Четвертая масть

Глава 24 На груди утеса-великана

Наверное, я бы через этот лесок проехал. Медленно, просчитывая маршрут — но проехал бы. И на этот путь я бы отважился только на «Жигулях» — они были на метр короче и на целых двадцать сантиметров уже, чем тридцать первая «Волга» — или на каком-нибудь «Запорожце», который был ещё мельче. Лесок тут содержался в относительном порядке — никаких бревен, никаких острых сучков, никакого сухостоя. Только траву почему-то не выкосили и кусты не вырезали как класс.

Эти же ребята решили прорываться на скорости, и я хорошо понимал, что они задумали. Дорога от ворот до этого писательского дома шла уступом — небольшой прямой участок, поворот на девяносто градусов, ещё прямой участок, ещё один поворот… Мы стояли сразу за вторым поворотом, и если бы у них получилось объехать нас по дуге, они бы оказались в выгодном положении для начала гонок. К тому же им не пришлось бы преодолевать тот самый забор — но он был не особо могучий и вряд ли задержал эти «Жигули» надолго.

Я не суетился, а лишь стоял у открытой двери «Волги» и старался не пропустить ни одного момента этой странной гонки с препятствиями. Валентин же бросил на меня недоуменный взгляд и подался к самым деревьям. В принципе, он мог бы и открывать огонь на поражение — расстояние тут было хоть и приличное, метров пятьдесят по прямой, но шанс на попадание в цель имелся. Очень маленький, конечно — деревья и какой-то сарай наверняка остановили бы пулю. Но это позволило бы моему генерал-майору почувствовать себя нужным — да и элементарное везение никто не отменял. К тому же у него был «Стечкин» — на форумах будущего знатоки писались от этого пистолета кипятком из-за большой вместимости магазина, патронов на двадцать.

Я же был спокоен по другой причине. Даже если этим ребятам удастся прорваться через подлесок, не словить пулю от Валентина и выскочить на дорогу, оставив нас позади — это будет лишь началом. Не дружбы, конечно, какая в таких обстоятельствах дружба. Началом каких-то отношений, которые закончатся либо у Минского шоссе, если они от ворот повернут налево, либо у переезда у станции Переделкино. В первом случае — через три километра, во втором ещё быстрее — через километр. И пусть потом ноют, что гонка была изначально нечестной — заряженная гэбэшная «Волга» против серийных «Жигулей», — никто их слушать не будет. Впрочем, возможно, они не знали, кто за ними приехал — и лишь предполагали худшее.

Валентин пытался прицелиться, но быстро отказался от этой идеи, он чертыхнулся и опустил оружие.

— Егор! Чего стоишь? Уйдут!

— Никуда они не…

Раздался громкий удар, противный скрежет сминаемого металла, мотор взвыл и тут же заглох. Кажется, я услышал чей-то крик — впрочем, в этом я не был уверен. Остальные звуки я слышал не раз и даже не два.

«…денутся».

— Вот так, — констатировал я. — Пойдемте, посмотрим, что с ними.

Валентин как-то неопределенно хмыкнул, но двинулся вперед, сжимая пистолет в опущенной руке. Я мельком подумал, что надо бы захватить из «Волги» свой ломик, но потом отказался от этой идеи. Надеюсь, разбирать покореженные «Жигули» будет кто-нибудь другой.

Водитель «Жигулей» почти справился. Он преодолел большую часть дуги, и хотя на боках его машины виднелись свежие царапины, на ходовые качества они не влияли. Вот только он переоценил зазор у трех сосен — между двумя он проехал, а избежать третьей уже не успел. Пассивная безопасность у «Жигулей» всегда была ниже всякой критики, но этот конкретный экземпляр, кажется, выделился даже на фоне остальных своих собратьев.

Скорость в момент столкновения я оценил километров пятьдесят в час — вряд ли больше. Но этого хватило, чтобы капот сложился гармошкой, двигатель наполовину влетел в салон и вдавил рулевую колонку в грудь водителя, который к тому же ещё и не был пристегнут. Карданный вал оторвался от переднего крепления и встал торчком, он разнес остатки торпедо и вроде бы ударил этого человека по плечу, но я не был уверен, что тот это почувствовал. Коленвал обычно отрывался уже после того, как мотор слетал со своих посадочных мест. В общем, водитель был однозначно мертв — я увидел это снаружи, а вот Валентин сунул лицо в окно и присмотрелся.

Для пассажира авария прошла не так болезненно. Конечно, неприятно сидеть внутри жестяной коробки, которую плющит и крутит по всем осям, но чтобы ударная волна дошла и до задних сидений «Жигулей», нужна была скорость побольше.

— Олег Михайлович, выходи, — сказал Валентин и пошевелил своим «Стечкиным» в поле зрения нашей цели.

— Не могу, Валюша, дверь заклинило…

«Всё-таки надо было захватить ломик».

— Я открою? — спросил я.

— Да, давай, только аккуратнее, я подстрахую.

Мы переместились на другую сторону «Жигулей». Она не выглядела пострадавшей, но я знал, что стойки повело по кругу, и лечилось это лишь грубой физической силой. Но на всякий случай я подергал за ручку.

— Пойду за ломом.

Валентин кивнул, не отводя взгляда от «Жигулей». Пистолет он опустил — то ли устал держать в руке эту тяжесть, то ли чувствовал, что никакой опасности нет.

Я сходил к «Волге», взял ломик, после раздумий прихватил ещё цепь и вернулся обратно. Валентин ободряюще кивнул мне.

— Осторожнее! — крикнул я и со всей дури ударил по стеклу задней правой двери.

Триплекс осыпался мелкой пылью, и на меня посмотрело слегка одуловатое бульдожье лицо Олега Михайловича. На мясистом носу он носил большие очки в роговой оправе — такие были у многих партийных функционеров этого времени; кажется, даже Андропов не брезговал подобными. Тонкие оправы, насколько я помнил, вошли в моду значительно позже.

Ломиком я выбил из резиновых пазов осколки стекла, схватился за край двери, поддел ломиком, не заботясь о целостности лакового покрытия — и дверь легко распахнулась.

Валентин оттеснил меня в сторону, наклонился и сказал, обращаясь к пассажиру «Жигулей».

— Дорога свободна, Олег Михайлович. Сами выйдите или подождем оперативников?

Я точно знал, что никаких оперативников Валентин не вызывал. Это мог, конечно, сделать Михаил Сергеевич после того, как мы уехали, но и в этом я сомневался. Тут, скорее, появится наряд милиции, которых вызвали обеспокоенные писатели — всё же не каждый день в этом тихом уголке Подмосковья машины врезаются в деревья. Наверняка эта суматоха им не понравилась — например, потому что сбивала с творческого настроения.

Но пока что со стороны Дома писателей никто к нам не бежал.

— Подождем, Валюша, подождем, — как-то слишком беззаботно произнес Олег Михайлович. — А это и есть тот молодой человек?

— Да, он.

— Хороший кадр, не упусти его, Валюша.

О чем он? Неужели меня уже сватают в комитет? А меня спросить? Я ещё не решил, кем стану, когда вырасту… даже в том, что хочу в МИРЭА уже не уверен. За последние дни я ещё раз обдумал свой поступок — и понял, что он был слишком импульсивным. Наверное, мне лучше остаться в своем заборостроительном — я там всё знаю, и людей, и программу, учиться мне будет легко и не придется очень напрягаться, а это значит, что у меня появится много свободного времени, которое я могу тратить хоть на электронику, хоть на радиотехнику. В смысле — на декодеры цветности, которые будут мне приносить живые деньги. Ведь не откажется же Валентин стать моей крышей, пусть тут пока и не существует такого понятия? Должен же я хоть в чем-то попрогрессорствовать.

А уж идти в КГБ? Кем? Только что водителем, возить по различным заданиям того же Валентина — хотя вряд ли с новым званием он будет сам ловить диссидентов и агентов западных спецслужб. А быть одним из тех оперативников, которые битый месяц таскались за мной по Москве, мне не хотелось категорически. Хотя эта работа как раз была очень похожа на работу таксиста — только без подключения к сервисам «Яндекса» или «Убера».

Так что нет, ребята-демократы, никакого комитета.

Я было открыл рот, чтобы возразить, как получил чувствительный тычок в бок от Валентина — в руках он до сих пор держал пистолет, и удар вышел очень неприятным.

— Как немного повзрослеет, почему бы и нет, — спокойно ответил мой генерал-майор. — Помнится, вы тоже так одного студента присмотрели.

— Только тот студент меня разочаровал… очень сильно разочаровал, — с осуждением сказал Олег Михайлович. — Не с теми людьми связался, по кривой дорожке пошел, начальника предал…

— Вы же знаете, что всё это — лишь ваши фантазии, Олег Михайлович, — Валентина слова о его предательстве, кажется, нисколько не задели.

Возможно, эта парочка уже обсуждала нечто подобное, и это было продолжение какого-то древнего спора.

— Ты можешь так думать, Валюша. Но история нас рассудит.

— Она уже нас рассудила.

— Пока ещё нет.

Олег Михайлович сунул руку во внутренний карман пиджака, и Валентин чуть отстранился и поднял пистолет.

— Не бойся, Валюша, у меня нет оружия, — с легкой улыбкой произнес этот человек. — Знаешь же, наверное, что писателям оружие не положено… после Маяковского стали перестраховываться.

— Вы не простой писатель, — напомнил Валентин.

— Верно… но всё равно — писатель. У меня и удостоверение члена Союза есть. Так что поверь на слово — оружия нет. Зато есть вот это, — он протянул к нам раскрытую ладонь с небольшой коробочкой.

В коробочке на кусочке ваты лежали две белые таблетки.

— Яд? — с какой-то брезгливостью спросил Валентин.

— Точно так. Цианистый калий. Мне предлагали сделать фальшивую пломбу, чтобы, так сказать, он был всегда под рукой. Но я эти новомодные штучки не понимаю, привык по старинке. И теперь у нас с тобой, Валюша, есть два варианта. Либо ты меня отпускаешь, либо я успею проглотить одну из этих капсул. Выбирай. Меня ты не получишь в любом случае. И в любом случае тебе останется то, что я пытался вывезти.

Валентин немного помолчал. Потом покачал головой.

— Я не отпущу вас.

Старик медленно снял очки и протер глаза.

— Что ж… понимаю. Надеюсь, твой ученик не из болтливых?

Ответить Валентин не успел. Олег Михайлович быстро забросил в рот обе таблетки и проглотил их.

Милиция приехала минут через десять после смерти Олега Михайловича. Хмурый старшина посмотрел удостоверение Валентина и отправил своего молодого и младшего по званию коллегу вызывать подкрепление. На меня он нацелился лишь поначалу, но Валентин жестко пресек эту попытку, хотя я был готов продемонстрировать свой паспорт. В итоге в дальнейшем меня обходили, словно я был пустым местом. А, может, действительно был.

В принципе, нас особо не мучила и приехавшая следственная группа — предъявить нам было особенно и нечего, всё выглядело так, будто мы тут оказались случайно и с этим происшествием не связаны — всего лишь свидетели, не участники. Следователь — ровесник Валентина — нам, разумеется, активно не верил, но склонялся к нашей версии событий.

Эта версия была простой и понятной. Мы приехали сюда случайно, следовали по делам, каким именно — посторонним знать не положено, вот вам удостоверение с тремя золотыми буквами на обложке, а вот специальный пароль, и решили завернуть в местную столовую. На подъезде к дому писателей увидели, как в лес залетает на большой скорости машина марки «Жигули» такого-то цвета. Долго эти гонки не продлились — минуту от силы, потом автомобиль врезался в дерево. Нет, водитель даже не пытался затормозить. Мы подошли, чтобы оказать помощь, вскрыли дверь с помощью подручных инструментов — следователь с интересом посмотрел на мой ломик и вернул его мне. А затем этот старик что-то кинул в рот, а потом внезапно скончался. Возможно, это был яд, но мы не уверены. Нет, этих людей мы не знаем, даже никогда не видели. Возможно, вам подскажут обитатели вот этого дома, наверное, они оба оттуда. Если у вас всё, господин следователь, мы хотели бы продолжить выполнять наше задание. Нет, знаете, есть мы уже не хотим.

Господином следователя Валентин, разумеется, не называл, а всё остальное я слышал очень хорошо, потому что стоял рядом и кивал во время рассказа в положенных местах. Наверное, я хорошо изображал туповатого служаку из КГБ, такого зверя, которому даже удостоверение не выдали, и поэтому всё прошло спокойно.

Мы погрузились в нашу «Волгу», я развернулся и спросил:

— На «Сокол»?

— А куда же ещё?

Валентин посмотрел на меня, как на умственно отсталого.

Я не стал говорить про то, что он мог приказать мне везти его куда угодно. Например, в то место, где он без помех и лишних глаз сможет изучить всё, что мы перегрузили из багажника «Жигулей» в багажник «Волги». Ведь мы забрали из той машины всё, что там было, а я под руководством Валентина обыскал и оба тела, что не доставило мне никакого удовольствия. Коробочку из-под цианистого калия Валентин забрал сам.

— Да откуда я знаю? — я пожал плечами. — Куда угодно.

— Ясно всё с тобой, — улыбнулся Валентин. — Поехали, ученичок.

Из поселка писателей мы выбирались молча. Также молча повернули на Минское шоссе и двинулись по направлению к МКАДу. Я вёл машину, почти без участия мозга — нажимал на газ и тормоз, крутил баранку и следил за соседями по дороге, чтобы они не въехали в нас. В голове было пусто.

И лишь в районе будущего Сколтеха Валентин очнулся, внимательно посмотрел на меня — и очень коротко бросил:

— Спрашивай.

Я не сразу воспользовался предложенной опцией. Но потом понял, на что хочу получить ответ.

— Всё закончилось?

— Скорее всего, — он не стал уточнять, о чем я спрашиваю. — Да, скорее всего. Без Олега Михайловича всё рассыплется. Остальные проблемы можно решить в рабочем порядке… а некоторые уже решены или будут решены в самое ближайшее время.

«Пропадет без вести».

— Это хорошо… — задумчиво произнес я. — Только за Лёхой нужен пригляд, он, кажется, опять во что-то ввязался. Второй вроде остепенился.

— Если влезет куда не надо — присмотрим, — безразлично сказал Валентин.

Судьба Лёхи его, похоже, совсем не беспокоила. Меня, впрочем, тоже.

— Вы с ним дружили?

И тоже обошлось без уточняющего вопроса.

— Нет, — ответил Валентин слишком быстро. — Начальник и подчиненный никогда не дружат. Я его уважал… до сих пор уважаю. А он… надеюсь, он просто радовался моим успехам… Хотя бы до того момента, когда его уволили. Обидно, что он закончил так. Но надеюсь, что его похоронят хорошо, как положено заслуженному… писателю.

— Вы его не простили.

— Некоторые вещи не прощают.

— А что со службой в КГБ? Почему он об этом заговорил?

— А, это… не бери в голову, — отмахнулся Валентин. — Учись пока, там видно будет. Ты на кого хотел?

— В МИРЭА документы подал.

— Да, точно, ты говорил, — я не поверил, что Валентин об этом забыл. — А почему, кстати, именно в этот институт?

— Честно говоря, я и сам уже не знаю. Тогда в голову пришло — компьютеры, электроника, за ними будущее… у нас там так было. А сейчас уже и не уверен.

— Это плохо. Нужно хорошо представлять, чего ты хочешь от жизни.

— У меня сорок лет было, чтобы это выяснить, и мне не удалось, — повинился я. — Думаете, тут я за два месяца всё понял?

— Некоторые месяцы за годы идут, — Валентина потянуло в философию. — Но одно скажу — вряд ли кто-либо тебе что путное посоветует. К себе прислушайся и реши. Других способов не существует. Только сам. Кстати… останови-ка вот тут, перед поворотом. Посмотрим, чем нас соблазнял Олег Михайлович.

Я тут же чуть притормозил, чтобы предупредить прижавшийся к нам сзади «Москвич» о маневре — и вызвал гневный звук клаксона. Отсюда до МКАДа оставалось километра два, и мне было любопытно, куда этот отчаянный товарищ так рвется. Хотя вру — совсем не интересно. Я съехал на обочину и остановился.

Весь багаж покойного Олега Михайловича состоял из обычного кожаного чемодана и того самого небольшого пластикового дипломата, который мне не доверили. В карманах у погибших не было ничего необычного — только у «писателя» имелся паспорт на имя Олега Михайловича Шмелева и удостоверение соответствующего Союза. Оружия у них действительно не было.

Первым Валентин открыл чемодан — посмотрел несколько мгновений и захлопнул его обратно.

— Просто личные вещи, ничего интересного, — констатировал он.

Потом настала очередь дипломата. Кодовый замок не открывался, и Валентину потребовалась моя помощь. Верный ломик не подвел и на этот раз — код против него не устоял. Открывать чемоданчик я не стал — доверил это генерал-майору.

А потом чуть не офигел от увиденного.

Дипломат был разделен на три части. В одной лежали пачки сотенных рублевых купюр; во второй — пачки же долларов, фунтов и, кажется, французских франков, я их видел когда-то и запомнил относительно уверенно. А в третьем отделении очень плотно были напиханы какие-то обычные на вид мешочки с завязками. Валентин взял один, распустил узел — и выкатил на ладонь пару алмазов.

Наверное, это могли быть и подделки, но я почему-то не сомневался, что алмазы — настоящие. Сегодня всё было настоящим. И пистолет, и алмазы, и смерть.

— Богатенький какой буратино был… — пробормотал я, не в силах отвести взгляд от этого богатства.

Мешочки меня не привлекали — я всё равно не знал, что делать с драгоценными камнями, а советское государство очень нервно относилось к посягательству на его монополию в этом вопросе. По этой же причине я с трудом отвел взгляд от иностранной валюты — с обменниками сейчас было туго, зато в Уголовном кодексе было упомянуто несколько неприятных — вплоть до расстрела — наказаний за её хранение. Я вяло подумал, что Валентин, наверное, мог бы и отмазать меня от статьи, но загнал эту мысль поглубже, чтобы он ничего не понял по моему лицу.

В конце я с тоской посмотрел на зеленоватые пачки сотенных. Их было тринадцать штук — два ряда по шесть и одна сверху. Все — без банковской упаковки, стянутые обычными черными резинками. Пара таких пачек решила бы многие из моих сегодняшних проблем, хватило бы и на квартиру, и на видеомагнитофон, и на апгрейд «Победы» — или даже её замену на ту же «пятерку» от ВАЗа. Правда, какие-нибудь ребята из ОБХСС могли бы заинтересоваться, откуда у бедного студента деньги на все эти радости жизни, но тут я надеялся на посильную помощь своих родителей.

Валентин глядел на всё это богатство безо всякого выражения на лице, словно видел нечто подобное каждый раз, когда открывал ящик своей прикроватной тумбочки. Я бы даже сказал, что он выглядел разочарованным.

— Да не особенно… — пробормотал Валентин.

Я ещё раз глянул на содержимое чемоданчика глазами человека из будущего — и понял, что мой генерал-майор прав. Сумма, конечно, внушительная — но лишь по сравнению со средней зарплатой по стране. Сто тридцать тысяч рублей, ещё валюта — для простоты можно считать, что около ста тысяч долларов. И неизвестная сумма в алмазах — но вряд ли и она поражала воображение.

— Думаете, тут не всё?

Он очнулся, посмотрел на меня и снова перевел взгляд на содержимое дипломата.

— Да нет, всё… — пробормотал он. — Только здесь нет того, на что я надеялся.

— Может, у него где-то был тайник?

— Либо тайник, либо он всё остальное уничтожил… это даже вероятнее. Олег Михайлович был очень осторожен во многих вещах. Не зря же ему удавалось бегать от нас столько времени… Вот только зачем он взял с собой этот чемодан?

Валентин как-то простецки почесал в затылке.

— Чтобы не искали остальное? — предположил я.

— Как вариант… Ладно, подумаем об этом на досуге, — он наклонился к багажнику, взял лежащую сверху пачку купюр с Лениным и протянул мне. — Держи. Премия за хорошую работу.

Я усилием воли заставил себя не хватать эту подачку.

— Этого много для обычного студента, — сказал я с очень напряженной улыбкой. — Но мало для попаданца. И вряд ли я это заслужил.

— Шура, а сколько вам нужно для счастья? — процитировал Валентин Остапа Бендера и снова протянул мне деньги. — Бери, не сомневайся. Всё равно всё в доход государства уйдет, а там пачкой больше, пачкой меньше… завистники всё равно будут уверены, что я второй такой чемодан себе оставил.

— Так, может… — я кивнул в сторону сокровищ.

— Нет, нельзя, — он покачал головой. — Да и не в этом счастье, на самом деле…

А в чем же ещё? Я недоуменно покрутил головой и взял деньги.