственное, что он успел запомнить — что довольно долго горела цифра 4.

Так некстати снова вспоминается Тишка и случай в общем зале. Ветер сразу понял: вряд ли у нее так сильно закружилась голова после танца, что прямо посреди зала ей стало плохо и пошла кровь носом. Здесь наверняка что-то со здоровьем, вот только что? Все справки, которые она предоставила — идеальны, придраться не к чему. Достаточно хорошая физическая подготовка, выносливость, сила — все как надо. Только эти приступы непонятно откуда: то на тренировке ни с того ни с сего пойдет кровь, то недавний случай с болью неизвестного происхождения, о которой рассказал Север, из-за которого они за один раз использовали полный шприц концентрированного анальгетика. И вот теперь — внезапная слабость после совсем недолгой физической активности. Не будь подобных жалоб и случаев раньше, он бы подумал, что у нее плохо с вестибулярным аппаратом, но…

Ветер догадывается, что это за симптомы, и с каждым разом прогонять настойчивую мысль становится все труднее: она слишком достоверна, чтобы не быть правдой. Слишком неоспоримы доказательства. А еще возраст Тиши и ее рассказ: про ремиссию информация наверняка не совсем точная. Либо девочка сама не знает, либо скрывает намеренно. Но зачем? Неужели не понимает, что здоровье, особенно теперь — это не шутки? Без должного лечения наступит возможный рецидив — конечно, если это то, о чем думают Ветер и Мелисса, — и тогда неделей в лазарете ей не отделаться.

Об этом они еще успеют поговорить. А сейчас — Грань: рядом с ней часы ведут себя странно, как будто механизм успокаивается, только если у него есть такая способность. Все наставники, знакомые с нейрофизиологией и биотехнологиями, отрицают возможность того, что Грань и эти странные часы запрограммированы на одного и того же человека — как минимум потому, что Грань не может быть настроена на одного сотрудника, какими бы полномочиями он не обладал, в одиночку за ней не уследить.

Неожиданно за спиной раздается хруст снега. В полной тишине он слышится неестественно громким. Ветер, одной рукой пряча механизм, другой срывает с пояса оружие и направляет его в темноту, но кроме золотистых искр на Грани, вокруг ничего не видно. Определить на слух, где именно хрустит снег, невозможно: шаги слышно с трех сторон. Освободившейся рукой Ветер нашаривает кнопку карманной рации: связной браслет слишком далеко, под тремя слоями одежды.

— Фауст, прием. В тридцати метрах вооруженный отряд.

— Что, здесь? — сквозь шумы и помехи пробивается голос напарника.

— За Гранью, — Ветер выключает фонарь, и в темноте за прозрачной стеной становится различимым неясное движение. — Вернитесь назад. Маякните второму и третьему, боюсь, нас одних недостаточно.

— Понял, связь кончаю, — торопливо отзывается Фауст. Рация трещит и снова замолкает. Сорвав предохранитель с пистолета, Ветер медленно отступает, пока не упирается спиной в шершавый ствол. Грань невыгодно светит ему прямо в лицо.

Из-за нее глухо, словно из-под воды, доносятся неразборчивые голоса, а потом снежное безмолвие разрывает первый выстрел.