Четвертая масть

Глава 21 Нож всему голова

Все мои персональные планы в отношении Боба заканчивались на той стадии, когда я должен был подойти к забору дома, в котором, по словам Лёхи, он скрывался. Дальше начинались развилки, варианты, развилки вариантов и варианты развилок. Поэтому я в принципе не думал, что буду делать, когда одержу победу — я и в самой-то победе немного сомневался, несмотря на весь свой арсенал. Всё-таки Боб был натуральным зверем — если я правильно оценил его психическое состояние при той нашей встрече в парке Покровское-Стрешнево.

Я не знал, был ли он таким до армии. Судя по фотографиям, которые я видел у Врубеля — не был. Обычный мажорчик, которому было позволено чуть больше, чем простым смертным, по праву рождения в семье уважаемых дипломатов. Он и пользовался своими правами с известной долей осторожности и, кажется, никогда не переступал ту грань, которая отделяет обычного подонка от преступника. Конечно, в его послужном списке имелась та же спекуляция — но в СССР образца 1984 года на это правонарушение часто смотрели сквозь пальцы, а сажали только тех, кто зарвался и занялся коллекционированием американских долларов. В общем, ничего выдающегося в Бобе не было — в девяностые он бы вообще считался едва ли не святым.

Но за годы армейской службы Боб явно одичал и изменился не в лучшую сторону. Честно говоря, меня это пугало; разобравшись с его подручными, я подсознательно ожидал, что осенью меня ждет встреча с кем-то подобным — то есть с попутавшим берега маменькиным сынком, который спасует перед активным сопротивлением. Но этого Боба я бы на понт не взял — и не очень высоко оценивал свои шансы в прямой и равной схватке с ним. Именно поэтому я и набил сумку различным добром, от которого, наверное, уже избавился послушный Андрей. Но теперь оно мне было и не нужно.

Боб в связанном и оглушенном виде лежал в сарае на даче старика, а целый генерал-майор КГБ был готов помочь мне разобраться в мотивах, которыми руководствовался этот товарищ. Правда, мне они были уже не так интересны; скорее, я просто радовался, что этот этап моей второй жизни подошел к финалу — и я хотел покончить с ним как можно быстрее.

Способы были.

— А мы не можем просто сдать его в милицию? — спросил я.

Валентин посмотрел на меня нечитаемым взглядом.

— Зачем?

— Ну… чтобы не возиться с ним самим? Пусть тот капитан Соловьев большую звездочку зарабатывает, думаю, ему за быстрое раскрытие убийства что-нибудь перепадет, — предположил я.

— Ты серьезно? — в голосе Валентина послышалось явное недоумение.

— Ну да… просто я не знаю, что с ним делать, — признался я.

— Я могу тебе помочь. Он же тебе враг?

— Наверное, да… вы к чему это спрашиваете?

— Без наверное, — отрезал он. — Враг. Дальше. Он может навредить тебе или Алле?

В этом вопросе я уже не колебался.

— Может, конечно, иначе бы зачем я к нему в логово полез.

— Вот. Теперь повтори это — вслух или про себя, неважно. Он — враг, и он может навредить тебе или Алле. Зачем же тебе отдавать его милиции и помогать этому капитану стать майором?

— Чтобы всё было по закону?

— По закону… ну-ка, прикури мне.

Я снова выполнил его просьбу и закурил сам. Мы с минуту помолчали — Валентин о чем-то напряженно думал, а я его не торопил.

— Кажется, ты знаком с уголовным кодексом? — я кивнул. — Вот и хорошо. Расскажи, что ему полагается по закону.

Я припомнил соответствующие статьи.

— Ну… дисбат точно — за побег из части, да ещё и с оружием. Но у нас действует принцип поглощения меньшего наказания большим… а за дезертирство дадут явно меньше, чем за убийство. Убийство… это сто вторая… как судья посмотрит, до пятнашки, думаю. Расстрел вряд ли.

Валентин хмыкнул.

— Если к твоему энтузиазму добавить ещё и юридическое образование — цены тебе не было бы, — сказал он. — Но хватит предположений, давай лучше я расскажу, как всё будет в настоящем суде. Адвокат расскажет, как его подзащитный узнал о том, что его возлюбленная ему изменила, повредился рассудком и сбежал в направлении дома, чтобы вернуть свою невесту. По дороге пережил кучу неприятностей, что только усугубило его состояние. Пошел к подруге своей девушки, та наговорила всяких гадостей, он окончательно впал в состояние сильного душевного волнения… какая это статья?

— Сто четвертая, — буркнул я.

Мне уже было понятно, к чему он ведет.

— Правильно, — одобрительно кивнул Валентин, — сто четвертая. Все эти слова адвоката будут подкрепляться пачкой справок и экспертиз, из которых судья сделает единственный разумный вывод — твой Боб в момент убийства не осознавал, что делает. Его направят на принудительное лечение в психиатрической клинике… а там ему создадут условия, как в санатории, без лекарств и процедур. Отдохнет пару лет, потом его тихо выпишут — мол, сняли склонность к пограничным состояниям, и пациент готов к возвращению в общество. Угадай, что он сделает в первую очередь, как окажется на свободе?

— Придет к нам с Аллой, — мрачно сказал я.

— Верно. Так что, ты готов передать задержанного группой старшего лейтенанта Хорошилова возможного преступника в руки милиции?

Я понимал, что Валентин прав. Понимал, что ничего адвокатской тактике противопоставить не смогу. Конечно, я буду бороться. Расскажу историю преследования Аллы, упомяну про угрозы лично мне — в надежде достучаться до разума судьи. Но это будет не неподкупный судья из кинофильмов, а обычный человек. К тому же тот ушлый адвокат вполне может перевернуть мои слова и использовать их как доказательство того, что Боб всегда любил Аллу и жить без неё не мог, а не просто был мелким трусливым засранцем, с бандой таких же мелких и трусливых подручных. Всё остальное зависит от трактовок — ну а если родители Боба, люди явно не бедные, занесут в какой-нибудь кабинет увесистую пачку сотенных купюр, исход суда окажется более чем очевидным.

Вывод из всего этого мог быть только один. Он мне не нравился, но никаких альтернатив я сразу предложить не мог.

Я отбросил окурок и очень внимательно посмотрел на Валентина.

— Что ж, давайте тогда сами. Я готов. Только я не знаю, о чем его спрашивать. Про убийство Ирки мне не очень интересно слушать… только что разве о том, чего он так к Алле прикипел? Но это всего лишь один вопрос. А потом? Разве что спросить его про его знакомого из милиции?

— Что за знакомый из милиции? — удивление Валентина вряд ли было наигранным.

— Лёха рассказал… у Боба был некий знакомый, вроде из милиции, с которым он обделывал какие-то дела. Но это предположения Лёхи, точно он не знал. Этот знакомый недавно на них выходил, натравил их на Стаса.

Валентин как-то неприятно, до хруста в суставах, сжал кулак здоровой руки.

— Есть у меня подозрение, что не из милиции этот кадр… Был у нас пару лет назад случай… как раз тоже в июле, только в восемьдесят втором.

История от Валентина была полна умолчаний, почти не содержала имен, и её было невозможно хоть как-то связать с его местом работы. Просто какой-то очень хороший человек однажды оступился — как именно, тоже осталось за кадром, — и его взяли за шкирку те, кому это положено по должности. Сильно наказывать, впрочем, было почти и не за что — по словам Валентина, максимум, что ему грозило — это заявление по собственному с последующим трудоустройством в какое-нибудь непыльное местечко с хорошим окладом. Но в какой-то момент в деле появились показания одного юноши — неожиданно для всех и для того человека особенно. Эти показания потом подтвердили в суде, и сейчас тот человек не работает за хороший оклад, а вовсе даже сидит за решеткой.

— Думаете, тем юношей был Боб? — сделал я логичный вывод из его рассказа.

— Исключать нельзя, но я просто не знаю.

— Тот человек — ваш друг? — спросил я.

Валентин кивнул.

— Да, и до сих пор остается, — сказал он. — Прикури-ка мне ещё одну сигарету?

Я хотел было пошутить про вредные привычки, но решил не портить торжественность момента. Поэтому просто выполнил его просьбу.

— Но теперь-то вы сможете как-то повлиять на то, чтобы его выпустили?

— Скорее всего… — он глубоко затянулся. — Вот только мы тогда так и не выяснили, кто против него играл. Но там не милицейские были задействованы, а кто-то из наших. Мы голову ломали, кто именно, но так и не придумали… в судебных документах никаких имен, одни псевдонимы. Так только наши действуют. И из дела нужная страница просто пропала. Казалось — ЧП, но там Щелоков ещё был, ему проблемы никогда не были нужны, он все разбирательства прекратил. А как его сняли — судья внезапно умер, но всё выглядело естественно, возраст опять же, не подкопаешься. В общем, не нашли мы ничего. Других ниточек тоже не было… Пришлось ждать. Неприятная ситуация, патовая.

— Скорее, цугцванг, — зачем-то поправил я.

— Наверное, — Валентин безразлично пожал плечами. — Судя по всему, с тобой тен же ребята действовали, но мы уже были готовы и хорошо тогда это кубло проредили.

— Это когда нас с Аллой арестовали?

— Да. Вот только были там оборванные ниточки, были… — сказал он с досадой. — Но поймать их мы так и не смогли, всё на исполнителях закончилось. Так что сейчас мы про этого друга из милиции спросим. Вдруг… чем черти не шутят?

— Боитесь, что это ложный след?

— Нет, — он помотал головой. — Уже — нет. Не боюсь. Отбоялся своё. Хотя жаль, если окажется, что и это тоже пустышка. Всё, пошли.

Он отбросил окурок и первым направился к сараю.

По моей шкале восприимчивости к ударам по голове Боб оказался где-то очень рядом с Чикатило — когда мы вошли в сарай, он уже пришел в себя и даже пытался освободиться. Но ребята старшего лейтенанта Хорошилова крепко знали своё дело, и у нашего пленника получалось только извиваться на полу и издавать возмущенное мычание через заботливо заткнутый кляпом рот. Кляп, кажется, был фабричный — ну или спецназовцы подготовили его заранее.

Выглядел Боб убого и в таком виде никого испугать не мог. Во всяком случае, я его уже не боялся — не сейчас и не в этих обстоятельствах. Но я помнил, что ему удалось напугать меня в парке — и, скорее всего, он бы напугал меня, когда я ворвался бы к нему в дом. Конечно, я бы справился… но в целом я был рад, что мне не пришлось с этим столкнуться.

Сарай действительно мог использоваться для проживания — две кровати углом, несколько стульев, обеденный стол со стоящей на нём электрической плиткой, полка с посудой и даже кондовая и насквозь казенная железная раковина с одиноким краном. Похоже, горячую воду сюда подводить не стали — если она вообще была в доме. Ну а на отсутствие нормального туалета Михаил Сергеевич жаловался мне ещё при нашей первой встрече. Ночью обитатели этой сараюшки, как и все остальные жильцы, вынуждены были ходить в ведра.

Валентин здоровой рукой подцепил один из стульев, подтащил его поближе к Бобу и уселся.

— Устал немного, — сказал он. — Будем сидя разговаривать. Эй, ты, Боб, ты хорошо меня слышишь?

Тот что-то промычал.

— Слышишь, значит… это хорошо. Давай, родной, договоримся на берегу. Сейчас мы вытащим кляп, а ты не будешь ни орать, как резаный, ни обещать нам разное… А будешь просто отвечать на наши вопросы. Понял?

Снова раздалось мычание. Валентин выдернул штык-нож из своего корсета и очень демонстративно повертел оружие в руках.

— Узнал? Ведь узнал же? Ну вот и хорошо. Значит, в курсе, что наточен он очень хорошо. И если мне вдруг придет в голову что-то у тебя отрезать, то этим ножом это будет сделать очень легко. Тут даже пила есть, чтобы с костями справиться… да, я знаю, что пила для другого, но и для этого тоже. Так что, поговорим?

Снова мычание, но уже не такое активное. Видимо, до Боба дошло, в каком положении он оказался.

— Егор, вытащи у него кляп, — попросил Валентин. — Я одной рукой не справлюсь… только смотри, чтобы не укусил. Вид у него такой… словно он чем-то расстроен.

Я подошел к Бобу и присмотрелся к этому приспособлению — комок кожи, который не позволял сжать челюсти, и к нему пришиты два длинных шнурка — тоже кожаных. Узел был хитрый, но развязывался легко — достаточно было дернуть за один из шнурков. Я и дернул — а потом за тот же шнурок выдернул кляп.

Боб закашлялся. Я отвернулся от него и аккуратно положил кляп на стол. У меня было чувство, что он сегодня ещё понадобится.

— Благодарю, — сказал Валентин и наклонился пониже. — А ты, родной, расскажи мне, с кем из комитета ты работал.

Ещё в момент рассказа Валентина я осознал, что у Боба были все шансы превратиться из обычного хулигана и убийцы в человека, который, похоже, работал на другую, неправильную сторону. А это совсем другой расклад, который не сулил связанному человеку на полу ничего хорошего — во всяком случае, в нынешних условиях.

— Из какого комитета? — выплюнул Боб.

Голос у него оказался каким-то сиплым — то ли стал таким после пережитых испытаний, то ли всегда был. Но звать Аллу, чтобы уточнить этот момент, я не собирался.

— Какого-какого… Государственной безопасности.

— Ни с кем.

— Неправильный ответ. Попробуй ещё раз.

— Не знаю, о чем ты…

— Вы, — поправил его Валентин. — Мы с тобой в разведку не ходили. Так что будь добр. Я понятно выражаюсь?

— Д-да… но я правда не знаю, о чем вы. Не работал я ни с кем из вашего комитета… государственной безопасности.

— Ещё разок подумай, — предложил Валентин.

— Нет…

— Он вам не представлялся?

— Кто — он?

Я бы уже, наверное, пнул бы Боба по яйцам, чтобы освежить его память, но Валентин продолжал просто задавать вопросы.

— Тот, с кем вы работали? Ты и твоя банда.

— У нас не банда!

— А мне кажется, что банда, — ухмыльнулся Валентин. — А если мне кажется, то это так и есть. Но оставим терминологию лингвистам. Как он себя называл?

— Кто?

— Тот, с кем вы работали. Тот, кто мог вам приказывать. Тот, кто вас прикрывал.

— Не было такого…

— Жаль… — вид у Валентина был очень огорченный. — Давай с самого начала. Два года назад ты дал показания на одном суде. Показания не в пользу обвиняемого. Кто тебя попросил дать эти показания? А прежде, чем ты что-то скажешь, я хочу тебя предупредить — от ответа на этот вопрос зависит судьба твоего правого уха.

От голоса Валентина даже мне стало страшно. Если бы он так разговаривал со мной в подвале своей страшной Лубянки, выпытывая у меня тайные знания о будущем, то я бы рассказал всё — что знал и о чем даже не подозревал, — лишь он сменил свой тон.

На Боба голос Валентина подействовал также — и он рассказал всё.

В принципе, кое в чём он не врал изначально. Сотрудником КГБ тот человек, который попросил его об одолжении, не был.

Вернее, рассказал он всё, что знал, а знал он не очень много. Но главное — имя того человека, который когда-то попросил его об услуге — ему было известно, поскольку имел с ним дело не раз. По словам Боба, этот человек был как-то связан с кинематографом, а потому обладал определенными полезными связями и знакомствами, которые использовал, например, для получения различного дефицита и всяких заграничных ништяков. Всем этим он щедро, но не бесплатно, делился с Бобом, тот — со своими приятелями, к числу которых относились не только та троица, которую я знал слишком хорошо.

Кроме того, именно тот человек помог ему сбежать из воинской части так, что вся милиция и все военные патрули Архангельской области не смогли его поймать на двух дорогах, которые только и были доступны всем, кто решил покинуть этот гостеприимный край — одной автомобильной и одной железной. Тот человек просто вывез Боба на самолете.

Причины побега он излагал скупо — мол, тот человек сказал, что его присутствие нужно по месту прописки, и у Боба не нашлось, что возразить. К тому же ему было обещано, что никаких проблем не будет — он побудет немного на свободе, а потом отправится дослуживать оставшиеся три месяца.

Про пропавшего напарника Боб ничего не знал. «Калашникова» с собой у него не было, хотя штык-нож на поясе висел — он в тот день был дневальным, и эта деталь формы была ему положена. В самолете — примитивном Ан-2 местных авиалиний — Боб переоделся в гражданское, добрался до Вологды, ну а потом и до Москвы. Паспортов тут у пассажиров не спрашивали, а у него хватило мозгов, чтобы не кричать на каждом углу о своем побеге. И уже в прошлый вторник он оказался в столице, где всё пошло не по плану.

Тот человек внезапно пропал со связи, поэтому Боб пошел сдаваться родителям; те жутко перепугались, но устроили сына на даче, где жили их друзья — те сейчас были в отъезде, так что весь дом оказался в его единоличном распоряжении. Вот только наказ отца был очень строгим — свет не зажигать, своё присутствие не обозначать, никуда не ходить и ждать, пока он, то есть отец, не придумает, как замять эту ситуацию с наименьшими потерями для семьи.

Боб, разумеется, оказался непослушным ребенком. В среду он съездил к дому Аллы — и своими глазами видел, как она шла под ручку с каким-то хлыщом.

Когда я про это услышал, то пытался вспомнить, куда мы с Аллой ходили в среду — и не сразу сообразил, что на ВДНХ, побродить вокруг фонтанов и поесть мороженое. То есть вот этот товарищ мог напасть на нас уже тогда — но почему-то не сделал этого. И от этого мне почему-то стало очень тошно.

Впрочем, почти сразу же всё разъяснилось. Боб позвонил сначала Родиону, узнал у его матери о судьбе друга, который сейчас сидел за решеткой, натурально охуел от услышанного и начал вызванивать оставшихся на свободе приятелей. Михаил с ним разговаривал сухо, а вот Лёха обаянию своего лидера противиться был не в силах. Они встретились, обговорили всё — и Боб узнал, что тут происходило последние пару месяцев. Про «хлыща» — то есть про меня — Лёха, правда, многого рассказать не мог, но пытался напугать Боба связями, которые этот хлыщ имеет в серьезных органах. Судьбу Ирки решило замечание Лёхи о том, что та баба наверняка знает больше. Боб поехал в нашу общагу — и во время разговора не сдержался. У него и так уже потекла крыша от всех событий и новостей, а тут эта девица решила, что тоже может посылать его на хуй.

Он уже начал продумывать план мести — с ночным визитом в квартиру на Новоалексеевской и прочими вещами, — когда я совершенно случайно попался ему на глаза в парке, который он выбрал для прогулок, потому что до него можно было относительно быстро добраться с «Сокола». Сидеть взаперти ему очень не нравилось. На память Боб никогда не жаловался, «хлыща» узнал сразу, но вот светиться перед свидетелями не собирался — и сбежал при первых признаках возможного разоблачения.

Ну а потом он снова начал собирать свою гвардию на дело, но промахнулся. На этот раз Михаил его просто послал, а Лёха… Лёха прибежал ко мне и сдал своего кумира с потрохами.

Меня эти откровения не слишком озаботили. Единственная польза, которую я из них смог извлечь — это тот факт, что никаким безумцем Боб не был. Это был очень хладнокровный товарищ, способный на убийство; будь он медведем из тайги, было бы понятно, как с ним поступать — таких зверей, попробовавших человеческой крови, просто убивали. На людей эти правила пока что не распространялись, и поэтому Боб лежал в сарае всё ещё живой, но с кляпом, который я вернул на место, а мы с Валентином курили на крыльце дома.

— Тот человек… вы его знаете? — осторожно спросил я.

— Да.

— И что будете делать?

Он пожал плечом.

— Сейчас с Михал Сергеичем обмозгуем, а там видно будет.

Мне уже было видно, что названное имя его очень огорчило — и не мог понять причину этого.

— Валентин, я, наверное, снова покажусь вам излишне любопытным… но — кто этот человек? То, что он из кино, ещё не делает его опасным. Может, он тоже был лишь связным у кого-то? А того кого-то вы уже… того…

Валентин слабо улыбнулся.

— Да, Егор, ты излишне любопытен. Но я отвечу: нет, этот человек не был связным, ему это не по чину. Когда-то именно он, правда, под своим настоящим именем, его фамилия была другой, принимал на службу в Министерство государственной безопасности СССР недавнего выпускника юридического факультета Московского государственного университета. Меня. Тогда он возглавлял Второе главное управление МГБ.

Понятно, контрразведка. Ушлые ребята, им палец в рот не клади… хотя — кто ещё мог на меня выйти? Наверное, стоило уже перестать задавать вопросы и идти в дом, но что-то меня дернуло:

— А что будет… с ним? — я кивнул в сторону сарая.

Валентин внимательно посмотрел на меня.

— Он пропадет.

Я ожидал чего-то подобного и не удивился, но зачем-то продолжил допрос.

— Как пропадет?

— Без вести. Как в субботу пропали сто двадцать шесть сотрудников центрального аппарата КГБ СССР.

Я понял, что заигрался. Такие сведения выдают либо тем, кто тоже должен «пропасть без вести», либо… Я вспомнил, как в самый первый день своего попаданства размышлял о таких пропавших людях — и вспомнил один из своих выводов. «Некоторых не находят никогда».

— Мне тоже… надо будет пропасть? — через силу выдавил я.

Валентин усмехнулся.

— Если начнешь работать на наших врагов… Но в таких случаях даже очень близким людям пощады не бывает. А ты парень умный, и, думаю, этого не случится. Ладно, пошли в дом, уже все прокурились.