Четвертая масть

Глава 16 Моя паранойя

В этом времени ещё не появилось продолжение проспекта Маршала Жукова до самого МКАДа, Звенигородское шоссе было кривой улочкой без выхода на стратегические магистрали, а Хорошевское — локальной дорогой для жителей того района города, которые обитали вокруг станции метро «Полежаевская». В общем, тут и в далеком будущем навигаторы строили хорошо запутанные маршруты, ну а сейчас нужно было накатать по этим лабиринтам не один день и не одну неделю, чтобы понять логику московских дорожных строителей.

В условиях переворота всё это означало, что военная техника сюда могла заехать только случайно — кажется, даже с Ходынки прямой дороги на «Полежаевскую» не было. Поэтому у метро всё ещё дежурили скромные постовые милиционеры без автоматов, а обычные граждане занимались своими воскресными делами. Правда, день уже клонился к вечеру, и дел у людей оказывалось не так много.

— Ты был прав, — сказала Алла, когда мы остановились покурить. — Только я не понимаю, зачем ему всё это?

Я помолчал. Поступки некоторых людей были мне непонятны всегда, в любые времена. Помнится, я удивлялся, когда народ радовался начавшей в девяносто втором приватизации — с повальной распродажей государственной собственности, с ваучерами, которые Чубайс оценил то ли в две, то ли в три «Волги». Мои знакомые носились с этими ваучерами, как с курицы с яйцом, всерьез прикидывали, куда их выгоднее вложить и всё такое; я свой отдал бывшей первой жене — формально в пользу сына, а неформально мне было пофиг, как она им распорядится. Кажется, через год или два она их продала долларов по сорок за штуку — и была этому очень рада. Многие же просто вложили свои бумажки в какие-то странные конторы, которые быстренько позакрывались, ну а все «Волги» достались тому же Чубайсу и его присным.

Совсем скоро по историческим меркам тот же народ начнет массово поклоняться всяким Чумакам и Кашпировским, заряжать банки с водой во время их телевизионных сеансов и верить в целебные свойства обычной воды. Кажется, уже сейчас есть фанаты Джуны — и непростые, чуть ли не на самом верху, а исследованиями паранормальных способностей этой женщины занимается целая лаборатория в насквозь государственной Академии наук[17].

Чуть позже советские люди вообще будут верить всему и во всё, что им скажут по телевизору или напишут в газетах — например, они будут уверены, что в московском метро бегают двухметровые крысы, которые пожирают машинистов поздних рейсов. Да и все байки про Сталина, Берию и прочих старых вождей Советского Союза тоже родом из конца восьмидесятых — странного времени, которое потом уже не повторится. То ли массы получили иммунитет к слишком наглому вранью, то ли ещё что. Впрочем, этот иммунитет сработал не во всех частях огромной страны.

— Кто знает, — я пожал плечами. — Ему же зачем-то было нужно ломать тебе личную жизнь? Человек такой поганенький. Может, ему кто написал из дружков — так и так, очередной наезд на нового жениха Аллы закончился провалом, Родька в тюрьме, мы под колпаком. А он решил, что надо самому разбираться… вот и разобрался. Теперь тоже сядет, как поймают. Правда, именно сейчас могут и не поймать — пристрелят, если с ножом на патруль выскочит, всё-таки чрезвычайное положение действует, а с ним шутки плохи. Менты и военные все на нервах, сначала будут стрелять, а уже потом разбираться. Впрочем, меня бы такое развитие событий устроило бы больше, чем любое другое. Только не думай, что я кровожадный… а то твой Дима уже так подумал, пришлось в темпе оправдываться.

— Он не мой! — возмутилась Алла.

— Ну а чей же ещё? Точно не мой, — я улыбнулся. — У него такая каша в голове… интересно, это у всех творческих людей так? Что скажешь?

— Откуда я знаю?

— Среди твоих знакомых творческих людей явно больше, чем среди моих, — пояснил я. — Впрочем, технари тоже умеют удивлять, но в их действиях можно найти и голый расчет, а вот у творческой интеллигенции обычно одни эмоции.

— Да ну тебя, — Алла возмущенно надулась. — Я же тоже творческая интеллигенция, как ты говоришь, неужели у меня одни эмоции?

— Ну вообще-то да… — я ответил не задумываясь. — Но за это я тебя и ценю. Ну а рассудок… иногда я хотел бы меньше рассуждать, но у меня плохо получается. Обещаю, что буду стараться.

Алла уже собралась стукнуть меня кулачком по плечу — но остановилась в последний момент и просто погладила.

— Рана-то как? Не болит?

— Ноет, — признался я. — Сильно ноет. Хочется закинуться анальгином и поспать часиков так десять. Но нас ждут великие дела…

— Прекрати, Егор, ты точно не граф!

— Но дела ждут, и великие в том числе, — задумчиво пробормотал я.

Я почти не удивился, что мой звонок застал следователя Соловьева на месте. Милицию и всех прочих правоохранителей наверняка уже мобилизовали по полной программе, когда никакие выходные или отпуска не учитываются, и они вынужденно проводили время в рабочих кабинетах. Правда, я не знал, были ли у них какие-то задачи или они тупо били баклуши, но в целом это меня не слишком заботило. Впрочем, мне всё равно пришлось достаточно терпеливо напоминать капитану, кто я такой и как связан с убийством девушки в общежитии на подведомственной территории.

— Ты что-то вспомнил? — с какой-то затаенной радостью спросил следователь.

Я подумал, что их там всё-таки держат просто так.

— Не совсем… скорее, узнал, кто является убийцей, — сказал я.

— Вот как… И кто же?

— Некий Борис Покровский, он приятель тех двух ублюдков, про которых я вам рассказывал. Его ещё знают по кличке Боб.

— Боб? Я правильно услышал?

— Да, именно так, — подтвердил я.

— А почему вы во время опроса про него не упомянули?

— Потому что были уверен, что его нет в Москве, — ответил я.

— Что это значит?

— По моим сведениям, гражданин Покровский должен служить в армии, а демобилизация у него только этой осенью. Вот я и думал, что он в этих событиях не замешан.

— И что же заставило тебя переменить своё мнение? — спросил следователь с легкой ехидцей.

Я понимал его скепсис — слишком внезапно появился в деле этот Боб, и это вызывало определенные подозрения насчет моих мотивов.

— Я его видел в Москве, — объяснил я. — Буквально сегодня.

— Вот как… и сразу решил, что он причастен? Хорошо… мы его опросим. Ты случайно не знаешь его адрес? Хотя бы примерно?

— Знаю и не примерно, а точно, только, боюсь, это вам не поможет. Сомневаюсь, что он будет ждать вашего визита в квартире своих родителей или других родственников.

— Это почему же? — он всё ещё мне не верил.

— Просто… просто я видел его при не самых обычных обстоятельствах — он с ножом напал на меня в парке Покровское-Стрешнево, неподалеку от одноименной платформы волоколамского направления.

— А ты что там делал? — кажется, мне удалось его слегка удивить.

— Гулял.

— Просто гулял?

— Не просто гулял, но причины моей прогулки, думаю, точно к делу не относятся, — я постарался дать понять, что не хочу это обсуждать. — Так что, в принципе, вы можете считать, что я просто гулял. Это же не наказуемо? И не дает неким гражданам права кидаться на меня с ножом? Он мне, между прочим, солидный шрам на всю жизнь оставил, и рубашку новую пришлось покупать.

— Не дает, не дает, — следователь вроде бы понял, что перегнул палку. — Но ты уверен, что это именно этот, названный тобой гражданин? Ты мог его спутать с кем-то другим…

— Я его раньше и не видел никогда, — сказал я. — Поэтому ни с кем перепутать не мог. Но моя невеста — вы должны её помнить, мы вместе к вам приходили в пятницу — опознала его даже по моему описанию. Ну а потом мы у знакомых нашли его фотографии. Так что теперь я уверен, что это был он. Иначе бы не звонил. К тому же нож — он очень острый, поверьте, я узнал это на собственной шкуре, и с длинным лезвием, думаю, именно он и использовался во время убийства девушки в общежитии.

— Не армейский штык-нож, случаем? — как-то слишком небрежно поинтересовался следователь.

Но с этим я помочь ему не мог.

— Всё может быть, возможно, и штык-нож, я не служил и понятия не имею, как они выглядят…

Я едва не добавил «сейчас», но вовремя спохватился. Правда, фраза вышла оборванной на полуслове, но следователь этого не заметил.

— Что ж, Егор, спасибо, — сказал он. — Ты очень нам помог.

— Вы же его найдете? — поинтересовался я.

Мне и в самом деле не хотелось, чтобы всякие Бобы бегали по городу, да ещё и с ножами. И я сомневался, что он сошел с ума до такой степени, чтобы бросаться на наводнившие Москву патрули.

— Конечно, — убежденно сказал капитан Соловьев. — Думаю, уже завтра у нас будет информация.

Следователь ещё поинтересовался, кто из его коллег занимался нападением на меня — я спокойно продиктовал ему нужные данные и попрощался, наступив на горло собственной песне. Всё моё естество требовало орать и требовать, чтобы московская милиция в полном составе, а лучше вместе с вошедшими в город армейскими частями немедленно приступила к ловле Боба, чтоб ему пусто было. Но я понимал, что мой крик ничего не исправит, а может произвести обратный эффект — следователь подумает, что имеет дело с сумасшедшим и начнет проверять эту версию в последнюю очередь. К тому же я не знал, что он решил делать с Лёхой и Михаилом — и подозревал, что ограничился всего лишь опросом. Если же он при этом любезно рассказал этим товарищам, кто их сдал ментам, они могут захотеть снова мне отомстить. Может, не прямо сейчас, но в каком-то обозримом будущем. Правда, я очень рассчитывал, что поломанные пальцы у этих двоих зажили не до конца.

В этом случае я смогу с ними справиться.

Разговор со следователем сильно вывел меня из себя, и я смог слегка успокоиться лишь после чашки кофе с солидным количеством коньяка и пары сигарет. Компанию мне составили Алла и её отец — он смотрел на наше курение с неодобрением, но вслух ничего не говорил. Но я не знал, был ли Александр Васильевич в курсе, что его дочь курит, так что эта ситуация лишь ненадолго отвлекла меня от действительно важных переживаний.

— Ты чего завелся? — спросила Алла, когда я вернулся за стол с новой порцией бодрящего напитка.

— Не знаю, Ал… Вот это его «завтра будет информация» — ну это же, блин… даже не знаю, как назвать. Ему на блюдечке преподнесли убийцу, а он нос воротит.

— Вообще-то он не должен отчитываться перед тобой о ходе следствия, — напомнил Александр Васильевич очевидный факт. — И, возможно, он прямо сейчас проверяет сведения, которые ты ему сообщил.

— Хорошо, если так, — чуть более грубо, чем хотел, ответил я. — И я, конечно, всё понимаю — на дворе государственный переворот, а тут какой-то левый пацан напоминает про какое-то убийство. Наверное, я бы тоже послал… вежливо, но далеко.

— Ну вот, — примирительно сказал он. — А он тебя почти и не послал, как ты выразился. Думаю, даже «спасибо» сказал?

— Сказал, куда бы он делся…

— Вот и хорошо. Ну а завтра будет новый день, может, какие-то новости появятся.

— Да какие сейчас могут быть новости? — я бросил быстрый взгляд на телевизор, где уже в который раз пустили «Лебединое озеро».

Телевидение сегодня, конечно, было в ударе — свою задачу об информировании граждан оно не выполняло совершенно. Но скоро по программе должно было начаться «Время», и я надеялся, что хоть там что-то скажут про происходящее в стране. С другой стороны, стабильность в том, что показывало Центральное телевидение говорило о том, что переворот явно шел по плану или очень близко к задуманному, и его организаторы не считали нужным менять своё отношение к средствам массовой информации. Хорошо хоть газеты распространили с утра со своей программой.

— Один мой знакомый был уверен, что отсутствие новостей — тоже хорошая новость, — философски заметил Александр Васильевич. — Я тут, кстати, подумал над твоими словами про то, что за тобой придут, если всё провалится…

— И как?

— Да никак… просто это может быть что-то типа датчика неудачи этого… хмм… мероприятия.

— В смысле? — мне не удалось переключиться достаточно быстро, чтобы понять, что он хочет сказать.

— В прямом. Если за тобой ещё не пришли, то твоим… не знаю, как их назвать… коллегам?..

— Я их считаю кураторами, — пояснил я.

— Кураторы… — Александр Васильевич покатал это слово на языке. — Хорошее определение, достаточно точное. Пусть будут кураторы. Так вот — если за тобой ещё не пришли, то твоим кураторам сопутствует удача.

— Мне не нравится в этом предложении только уточнение «ещё», — улыбнулся я. — А в целом я и сам об этом только что подумал — правда, из-за телевизора. Пока там показывают балет, всё идет по плану. Если победит другая сторона, она обязательно что-то скажет…

Балет внезапно прервался, на экране появилась настроечная таблица — и моё сердце едва не рухнуло в пятки. Но заставка быстро сменилась студией с дикторшей, которая снова начала зачитывать заявления ГКЧП — женщина, кажется, была не той, что с утра, а вот текст повторялся. Моё сердце вернулось на место.

— Ненавижу эту страну, — пробормотал я. — Так и до инфаркта доведут.

— Эти могут… — согласился со мной Александр Васильевич. — Так чего ты на самом деле боишься, Егор? Что твои кураторы проиграют и за тобой придут?

Я немного подумал, спрятав паузу за новой сигаретой.

— Пожалуй, нет. Я почему-то верю, что у них всё получится… вот смотрите — я сегодня прокатился туда и обратно, потом мы с Аллой ещё попутешествовали по Москве. И если бы не этот Боб, всё бы закончилось более чем благополучно. У меня даже документы ни разу не попросили, да и вообще я не видел, чтобы кого-то задерживали, в кого-то стреляли…

Словно в ответ на мои слова где-то улице раздалась недолгий треск, хорошо мне знакомый по всяким боевикам и другим фильмам со стрельбой. Я, разумеется, знал, что в кино используют звуковые спецэффекты, но и со звуком выстрелов я был хорошо знаком — в девяностые иногда случалось услышать. Мы все трое прислушались, но снаружи доносился лишь обычный шум этого тихого уголка вечерней Москвы.

— Надеюсь, это они случайно, — попытался я пошутить. — Но страшно. Впрочем, днем ничего подобного не было. А так ведут себя победители — они не нервничают, не суетятся, не делают того, что нельзя исправить. Так что я верю в успех… кураторов.

— Тогда что тебя беспокоит?

Отвечать на этот вопрос оказалось легко и приятно.

— Честно? Очень простая и страшная вещь. Я представляю, как Боб ночью выбивает нашу дверь, входит в квартиру и начинает нас убивать. А я ничего не успеваю сделать, потому что устал за день как собака, и, скорее всего, буду спать совершенно богатырским сном… Вот это меня пугает больше всего.

Александр Васильевич переглянулся с дочерью, и они оба рассмеялись. Я надулся — мне было обидно, что мои страхи не воспринимают всерьез.

— Егор, тебе не стоит об этом думать, — сказал он. — И беспокоиться об этом. Я сплю чутко, да и буду находиться почти рядом с дверью. Если кто-то попробует к нам вломиться, я его встречу. Думаю, я ещё на что-то способен. В молодости, помню, несколько лет ходил в секцию самбо.

Его обещание ничуть меня не успокоило. Я был уверен, что он не знает, с кем может столкнуться в нашей тесной прихожей.

Александр Васильевич стоял, сложив руки, в дверях комнаты Аллы и внимательно смотрел на то, чем я занимаюсь. Мне было неимоверно стыдно, но я продолжал творить самую натуральную херню — пытаться так подпереть стулом входную дверь, чтобы он не падал при ударе, а стопорил ручку и предотвращал возможность распахнуть эту дверь. Этот прием я подсмотрел когда-то на буржуйском видеосайте, но не применял ни разу — с металлическими дверями, которые к тому же открывались наружу, это было не нужно. Ну а здесь всё было устроено по правилам пожарной безопасности, и я надеялся, что стул сработает — но столкнулся с тем, что выбранный мною предмет мебели не подходил по габаритам. Других типоразмеров стульев в квартире не имелось, а ходить по соседям и попрошайничать я не хотел.

— Не получится, Егор, — наконец сказал отец Аллы. — Я понял, что ты задумал, но в данном случае твоя идея не сработает.

— Я знаю, — раздраженно ответил я, отставил стул в сторону и сел на него.

— Хочешь просидеть тут всю ночь?

— Наверное. Нет. Не знаю… — сказал я. — Я понятия не имею, что делать.

— Спать ложиться, утро вечера мудренее, — произнес Александр Васильевич. — Ты же на самом деле не думаешь, что он заявится сюда ночью?

— Какая-то вероятность такого события есть, — пробормотал я.

— Да, пятьдесят на пятьдесят, — усмехнулся он. — Либо придет, либо нет. Понимаю твою тревогу… мать рассказала про то нападение, со стрельбой. Я так понял, мишенью тогда был ты?

— Скорее всего, — кивнул я. — Он же типа за отца мстить пришел, не просто так. А в том, что с его родителем случилось, виноват был я…

— Не виноват! Зачем делать себя виноватым, если ты ни при чем?

— Ай, оговорился, — отмахнулся я. — По его мнению — виноват я. А для таких упертых баранов этого обычно достаточно… Вот он и заявился. Мне тогда, как всё закончилось, даже любопытно было, как он всё представлял — типа застрелит меня, и отца сразу выпустят? Потом вроде отпустило, хотя до сих пор жалко, что узнать этого в ближайшее время не выйдет…

— Во время приступов у людей появляются проблемы с логикой, — он пожал плечами. — Вряд ли он сможет объяснить тот свой поступок. Злость, которая застит глаза, желание хоть с кем-то поквитаться… ты же его до этого ещё и избил?

— Не совсем… не совсем я и не совсем избил, — улыбнулся я. — Мой друг в него самопал разрядил, почти в упор. Радоваться должен, что глаза уцелели, хотя красавчиком ему уже не быть.

— Вот как… самопалы, значит? Мы в детстве тоже что-то такое делали постоянно, тогда порох легко можно было достать.

— У нас в городе и сейчас можно, мы и доставали. Думал, в детстве эти игрушки остались, но вот — пригодилось. А друг этот просто фанат по всему взрывающемуся, надеюсь, скоро вырастет, а то и до проблем недалеко. И так чудом отползли после тех пострелушек — спасибо Валентину.

Александр Васильевич внимательно посмотрел на меня.

— Вот как… — пробормотал он. — Егор, сколько тебе лет?

Я постарался выдержать его взгляд.

— Восемнадцать, — твердо ответил я. — В апреле исполнилось. Так что, не будем закладываться на визит Боба?

— Я был дал тебе лет тридцать… с гаком, — задумчиво проговорил он. — Нет, не будем. Иди спать.