Цитадель "Вихрь"

Мысль 31

Яркие светодиодные ленты слепят глаза. Здесь, в просторном кабинете с превосходной акустикой, хорошо слышны крики и выстрелы в коридорах. Ветер догадывается, что ребята с базы их нашли и примчались на помощь, как только смогли, но пока что они в очень невыгодном положении. Впрочем, как и он сам. Под прицелом сразу трех автоматов со всех сторон нет смысла даже пытаться сопротивляться и бежать.

Директор инфоцентра, молодящаяся, но все еще красивая женщина лет тридцати пяти на вид (наверняка ей гораздо больше), ловко развернула ситуацию против него самого и взяла игру в свои руки. Ветер и сам не до конца понимает, где именно допустил ошибку, но факты говорят сами за себя: это он, а не директор, сейчас замер в чужом кабинете спиной к холодной стене, и это на него так неприветливо щурятся три автомата.

Кажется, он все-таки проиграл. Но пока бьется сердце, сдаваться рано, даже если положение кажется совсем безвыходным. В голову лезет неожиданное и глупое сравнение: он ухаживал за Юлей долго, целый год, прежде чем она ответила ему взаимностью. Таскал огромные букеты цветов, водил в театр, в кино, на концерты каких-то совершенно чудных и неизвестных исполнителей, которые нравились ей, задерживаясь допоздна, подбрасывал ее с учебы до дома на аэромобиле — уже тогда он помимо университета работал инженером-механиком и получал вполне неплохо, но Юлька не сдавалась, хотя он догадывался, что и она к нему не совсем равнодушна. “Я люблю тебя” — сказал он после года знакомства и собственной молчаливой влюбленности. “Наверное, ты хочешь услышать, что я тебя тоже, — Юля тогда мягко улыбнулась, положив руки ему на плечи. — Но я не умею врать. Ты мне нравишься, но…”. Конечно, он тогда расстроился, но не подал виду. “Моя ситуация безвыходна?” — усмехнулся, оборачивая неудачное признание в глупую шутку. Но Юля, на удивление, не оттолкнула его. “Если нет выхода, ищи тайный вход” — сказала она, лукаво подмигнув, и ушла, оставив на память легкий аромат смородины и мяты.

Теперь же эти слова настойчиво вертелись в мыслях. “Если нет выхода, ищи тайный вход”… А если все двери заперты?

Неожиданно стрельба по ту сторону шлюза умолкает. В отдалении, за мощными стенами, слышатся шаги и приглушенные голоса, но треск автоматов обрывается. Одиночные выстрелы откатываются дальше от директорского кабинета, а потом тоже затихают совсем. Шлюз бесшумно открывается, мучительно медленно распахивая створки, и Ветер отводит глаза, неотрывно смотрит в холодное и бесстрастное лицо директора, чтобы не выдать своего волнения.

— Трудно признавать поражение в шаге от победы? — директор самодовольно улыбается, скользя взглядом по кабинету и тоже отмечая, что одному человеку, пусть даже опытному в боях, некуда бежать и негде прятаться. — Признаться, я тоже долго не понимала вашу игру. Почему вы так легко соглашались на наши условия? Даже не зная вас близко, я не поверю, что вы сдались, не выдержав боли или морального унижения. Для вас это сущий пустяк, потому что физическая боль — ничто по сравнению с той, которую вам уже не раз довелось испытать. Почему вы быстро рассказали все о себе, предоставили свои данные, зная, что они могут использоваться против вас? Согласились даже на вживление микрочипа.

По крепко сжатым губам скользит невольная усмешка.

— Микрочип? Серьезно?

Ветер отключает связной браслет. На одном из мониторов внезапно гаснет одна из сотен белых точек. В тот же миг один из автоматов оживает, вздрагивает, посылает в стену у самого его плеча три быстрых, коротких выстрела.

— Да как?!… — голос директора вдруг срывается, она задыхается, в изумлении глядя на совершенно спокойного соперника, в глазах которого явно читается насмешка.

— Потому что все равно вы больше ничего не добьетесь. Я знал, что вы не станете убивать ни меня, ни моих отрядников, потому что заложники слишком ценны для вас. А еще знал, что чем спокойнее вы к нам относитесь, тем легче до вас добраться. Если бы я не провел те дни в бункере, если бы не согласился на чип, я бы не пришел к вам сегодня.

Директор изящным жестом поправляет заколотые сзади серебристые волосы, насмешливо сканирует Ветра взглядом холодным голубых глаз:

— Ну, пришли, а что толку? У вас был прекрасный шанс все закончить здесь и сейчас. Ах да, вы не захотели пачкать руки, — интонация хрипловатого, бархатного голоса становится наигранно-сожалеющей. — Зато я не побрезгую.

С этими словами она отходит на несколько шагов и, вынув крошечный пистолет из-под полы костюма, направляет его в грудь Ветру. К трем автоматам добавляется четвертое дуло обыкновенного пистолета, но от того, что он меньше, легче не становится.

— Я хотел объяснить, но, видимо, вы не поняли, — наставник устало вздыхает, опуская голову. — Нет смысла пытаться перебить друг друга, есть смысл договориться…

— Довольно, — директор с презрением перебивает его и спускает предохранитель. Краем глаза успевает заметить взгляд Ветра, направленный ей за спину, в сторону шлюза, но не успевает больше ничего сделать: в полной тишине эхом отдается еще один щелчок предохранителя.

— Ника, не смей!

Слишком поздно. Два выстрела гремят одновременно. Светодиодные ленты искрят и гаснут, полумрак заливает кабинет, и в следующий миг тишину разрывают автоматные очереди. Хрупкую фигурку в белом с силой швыряет назад, и она медленно оседает на пол, съезжая спиной по стене. Выхватив из мертвой руки директора пистолет и прячась в темноте, Ветер стреляет наугад, чувствуя движение совсем рядом: попал, не попал… Ничего не понятно, да и не до того. Только перед глазами вместо кабинета и движущихся целей — скорчившаяся на полу светлая фигурка, отчаянно яркие пятна крови на белом комбинезоне.

Электричество выключается повсюду, стихает мерный гул компьютеров, попискивание роботов-очистителей и помощников. Шлюз гаснет последним, его створки постепенно закрываются, и в последний момент Ветер успевает выскользнуть в коридор. Сразу же за ним шлюз блокируется с характерным мягким щелчком, и он понимает: ребята справились, отключили всю Систему.

В коридоре пусто, только четыре безопасника замерли в неестественных позах, а с противоположной стороны в темноте белеет до боли знакомый форменный комбинезон. Пол куда-то уходит из-под ног, Ветер опускается на колени. Мелисса полулежит у стены, безвольно уронив голову набок, ее светлые косички совсем растрепались, короткие пряди упали на мертвенно-бледное лицо. Ветер осторожно берет ее за руку — прикосновение холодно, как лед.

— Ника…

Уложив ее на пол, Ветер сдвигает с ее лица светлые пряди и вдруг чувствует на ладони короткое, рваное дыхание, едва уловимое, но живое. Приникнув к ее груди, чудом находит сердцебиение. Взглянув на разбитый дисплей связного браслета, засекает секунды. Один… два… три…

И снова страшная, мертвая тишина.

Он торопливо стягивает рубашку, рвет плотную ткань на длинные лоскутья. Едва хватает на две перевязки, и всякий раз, когда он в спешке ненароком касается ран, Мелисса вздрагивает, глухо стонет, до крови кусает губы. В забытьи слабо цепляется за его руку, пытаясь подняться, и Ветер, наклонившись к ней и пытаясь разобрать слова в горячечном шепоте, вдруг слышит:

— Оставь меня, оставь, уходи… Там ребята одни… Времени мало!..

Она права: счет идет на секунды, но секунды безопасности не важнее мгновений ее хрупкой жизни. За закрытым шлюзом явственно слышится глухая ругань и возня: охранники директора пытаются открыть шлюз вручную, но Ветер уже далеко. Мелисса снова потеряла сознание, и, подхватив ее на руки, он спускается пожарной лестницей, которой давно уже никто не пользовался. С каждым шагом он вслушивается в дыхание Мелиссы и боится не услышать, не почувствовать его. Только теперь понимает, что потерял восемь чертовых лет. Он давно догадывался, что напарница влюблена, но не мог ответить на ее чувства: сначала переживал свою личную драму, потом привык к ней, как к коллеге, помощнице, боевой подруге, и не думал, что даже спустя столько лет службы у нее все еще остались чувства. Все это время он мог бы не жить прошлым, не цепляться за него, ведь его давно нет. Открыть сердце новому тоже иногда больно, но боль эта совсем другая, целительная, не оставляющая после себя горькую пустоту.

Мелисса так и не приходит в себя. Безжизненно запрокинув голову и уронив руку, она даже дышит совсем не слышно, и всякий раз Ветру кажется, что это конец, но легкое горячее дыхание снова касается напряженной ладони, и он упрямо идет дальше, к аварийному выходу отсека С, где заранее договорились встретиться с остальными.

В спину стрелять нехорошо. Не то что нехорошо — неправильно. И с опозданием на восемь лет Ветер соображает: Мелисса была готова ради него на все. Преодолеть страх перед Системой — она с детства панически боялась встретиться с врагом из-за Грани лицом к лицу, поступиться своими принципами, погибнуть. Увидев его под прицелом, она выстрелила в спину директору первой и не сообразила, что последует сразу за этим. Благородно, но так безрассудно…

Глаза совсем сухие, и кажется, что в них песок. Иначе с чего бы так горячо и больно при каждом взгляде на бледное и странно спокойное лицо напарницы?..

С очередной попыткой ввести код шлюз упорно не поддается. Часовщик бродит по подвалу из угла в угол, бормоча себе под нос какие-то жуткие формулы и страшно меня нервируя, а я набираю комбинацию за комбинацией, вспоминая семинары с базы по прикладной математике, и все равно это бесполезно: шлюз по-прежнему заблокирован. У нас остается одна попытка, после чего ручное открытие тоже станет невозможным. И мы больше никогда отсюда не выберемся…

Паника охватывает меня, заливает жгучей волной изнутри, так что ноги подкашиваются, а сердце бьется быстрее. Но вот странно: раньше, во время панических атак, меня сразу же накрывало приступом боли, даже задолго до рецидива, это не новость. Однако сейчас никакой боли нет, и хотя мне очень страшно и тревожно, физически я себя чувствую вполне нормально. Вспоминаются слова деда о том, что меня “просто немного подлечили”. Неужели это возможно?

Нет! Не о том сейчас мечтать надо. Однако я любовно сжимаю спрятанную в верхний карман рубашки ампулу с голубоватой жидкостью — мой эликсир жизни. Если вдруг приступы снова вернутся, а это вполне возможно, хоть и маловероятно — я знаю, что делать. Видно, дедушка все-таки закончил свои разработки, даже без старых формул и набросков.

И все-таки я опять не о том… Еще одна неверная попытка, и мы застрянем тут навсегда. Вернее, не навсегда, а ровно до того, как закончится время на таймере. А когда это случится, мы понятия не имеем. Даже Прометей задумчиво трет переносицу под очками, напряженно пытаясь сообразить, в чем подвох, и я прикидываю разные комбинации, верчу их и так и эдак, но все они кажутся какой-то глупостью.

— Думай, — шепчу, сжимая виски ладонями и крепко зажмурившись. — Думай, гуманитарий… Я знаю, что ты не умеешь…

Пятнадцать лет назад была создана база, протянута Грань… Точно!

— Я поняла! — подвал вдруг оглашается моим радостным воплем. Надо же, сама от себя не ожидала. Под мерный писк взрывной установки я мчусь к двери и набираю четыре цифры: двадцать один ноль семь. Мгновение жуткой тишины — и мы втроем синхронно щуримся от яркого дневного света, заливающего застекленный коридор.

— Что это было? — изумленно хлопает глазами Артем. — Я все перепробовал!

— Вероятно, какое-то важное число, — я пожимаю плечами. — Подумала, что если Грань появилась пятнадцать лет назад, то эта дата для Системы что-то значит.

— Тиша, молодец, — Прометей хлопает по плечу, и я краснею от радости: он впервые назвал меня кратким кодовым именем, и для меня это сродни похвале. — А теперь уходим!

Спустя добрых пятнадцать минут бега по разнообразным светлым, темным, длинным и коротким коридорам у нас под ногами вздрагивают монолитные плиты, а в отдалении слышится гул и грохот, как от мощного взрыва. Впрочем, это он и есть, но сейчас нам нечего бояться: бомба была спроектирована и установлена так, что не повредился ни один лишний метр. Единственное, что мне по-настоящему жаль — дедушкину лабораторию. Наверняка там осталось то, чем он так дорожил, в том числе и остальные ампулы с лекарством… Но ничего не поделаешь: если он знает технологию, то наверняка сможет сделать еще, а сейчас необходимо пожертвовать меньшим, чтобы сберечь остальное.

В здании уже не слышно стрельбы: Система мертва, а значит, игра с ней в кошки-мышки окончена. Все эти люди, которые служили на нее долгое время, в один момент теряют ориентацию, оставляют свои посты, пытаясь в темноте найти дорогу к эвакуационным выходам. Им уже не до борьбы с неведомым врагом: они ищут путь к отступлению, потому что приказывать больше некому.

Спрыгивая с последних ступеней пожарной лестницы, — и тяжело же все-таки без телепортов! — я радостно окликаю Варяга, машу рукой Сойке, но они, обернувшись, совсем не радуются. Все, кто собрался в конце коридора, столпились вокруг чего-то… или кого-то. Тревога не отпускает меня, разрастается в груди колючим шаром, и я, подойдя ближе и пробравшись сквозь плотно сомкнутые ряды, с трудом сдерживаю вскрик. Сергей стоит на коленях к нам спиной. Непривычно ссутулившийся, поникший и мрачный, — это понятно по одним только сгорбленным плечам и опущенному взгляду — он не оборачивается на наши шаги и голоса. Мелисса лежит на полу рядом с ним, поверх грязной голубой майки — перевязки крест-накрест, и он держит ее за руку, но… столько боли и пустоты в глазах я не видела еще ни у кого.

— Сделайте что-нибудь, вы же с медициной знакомы! — просит он, взглянув снизу вверх на моего деда, но тот тоже опускает взгляд, скрестив руки на груди.

— Что здесь можно сделать… Моей лаборатории больше нет.

Север тоже здесь. И та светловолосая девушка в красной униформе Системы: стоит, прислонившись к его плечу, и беззвучно всхлипывает, украдкой вытирая слезы. Мне невыносимо больно смотреть на Сергея, но еще больнее осознавать эту потерю. Да, Мелисса не была моей наставницей, но мы успели полюбить ее за доброту и душевность, и как человек она мне очень нравилась. А еще я знаю, что вторую смерть близкого человека Сергей не то что врагу — самому себе не простит.

— Она жива? — спрашиваю шепотом, опускаясь на колени рядом. Ветер смотрит на меня хмуро и отстраненно, но молча и обреченно кивает.

— Да. Но… Две очереди навылет. Она не протянет и получаса.

Кусаю губы, чтобы не разреветься. Кажется, что Мелисса уже не дышит. Только изредка от болевых судорог вздрагивают ее ослабевшие руки, и Сергей тогда крепче сжимает ее хрупкую кисть, рассеянно гладит тонкие пальцы. А я неосознанно тянусь к верхнему карману рубашки.

— Север!

Пора узнать, что там за “секрет фирмы” такой. Обращаюсь по кодовому имени по привычке, но Дима отзывается, садится рядом со мной.

— Объясни мне, как это работает, — дрогнувшей рукой вытаскиваю ампулу с голубым раствором. — Что это?

— Это… ну… — он заикается, его взгляд бегает, но, взглянув на нашего наставника, он быстро берет себя в руки. — Это сыворотка, способная почти полностью перезапустить все жизненные процессы в организме. Остановить заражение, срастить переломы, улучшить свертывание крови, очистить ее при необходимости, обновить ткани поврежденных внутренних органов, — он тараторит, как по заученному, и вдруг, запнувшись, вскидывает на меня широко распахнутые глаза. — Сенька, ты гений!

Он выхватывает у меня ампулу, из своего несессера (вероятно, выданного здесь после инициации) достает шприц. Не сомневаюсь, что мы поступаем правильно: мне лекарство больше не нужно, я как-нибудь справлюсь. По рядам столпившихся вокруг служащих шелестит неразборчивый шепот, а Димка тем временем уверенным движением вводит лекарство в тонкую вену на сгибе локтя Мелиссы. Минуту-другую ничего не происходит. Я по привычке бросаю взгляд на запястье, но часов там больше нет: они свое дело уже сделали. Мы все замираем в ожидании, у Димки едва ли не трясутся руки, Юра, Артем и Эля с любопытством заглядывают нам через плечо.

На мраморно бледное лицо Мелиссы постепенно возвращаются краски. Легкий румянец чуть трогает бледные щеки, с губ срывается дыхание, и она медленно открывает глаза, смотрит вверх, на нас, ясным и чистым взглядом.

— Господи, Ника!..

Сергей крепко сжимает ее в объятиях, и она, несмело обняв его в ответ, прижимается щекой к колючей щетине. Она еще совсем слаба, но находит в себе силы шепотом сказать тихое и едва различимое “спасибо”. И я готова поклясться, что лицо нашего наставника впервые за много лет озаряет улыбка, полная радости, облегчения и бесконечной благодарности.

— Прости меня, родная, — так же тихо шепчет Сергей и осторожно, бережно касается ее губ своими. По бледным щекам Мелиссы катятся слезы, но я, кажется, знаю, отчего. Так плакать иногда полезно.

Кто-то сзади аплодирует, и вскоре аплодисментами взрывается вся толпа ребят и наставников. А я, мимолетно встретившись с дедушкой глазами, лукаво подмигиваю. Он задорно отвечает мне тем же, и, наконец-то вздохнув полной грудью, я смеюсь и плачу от радости.

Ради этого стоило прийти в Цитадель и рискнуть. И хотя мне больше не нужна четвертая ступень и служба до конца жизни, я знаю, что не отступлю и не сдамся. Мы вместе построим новый мир на обломках старого, и он, как птица феникс, поднимется из пепла прошлого светлым будущим. Рука об руку с теми, кто стал мне бесконечно дорог, мы пройдем этот путь до конца, и если огни, которые освещают его, погаснут, мы обязательно найдем в себе силы зажечь свои.

✵

Посвящается всем,

кто на собственном опыте узнал,

что значит терять близких и обретать их снова.

✵

КОНЕЦ

Спасибо Наталье Романовой, Люке Брин, С.Степаненко, Татьяне Ясенке и автору с чудесным ником ЙаКотейко за околокнижные дискуссии и помощь с технической частью — я очень рада, если вам понравилось приключение.

А также спасибо всем, кто прочитает и не останется равнодушным.